ВОСПИТАНИЕ И ОБРАЗОВАНИЕ В ВИЗАНТИИ

О воспитании детей в Византии историкам известно не слишком много, так как византийская литература — это литература без детей.

Занимаясь описанием жизни своего отца, Анна Комнина исключает из «Алексиады* все детство своего героя, ибо «детские забавы не стоят повествования»'.

зантийцам. Скорее напротив: если ты еще не породил, пишет Кекавмен, то узнай — нет ничего в мире желанней детей.

Рожали ромейки у себя дома. К роженице звали повитуху-самоучку, которая, согласно медицинскому трактату, должна была обладать опытом в пеленании и в «выпрямлении лба и носа».

Большинство состоятельных матрон не кормили своих детей грудью. Тот же трактат рекомендовал нанимать кормилицу не тучную телом, но и не слишком тощую; предписывался также режим питания и состав пищи кормилицы.

С особой торжественностью обставлялось рождение ребенка в семье василевса. Императрица рожала в Порфирной палате, входившей в комплекс женских покоев царского дворца,— в здании с пирамидальной крышей близ пристани Вуколеон. Пол здания был выложен мрамором, стены — облицованы дорогим камнем пурпурного цвета.

О воспитании заботились тем меньше, чем ниже был социальный статус семьи. Мальчики обычно наследовали профессии отцов. В семьях простолюдина мальчика к шести-семи годам уже привлекали к посильной работе в доме и поле, в мастерской или лавке, и труд становился его главным воспитателем.

Питались дети за общим столом: с раннего детства их питание ничем существенно не отличалось от питания взрослых членов семьи.

В 14—15 лет юноши обычно выполняли уже настоящую мужскую работу и становились главной опорой семьи, если в ней не было зрелого мужчины.

Совершенно иначе протекало детство мальчиков в состоятельных семьях. В раннем детстве ребенок находился на попечении обитательниц гинекея и редко видел своих родичей мужчин.

К пяти-семи годам мальчика освобождали от женской опеки. В знатных семьях он попадал в этом возрасте в руки наставника-педагога (дядьки), который наблюдал за играми ребенка, развлекал воспитанника и учил его грамоте.

Нередко знатный мальчик проводил свое детство

попеременно то в деревне, то в городе: провинциальные магнаты, как правило, имели дома в городах и жили там значительную часть года, городские же сановники владели поместьями в пригородных деревнях, куда выезжали с семьями во время сезонных работ.

Иногда по нескольку лет мальчик из знатной семьи жил или в доме невесты, обрученной с ним, или у отцовского столичного друга, проходя курс обучения, или во дворце императора, так как было в обычае у василевсов брать детей из знатнейших семей в собственную свиту и в свиту наследника.

Росшие вместе с василевсом его сверстники состояли с ним и впоследствии в особых отношениях: предполагалось, что они обладают далеко не всякому предоставляемой льготой — «парисией», то есть правом на высказывание своего мнения в присутствии императора.

Из среды отроков, окружавших василевса в детстве, выходило немало крупных гражданских сановников и видных полководцев.

Характер воспитания и образ жизни наследника зависели от воли отца или определялись собственными склонностями будущего василевса.

Сам наследник довольствовался нередко минимумом как образования, так и физических и воинских упражнений.

Как правило, однако, дети императоров-полковод- цев проходили полный курс военных наук, читая стратегиконы и обучаясь владению оружием под присмотром особых наставников. Среди знатных юношей, занимавшихся воинскими упражнениями вместе с наследником престола, бывали и евнухи; некоторые из них становились впоследствии искусными полководцами.

Помимо военных навыков, военная аристократия стремилась выработать у своих детей такие качества, как невозмутимость и сдержанность в проявлении чувств.

К началу XIII века провинциальные магнаты стали ценить превыше всего физическую силу, выносливость, отличное владение мечом, копьем, луком, пали

цей, искусством верховой езды, знание стратегии и тактики, умение ладить с подчиненными и поддерживать железную дисциплину в войске.

Большинство аристократов готовило своих сыновей к военной карьере и после начального курса обучения и ознакомления со стратегиконами не утруждало их изучением наук.

Все чаще высказывалась мысль, что физическое и военное воспитание будущему василевсу (высшему полководцу империи) совершенно необходимо: он должен быть готов к суровым испытаниям, а нега и наслаждения делают человека с детства непригодным к ратным подвигам.

Разумеется, воспитание знатных юношей, особенно в крупных городах, полных соблазнов, далеко не всегда отвечало идеалам их родителей и наставников. Юноши нередко уклонялись от занятий, ускользали от надзора воспитателей, проводили время на ипподроме и на пирушках с мимами и танцовщицами, бродили ватагами по улицам, приставали к прохожим, издевались над юродивыми.

