Дорогие братья и сестры! Отец Церкви, которому мы посвятим сегодня нашу беседу, — святой Павлин Ноланский. Современник святого Августина, с которым его связывала крепкая дружба, Павлин осуществлял свое служение в Кампании, в городе Нола, где принял монашество, затем был рукоположен в священники и епископы. Но родом он был из Аквитании, Южной Франции, а именно из Бордо, где родился в семье римского сенатора. Там он получил свое первое литературное образование, обучаясь у поэта Авсония. В первый раз он покинул свою родину ради политической карьеры, которая началась очень рано: еще очень молодым человеком он занял пост губернатора Кампании. На этом общественном посту он начал проявлять те качества, которые снискали ему восхищение, — мудрость и кротость. Именно в этот период благодать была посеяна в его сердце и принесла плод обращения. Толчком к этому была простая и сильная вера, с какой местный люд почитал могилу местного святого, мученика Феликса, в святыне, которая сегодня находится в городке Чимитиле. Как ответственный за общественные дела, Павлин заинтересовался этой святыней и распорядился построить рядом с ней странноприимный дом для бедных, а также дорогу, облегчавшую путь многочисленным паломникам. Стараясь о строительстве града земного, он постепенно открывал для себя путь к граду небесному. Встреча с Христом увенчала его тяжкий путь, полный испытаний. Непростые обстоятельства, одним из которых была утрата благосклонности у власть имущих, позволили ему напрямую соприкоснуться с бренностью всех вещей. Уже обретя веру, он напишет: «Человек без Христа — пыль и тень» (Песнь X, 289). Мечтая пролить свет на вопросы о смысле жизни, он отправился в Милан и поступил в школу Амвросия. Затем он дополнил свою формацию христианина у себя на родине, где и принял крещение из рук Дельфина, епископа Бордо. Его путь веры включил в себя также женитьбу. Он вступил в брак с Терасией, набожной аристократкой из Барселоны, с которой имел одного сына. И он мог бы продолжать жизнь благочестивого христианского мирянина, если бы смерть младенца, прожившего всего несколько дней, не потрясла его и не заставила понять, что иным был Божий замысел о его жизни. Он почувствовал призвание к суровой аскетической жизни, полностью посвященной Христу. В полном согласии с женой Терасией он продал свое имущество, раздал его бедным и вместе с супругой оставил Аквитанию и переселился в Нолу, где оба супруга нашли пристанище неподалеку от базилики покровителя города святого Феликса, живя уже как брат и сестра такой жизнью, которая начала привлекать и других. Ритм общинной жизни был типично монашеским, но Павлин, рукоположенный в Барселоне в сан пресвитера, взял на себя, кроме прочего, пастырское попечение о паломниках. Это снискало к нему симпатию и доверие местной христианской общины, которая после смерти епископа около 409 года решила избрать его преемником на кафедру Нолы. Его пастырская деятельность стала еше более активной, сосредоточившись в особенности на служении бедным. Он оставил после себя образ истинного пастыря милосердия, как говорил о нем святой Григорий Великий в разделе III своих диалогов, где Павлин запечатлен в героическом жесте — он предлагает себя пленником вместо сына одной вдовы. Этот эпизод исторически не подтвержден, но тем не менее епископ остался в памяти людей человеком большого сердца, который умел быть рядом со своим народом в скорбных условиях, вызванных варварскими набегами. Обращение Павлина произвело впечатление на современников. Его учитель Авсоний, языческий поэт, почувствовал себя «преданным» и произнес в его адрес суровые слова, обвиняя его, с одной стороны, в «презрении» к материальным благам, которое он считал безумием, а с другой — в отказе от литературной карьеры. Павлин ответил, что его пожертвования бедным не означали презрения к земным благам, но, если уж на то пошло, их вложение ради более высокой цели — милосердия. Что же касается литературной деятельности, то, от чего отказался Павлин, был не его поэтический талант, который он и в дальнейшем будет развивать, а поэтические модели, вдохновленные греческой мифологией и языческими идеалами. В его чувствах уже преобладала новая эстетика — красота воплощенного Бога, который был распят и воскрес и которого он отныне будет воспевать. Действительно, он не оставил поэзии, но отныне черпал вдохновение из Евангелия, о чем сам говорит в этом стихе: «Для меня единственное искусство — это вера, а поэзия — Христос» («At nobis ars ипа fides, et musica Christus»: Песнь XX, 32). Его песни — это гимны веры и любви, в которых повседневная история, состоящая из малых и больших событий, воспринимается как история спасения, как