Дорогие братья и сестры! В нашей серии катехизических бесед о великих деятелях древней Церкви мы сегодня обращаемся к фигуре выдающегося африканского епископа III века, святого Киприана, который «был первым епископом, который в Африке удостоился мученического венца». Слава его в равной степени, как свидетельствует диакон Понтий, написавший первое его жизнеописание, была связана с литературным твор чеством и пастырской деятельностью, осуществлявшихся на протяжении тринадцати лет, которые разделяли его обращение и мученичество (см. Житие, 19:1; 1:1). Он родился в Карфагене в богатой языческой семье, в юности вел весь ма легкомысленную жизнь, но затем в возрасте 35 лет пережил обращение в христианство. Сам он несколько месяцев спустя после крещения так описывает свой духовный путь: «Когда я находился во тьме и в глубоком ослеплении, ког да, исполненный нерешительности и сомнения, я носился и блуждал в море этого бурного века, когда я не сознавал самого образа моей жизни и чужд был света и истины, тогда, согласно с моим прежним образом мыслей, я считал весьма трудным и даже невозможным то, что благость Божья обещала мне ко спасению... ибо и сам прежде опутан был весьма многими заблуждениями, от которых совсем не надеялся освободиться. Покорствуя укоренившимся страстям своим и не надеясь на лучшее, я благоприятствовал своему злу... Но, когда возрождающие воды омыли пятиа прежней моей жизни и в очищенное и оправданное сердце пролил ся небесный свет, когда, приняв Духа Небесного, соделался я по второму рождению новым человеком, тогда чудным образом сомнения разрешились в уверенность... я начал познавать, что вся моя прежняя плотская жизнь, проведенная во грехах, была жизнь земная и что теперь только началась жизнь Божья, одушевляемая Святым Духом» (Письмо к Донату, 3-4). Сразу же после своего обращения Киприан не без зависти и сопротивления поставляется на священническое служение и удостаивается епископского сана. Короткий срок его епископского служения совпал с двумя гонениями, санкционированными императорскими эдиктами Деция (250 г.), и Валериана (257-258 гг.). После особенно кровавых гонений Деция епископу пришлось приложить немалые усилия для возрождения дисциплины в христианской общине. Многие верные отреклись или по крайней мере не оказались на высоте перед лицом испытаний. Это были так называемые lapsi — «падшие», которые пламенно стремились вернуться в лоно Церкви. Спор о возможности их повторного допущения разделил христиан Карфагена на два лагеря: «лапсистов» и «ригористов». К этим трудностям добавилась страшная эпидемия чумы, которая настигла Африку и вызывала мучительные вопросы как внутри христианской общины, так и в дискуссии с язычниками. Достаточно припомнить спор Киприана с римским епископом Стефаном о действительности крещения, совершенного над язычниками христианами-еретиками. В этих действительно трудных обстоятельствах Киприан проявил себя как тонкий и мудрый руководитель: он был строг, но не ригористичен с падшими, давая им возможность прощения после примерного покаяния; перед Римом он неуклонно отстаивал здоровые традиции Африканской церкви; гуманно и убедительно, в истинно евангельском духе, он призывал христиан оказывать братскую помощь язычникам во время эпидемии; он умел с должным чувством меры напоминать верным, слишком опасавшим- ся за свою жизнь и благосостояние, что их истинная жизнь и истинные блага не от этого мира; он был непоколебим в борьбе с развращенными обычаями и грехами, подрывавшими моральные устои, особенно с жадностью. «Так он жил день за днем, — повествует диакон Понтий, — пока вдруг по приказу проконсула в его имение не нагрянул начальник стражи» {Житие, 15:1). В этот день святой епископ был арестован и после короткого допроса мужественно принял мученическую смерть на глазах своего народа. Киприан — автор многочисленных трактатов и писем, объединенных общей темой пастырского служения. Не расположенный к богословским