Кекавмен советует поэтому с ранних лет воспитывать у детей «страх божий» и покорность родителям.

Еще меньше, чем о воспитании мальчиков и юношей, знают историки о воспитании в Византии девочек и девушек. Кекавмен обещал написать трактат на эту тему, но его сочинение либо не сохранилось, либо так и не было составлено.

С определенностью можно сказать лишь, что девочку с самых ранних лет готовили к единственной роли — роли жены и матери. Весь «курс наук» простолюдинки, как правило, неграмотные (в лучшем случае они умели с трудом читать и считать), проходили на кухне, в саду, в поле, за прялкой. Рождению девочки в те времена радовались обычно меньше, чем рождению мальчика,— надежды семьи, будущего кормильца; детство девочки еще раньше кончалось, чем детство мальчика, свобода ее была резко ограничена.

Положение в знатных семьях было, конечно, несколько иным: здесь девочки и девушки располагали некоторым досугом, могли они, если родители не запрещали, заниматься и науками, и художественным рукоделием.

Иногда девочка воспитывалась не на глазах матери, а в доме жениха, слушая с ним вместе одних учителей.

Обучали, видимо, знатных девиц и верховой езде: Анна Далассина, мать Алексея I, во время мятежа сына, намереваясь вывезти из столичного дома весь гинекей, приказала оседлать коней и мулов женскими седлами.

Отношение к грамоте в Византии, в целом положительное, не было, однако, одинаковым в разные времена и среди разных слоев населения: отличались оценки уровня знаний, поразному определялся и круг наук, которым обучали детей и юношество.

Для большинства народа грамотность детей представлялась трудно исполнимой мечтой. Бедные люди хорошо знали, что грамотность не всегда вела к благополучию, но им известно было также, что она не допускала до нищеты.

Уровень образования и сроки обучения определяли, исходя из сугубо практических расчетов: к занятиям какой профессией предназначали ребенка, как скоро рассчитывали получить его помощь, сколь долго могли платить за его обучение.

Когда Михаил Пселл достиг пяти лет, семейный совет решил дать ему лишь начальное образование, а затем обучать ремеслу. Дело поправили мольбы грамотной матери Пселла Феодоты, заметившей незаурядные способности сына.

Простые люди иногда полагали, что обучение музыке и пению важнее обучения грамоте, так как участие в хоре какой-либо церкви города или даже дворца сулило приличное вознаграждение. Многие еретики выступали вообще против обучения грамоте — они называли грамотеев «фарисеями» и избегали их.

Ho такое отношение к грамотности — редкость. Оно было следствием либо жизненных неудач (грамотность не помогла), либо озлобления угнетенных против чиновников, которые использовали свою грамотность как орудие произвола и насилия.

Впрочем, даже философ начала XIV века Иосиф Ракендит, сам вышедший из бедной семьи, полагал, что простым людям, занятым физическим трудом, изучать науки не только не надо, но и вредно: так вреден огонь для стоящего к нему слишком близко.

Другой писатель — Михаил Аплухир вложил в уста некоего ритора монолог о том, что нет проку от паук: каменотес, грубый сапожник и торгаш, не могущий связать двух слов, живут, не ведая нужды, а ученый мудрец — в нищете, так как ум на рынке не продашь.

Таких жалоб ученых людей на свою участь сохранилось немало, но несравненно больше принадлежащих им же подлинных панегириков образованию и наукам.

Тот же Ракендит, уроженец Итаки, ушел пешком, «одетый в рубище», чтобы пополнить образование у эрудитов столицы.

На положении ученых людей в обществе и на судьбах образования обычно серьезно отражалось отношение к грамотности и образованности правящего василевса. Одним это отношение было при Ираклии, который нередко использовал книги как орудие для избиения провинившегося сановника, другим — при Льве VI и Константине VII, которые не только читали книги, но и с охотой сочиняли их сами.

Вскоре после Константина VII наступил, видимо, упадок образованности в империи.

Получить хотя бы начальное образование в Византии (научиться читать, считать, немного писать и разбираться в псалтири) было непросто во все времена. Безграмотность в византийской деревне была преобладающей. Немало неграмотных имелось и в городах, встречались они даже среди сановников и полководцев, вышбдших из низов и не обучившихся грамоте в детстве. Сохранились документы, под которыми вместо подписи видного представителя власти стоит крест.

Прежние начальные школы, содержавшиеся в эллинистическую эпоху в городах и крупных селениях на общественный счет, давно исчезли. Дети из состоятельных и знатных семей получали начальное образование, как упоминалось, преимущественно дома, у наемных воспитателей. Публичные школы были в основном платными и частными.

Обучение детей при церквах и монастырях осуществлялось клириками и монахами и имело целью подготовку кадров низшего духовенства лишь для собственного учреждения.

