МАЙКЛ ДАММИТ О РЕАЛИЗМЕ424J1.Б. Макеева

"Многоликость" современного реализма впечатляет и одновременно настораживает. И хотя, взятый в исторической перспективе, реализм никогда не отличался доктринальным единством, всё же неоднородность современного реализма не может не поражать. Среди его приверженцев можно обнаружить и натуралистов, и физикалистов, и материалистов, и идеалистов, и эмпири- стов. Вместе с тем нельзя не отметить одну важную особенность современного реализма. Если раньше в реализме видели определенную метафизическую позицию, то большинство современных аналитических философов, квалифицирующих свою позицию как "реалистическую", заявляют о своем неприятии "метафизического" реализма и обрушивают на него беспощадную критику. Что же означает эта "неметафизичность" современного реализма? И вообще, что же такое современный реализм? Совокупность разрозненных позиций, объединенных общим названием? Модный термин, частое и некритичное употребление которого совершенно выхолостило его значение? Или нечто большее, нечто такое, что имеет некоторое внутреннее единство, оправдывающее общее название? Именно на этот вопрос - о природе реализма - попытался ответить известный оксфордский философ Майкл Даммит. Он первым привлек внимание философской аудитории к этой проблеме в серии статей, опубликованных в конце 1960-х - начале 1970-х годов, а его последующие исследования в этой области оказывали большое влияние на обсуждение темы реализма аналитическими философами.

353

12. Истор.-филос. ежегодн., 2007

В отечественной философской литературе мы имеем очень мало работ о М. Даммите. Перевод его важной статьи "Что такое теория значения", опубликованный в сборнике "Философия, логика, язык" (М.: Прогресс, 1987), остался почти незамеченным. И хотя в разнообразных справочных изданиях идеи Даммита так или иначе нашли отражение, серьезных работ, посвященных его творчеству, у нас нет, а между тем это крупный и оригинальный философ, пользующийся значительным влиянием среди аналитических философов. Его концепция о природе реализма, получив- шая в литературе название "семантический реализм", представляет интерес в нескольких отношениях - и как попытка истолковать современный реализм, и как определенная критика реализма, и, что особенно важно, как размышление о характере философского, прежде всего метафизического, исследования. С учетом этих трех аспектов я и хотела бы рассмотреть здесь идеи Даммита о реализме.

Даммит поднимает глубокие и важные вопросы о природе и задачах философии, о характере и перспективах современной метафизики, о судьбах философского реализма. Предлагаемые им ответы на эти вопросы отражают определенные тенденции в современном осмыслении места и роли философии в человеческом познании. Эти тенденции берут свое начало в философии Канта, который, по сути, показал, что философия не может претендовать на описание глубинной структуры реальности, как она есть сама по себе. Философия может выявить лишь априорные формы чувственного восприятия и мышления о реальности. Решение, предлагаемое Даммитом, лежит в русле этого подхода, отражая характерные особенности осмысления этой проблемы в рамках аналитической философии. И хотя это решение вызвало множество возражений, среди которых, как мы увидим, есть и довольно серьезные, это никоим образом не умаляет его значения, и оно заслуживает самого пристального изучения.

В исследованиях Даммита по природе реализма прослеживается определенная эволюция.

Перечень этот открывается спором о макрообъектах физического мира. В этом споре реализму, признающему объективное и независимое существование такого рода объектов, противостоят разнообразные формы идеализма, среди которых наиболее выделяются эмпиристские варианты в виде феноменалистических концепций. Главный пункт разногласий здесь Даммит описывает следующим образом: "Наше знание о физическом мире поступает через чувства, но служат ли они каналами информации о реальности, существующей независимо от нас, как предполагает реалист, или же наши чувственные впечатления участвуют в создании этой реальности, как считает феноменалист?"426 Сходный спор, по мнению Даммита, ведется в философии математики, где реализм называют "платонизмом" и он сводится к тезису о том, что математические суждения дают описание существующей независимо от нас реальности.

