Дорогие братья и сестры! Сегодня, как и в прошлую среду, мне бы хотелось поговорить о великом гиппонском епископе, святом Августине. За четыре года до смерти он решил назначить своего преемника. Для этого 26 сентября 426 года он собрал свою паству в базилике Мира в Гиппоне, чтобы представить людям своего избранника. Он сказал: «В этой жизни мы все смертны, но никому из нас не ведомо, когда наступит этот последний день. Тем не менее в детстве мы надеемся достичь отрочества, в отрочестве — юности, в юности — стать взрослыми, во взрослом возрасте — достичь зрелости, в зрелости — дожить до старости. Мы не уверены, что доживем, но надеемся на это. Но у старости нет уже больше никаких перспектив, ей не на что надеяться, и сама ее продолжительность неизвестна... По воле Божьей я приехал в этот город в расцвете лет, но ныне молодость прошла и я состарился» (Письмо 213,1). После этого Августин произнес имя своего преемника, священника Ираклия. Собравшийся народ разразился аплодисментами, выражая одобрение, и двадцать три раза прокричал: «Благодарение Богу! Слава Христу!» Такими же бурными восклицаниями верные выразили свое одобрение словам Августина о том, как он намеревается провести остаток жизни: он хотел посвятить их глубокому изучению Священного Писания (см. Письмо 213,6). И и самом деле, последующие четыре года были периодом исключительной интеллектуальной активности Августина: он завершил несколько важных работ и взялся за другие, не менее значительные, Бел публичные дискуссии с еретиками, поскольку всегда искал диалога, содействовал установлению мира в африканских провинциях, которые осаждались с юга племенами варваров. Для этого он написал письмо ко- миту Дарию, который прибыл в Африку для улаживания конфликта между комитом Бонифацием и имперским двором, чем воспользовались племена мавров для своих набегов: «Величайший повод для славы. — утверждал он в том письме, — состоит именно в том, чтобы истребить войну словом, а не людей мечом, а также добиваться мира и сохранять его миром, а не войной. Конечно, те, кто сражается, если они добрые люди, также, без сомнения, ищут мира, но ценой кровопролития. Ты же, напротив, послан как раз для того, чтобы воспрепятствовать пролитию чьей-либо крови» (Письмо 229,2). К сожалению, надежда на установление мира на африканских территориях оказалась тщетной: в мае 429 года вандалы, посланные в Африку в отместку самим Бонифацием, пересекли Гибралтарский пролив и заняли Мавританию. Нашествие быстро распространилось и на другие богатые африканские провинции. В мае или июне 430 года «разрушители римской империи», как называл этих варваров Поссидий (Жизнь 30,1), окружили Гиппон и взяли его в осаду. В городе нашел убежище и сам Бонифаций, который, слишком поздно примирившись с императорским двором, тщетно пытался перекрыть пути варварам. Биограф Поссидий так описывает скорбь Августина: «Слезы были, более обыкновения, его хлебом днем и ночью, щ уже стоя на пороге жизни, oil более других влачил свою старость в горести и скорби» (Жизнь 28,6). Далее он поясняет: «Ибо он, этот Божий человек, видел резню и разрушение городов, стоящие в руинах деревенские дома и жителей, убитых врагами или спасавшихся бегс твом; церкви, лишенные священников и служителей, посвященных Богу дев и монашествующих, рассеянных повсюду; некоторые из них не выдержали пыток, иные пали от меча, иные были взяты в плен, потеряли цельность души и тела, а также веру и прозябали в болезненном и длительном рабстве» (тем же 28,8). Престарелый и утомленный, Августин тем не менее оставался на боевом посту, утешал самого себя и других молитвой и размышлениями о таинственных путях Провидения. В связи с этим он говорил о «старости мира» — этот римский мир был действительно стар, и говорил о ней так, как годами раньше утешал беженцев из Италии, когда в 410 году готы под предводительством Алариха напали на Рим. Б старости, говорил он, недугам несть числа: кашель, катар, гнойники, тревожность, бессилие. Но даже если мир стареет, Христос остается вечно молодым. Поэтому он призывал: «Не отказывайся молодеть вместе с Христом, пусть даже и в старом мире. Он говорит тебе: „Не бойся, твоя юность обновится, подобно орлу“» (см. Проповеди 81,8). Поэтому христианину не следует унывать даже в самых трудных ситуациях — он должен помогать тем, кто в нужде. И вот что советовал великий учитель Церкви, отвечая епископу Тиабы Онорату, задавшему ему вопрос, может ли епископ, или священник, или любой церковный человек бежать от варварских преследований, чтобы спасти свою жизнь: «Когда угроза затрагивает всех — епископов, клириков и мирян, то пусть те, кто нуждается в других, не будут брошены теми, в ком они нуждаются. В таком случае пусть все укроются в надежном месте; если же кто вынужден остаться, то он не должен быть оставлен теми, кто призван помогать им священным служением, так что или они вместе спасутся, или вместе будут претерпевать те невзгоды, которые Отец им уготовал» (Письмо 228,2). И сделал вывод: «Это — высшее испытание любви» (там же, 3). Как не увидеть в этих словах героическое послание, которое приняли и реализовали в жизни столькие священники на протяжении веков! Тем временем Гиппон не сдавался. Домашний монастырь Августина открыл свои двери для собратьев по епископскому служению, просивших приюта. Среди них был Поссидий, его давний ученик, который благодаря этому смог оставить свидетельство очевидца о тех последних драматических днях. «Б третий месяц осады, — повествует Поссидий, — он лежал в постели с лихорадкой. Это была его последняя болезнь» (Жизнь 29,3). Святой старец воспользовался представившимся наконец свободным временем, чтобы целиком посвятить себя молитве. Он всегда настаивал на том, что ни один человек, будь то епископ, монах или мирянин, сколь бы безукоризненным ни казалось его поведение, при встрече со смертью не может обойтись без глубокого покаяния. Поэтому он безостановочно повторял сквозь слезы покаянные псалмы, которые столько раз произносил вместе с народом (см. там же 31,2). По мере того как болезнь усиливалась, умирающий епископ все острее испытывал потребность в одиночестве и молитве: «Чтобы никто не смог прервать его сосредоточение, за десять дней до того, как дух оставил тело, он попросил нас, присутствующих, не позволять никому входить в его комнату кроме часов, отведенных на посещение врачей или принятие пищи. Его желание было исполнено в точности, и все это время он отдавал молитве» (там же 31,3) Его жизнь оборвалась 28 августа 430 года, наконец его великое сердце успокоилось в Боге. «При погребении за него была отправлена божественная литургия, — сообщает Поссидий, — па которой все мы присутствовали, а затем его тело было погребено» (Жизнь 31,5). Его прах в какой-то момент был перевезен на Сардинию, а оттуда приблизительно в 725 году в Павию, в базилику Святого Петра под Золотым небом, где и покоится в наши дни. Его первый биограф подвел итог его жизни такими словами: «Он оставил Церкви многочисленное духовенство, равно как и монастыри, мужские и женские, полные людей, призванных к воздержанию в послушании своим настоятелям, вместе с библиотеками, в которых хранятся книги и речи ЕЕ'О и других святых, из которых видно, какими были по милости Божьей его заслуги и значение в Церкви, и в которых он навсегда остался живым для верных» (Жизнь 31,8). Мы можем присоединиться к этому суждению: в ею писаниях также и для нас он «остался живым». Когда я читаю творения святого Августина, у меня не возникает впечатления, что их писал человек, умерший примерно тысячу шестьсот лет назад, — я воспринимаю его как своего современника, как друга, человека нашего времени, который говорит со мной, с нами голосом своей живой и современной веры. В святом Августине, говорящем с нами, со мной через свои писания, мы видим непреходящую актуальность его веры, той веры, которая дается Христом, воплотившимся предвечным Словом, Сыном Божьим и Сыном человеческим. Мы видим, что эта вера не принадлежит вчерашнему дню, даже если она и была проповедана вчепа; она всегда современна, поскольку Христос вчера, сегодня и вовеки тот же. Он есть Путь, Истина и Жизнь. Так святой Августин учит нас не бояться довериться этому вечно живому Христу и тем самым найти путь истинной жизни. Общая аудиенция, 16 января 2008, зал Павла VI