спекуляциям, он писал главным образом для укрепления общины и назидания верных. Его любимая тема — Церковь. Автор вводит различие между видимой Церковью — иерархической и невидимой Церковью — мистической, но настаивает на том, что Церковь одна — та, которая была основана на Петре. Он не устает напоминать, что «оставивший кафедру Петрову, на которой зиждется Церковь, заблуждается, если думает, что остался в Церкви» (О единстве Церкви, 4). Киприан убежден, и говорит об этом весьма категорично, что «вне Церкви нет спасения» (там же 4:4 и 73:21) и что «тот не может уже иметь Отцом Бога, кто не имеет матерью Церковь» (там же). Неотъемлемая черта Церкви — единство, которое символизирует целотканный хитон Христов (там же, 7); это единство основано на Петре {там же, 4) и находит свое совершенное воплощение в евхаристии. «Бог один, и один Христос, одна Церковь Его, и вера одна, и один народ, совокупленный в единство тела союзом согласия. Единство не должно дробиться; так же не должно дробиться и одно тело» (О единстве Церкви, 23). Мы говорили о взглядах Киприана на Церковь, но нельзя забывать также и его наставлений о молитве. Мне особенно близко его сочинение о молитве «Отче наш», которое помогло мне лучше понять «молитву Господню» и глубже проникнуться ею: Кипрман учит, что именно в ней христианину дается правильный образ молитвы, и подчеркивает, что эта молитва произносится во множественном числе «так, чтобы молящийся молился [не] только за себя... У нас всенародная и общая молитва, и когда мы молимся, то молимся не за одного кого-либо, но за весь народ, потому что мы — весь народ — составляем одно» (О молитве Господней, 8). Таким образом, личная и литургическая молитва тесно связаны между собой. Их единство обусловлено тем фактом, что обе есть ответ на одно и то же Божье слово. Христианин говорит не «Отче мой», а «Отче наш» тайно, при закрытых дверях, потому что знает, что в каждом месте, при любых обстоятельствах он остается членом единого Тела. «Будем же, возлюбленнейшие братья, молиться так, как научил нас Учитель-Бог. Молиться Богу по Его указанию, доходить до слуха Его молитвой Христовой — вот приятная и доступная к Нему молитва! Когда молимся, пусть Отец познает слова своего Сына. Обитающий внутри нас, в сердце, да будет и в речи... Во время же молитвы речь наша и моление да будут соединены с благочинием, спокойствием и скромностью, будем помышлять не о том, что мы стоим перед лицом Бога и что надобно угодить очам Божьим и положением тела и звуком голоса... И когда мы сходимся вместе с братьями для торжественного принесения божественных жертв со священником Божьим, то также должны помнить о скромности и благочинии: не бросать на ветер и кое-как прошений наших в нестройных голосах и не выражать шумной болтливостью моления, которое должно быть приносимо Богу смиренно, так как Бог выслушивает не голос, но сердце (nonvocissedcordisauditorest)» (там же, 3-4). Эти слова остаются актуальными и сегодня, они помогают нам достойно служить святую литургию. Безусловно, Киприан находится у исто ков той богатейшей богословской и духовной традиции, которая считает «сердце» привилегированным местом молитвы. Согласно Библии и отцам, сердце — сокровенное место в человеке, где живет Бог. В нем совершается встреча, когда Бог обращается к че ловеку, а человек Ему внимает; человек обращается к Богу, а Бог ему внимает: все это совершается посредством единственного Божьего слова. Именно в этом смысле, вторя Ки- приану, Смарагд, аббат монастыря Св. Михаила на Мозеле в девятом веке, говорит, что молитва есть «дело сердца, а не уст, потому что Бог внимает не словам, а молящемуся сердцу» (Diademamonachorum, 1). Дорогие, пусть наши сердца будут «внимающими сердцами», о которых говорят Библия (ср. 1 Сам 3:9) и отцы. Только так мы сможем ощутить в полноте, что Бог — наш Отец, а Цер- коьь, святая Невеста Христова, — воистипу чаша Матерь. Общая аудиенция, 6 июня 2007, площадь Св. Петра