Даммит, рассмотрев перечисленные споры, делает вывод о том, что все они, различаясь по своему предмету, демонстрируют некоторое "структурное" сходство. На первый взгляд сходство между этими спорами можно усмотреть в том, что каждый из них касается существования определенной категории или класса сущностей (макрообъектов, чисел, теоретических сущностей вроде электронов и кварков и т.п.). Даммита такое решение не устраивает. Во-первых, такая характеристика, по его мнению, не охватывает определенные виды реализма (например реализм в отношении прошлого и будущего), а некоторые другие виды реализма (например этический и математический) получают неверное истолкование, так как для них важен не столько онтологический статус некоторого класса абстрактных объектов или сущностей, сколько признание объективной истинности определенного класса предложений. Во-вторых, указанная характеристика, считает Даммит, не учитывает того обстоятельства, что аргументы, выдвигаемые противоборствующими сторонами в пользу своих позиций, совпадают по форме, а это совпадение чрезвычайно важно, поскольку реализм и антиреализм невозможно обосновывать так же, как обосновываются, скажем, конкретные утверждения о физических объектах, математические утверждения и т.п.

Чтобы понять, как Даммит пришел к этому выводу, нужно принять во внимание следующее. С понятием истины Даммит связывает действие важного принципа, который он называет "принципом С" и формулирует так: если высказывание истинно, то должно существовать нечто такое, благодаря чему оно является истинным. Поэтому спор между реалистами и их противниками истолковывается Даммитом как спор о том, что в общем и целом делает истинное утверждение о сущностях и объектах определенного класса истинным. Для реалиста, указывает Даммит, истинностное значение высказывания обусловливается независимой от наших знаний и познавательных способностей реальностью. Это означает, что истинностное значение является таким свойством, которым высказывание обладает даже в том случае, если мы в принципе не можем установить его. Возьмем, например, предложение "В день, когда родился Гераклит, в Эфесе шел дождь". С точки зрения реалиста, это предложение обладает значением истинности в абсолютном смысле, т.е. независимо от того, сможем ли мы когда-нибудь установить, шел ли в тот день в Эфесе дождь или нет. Реализм, таким образом, опирается на эпи- стемически неограниченное или, как предпочитает говорить Даммит, "трансцендентное" понятие истины. Напротив, антиреалисты отвергают такое понятие истины. Они объясняют истинность утверждений некоторого класса иначе - тем, что эти утверждения могут быть верифицированы. Верифицируемость предложения в понимании Даммита состоит в том, что у нас есть возможность за конечное время оказаться в ситуации, когда утверждение этого предложения станет для нас оправданным. Иными словами, для антиреалистов истина представляет собой "оправданную утверждаемость": лишь те предложения, для утверждения или отрицания которых у нас есть основания, являются, соответственно, истинными или ложными. Так, истинное утверждение о физическом мире является истинным благодаря действительному или возможному чувственному опыту, математическое утверждение - благодаря существованию его доказательства, теоретическое утверждение - благодаря имеющимся данным наблюдения, утверждения о психических состояниях - благодаря наблюдаемому поведению человека. Таким образом, противник реализма в каждом случае выделяет некоторый другой класс утверждений, который Даммит называет "редукционным классом". Соответственно, для антиреалиста истинное утверждение обсуждаемого класса является истинным благодаря истинности одного или нескольких утверждений редукционного класса. Стало быть, оппозиция реализму всегда предполагает некоторую форму редукционизма.

