Прежде чем пытаться определить место начального периода в социальной истории скифов, целесообразно проанализировать его политико-исторические, археологические и этно-лингвистические аспекты. Из трех приведенных Г еродотом версий о происхождении скифов сам он наиболее доверял той, в которой вместо богов и героев фигурировали исторические народы (Her., IV, 11). «Кочевые скифы, жившие в Азии, будучи теснимы войною со стороны массагетов, перешли реку Аракс и удалились в киммерийскую землю (действительно, страна, занимаемая теперь скифами, первоначально принадлежала, говорят, киммерийцам). При наступлении скифов киммерийцы, имея в виду многочисленность приближавшегося войска, стали совещаться между собой, и мнения их, высказанные с одинаковой настойчивостью, разделились, но предложение царей было благоразумнее, именно: по мнению народа, следовало удалиться и не подвергать себя опасности в борьбе с многочисленным войском, а цари предлагали бороться за родину с наступающими. Однако ни народ не захотел послушаться царей, ни цари — народа; первый задумал удалиться без боя, предоставив родную землю врагам, а цари предпочли лечь мертвыми в родной земле и не бежать вместе с народом, представив себе те блага, которыми они пользовались до тех пор, и те бедствия, которых следовало ожидать при бегстве из отечества. Решив таким образом, цари разделились на две части, равные по численности, и стали драться между собою. Всех царей, перебитых друг другом, киммерийский народ похоронил у реки Тираса — могила их до сих пор еще видна, — а после погребения удалился из страны, так что вторгнувшиеся скифы заняли страну, уже лишенную населения». Далее (IV, 12) Геродот рассказывает о преследовании скифами киммерийцев до Передней Азии, о котором он сообщал уже раньше (I, 103—104), и добавляет, что приведенная им версия одинаково распространена среди эллинов и варваров (IV, 12). Геродот приводит также известие Аристея об обстоятельствах появления скифов в Северном Причерноморье, однако подчеркивает, что оно не согласуется с рассказом самих скифов. По Аристею, скифы тоже появились в Северном Причерноморье в результате давления соседей. «Все эти народы, за исключением гипербореев, начиная с аримаспов, постоянно нападали на своих соседей, так что аримаспами вытеснены из своей земли исседоны, исседонами — скифы, а киммерийцы, жившие у южного моря, покинули свою страну под натиском скифов» (Her., IV, 13). Полагают, что сведения Геродота, которые он противопоставляет аристее- вым, восходят к Гекатею [Граков, 1954, стр. 12]1. Очевидно, они были подкреплены и дополнены информацией, которую Геродот смог собрать во время своего пребывания в Северном Причерноморье. Впрочем, оба известия расходятся лишь в деталях и представляют практически одну и ту же версию в двух вариантах. Из нее следует, что: 1) кочевники-скифы являлись в Северном Причерноморье (пришлым элементом; 2) в Восточную Европу они пришли из-за Аракса (то ли Волги, то ли Амударьи); 3) скифы вытеснили из Северного Причерноморья своих предшественников — киммерийцев; 4) передвижения киммерийцев и скифов явились конечным результатом больших миграций, начавшихся где-то в Азии; 5) в Передней Азии скифы появились уже после своего вторжения в Северное Причерноморье и изгнания оттуда киммерийцев. Существует еще одна версия о появлении в Северном Причерноморье скифов, донесенная до нас Диодором Сицилийским (II, 43, 1—4). Она более богата подробностями, в том числе и легендарными. Согласно Диодору, скифы «сначала занимали незначительную область, но впоследствии, понемногу усилившись благодаря своей храбрости и военным силам, завоевали обширную территорию и снискали своему племени большую славу и господство. Сначала они жили в очень незначительном количестве у реки Аракса и были презираемы за свое бесславие; но еще в древности под управлением одного воинственного и отличавшегося стратегическими способностями царя они приобрели себе страну в горах до Кавказа, а в низменностях прибрежье Океана и Меотийского озера и прочие