К ПРОБЛЕМЕ МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКИХ И МЕТОДОЛОГИЧЕСКИХ ОСНОВАНИЙ ИССЛЕДОВАНИЯ ФЕНОМЕНА ИГРЫ Тлеубаев С.Ш.

Довольно часто случается, что тот или иной феномен ввиду его очевидности считается известным и чем-то само собой разумеющимся. Но так обычно обстоит дело лишь для обыденного сознания.

Обыденное сознание, как правило, довольствуется поверхностной видимостью явлений и в лучшем случае может подняться до представления, но никогда не поднимается до уровня понятия. Представление схватывает в феноменах внешнее, абстрактно-общее и потому никогда не пробивается к их сущности. «В наших представлениях, - писал Гегель, - имеет место одно из двух: либо содержание принадлежит области мысли, а форма не принадлежит ей, либо, наоборот, форма принадлежит области мысли, а содержание не принадлежит ей» [2, с. 123]. Мысль, мышление, по Гегелю, есть работа в понятиях; здесь поэтому содержание и форма находятся в единстве. Мышление способно схватывать именно сущность явления. Гегель ещё различал в мышлении рассудок и разум. Первый, согласно ему, является низшей формой, второй высшей; именно разуму, по Гегелю, присуща положительная диалектика, тогда как рассудок догматичен. Обыденное сознание не обходится без мышления, но это - всего лишь рассудочное мышление.

Естественный язык является почти всецело порождением обыденной жизнедеятельности людей, их быта, обихода, повседневности.

Для исследования того или иного феномена, как известно, многое даёт степень адекватности тех мировоззренческих оснований, на которых строится данное исследование, и арсенала тех методологических средств, которые в нём применяются. В этой связи имеет смысл дать общую характеристику некоторым из этих оснований в исследовании феномена игры.

Прежде всего, в нашем исследовании должен быть применён принцип конкретности. Игра, следовательно, не должна быть определена и охарактеризована предельно абстрактно. Она, конечно, должна быть определена через систему частных определений, не только логически увязанных между собой, но, кроме того, каждое последующее определение должно быть более богатым по сравнению с предыдущим. Это и есть движение, или восхождение, от абстрактного к конкретному, ибо под конкретным в диалектической традиции, восходящей к Г егелю, понимается отнюдь не единичный эмпирический предмет как таковой. В этой традиции и абстрактное и конкретное понимаются принципиально иначе, чем в обыденном сознании или в формальной логике, создателем которой в европейской традиции является Аристотель. Для них абстрактное и конкретное сосредоточены в разных сферах: конкретное - только в действительности вне мышления, абстрактное же - только в мышлении.

Согласно диалектической традиции, как абстрактное, так и конкретное существуют как в объективной действительности, так и в мышлении, отражающем (мыслящим, познающим) эту действительность. Под конкретным в действительности понимается предмет во всём его внутреннем многообразии, во всём богатстве его моментов. К. Маркс называл конкретное единством многообразного, а, например, Э.В. Ильенков - органически расчлененной внутри себя целостностью, или системой. Нелишне отметить, что под системой в данном случае понимается вовсе не то, что понимается под нею в так называемой общей теорией систем, восходящей к Л. фон Берталанфи или же к базирующемся на ней системном подходе. В диалектической традиции система трактуется как органическая, а отнюдь не как механическая целостность.

Таким образом, конкретное в действительности, противостоящей познающему мышлению, есть органическая целостность. Соответственно этому под абстрактным в действительности понимается тот или иной аспект, момент, элемент целостности. Если обратиться к классическому примеру - к исследованию К.

Под абстрактным в мышлении и познании в диалектической традиции понимается, во-первых, знание лишь о каком-либо из элементов объективно конкретного. Например, знание лишь о прибыли (если говорить о капиталистической экономике). Во-вторых, под абстрактным в данной традиции имеется в виду знание многих, в пределе - всех структурных элементов объективной целостности, но без знания объективной логики их взаимосвязи.

Принцип конкретности ориентирует на то, чтобы феномен игры был рассмотрен нами как конкретность, т.е. как система, органическая целостность образующих её структурных элементов. Выше было отмечено, что игра не должна быть определена абстрактно. Но в органически расчленённых целостностях одни элементы являются более развитыми, чем другие, другие - менее, то есть одни более абстрактны, другие боле конкретны. Всегда имеется в таких целостностях наиболее абстрактный элемент и наиболее конкретный. Это следует иметь в виду, если предмет познаётся строго в соответствии с методом восхождения от абстрактного к конкретному. Мы, конечно, не претендуем на владение данным методом на уровне Гегеля, открывшего данный метод, или на уровне Маркса, применившего его к исследованию экономической системы капитализма. Но всё же некоторые аспекты данного метода и особенно сами категории абстрактного и конкретного мы постараемся применить.