Из всего сказанного Даммит делает вывод: "решающим критерием" для различения реалистов и антиреалистов служит принцип двузначности - семантический принцип, согласно которому каждое высказывание является или истинным, или ложным. Реалисты принимают этот принцип, а антиреалисты отвергают на том основании, что имеется много предложений, для утверждения или отрицания которых у нас в принципе не может быть никаких оснований, а потому эти предложения не обладают значением истинности. Подобные предложения Даммит называет "неразрешимыми" и указывает три различных способа их порождения в языке - благодаря использованию сослагательного наклонения, благодаря обращению к удаленным пространственным и временным областям и благодаря квантификации по бесконечным совокупностям. Например, предположение Гольдбаха о том, что любое четное число, большее 4, представимо в виде суммы двух нечетных простых чисел, неразрешимо, поскольку у нас нет доказательства этого положения, нет доказательства того, что существует противоречащий ему пример, и мы не знаем эффективной процедуры, правильное применение которой дало бы нам доказательство этого положения или противоречащий ему пример. Это, конечно, не означает, что мы знаем о невозможности доказательства или опровержения предположения Гольдбаха. Не исключено, что когда-нибудь математикам удастся его доказать или опровергнуть. А вот предложение "Юлий Цезарь был убит в 55 г. до н.э." является разрешимым, так как мы располагаем большим количеством свидетельств в пользу его истинности.

Следующий важный шаг в рассуждениях Даммита состоит в том, что он напрямую связывает принцип двузначности с трактовкой значения предложений, и поэтому его окончательный вывод звучит так: истинная природа споров о реализме состоит в ответе на вопрос, какой вид значения следует приписать предложениям рассматриваемого класса. Согласно реалистам предложения получают значение благодаря своей соотнесенности с некоторым положением дел, причем мы можем не обладать способностью или возможностью удостовериться в наличии этого положения дел, но оно выступает необходимым и достаточным условием для того, чтобы предложение имело истинностное значение. Антиреалист отвергает эти "трансцендентные" положения дел и настаивает на том, что мы понимаем рассматриваемые предложения благодаря распознаваемым аспектам нашего опыта, которые служат свидетельством в пользу истинности или ложности этих предложений.

С точки зрения Даммита, теория значения имеет фундаментальное значение для философии, так как она не только проясняет значение истины, но и определяет логику нашего языка. Логические законы, регулирующие функционирование любого от- дельного фрагмента языка, зависят от значений предложений, составляющих этот фрагмент, и прежде всего, от значений входящих в эти предложения логических констант428. Значения же самих логических констант определяются тем общим вкладом, который вносит каждое предложение в содержание образованных с его помощью и с помощью этих констант сложных предложений. Поскольку разногласия между реалистами и антиреалистами в той или иной области касаются, как заключает Даммит, вида значения, приписываемого предложениям определенного класса, а принимаемая трактовка значения определяет логику, то, стало быть, в основе указанных разногласий лежит выбор той или иной системы логики. Первыми, кто, по мнению Даммита, осознал, что отрицание реализма влечет за собой отказ от классической логики, были интуиционисты из школы JI. Брауэра (отвергнувшие, например, закон исключенного третьего). Если бы участники других дебатов вокруг реализма смогли уяснить для себя это важное обстоятельство, их разногласиям удалось бы придать более точный смысл и в результате появилась бы перспектива их разрешения.