области до реки Танаиса». Далее Диодор излагает свою версию скифской этногонической легенды и, сообщив о деяниях братьев Пала и Напа, заключает: «Спустя несколько времени потомки этих царей, отличавшиеся мужеством и стратегическими талантами, подчинили себе обширную страну за рекой Танаисом до Фракии и, направив военные действия в другую сторону, распространили свое владычество до египетской реки Нила». Итак, последовательность событий у Диодора выступает в следующем виде: 1) скифы, численность которых была невелика, жили у Аракса; 2) скифы завоевали область, приблизительно локализуемую между Азовским морем и Доном на западе и Главным Кавказским хребтом на юге; 3) в этой области оформились какие-то организационные основы скифского общества, в частности его разделение на две части под главенством одной династии; 4) следующий этап скифской экспансии — завоевание Северного Причерноморья вплоть до Фракии; 5) после этого скифы перенесли свои действия в Переднюю Азию и распространили свое владычество до Нила. Сравнение двух независимых версий Аристея — Гекатея — Геродота и Диодора показывает, что они нигде друг другу не противоречат, хотя каждая из них передает некоторые подробности, отсутствующие в другой. Но, главное, они передают последовательность событий в одном и том же порядке, тем самым подтверждая их достоверность и взаимосвязанность 2. О той же последовательности событий свидетельствует и Плутарх (Маг., XI): «Киммерийцы, сделавшись известными впервые древним эллинам, представляли собою незначительную часть целого, которая в качестве изгнанников или вследствие возмущения, теснимая скифами, перешла от Меотиды в Азию». Поэтому представляются ошибочными как мнение М. И. Артамонова, полагавшего, что под переходом скифов через Аракс Г еродот имел в виду их возвращение в Северное Причерноморье после переднеазиатских походов [Артамонов, 1971, стр. 55], так и предположение И. М. Дьяконова о том, что скифы вторглись в Закавказье непосредственно из Азии и с Северным Причерноморьем в это время никак связаны не были Дьяконов И. М,, 1956, стр. 230, 244—245]. В данном случае, как и во многих других, сведения Геродота нуждаются не в исправлениях, неизбежно приобретающих налет субъективизма, а в отдельных уточнениях и особенно в разъяснениях. Возможно, отголоски событий, связанных с продвижением скифов в Северное Причерноморье и борьбой, которую им пришлось при этом выдержать, сохранились у Плиния, правда, уже в полулегендарной форме. Помимо Геродота, Плиний является единственным античным автором, упоми- нающим о некоторых племенах, ведущих происхождение от братьев Колаксая, но совсем в другом контексте . Сходство наименований не абсолютное, но все же плиниевы эвхаты (euchatae) и авхеты (auchetae) очень близки к авхатам, а котиеры (^^11) — к катиарам Г еродота. Поэтому можно предполагать их тождество. Сведения Плиния приобретают особый интерес, если расположить их географически в направлении с востока на запад и сопоставить с известиями Диодора. Создается впечатление, что источник Плиния отражает те же события, что и источник Диодора: этапы постепенного продвижения скифов с востока на запад. В таком случае становится понятным последовательное помещение ав- хе-тов ( = эвхотам = авхатам Геродота?) за Яксартом, в Предкавказье и на Буге [Plezia, 1959/60, стр. 37]. Правда, у самого Плиния они размещены в обратном порядке, но это, очевидно, связано с иной географической последовательностью его труда. К тому же, как отметил М. И. Ростовцев, данные Плиния, взятые из разных источников, не отличаются стройностью и систематичностью [Ростовцев, 1925, стр. 56]. Как и Диодор, Плиний также недвусмысленно свидетельствует, что продвижение скифских племен на запад было отнюдь не мирным. Однако точная локализация событий и та роль, которую в них играли конкретные племена, видимо, были ему неясны. Это достаточно недвусмысленно отмечено и самим ученым: то ли напей (= инапеям = напам Диодора?) были уничтожены палеями ( = палам Диодора?) еще за Яксартом, то ли