Категории абстрактного и конкретного играют важную роль в определении границ исследуемого предмета.

Но с таким определением - если из него вычесть понятие материи - согласится и любой идеалист. Движение неотрывно от субстрата движения, от того, что движется. Г а- дамер же считает возможным устранить субстрат и даже субъект из понятия игры. Он пишет: «Собственно субъект игры - ... это не игрок, а сама игра» [5, с. 152]. Получается, что играет сама игра. И когда Г адамер пытается конкретизировать предложенное им понятие игры через «понятие движения взад и вперёд» [5, с. 149], то это мало что меняет: он тем самым не даёт указания на differentia specifica и, следовательно, не объясняет феномен игры. Разумеется, до определённого предела категория движения может конкретизироваться: движение обладает пространственно-временными характеристиками, оно может быть чисто механическим (то есть перемещением тел в пространстве), но может быть и более сложным. Но далее категория движения должна сниматься в более конкретных категориях - в категориях становления, развития и т.д.

Следовательно, определение игры просто как движения методологически неверно: всё в мире движется, но ведь нельзя на этом основании утверждать, что всё в мире есть игра.

К числу важнейших мировоззренческих, а в ещё большей мере методологических, оснований процесса исследования относится и принцип предметной деятельности, или иначе: деятельностный подход. Суть его состоит в том, что человек имеет дело с вне его находящейся действительностью лишь через посредство своей собственной деятельности. «Человек постигает мир в формах своей собственной активности» [7, с. 79]. Применительно к познанию природы данный принцип ориентирует на понимание того, что свойства природных феноменов, природные закономерности и т.д. даются познающему мышлению лишь преломляясь через изменяющую и преобразующую природу предметную деятельность. Применительно к познанию человеческой, социокультурной действительности данный принцип ориентирует на то, что вся эта действительность создана, воссоздаётся и развивается человеческой деятельностью.

В наиболее разработанном виде данная категория предметной деятельности и базирующийся на ней принцип была представлена в работах Г.С. Батищева, в особенности в цитировавшейся выше работе «Деятельностная сущность человека как философский принцип». Деятельность в ней представлена как целостная система структурных элементов и их внутренней взаимосвязи, начиная с простых и постепенно переходя ко всё более сложным. Отметим некоторые важные атрибуты человеческой деятельности, значимые для темы настоящей статьи.

Человеческая деятельность в литературе прежде всего сопоставляется с действиями животного и, естественно, противопоставляется ей. Животное, каким бы высокоразвитым оно ни было, принадлежит к какому-то виду, а потому обладает видовой спецификой. Этим оно отличается от представителей других видов. Главные видовые особенности, сформировавшиеся в процессе длительной эволюции, в процессе видообразования передаются по наследству. Животному, особенно высокоорганизованному, конечно, присуща активность. Но форма этой активности и её направленность есть лишь реализация того алгоритма, который сформировался действием механизмов наследственности. Кроме того, эта активность имеет видовую определенность. Активное поведение кошки отличается от активного поведения собаки, коровы, слона. И они не могут перенять и сделать своим поведение представителя другого вида. Человеческая же деятельность принципиально отличается от активности животного. К. Маркс еще в 1844 г. писал: «Животное строит только сообразно мерке и потребности того вида, к которому оно принадлежит, тогда как человек умеет производить по меркам любого вида и всюду он умеет прилагать к предмету присущую мерку; в силу этого человек строит также и по законам красоты» [8, с. 93 - 94].

Вряд ли эти слова могут устареть. Здесь сказано основное. Человек в своей деятельности обладает способностью относиться к любому предмету, исходя из специфики этого предмета, а не исходя только из специфики своего организма, так как тот, при всех оговорках, является биологической реальностью. Человек с самого начала является существом неадаптивным. Собственно говоря, человек как таковой только тогда и появляется на нашей планете, когда то существо, которое в него превратилось, перестало относиться к окружающей действительности адаптивно. И именно деятельность как способ существования человека как раз и обеспечивает ему неадаптивное отношение к действительности. Мы не станем здесь задерживаться на характеристике атрибутов человеческой деятельности. Отметим лишь следующее.