Согласно Даммиту, при оценке реализма и антиреализма самая большая трудность как раз и состоит в том, чтобы "понять содержание метафизического учения. Что означает утверждение о том, что натуральные числа являются ментальными конструкциями или что они суть независимо существующие неизменные и нематериальные объекты? Что означает вопрос: существуют или нет прошлые и будущие события? Что означает утверждение или отрицание того, что материальные объекты являются логическими конструкциями из чувственных данных? В каждом случае нам предлагают альтернативные картины. Необходимость выбора какой-то одной из этих картин кажется настоятельной, но неизобразительное содержание этих картин неясно"429. Таким образом, любая попытка сформулировать реализм в строго метафизических терминах в лучшем случае дает в результате картину или метафору с неясным неизобразительным или неметафорическим содержанием. Даммит подробно разъясняет это на примере спора между платонистами и интуиционистами в философии математики. "Мы имеем здесь две метафоры: платонист сравнивает математика с астрономом, географом или исследователем; интуиционист же сравнивает его со скульптором или авто- ром художественных произведений, и ни одно из этих сравнений не кажется слишком удачным. Разногласие, очевидно, связано с тем, какую степень свободы имеет математик. При таком подходе, однако, каждое сравнение кажется отчасти правильным и отчасти неправильным: математик имеет значительную свободу в разработке понятий, которые он вводит, и в описании структур, выбираемых им для изучения, но он не может доказать всё то, что он счел бы привлекательным доказать"430. Конечно, в самом по себе использовании метафор или картин нет ничего предосудительного, но когда метафоры используются в споре, нужно очень точно понимать их содержание, поэтому из поэтических образов они должны быть преобразованы в точные утверждения, в отношении которых можно выдвигать аргументы за и против. Какое бы сильное воздействие они на нас ни оказывали, напоминает Даммит, не следует забывать, что они не более чем метафоры и картины. Если же мы попытаемся выразить рассматриваемые метафизические учения точным образом, мы обнаружим, считает Даммит, что их неметафорическое содержание полностью исчерпывается той "моделью значения", на которую они опираются. Некоторые критики усмотрели в подобной трактовке метафизических предложений еще одно свидетельство близости Даммита к логическому позитивизму431. Я не буду здесь касаться вопроса об отношении Даммита к логическим позитивистам; отмечу лишь, что хотя он отрицает наличие точного значения у метафизических предложений, но, в отличие от логических позитивистов, не лишает их когнитивного значения, предлагая трактовать их как скрытые семантические утверждения.

Однако модель значения, лежащую в основе метафизической концепции, можно правильно оценить, по мнению Даммита, только построив всеохватывающую и систематическую теорию значения. По его замыслу, эта теория должна содержать принципы, в которых явным образом формулируется имеющееся у нас имплицитное и обнаруживающееся в нашем поведении знание языка. Даммит признает, что построение такой теории значения видится задачей чрезвычайной сложности, которую еще только предстоит выполнить. Но, будучи выполненной, она позволит разрешить метафизические споры между реалистами и антиреалистами. "Мой тезис состоит в том, что все метафизические воп- росы оказываются вопросами о правильной теории значения для нашего языка. Мы не должны пытаться вначале разрешить метафизические вопросы, а затем строить теорию значения в свете полученных ответов. Нам следует исследовать, как наш язык действительно функционирует и как мы можем построить реальное систематическое описание его функционирования; ответы на эти вопросы затем определят ответы на метафизические вопросы"432. Более того, "этим мы разрешим перечисленные споры без остатка: не останется никакого дополнительного подлинно метафизического вопроса для разрешения"433.

Интересно отметить, что в этот же период со столь же грандиозной программой создания теории значения для естественных языков выступил американский аналитический философ Дональд Дэвидсон. В его представлении эта теория должна быть формальной и должна опираться на экстенсиональную первопо- рядковую логику. Дэвидсон исходит из идеи Г. Фреге о том, что понимать предложение значит знать его условия истинности, т.е. знать, что должно иметь место в мире, чтобы это предложение было истинным. Дэвидсон, предлагая строить теорию значения по образцу семантической теории истины, разработанной А. Тарским для формализованных языков, представляет реализацию своего замысла в виде теории, содержащей конечный набор аксиом, из которого для любого предложения естественного языка выводилась бы теорема, задающая условия его истинности, а, стало быть, определяющая его значение. Теория значения, построенная на понятии условий истинности, получила название истинностно-условной семантики, и именно этой теории Даммит отвел роль семантической основы разнообразных форм реализма, поскольку, как мы видели, в истолковании Даммита реализм есть теория о том, что предложение получает значение благодаря своей корреляции с определенным положением дел в мире, а именно с тем положением дел, которое имеет место в случае, если это предложение является истинным. Истинностно-условная семантика, по мнению Даммита, исчерпывающим образом выражает содержание реализма, и этот вывод лег в основу его концепции "семантического реализма".