инапеи (=напеям = напам Диодора?) были уничтожены авхетами и другими скифскими племенами на Нижнем Дону4. Данные Диодора, кажется, указывают на большую вероятность последнего. Таким образом, труд Плиния содержит весьма раннюю и ценную информацию относительно последовательности и характера продвижения скифов в Северное Причерноморье, причем в главном он подтверждается другими источниками. Но Диодор совсем иначе, чем Плиний, характеризует взаимоотношения палов и напов на Нижнем Дону и в Предкавказье. Одно из возможных объяснений этого противоречия заключается в том, что Плиний и Диодор акцентируют внимание на двух различных, но последовательных этапах одного и того же события: немирном появлении скифов в Предкавказье и создании после их утверждения там объединения, включавшего как завоевателей, так и покоренное аборигенное население. Возможно, не все напы были истреблены или вытеснены, часть их в той или иной форме могла быть инкорпорирована в состав победителей. Плутарх (Маг., XI) также подтверждает, что, вопреки Геродоту, большая часть киммерийцев осталась в Приазовье. Позднее в полном соответствии с традициями и условиями социальной жизни кочевников и победители и побежденные были связаны между собой узами фиктивного генеалогического родства. Об этом повествует первая скифская этногоническая легенда в передаче Г еродота, и рассказ Диодора в данном месте является всего лишь одним из ее вариантов, вероятно более ранним. Хронология событий, связанных с появлением скифов в Северном Причерноморье, устанавливается лишь косвенным путем. Гомер (П., XIII, 1—7) упоминает про обитавших в Северном Причерноморье «млекоедов, доителей кобылиц». Но кого он имеет в виду конкретно, неясно. Б. Н. Граков, ссылаясь на Гесиода, полагает — что скифов [Граков, 1954, стр. 18], А. И. Тереножкин и В. А. Ильинская, указывая на Каллимаха (ad Artem., 252),— что киммерийцев [Археолопя Украшсько! PCP, 1971, т. II, стр. 10]. Дату жизни Аристея, во времена которого скифы уже вытеснили киммерийцев, Дж. Болтон определяет около третьей четверти VII в. до н.э. [Bolton, 1962, стр. 179 и др.]. Terminus ante quem в данном вопросе могут являться 70-е годы VII в. до н. э., когда в анналах Асархаддона впервые упоминаются скифы во главе с Ишпа- каем, выступившие в союзе с Манной против Ассирии [Дьяконов И. М., 1951, № 65]. Поскольку этому должно было предшествовать появление скифов в Передней Азии, а еще ранее — установление их гегемонии в Северном Причерноморье, последнее событие надо датировать не позднее начала VII в. до н. э., а скорее всего еще VIII в. до н. э. Примечательно, что именно в VIII в. до н. э. прекращается жизнь на многочисленных предскифских поселениях в Северном Причерноморье. Отчасти это могло быть связа- но с переходом к кочевому скотоводству, отчасти с передвижением киммерийцев в Переднюю Азию, но вполне вероятно и предположение И. В. Яценко, что гибель позднесрубных поселений была обусловлена борьбой между скифами и киммерийцами [Яценко, 1959, стр. 21, 23; см. также: Погребова, 1958, стр. 234; Лесков, 1970, стр. 47]. Симптоматично также, что донесения ассирийских шпионов, содержащие древнейшие сведения о пребывании киммерийцев в Передней Азии и поражении, которое потерпел от них царь Урарту Руса I, относятся к 722—715 гг. до н. э. [Пиотровский, 1944, стр. 296; Пиотровский, 1959, стр. 232 и сл.; Дьяконов И. М., 1951, № 50; Дьяконов И. М, 1956, стр. 235—236; Барамидзе, 1955, стр. 648 и сл.]. В IX—VIII вв. до н. э., а может быть, даже еще раньше киммерийцы совершали набеги на Малую Азию ^ Г ab о, I, 1, 10; III, 2, 12; IX, 2, 5; Steph. В у z., s. v. "АкшкЗрод Р 1 i П., МН, V, 23). Существует мнение, что они принимали участие в разрушении Трои VПa в начале XII в. до н. э. [Лесков, 1974; ср.: Златковская, 1961, стр. 88 и сл.]