Общество скифов и его стратификация в том виде, в котором она поддается реконструкции, демонстрируют очень большое сходство с обществами других кочевников евразийских степей, причем не только древних, но и средневековых. Рабство, всегда существующее, но никогда не имеющее важного производственного значения; наличие неполноправного и эксплуатируемого слоя обедневших кочевников; очень широкое распространение данничества, в первую очередь во взаимоотношениях с подчиненными земледельческими племенами и народами; наличие численно преобладающего в обществе слоя рядовых свободных кочевников, эксплуатация которого, как правило, была косвенной, прикрытой традициями родо-племенной солидарности и, главное, не составляла основного источника доходов привилегированного слоя; духовная прослойка, состоящая из жрецов, шаманов, предсказателей и пр., менее развитая, чем у многих земледельческих народов и в целом находящаяся под контролем светских властей; аристократия, в первую очередь родо-племенная, отчасти также служилая; наконец, правящий «царский» род — все эти наиболее характерные черты и особенности находят многочисленные аналогии у других кочевников — от древних хунну до казахов нового времени. Объяснение этого явления заключается отчасти в однотипности и застойности экстенсивной кочевнической экономики, вновь и вновь рождающей наиболее соответствующие ее уровню социальные слои и прослойки, отчасти в чертах стадиального сходства, вызванных одинаковым уровнем общественного развития, наконец, отчасти в культурных взаимовлияниях и преемственности. Поэтому не случайно, что некоторые особенности стратификации скифского общества прослеживаются не только в кочевых, но и в оседло-земледельческих обществах на раннеклассовой ступени развития. Как соотносится скифское общество VI—IV вв. до н. э. с общеиранским II тысячелетия до н. э.? По мнению Ж. Дюмезиля, скифское общество Лукиана и даже Г еродота походило на общества осетин и черкесов до их присоединения к России. Это феодальная организация, в которой под управлением князей находились наследственная знать и незнатные, но свободные члены общества, причем и те и другие были обладателями рабов. Ж. Дюмезиль полагает, что ничто не указывает на существование у скифов выделенных им трех слоев индоевропейского общества. Например, по его мнению, у них отсутствовало обособившееся жречество. Что касается представлений о трех социальных слоях, следы которых Ж. Дюмезиль сам же неоднократно отмечал у скифов, то они кажутся ему идеальной моделью, застывшей концептуальной традицией, далекой от реальной действительности [Dum?zil, 1962, -стр. 198—199; Dum?zil, 1968, I, стр. 444—447, 451]. Парадоксально, что по данному вопросу взгляды Ж. Дюмезиля смыкаются со взглядами его решительного оппонента И. М. Дьяконова, допускающего трехчленное деление общества только для индоарийцев и одной определенной группы иранских племен («народ Авесты») и отрицающего его для скифов. По мнению И. М. Дьяконова, трехчленное деление общества у скифов в лучшем случае имеет отраженное происхождение — под влиянием условий родственных оседлых племен [Дьяконов И. М., 1971, стр. 127—128, прим. 23]. Значительно дальше Ж. Дюмезиля идут некоторые из его последователей, находящие в скифском обществе реально существующее трехсословное деление [Грантовский, 1960; Грантовский, 1970, стр. 158, 208, 348 и др.; Раевский Д. С, 1971, стр. 13—14]. По-видимому, в этом вопросе следует избегать крайностей. Сравнение скифского общества с адыгским или осетинским неправомерно. Общего между ними ровно столько, сколько между двумя сословно и классово дифференцированными обществами с наследственной аристократией. Едва ли полностью прав Ж. Дюмезиль и в отрицании у скифов обособленной жреческой прослойки. Конечно, скифские энареи — не брахманы Индии и не маги Ирана, возможно, их общественные позиции были скромнее тех, которые реконструирует сам ученый для жречества времени индоевропейской общности. Но все же жрецы или специалисты по сверхъестественному в Скифии были. Однако Ж. Дюмезиль прав, утверждая, что скифское общество далеко уклонилось от традиционной индоевропейской или иранской модели. Никаких следов наличия особого сословия ремесленников в Скифии не наблюдается16. Во всех кочевых обществах выделение ремесла в самостоятельную сферу производства было процессом длительным и прерывистым, особенно когда ремесленные продукты можно было получить на внешних рынках или за счет эксплуатации земледельцев — как в виде дани, так и путем насильственного переселения захваченных в плен ремесленников. Зато Геродот (IV, 24) сообщает о наличии купцов — явлении, известном и в других кочевых обществах. Аристократия и даже рядовые свободные скифы состояли из нескольких прослоек, и, по-видимому, в особую прослойку выделился царский род. Таким образом, скифское общество было значительно более гетерогенным, чем представляется тем, кто склонен воспринимать его в рамках трехсословной индоевропейской модели. И главное, даже те сословия, которые генетически можно возводить ко II тысячелетию до н. э., предстают перед нами уже в сильно трансформированном виде. Изменились они сами, изменились их функции, их соотношение, их положение в обществе. Полноправная часть скифского общества, состоящая, по Лукиану, из царского рода, аристократии и незнатных, но лично свободных кочевников, к которым надо добавить также жречество, гораздо больше соответствует социальной структуре сарматов, хунну и даже средневековых монголов и казахов XV—XVIII вв., чем индоевропейскому и индоиранскому обществу III—II тысячелетий до н. э., как оно выглядит в трудах Ж. Дюмезиля и его последователей. По-видимому, Ж. Дю- мезиль прав в другом. Традиционная модель общества, вероятно, продолжала существовать у скифов в сфере идеологии. И новые социальные отношения даже во времена Геродота осмысливались по ее образцу.