В своем изложении концепции Даммита мы достигли пункта, где его первоначальный план исследования реализма претерпевает серьезное изменение. Если вначале он ставил перед собой задачу дать нейтральную характеристику двух философских под- ходов, то затем его отношение к ним стало более пристрастным. Теперь Даммит стремится выявить слабые стороны "общепринятой позиции", т.е. реалистического решения проблемы значения, и сформулировать альтернативную теорию значения, которая бы подошла антиреалисту.

Даммит дает развернутую и обстоятельную критику теории значения, опирающейся на понятие условий истинности. Я ограничусь рассмотрением лишь общей идеи этой критики и одного важного следствия, которое она имеет для нашей темы. Главное, с чем не согласен Даммит, это положение о том, что понимать предложение значит знать условия его истинности, поскольку, по его мнению, оно ведет к совершенно неудовлетворительной картине функционирования языка в таких его аспектах, как обучение языку и проявление понимания языка в поведении. Стремясь объяснить эти аспекты, сторонник истинностно-условной семантики не может согласовать свое объяснение с такими идеями позднего Витгенштейна о языке, как а) значение есть употребление, б) не существует личного языка, в) язык - это социальное явление и его главная функция - коммуникативная, г) понимание языка есть практическое умение, проявляемое в поведении. Кроме того, истинностно-условная семантика постулирует такие эпи- стемические условия для понимания предложений, что бессмысленно ожидать их выполнения в случае предложений, которые Даммит называет "неразрешимыми", а между тем мы прекрасно понимаем эти предложения, и свидетельством этого может послужить хотя бы то, что мы признаем их неразрешимыми. В конечном счете, сторонник истинностно-условной семантики вынужден признать, что понимание этих предложений состоит в знании "трансцендентных" условий истинности, и тем самым приписать человеку обладание истиной, которая выходит за пределы нашего знания о мире и которую могло бы иметь только существо со сверхчеловеческими способностями. Отсюда Даммит делает следующий вывод: принцип двузначности не выполняется для неразрешимых предложений, а стало быть, семантический реализм, содержание которого, по сути, сводится к тезису о том, что понимание неразрешимых предложений состоит в нашем знании их "трансцендентных" условий истинности, является ложной концепцией434.

Неудовлетворительность семантического реализма подтолкнула Даммита к поискам альтернативной теории значения. Учитывая данную Даммитом характеристику реализма и антиреализма, нетрудно догадаться, какой в общих чертах должна быть эта альтернативная теория. Во-первых, Даммит предлагает иную трактовку лингвистического понимания. В формулируемом им определении понимать предложение значит знать, как его правильно употреблять, а это значит быть способным распознавать, когда утверждение этого предложения было бы правильным. Даммит суммирует эту идею в своем предложении заменить понятие условий истинности понятием условий утвер- ждаемости. Знать значение предложения значит знать (в смысле "быть способным распознать") условия, при которых у говорящего есть оправдание для утверждения этого предложения. Подобные условия утверждаемости позволяют осуществлять верификацию предложения. Соответственно, Даммит часто называет эту альтернативную теорию значения верификацио- нистской семантикой.

По мнению Даммита, вместе с проблематичной истинностно- условной теорией значения нам следует отбросить и связанную с ней теорию истины, поскольку именно эпистемически неограниченное понятие истины создает трудности для этой теории. Истина, заключает Даммит, должно быть свойством, наличие которого у предложения мы в принципе могли бы определить. Поскольку наличие оправдания для утверждения является именно таким свойством, Даммит заключает, что истина есть нечто подобное оправданной утверждаемости.