. Получается, что между появлением в Передней Азии киммерийцев и вторжением туда скифов прошло несколько больше времени, чем представлялось Г еродоту. Однако существует и иная датировка рассматриваемых событий. В. А. Белявский высказал предположение, что гегемонию в Передней Азии захватили не те скифы, которые оказались там в 70-е годы VII в. до н. э., а новая волна скифов, явившихся из Причерноморья в 623/622 г. и после 28-летнего владычества вернувшихся домой [Белявский, 1964, стр. 125, прим. 91]. В таком случае получается, что скифы Ишпакая вторглись в Переднюю Азию откуда-то с Северного Кавказа и лишь затем последовало передвижение других скифов в Северное Причерноморье. Подобного же мнения, по-видимому, придерживается Д. А. Мачинский, полагающий, что завоевание земель за Танаисом, описанное Диодором, следует датировать первой половиной VII в. до н. э. или, скорее, серединой VII в. до н. э. [Мачинский, 1971, стр. 33]. Предположение о том, что отдельные группы скифов проникали в Переднюю Азию раньше, чем их главные силы, вполне допустимо, более того — вероятно. (Другое дело, являлись ли подобными отдельными группами скифы Ишпакая, и тем более Прототия и Мадия.) В то же время, приняв рассмотренные построения целиком, надо внести значительные, но отнюдь не являющиеся необходимыми поправки в ту последовательность и взаимосвязь событий, которой придерживаются все античные авторы и которая косвенным образом подтверждается ассирийскими источниками. Геродот определенно связывает проникновение скифов в Северное Причерноморье с вытеснением киммерийцев. Показательно, что даже в Передней Азии взаимоотношения киммерийцев и скифов были по большей части враждебными (Strabo, I, 3, 21); ^м. также: Дьяконов И. М., 1956, стр. 235, 285—286], а в письме предсказателя-вавилонянина на ассирийской службе Бе- лушезиба к царю Асархаддону, датированном 674 г. до н. э., киммерийцы в буквальном соответствии с рассказом Геродота названы «племенем беглых» («семенем беглых») [Дьяконов И. М., 1951, № 69) 5. — Но пребывание киммерийцев в Передней Азии надежно датируется уже концом VIII в. до н. э., а наибольшей активности их деятельность там достигла в первой половине VII в. до н. э. [Дьяконов И. М., 1956, стр. 235]. Если вторжение скифов в Северное Причерноморье относить только к середине VII в. до н. э., то столь хорошо устанавливающаяся хронологическая и историческая связь между всеми этими событиями обрывается. К тому же ни Г еродот, ни Диодор нигде не говорят о многократных вторжениях скифов в Переднюю Азию и единодушны в том, что их появление в последней произошло лишь после установления скифской гегемонии в Северном Причерноморье. По Геродоту (IV, 1), скифы после вероломной победы над ними Киаксара вернулись на родину, но их родиной он считает уже Северное Причерноморье, а не земли за Араксом. В ассиро-вавилонских источниках также нет прямого подтверждения этого предположения. Для Геродота (I, 103) царь Мадий, сын Прототия, разбивший Киаксара, был царем тех самых скифов, которые сперва изгнали киммерийцев из Северного Причерноморья, а затем уже проникли в Переднюю Азию. Между тем Прототий — Партатуа ассирийских источников — известен в Передней Азии уже с 70-х годов VII в. до н. э. [Дьяконов И. М., 1951, № 68; Дьяконов И. М., 1956, стр. 246, 280; Cavaignac, 1961, стр. 158—162]. Наконец, даже если принять предположение В. А. Белявского о появлении в 623/622 г. до и. э. в Передней Азии новой волны скифов, которое он сам называет лишь догадкой при современном состоянии источников, то никаких указаний на время появления скифов в Северном Причерноморье оно не содержит. Исходя из изложенных соображений, я полагаю, что по письменным источникам наиболее вероятным временем установления скифской гегемонии в Северном Причерноморье следует признать вторую половину VIII или начало VII в. до н. э., причем первая дата кажется предпочтительнее. Археологическая последовательность культур в Северном Причерноморье в конце бронзового — начале железного века в настоящее время устанавливается сравнительно хорошо. Уже в XV—XIV вв. до н. э. там распространяется из Поволжья срубная культура, вытеснившая или ассимилировавшая предшествующую ей катакомбную культуру [Лесков, 1967, стр. 17; Лесков, 1967а, стр. 