В свете такого понимания предметности как первой основной характеристики человеческой деятельности становится понятной и сущность орудийной деятельности человека. Как известно, некоторые виды животных используют своеобразные приспособления, которые не совсем точно именуют орудиями, а само использование - орудийной деятельностью животных. Это, однако, не так. Животное использует орудие, а подчас и изготовляет его, в контексте общего адаптивного отношения к окружающей действительности как к среде. Для человека же окружающая его действительность не является средой в строгом смысле слова, так как он своей деятельностью преобразует эту действительность, не приспосабливаясь к ней, а, наоборот, приспосабливая ее к своим потребностям, целям и т.д. Поэтому человек применяет орудия в открытом деятельностном контексте, а отнюдь не в контексте приспособительности. Следовательно, орудие человеческой деятельности, каким бы примитивным оно ни было, не является для человека тем же, чем, например, является для обезьяны палка, которую обезьяна может использовать для того, чтобы сбить с ветки плод или пододвинуть к себе ту или иную вещь, которую не может достать без помощи этой палки.

Человеческая предметная деятельность есть единство двух противоположно направленных процессов - опредмечивания и распредмечивания, на характеристике которых мы останавливаться не станем. Гораздо важнее для нас в данном случае другое. Существенно важным атрибутом человеческой деятельности является то, что она имеет два уровня - реальный и идеальный (по-немецки: ideelle). Человеческая предметная деятельность производит идеальное (Ideelle). Попутно отметим, что речь идёт об идеальном, которое соотносится с реальным и является его противоположностью. Его следует отличать от идеального (ideale) как производного от слова «идеал». Наиболее обстоятельно понятие идеального было в своё время разработано Э.В. Ильенковым, поэтому мы отсылаем читателя к его работам.

Однако не только деятельность, но и каждый феномен культуры обладает как реальными, так и идеальными характеристиками. В то же время одни явления культуры являются либо преимущественно реальными, либо преимущественно идеальными. Некоторые же существуют как выполняющие исключительно функцию носителей идеальных содержаний. Таковы, например, символы, знаки, а также язык. Существует понятие се- миозиса - деятельности, занятой производством знаков и знаковых комплексов, вследствие чего в аспекте семиозиса вся культура предстаёт как знаковая система. Однако при этом следует помнить, всякий знак что-либо означает, что всякому десигнату (сигнификату) должен соответствовать определённый денотат (референт).

Существенно при этом, что благодаря феномену идеального человек способен самого себя, свою деятельность, свои отношения к другим субъектам, свои ценностные ориентации, своё мировоззрение и т.д. делать предметом для самого себя. «Животное, - писал Маркс, - непосредственно тождественно со своей жизнедеятельностью. Оно не отличает себя от своей жизнедеятельности. Оно есть эта жизнедеятельность. Человек же делает самое свою жизнедеятельность предметом своей воли и своего сознания. Его жизнедеятельность - сознательная. Это не есть такая определённость, с которой он непосредственно сливается воедино. Сознательная жизнедеятельность непосредственно отличает человека от животной жизнедеятельности. Именно лишь в силу этого он есть родовое существо». Он «относится к роду как к своей собственной сущности, или к самому себе как к родовому существу» [9, с. 93].

Таковы некоторые важные моменты предметной деятельности в её специфике и в её отличии от животной жизнедеятельности. В свете изложенного игра предстаёт как одна из форм предметной деятельности человека. Этим она по своей сущности принципиально отличается от тех действий и того поведения животных, которые некоторые исследователи считают игрой, как бы она при этом внешне на них ни походила. И, конечно, нечего говорить о наличии игры в неживой природе. На деле те, кто утверждает, что в природе - пусть это только царство животных - имеет место игра, тот, кто неоправданно онтологизирует её, тот просто онтологизирует обиходные представления о феномене игры. Он впадает в антропоморфизм, проецируя на природу, а то и на всё мироздание (в том случае, если субъектом вселенской игры объявляется Бог) тех или иных аспектов игры как сугубо человечески-культурного феномена. Следовательно, в природе не существует игры как таковой, поскольку животному не присуща предметная деятельность. В лучшем случае то, что применительно к «братьям нашим меньшим» называют игрой, можно квалифицировать как своеобразную протоигру.

Литература

1. Гегель, Г.В.Ф. Система наук. Часть первая. Феноменология духа. - СПб., 1992.
2. Гегель, Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 1. - М., 1974.
3. Эльконин, Д.Б. Психология игры. - М., 1978.
4. Маркс, К., Энгельс, Ф. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 1. - М., 1955.
5. Гадамер, Х.-Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики. - М., 1988.
6. Маркс, К., Энгельс, Ф. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 20. - М., 1961.
7. Батищев, Г.С. Деятельностная сущность человека как философский принцип // Проблема человека в современной философии. - М., 1969.
8. Маркс, К., Энгельс, Ф. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 42. - М., 1974.