Таким образом, реалист (сторонник истинностно-условной семантики и эпистемически неограниченного понятия истины) принимает принцип двузначности для неразрешимых предложений, а антиреалист (сторонник верификационистской семантики и эпистемически ограниченного понятия истины) отрицает наличие истинностного значения у неразрешимых предложений, отвергая тем самым принцип двузначности. Однако принцип двузначности - не единственный принцип классической логики, который отвергает антиреалист. По мнению Даммита, отказ от закона исключенного третьего также неявно предполагается в теории значения антиреалиста, построенной на понятии условий утверждаемости. Это связано с тем, что замена классического понятия истины понятием утверждаемости потребует переопределения логических связок (таких как конъюнкция, дизъюнкция и т.п.). Сложные предложения, образованные из простых с помощью этих связок, имеют условия утверждаемости, которые явля- ются функцией от условий утверждаемости предложений, из которых они состоят. Именно такое истолкование логические связки получают в интуиционистских математических теориях, в которых понятие истины заменяется понятием доказуемости, а доказуемость, с точки зрения Даммита, является разновидностью оправданной утверждаемости, применяемой к предложениям математики. Разрешение метафизических споров между реалистами и антиреалистами будет состоять в конечном счете в выборе между классической логикой и той или иной неклассической логикой (интуиционистской, квантовой или любой другой, которая будет изобретена).

Практически каждый шаг в сложном обосновании Дамми- том своей позиции вызвал возражения. Из многообразия этих возражений я отмечу лишь те, которые имеют непосредственное отношение к трактовке реализма. Так, многие философы поставили под сомнение идею Даммита о том, что ядро реализма составляет принятие принципа двузначности в отношении неразрешимых предложений. Некоторые авторы указывали на то, что принятие этого принципа не может считаться необходимым условием для реализма, поскольку отказ от этого принципа еще не означает отказа от реализма. Например, можно вслед за Фреге и Стросоном отрицать наличие истинностного значения у предложений, содержащих пустые сингулярные термины, не становясь при этом антиреалистом. Или можно отрицать наличие истинностного значения у предложений с неопределенным смыслом, что в целом не препятствует реалистической трактовке этих предложений. Однако такого рода возражения, как признают сами критики, не столько касаются существа дамми- товской трактовки реализма, сколько требуют уточнения некоторых формулировок. Более серьезны возражения против той роли, которую Даммит отводит неразрешимым предложениям в спорах между реалистами и антиреалистами. Как отмечал Криспин Райт, из этого вытекает, что невозможно быть подлинным реалистом в отношении тех совокупностей предложений, которые не включают неразрешимых предложений. Так, невозможен реализм в отношении эффективно разрешимых предложений математики, предложений этики или, говоря в общем, в отношении любой "области состояний дел, над которыми человеческие когнитивные способности проявляют свое полновластие"435. Но именно в этих областях, считает Райт, реализм кажется наименее проблематичным.

Другие критики обращают внимание на то, что если семантический реализм верен и точное содержание любой реалистической метафизической позиции выражается им исчерпывающим образом, то споры между реалистами и их противниками должны принимать форму разногласия между теми, кто принимает семантический реализм, и теми, кто его отрицает. Действительные споры, имевшие место между реалистами и их противниками в разных областях, далеко не всегда соответствуют этому образцу. Довольно часто противники реализма просто отрицают наличие истинностного значения у предложений рассматриваемого класса, как, например, в конфронтации этических реалистов с антиреалистами. Одни этические антиреалисты - сторонники так называемой теории ошибок - признают применимость реалистических истинностных значений к предложениям этики, но поскольку, по их мнению, не существует этических фактов, благодаря которым эти предложения были бы истинными, они настаивают на том, что все предложения этики являются ложными. Другие этические антиреалисты - эмотивисты, экспрессивисты и др., - напротив, просто отрицают, что предложения этики выражают суждения, а потому понятие истинностных значений к ним неприменимо.