Государственных школ было мало.

Обучение элементарной грамотности начиналось обычно с пяти-семи лет. Широко было распространено убеждение, что для успехов в учебе недостаточно прилежания и способностей — необходима также помощь господня, которую усердно испрашивали.

Восхищаясь' познаниями Пселла, Анна Комнина пишет, что он достиг вершин науки благодаря не только природному уму, талантам и упорству, но и молитвам матери, которая, не смыкая глаз, стояла на коленях перед образом богоматери в храме Кира.

Высшее образование было уделом главным образом представителей знатных и богатых слоев общества. В понятие высшего образования включалось овладение философией, которая делилась на философию теоретическую и философию практическую.

К первой относили богословие, астрономию, геометрию, арифметику, медицину, музыку; ко второй — этику, политику, историю, риторику, юриспруденцию.

Ho деление было нечетким: под философией все чаще понимали собственно богословие, выделяя его из всех прочих наук.

Приобрести познания в этих науках самостоятельно можно было только при исключительных благоприятных условиях. Первейшее из этих условий — наличие необходимых книг. Они были дороги в те времена. Редкая бедная семья оказывалась в состоянии приобрести несколько книг.

Петр Сицилиец сообщает, что некий диакон, возвращаясь из плена, остановился на отдых в деревушке и сумел щедро расплатиться с гостеприимными хозяевами: он отдал им евангелие и апостол, которые ему удалось сохранить. Малоазийский землевладелец Евстафий Воила, завещав свою библиотеку церкви (в ней имелись книги и светского содержания), оговорил в документе право дочерей пользоваться этой библиотекой и впредь.

Книги, особенно церковные, постоянно упоминаются в церковных описях в числе наиболее ценных предметов.

Образованные люди обменивались книгами: пересылали их для чтения или для копирования порой из одного конца империи в другой. В городе закон предусматривал условия аренды целой библиотеки. 06-

разованный византиец не разлучался с книгой.

Патриарху Николаю в ссылке страдания и лишения казались невыносимыми именно потому, что император приказал не давать ему книг, а стражниками поставить неграмотных воинов, «неспособных утешить».

Книга писалась преимущественно на дорогом пергаменте, украшалась миниатюрами, переплеталась в кожу. Иногда к переплету крепили золотые или серебряные пластины, усыпанные драгоценными камнями и покрытые художественной чеканкой.

Позже появились книги на дешевой бумаге и скромно переплетенные, но они также дорого стоили, так как переписка требовала кропотливого труда. В житии Власия прославляется труд монаха-перепис- чика: он годами, изо дня в день переписывая книги, принимал пищу только в сумерках, когда уже нельзя было разобрать букв. Переписывал книги и патриарх Евфимий, и сам император Лев VI, подаривший владыке переписанную им самим и богато украшенную книгу.

Получить высшее образование в провинции можно было у некоторых высокообразованных епископов и митрополитов, по собственному почину обучавших молодых людей, которые избрали духовную карьеру.

Ho подлинным средоточием наук оставался Константинополь, куда устремлялось юношество, уходя из отчего дома или тайком, вопреки воле родителей, или открыто, с их благословения. Многие из этих юношей — искателей знаний — устраивались в доме ученого, слушали его лекции и в свою очередь передавали свои познания детям и внукам хозяина.

Были ли в Византии, хотя бы в столице, до XI века высшие государственные учебные заведения, неизвестно. Лишь при Константине IX по специальному указу василевса были созданы высшие школы (или одна, делившаяся на два факультета: философский и юридический). Пселл в этой школе преподавал философию, а его друг Константин Лихуд, крупный юрист, затем патриарх,— юриспруденцию.

Изучали воспитанники школы почти исключительно греческую науку, но юристам было предписано вновь, как несколько веков назад, овладевать основательно забытой в империи латынью.

Факультеты дробились на более мелкие подразделения, возглавлявшиеся одним из преподавателей. Особо отличившийся студент становился помощником преподавателя, а затем — по одобрении советом преподавателей — учителем в своем отделении. Акт этот утверждался самим василевсом.

Образованные византийцы гордились своими познаниями. Они не упускали случая отметить, что тот или иной сановник, а то и философ, воспитавшиеся в деревне, так и не избавились от диалектизмов, что облик «деревенского невежды» — по-прежнему проглядывает в его осанке, походке и повадках. Так философ Иоанн Итал, по словам Анны, «съедал» слоги и окончания, был груб, вспыльчив, нечетко выражал мысль, прибегал к жестикуляции, в спорах доходил до рукоприкладства, хотя потом плакал и каялся.

Невнятно, «по-деревенски», отмечает Пселл, говорил презиравший образованность Василий II.