143; Лесков, 1971, стр. 75— 76; Археолопя Украшсько! РСР, 1971, т. I, стр. 406—407]. Поскольку в дальнейшем в этом районе катакомбная культура прекращает свое существование, мнение о ее связи с историческими киммерийцами [Кругликова, 1952, стр. 117; БиНтл-вку 1954, стр. 288; БиНти-вку 1959, стр. 50 и сл.; Попова, 1955, стр. 177; Смирнов А. П., 1966, стр. 34—38; Артамонов, 1971, стр. 48—49] не находит подтверждения в археологическом материале. В дальнейшем в Северном Причерноморье происходит последовательное развитие срубной культуры, поздний период которой представлен двумя генетически связанными между собой и с предшествующими памятниками этапами: сабатиновским, датируемым большинством исследователей XIII— XII вв. до н. э., А. И. Тереножкиным — XIV—XII вв. до н. э. [Тереножкин, 1965, стр. 69, 84], а А. М. Лесковым — XIII— первой половиной XI в. до н. э. [Лесков, 1974]6, и белозерским, который обычно относят к XI—IX вв. до н. э. [Телегш, 1961; Тереножкин, 1965, стр. 63 и сл.]. По мнению А. М.Лескова, между этими этапами следует выделять переходный, который длится с середины XI по середину X в. до н. э.; поэтому начало белозерского этапа следует относить к середине X в. до н. э., а конец его, возможно, к первой половине VIII в. до н. э. [Лесков, 1970, стр. 59; Лесков, 1971, стр. 84, 87; Лесков, 1974; Археолопя Украшсько! PCP, 1971, т. I, стр. 423—426]. Если так, то белозерские памятники и во временном, и в территориальном, а отчасти также и в культурном отношении непосредственно смыкаются с памятниками типа Черногоровки — Камышевахи и Новочеркасского клада, распространенными в Северном Причерноморье. Тем самым здесь устанавливается твердая преемственность развития с середины II тысячелетия до н. э. по первую половину VII в. до н. э. Это позволяет довольно уверенно связывать киммерийцев с племенами — носителями срубной культуры и воспринимать их как аборигенное (к моменту появления скифов) население Северного Причерноморья. Сложнее обстоит дело с впервые выделенными А. А. Иессеном памятниками типа Черногоровки — Камышевахи и Новочеркасского клада, знаменующими конец бронзового века в Северном Причерноморье [Иессен, 1953; Иес- сен, 1954], Одними исследователями они датируются серединой VIII— первой половиной VII в. до н. э. [Иессен, 1953, стр. 107; Лесков, 1971, стр. 87], другими — VIII — первой половиной VII в. до н. э. [Щепинский, 1962, стр. 64]; Тереножкин, 1970, стр.297: Археолопя Украшсько!' PCP, 1971, т. II, стр. 24] или даже серединой IX — началом VII в. до н. э. [Тереножкин, 1972, стр. 166]. А. М. Лесков разделяет собственно памятники типа Новочеркасского клада, которые он датирует рубежом VIII—VII — началом второй половины VII в. до н. э., и памятники типа Черно- горовки — Камышевахи, нижний рубеж которых относится им к середине — второй половине VIII в. до н. э. [Лесков, 1974]. Но суть проблемы не только в хронологии, но и в этнической интерпретации памятников. По письменным источникам, в Северном Причерноморье в VIII—VII вв. до н. э. фиксируются два этноса — киммерийцы и скифы, причем, как уже отмечалось, время смены одного другим с точностью не устанавливается. Поэтому памятники типа Новочеркасского клада — Черногоровки могли принадлежать либо скифам, либо скифам и киммерийцам вместе, либо только киммерийцам. Первое предположение было высказано В. А. Ильинской [Ьллшська, 1966, стр. 61]. Однако сомнительно, чтобы киммерийцы были полностью вытеснены из Северного Причерноморья уже к середине VIII в. до н. э. Более вероятным представляется третье предположение — о принадлежности памятников типа Черногоровки — Новочеркасского клада исключительно киммерийцам [Крупнов, 1961, стр. 127; Щепинский, 1962, стр. 64—65; Тереножкин, 1970, стр. 297—298; Тереножкин, 1971, стр. 21; Тереножкин, 1973, стр. 17—19; Археолопя Украшсько!' PCP, 1971, т. I, стр. 9 и сл., 33]. Придерживающиеся его исследователи указывают на то, что скифский период в культуре племен Северного Причерноморья, как установлено Б. Н. Граковым, начинается лишь во