Даммит признает, что его характеристика споров между реалистами и антиреалистами не позволяет объяснить случай этики, но настаивает на том, что в других случаях она вполне адекватна. Однако с этим не согласны такие критики, как М. Девитт, В. Хейл, М. Миллер и др. Девитт, например, отмечает серьезное расхождение между семантическим реализмом и реализмом здравого смысла, утверждающим объективное и независимое существование внешних физических объектов, поскольку, с его точки зрения, семантический реализм совместим с идеалистической метафизикой внешнего мира. "Реализм... требует объективного независимого существования физических сущностей здравого смысла. Семантический реализм касается физических высказываний и не содержит такого требования: он ничего не говорит о природе реальности, которая делает эти высказывания истинными или ложными... Идеалист, который верит в... существование чисто ментальной сферы чувственных данных, мог бы подписаться под [семантическим реализмом]. Он мог бы считать, что физические высказывания являются истинными или ложными согласно тому, соответствуют они сфере чувственных данных или не соответствуют, независимо от чьего-либо мнения по этому вопросу"436. Например, вполне можно признать, что семанти- ческий реализм совместим с идеализмом Беркли, согласно которому, например, столы, стулья суть не что иное, как идеи в умах духов, ибо Беркли согласился бы с тем, что некоторые предложения о внешнем мире имеют трансцендентные, в понимании Даммита, условия истинности, поскольку истина об обычных объектах определяется восприятиями в уме Бога, а то, что находится в уме Бога, не зависит от нашей способности верифицировать. Так, Беркли пишет, "что существует большое разнообразие духов различных порядков и дарований, способности которых и по числу, и по размеру далеко превосходят те, которыми творец моего бытия наделил меня, - этого я не вижу оснований отрицать. И притязать с моей стороны определять по моей собственной, малой, ограниченной и тесной области восприятий, какие идеи неисчерпаемая сила верховного духа может запечатлеть в этих духах, было бы, конечно, величайшим безумием и дерзостью, ибо может существовать, насколько я в состоянии судить об этом, бесчисленное множество родов или ощущений, столь же отличных один от другого и от всего воспринимаемого мной, как цвета отличаются от звуков"437. Отсюда Девитт делает вывод, что точное содержание реализма относительно внешних объектов не может передаваться концепцией, которая совместима с беркли- анским идеализмом, а поскольку семантический реализм совместим с берклианским идеализмом, он не может выражать точное содержание реализма.

Перечень возражений против семантического реализма можно было бы продолжить, но, на мой взгляд, сказанного вполне достаточно, чтобы признать неудовлетворительность этой концепции. Но это еще не означает, что неверна и та общая идея о характере метафизических исследований, которую Даммит попытался воплотить в своей концепции семантического реализма. В самом начале своей книги "Логическая основа метафизики" он пишет: "Хотя мы больше не считаем традиционные вопросы философии псевдовопросами, на которые нельзя дать никакого осмысленного ответа, мы не возвратились и к тому убеждению, что априорное рассуждение может снабдить нас сущностным знанием о фундаментальных характеристиках мира"438. Философия не может дать нам чего-то большего, чем ясное представление о понятиях, в которых мы мыслим о реальности, представление о том, каким образом мы репрезентируем мир в нашем мышлении.

Именно по этой причине и в этом смысле, считает Даммит, философия говорит о мире. Оптик не может сказать нам, что мы увидим, когда оглянемся вокруг, ибо он снабжает нас очками, которые позволяют видеть всё в более четком фокусе. У философа такая же миссия в отношении нашего мышления о реальности. Это означает, что отправной точкой для философии должен быть анализ фундаментальной структуры наших мыслей. Стало быть, философия мышления лежит в основании всего остального философского знания. Вместе с тем ключевым постулатом аналитической философии выступает идея о том, что исследовать мышление можно только посредством анализа языка, ибо нельзя объяснить, что есть мысль, не исследовав средства ее выражения. Поэтому, заключает Даммит, философия языка образует фундамент метафизики.