история Бога с нами. Многие из этих сочинений, так называемых Carmi natalizi (Рождественские песни) приурочены к ежегодному празднованию дня мученика Феликса, которого Павлин избрал своим небесным покровителем. Вспоминая святого Феликса, он прославлял самого Христа, будучи убежденным, что по заступничеству этого святого ему была дарована благодать обращения: «В свете твоем я радостно любил Христа» (Песнь XXI, 373). Эту идею он стремится выразить, когда расширяет пространство святыни, пристраивая к ней новую базилику, которую украшает таким образом, чтобы изображения, сопровождаемые необходимыми объяснениями, были для паломников наглядным катехизисом. В одной из Песен, посвященной другому великому катехизатору, святому Никите Ремезианскому, он объясняет свой проект, проводя его экскурсией по своим базиликам: «А теперь я хотел бы, чтобы ты остановил внимание на образах, которые расположены по всему периметру стен портика... Нам показалось важным делом художес гвенно изобразить священные темы во всем доме Феликса, надеясь, что, рассматривая образ, удивленные крестьяне проявят интерес к изображенному предмету» (Песнь XXVII, 511. 580-583). И сегодня мы можем увидеть остатки этих изображений, которые заслуженно делают имя ноланского святого важным для христианской археологии. В аскетерии в Чимитиле жизнь протекала в бедности, молитве и полном предании себя lectio divina. Писание как предмет чтения, размышления и усвоения было тем светом, в лучах которого ноланский святой испытывал свою душу, стремившуюся к совершенству. Тем, кто восхищался его решением оставить все материальные блага, он напоминал, что этот жест был еще далек от истинного обращения: «Отказ от временных благ, которыми мы обладаем в этом мире, или их продажа представляют собой не финиш, а только старт на беговой дорожке, это, так сказать, не цель, а только начало пути. Ведь и атлет не выигрывает в тот момент, когда раздевается, поскольку он только складывает свои одежды именно для того, чтобы начать бороться, а достойным победного венца он становится только после того, как пройдет все стадии борьбы» (ср. Письмо XXIV, 7 к Сулъпицию Северу). Наряду с аскезой и Словом Божьим присутствует также любовь к ближнему: в монашеской общине были свои бедные. С ними Павлин не ограничивался милостыней: он принимал их так, как будто он принимает самого Христа. Для них он берег отдельное крыло в монастыре и, поступая так, выглядел скорее не как дающий, а как принимающий, в процессе обмена благами между оказанием приюта и молитвенной благодарностью тех, кто эту помощь получил. Оп называл бедных своими «покровителями» (см. Письмо XIII, 11 к Паммахию) и, замечая, что их расселяют в нижних этажах, любил говорить, ч. о их молитвой держится дом (см. Песнь XXI, 339-394). 11 Ощы Церкни Святой Павлин не писал богословских трактатов, но его песни и интенсивная переписка богаты живым богословием, пронизанным Словом Божьим, постоянно исследуемым как свет жизни. В особенности в них проявляется осмысление Церкви как таинства единства. Причастие он воспринимал через призму своего особого переживания духовной дружбы. В этом Павлин был истинным мастером: его жизнь была местом встречи выдающихся духовных личностей, от Мартина Турского до Иеронима, от Амвросия до Августина, от Дельфина Бордосского до Никиты Ремезианского, от Виттриция Ронского до Руфина Аквилейского, от Паммахия до Суплиция Севера и многих других более или менее известных личностей. В этой атмосфере из-под пера Августина вышли выдающиеся по своей силе страницы. Помимо содержания отдельных писем поражает тот жар, с которым святой из Нолы воспевает дружбу как таковую, видя в ней проявление единого тела Христова, оживотворенного Святым Духом. Вот один из значительных фрагментов, начало переписки двух друзей: «Не следует удивляться, если мы, находясь вдали друг от друга, присутствуем друг в друге и, хотя не знакомы, знаем друг друга, поскольку являемся членами одного тела, имеем одну главу, наполнены одной благодатью, живем от одного хлеба, идем по одному пути, живем в одном доме» (Письмо 6,2). Как мы видим, перед нами прекрасное описание того, что означает быть христианином, быть телом Христовым, жить в единстве с Церковью. Богословие наших дней именно в концепции сопричастности нашло ключ к пониманию тайны Церкви. Свидетельство святого Павлина Ноланского помогает нам почувствовать Церковь такой, какой нам представляет ее Второй Ватиканский собор, как таинство сокровенной связи с Богом и единства между всеми нами и, наконец, со всем человеческим родом (см. Lumen gentium, 1). В этой перспективе желаю всем вам благословенного адвента. Общая аудиенция, 12 декабря 2007, нал Павла VI