второй половине VII в. до н. э., когда появляются наиболее ранние памятники собственно скифской археологической культуры [Граков, 1948, стр. 38; см. также: Тереножкин, 1952, стр. 94; Покровская, 1953, стр. 36; Мелюкова, 1958, стр. 7]. По их мнению, наблюдается не эволюция, а смена одной культуры другой, так как в готовом виде в скифской культуре признаков местных традиций, за исключением керамики, нет. В историческом плане следующие из подобного предположения выводы наиболее четко сформулированы А. И. Тереножкиным. В VIII—VII вв. до н. э. в Северном Причерноморье обитали только киммерийцы. Смена их скифами началась в 70-е годы VII в. до н. э. и закончилась чуть позднее середины VII в. Скифы в отличие от киммерийцев не происходили от племен — носителей срубной культуры, но часть киммерийцев была ими ассимилирована [Тереножкин, 1970, стр. 299; Тереножкин, 1971, стр. 22—23; Тереножкин, 1973, стр. 16—18; см. также: Руденко, 1951, стр. 114—116]. Однако даже оставляя в стороне дискуссионный вопрос о характере преемственности между срубной культурой, памятниками типа Черногоровки — Новочеркасского клада и культурой скифского времени, надо отметить, что дата появления скифов в Северном Причерноморье и дата распространения там скифской археологической культуры являются не одним и тем же вопросом, как представляется сторонникам изложенной гипотезы, а двумя различными, хотя и связанными между собой. Античная традиция в сопоставлении с данными переднеазиатских источников побуждает полагать, что проникновение скифов в Северное Причерноморье произошло не в середине VII в. до н. э., а по крайней мере на 50—80 лет раньше. В то же время завершение формирования той археологической культуры, которая носит имя скифской, действительно произошло лишь во второй половине VII в. до н. э. До этого времени скифская культура в готовом виде (но не ее отдельные элементы) неизвестна не только в Северном Причерноморье, но и в любом другом районе. В 1952 г. А. И. Тереножкин писал: «Протоскифских памятников нет ни в Южной Сибири, ни в Казахстане, ни на Алтае и Тянь-Шане, ни в Средней Азии» [Тереножкин, 1952а, стр. 5]. Таким же остается положение и в наши дни. Тезис о том, что скифская культура сформировалась где-то в азиатской части евразийских степей еще до скифских походов в Переднюю Азию [Тереножкин, 1971, стр. 22—23],. остается недоказанным. Следующий отсюда вывод лучше всего сформулирован И. М. Дьяконовым: «Материальная культура, которая была принесена в Переднюю Азию киммерийцами и скифами в VIII и начале VII в., не могла быть той культурой, которая в археологии Причерноморья называется "скифской" и которая сама уже носит недвусмысленные черты переднеазиатского влияния. Киммерийцы и скифы ассирийских и других азиатских известий VIII — качала VII в. принадлежали археологически к доскифским культурам» [Дьяконов И. М., 1956, стр. 228]. Быструю и довольно глубокую трансформацию культуры скифского этноса, совершившуюся ко второй половине VII в. до н. э., можно объяснить довольно просто. Для этого достаточно принять во внимание три события, каждое из которых имело далеко идущие последствия: переход из бронзового века в железный, завершение становления кочевых форм скотоводства и воздействие цивилизации Передней Азии. Таким образом, из трех возможных предположений об этнической принадлежности памятников типа Новочеркасского клада наиболее вероятным в настоящее время представляется то, согласно которому они оставлены и киммерийцами и скифами [Иессен, 1954, стр. 130; Граков и Мелюкова, 1954, стр. 66; Граков, 1971, стр. 24; Лесков, 1971, стр. 91]. Подобное предположение кажется тем более вероятным, что нижний хронологический рубеж этих памятников надежно датируется не ранее середины VIII в. до н. э.