Подход Даммита, как я уже отмечала в самом начале, отражает определенную тенденцию в современной философии, которая имеет своим источником идеи Канта. Правда, в аналитической философии на формирование этой тенденции философия Канта оказала очень опосредованное влияние. Более прямое воздействие связано с другими факторами. Во-первых, в определенной степени эта тенденция есть результат перенесения в область более общего философского рассмотрения некоторых идей, концепций и подходов, которые были сформулированы в рамках логической семантики. Обсуждение логиками проблем интерпретации формальных языков, сопоставление различных видов интерпретации (объектной, подстановочной и т.п.), способов построения моделей неизбежно вело к вопросу о соотношении логики и онтологии. Было осознано, что некоторые особенности формально-логических языков требуют принятия онтологических допущений - допущений о существовании определенных объектов. Были сформулированы логические критерии существования (наиболее известен куайновский: "Существовать значит быть значением квантифицированной переменной"). Однако не следует забывать, что логический критерий существования указывает не на то, что существует независимо от использования языка, а на то, что мыслится существующим при использовании того или иного языка как средства познания и коммуникации. Что существует объективно, не зависит от использования языка, но то, что утверждается в качестве существующего, - зависит"439. Отсюда со всей очевидностью следует, что в логике понятие "онтология" (некоторая предметная область, модель, "проецируемая" языком) не совпадает с понятием "объективная реальность". Именно в таком значении понятие "онтология" используется и многими аналитическими философами, и, более того, оно объявляется ими единственно возможным, поскольку мы не имеем доступа к реальности, и не можем постичь мир, как он есть сам по себе, "встав на точку зрения Бога".

Во-вторых, на формирование указанной тенденции повлиял состоявшийся в аналитической философии "лингвистический поворот", означавший перенесение рассмотрения философских вопросов в плоскость анализа языка. При таком лингвистическом подходе существующим оказывается то, что соответствует "обозначающим" выражениям нашего языка, и, стало быть, вопрос, что существует, получает следующую переинтерпретацию: о чем правомерно говорить как о существующем? Вместе с тем признание определенных сущностей существующими достигается посредством тщательного анализа предложений, которые мы понимаем и о которых знаем, что они должны быть истинными. Не случайно поэтому особое значение приобретает объяснение того, как мы понимаем язык, как мы усваиваем значение языковых выражений. Соответственно, реальными считаются все те вещи, которые предполагаются существующими в теории понимания и значения.

Отмеченная нами тенденция преобладает в аналитической философии, однако справедливости ради следует отметить, что есть и немало философов, открыто заявляющих о своей приверженности "метафизическому реализму". К ним относятся Дж. Смарт, Д. Армстронг, М. Девитт и др. Как, например, отмечает М. Девитт, "предполагать, что мы можем вывести правильную метафизику из эпистемологии или семантики, значит ставить телегу впереди лошади"440.

В завершение своего рассмотрения концепции реализма Даммита, отмечу, что, на мой взгляд, он прав в том, что реализм связан с признанием определенной объективности наших суждений о разных сферах реальности. Как правило, эта объективность истолковывается в том смысле, что истинностное значение наших суждений в какой-то мере не зависит от "нашего знания, наших эпистемических ценностей, нашей способности на нее указывать, синтезирующей силы нашего разума, нашего использования понятий, теорий или языков"441. Признание объек- тивной истинности суждений может выражаться в принятии принципа двузначности, но это вовсе необязательно и недостаточно для реализма. На мой взгляд, более важно, что реализм предполагает определенное истолкование источника этой объективности. Реалисты усматривают источник этой объективности в существовании независимой от нас и нашего сознания реальности, которая делает эти суждения истинными или ложными. Эта реальность является "ноуменальной", так как любая попытка ее описать даст лишь очередную "онтологию", проецируемую концептуальной схемой используемого для описания языка. Но можно ли вынести "ноуменальный мир" за "скобки" философских построений и при этом остаться реалистом? Думаю, ответ на этот вопрос отрицательный. Поэтому, на мой взгляд, граница между реализмом и антиреализмом проходит не в философии языка, не в принятии определенной теории значения, как предполагает Даммит, а в метафилософии, в понимании природы философского знания.