— временем, очень близким к моменту появления скифов в Северном Причерноморье и не позднее, чем они появились в Приазовье и Предкавказье . В этой связи большой интерес представляет предпринятая А. М. Лесковым попытка расчленить памятники типа Черногоровки — Новочеркасского клада и выделить в них группу, в которой сильнее всего прослеживается северокавказское влияние (Новочеркасский клад и др.). Именно эту группу А. М. Лесков связывает с древнейшими скифами [Лесков, 19716, стр. 82—83; Лесков, 1974; ср.: Археолопя Укра1нсько1 PCP, 1971, т. II, стр. 10—15; Тереножкин, 1970, стр. 296—297]. Однако скудость имеющегося в настоящее время археологического материала делает это предположение чисто гипотетическим. Остается рассмотреть этно-лингвистический аспект проблемы. Сейчас многие специалисты в области индоевропейского языкознания признают юг Восточной Европы в качестве вероятной прародины иранских народов [Абаев, 1971, стр. 11; Абаев, 1972, стр. 30 и сл.; Грантовский, 1970, стр. 358] или вторичного центра их расселения [Гамкрелидзе, Иванов, 1972, стр. 19]. Поэтому мнение об ираноязычности киммерийцев (приобретает все больше сторонников [см., например: Harmatta, 1946—1948, стр. 131; Ghirshman, 1954, стр. 96; Дьяконов И. М., 1956, стр. 241; Абаев, 1965, стр. 125—126]. Пожалуй, в наиболее крайней форме оно выражено И. М. Дьяконовым, полагающим, что киммерийцы — конкретное племенное название одного из большой группы скифских племен, а не особое, нескифское и предшествовавшее скифам население Северного Причерноморья [Дьяконов И. М., 1956, стр. 241]. В более осторожной и, по-видимому, более приемлемой форме сходное мнение сформулировано В. И. Абаевым: «Что касается вторжения скифов из Азии в VIII в., то это было, очевидно, не первым появлением иранского элемента в Европе, а одним из передвижений кочевых североиранских племен, происходивших неоднократно и позже и означавших не' коренную смену этнического состава, а перемещения и перегруппировки родственных иранских племен на издавна занятой ими обширной территории» [Абаев, 1965, стр. 122]. Языковая и культурная близость между пришельцами-скифами и аборигенным киммерийским населением объясняет, почему появление скифов в Северном Причерноморье невозможно проследить археологически . Хорошо известно, с каким трудом вообще фиксируются археологически те мигра- ции кочевников — от гуннов до монголов, да и не только кочевников [Клейн, 1973, стр. 6 и сл.], которые надежно засвидетельствованы письменными источниками. Даже массовые переселения пастушеских и пастушеско-земледельческих племен, более медленные и постепенные, чем передвижения кочевников, редко оставляли следы в археологическом материале. Так, проникновение в Месопотамию аккадцев, амореев и арамеев археологически проследить невозможно, несмотря на то что первая и третья волны полностью сменили язык местного населения; кутийское вторжение также оставило лишь ничтожные следы [Дьяконов И. М., 1971, стр. 126, 146, прим. 16]. Применительно к скифам все это тем более понятно, если вспомнить, что, по Диодору, скифы были довольно малочисленными, и, возможно, то же имел в виду Геродот (IV, 81), заявляя, что собственно скифов мало. Слова древних историков подтверждаются данными современной антропологии. Черепа скифов совсем не отличаются от черепов людей срубной культуры; поэтому Г. Ф. Дебец считал маловероятным, чтобы в Причерноморье пришла значительная масса скифов [Дебец, 1971, стр. 9]. Совокупность рассмотренных данных позволяет предположительно реконструировать начальный период скифской истории следующим образом. В начале I тысячелетия дон. э. в евразийских степях происходили значительные миграции, вероятно связанные со становлением кочевого скотоводства, отчасти, может быть, с термическим максимумом и вызванным им усыханием степей [Гумилев, 1966, стр. 67—69; Марков, 1973, стр. 110—112]. Одним из подобных передвижений было появление в Восточной Европе скифов под давлением их восточных соседей. Вероятно, вторглось не одно, а несколько скифских племен (Р1 1 п., МН, VI, 22), притом в численном отношении они уступали местному населению (Оюё., II, 43, 1—2). Но они составляли одно племенное объединение, поскольку античная традиция, упоминающая о древнейших событиях скифской истории, как правило, знает их просто как «скифов». Успехи скифов в борьбе с киммерийцами показывают, что скифское объединение уже на заре своей истории было достаточно сильным и консолидированным, как это обычно бывало с кочевниками накануне и в процессе их экспансии. На юге Восточной Европы скифы застали киммерийцев, также переходивших к номадизму и в культурном отношении ничем не уступавших своим будущим победителям [Иессен, 1954, стр. 130]. Судя по памятникам типа Черно- горовки — Новочеркасского клада, по крайней мере часть которых принадлежала киммерийцам, их общество было достаточно дифференцированным в имущественном и социальном отношени- ях [Лесков, 1971, стр. 90]. Киммерийцы, по мнению Б. Н. Гра-кова, подтвердившемуся археологическими открытиями последних лет, были конными воинами, способными совершать далекие походы [Граков, 1947, стр. 17—18; Те- реножкин, 1972; Лесков, 1974]. Древнейшая греческая традиция и некоторые археологические данные позволяют датировать эти походы началом I тысячелетия до н. э., может быть, даже концом II тысячелетия до н. э. [Златковская, 1961, стр. 88—91; Лесков, 1974]. Вероятно, уже киммерийцы оказывали давление на земледельческое население лесостепи, на южной окраине которой неукрепленные поселения в чернолесское время гибнут в огне или сменяются городищами [Тереножкин, 1961, стр. 12 и сл.; Лесков, 1974]. В то же время, если видеть зерно истины в переданной Г еродотом легенде о появлении скифов в Северном Причерноморье, в киммерийском обществе наблюдалось еще много архаических черт. Киммерийские басилевсы были не столько царями, сколько племенными предводителями (показательно уже то, что их много). В критический момент рядовые члены общества обладали решающим голосом в общественных делах, и басилевсы не могли принудить их следовать за собой [противоположное мнение см.: Смирнов А. П., 1966,. стр. 36—37]. Даже впоследствии, в Передней Азии, киммерийцы действуют разрозненно и несогласованно. М. И. Ростовцев видел в легендарном конфликте внутри- киммерийского общества отражение борьбы между киммерийской дружиной (царями) и народом (покоренным населением) [Ростовцев, 1918, стр. 28]. Но разноэтничность населения Северного Причерноморья в киммерийское время сейчас представляется маловероятной. В целом правы те исследователи, которые полагают, что в стадиальном отношении киммерийцы находились на заключительном этапе истории первобытного общества [Граков, 1947, стр. 17—18; Граков, 1954, стр. 12; Граков, 1971, стр. 24; Крушкол, 1952, стр. 101; Смирнов А. П., 1966, стр. 28]. Приблизительно на том же уровне развития должны: были находиться и скифы9. Успех в борьбе им могли обеспечить только преимущества в организации, может быть, даже отсутствие единства среди киммерийских племен. Первый исторически засвидетельствованный этап скифского продвижения в Европу, который, очевидно, надо датировать временем не позднее первой половины VIII в. дон. э., связан с районами Нижнего Дона и Предкавказья. По-видимому, именно там скифы встретили наиболее серьезное сопротивление. А. М. Лесков, принявший мою реконструкцию начального этапа скифской истории, полагает, что археологическим отражением этих событий являются распростране- ние в предкавказских степях поволжского варианта поздне-срубной культуры в середине IX в. до н. э. и вытеснение оттуда киммерийцев на правобережье Дона, где последние оставили памятники кобяковского типа [Лесков, 1974]. Очевидно, там же, в Предкавказье и Нижнем Подонье, после победы скифов произошло некоторое переоформление скифской общественной структуры. Если я правильно интерпретирую смысл скифской этногонической легенды, то версия Диодора, определенно связанная с Нижним Доном — Приазовьем — Предкавказьем, свидетельствует о включении остатков побежденных в скифское объединение с последующим генеалогическим осмыслением этого события. Одного-двух поколений оказалось достаточно, чтобы побежденные сражались в рядах победителей против своих же сородичей. Удивляться этому не приходится. В эпоху Чингисхана то же самое происходило при жизни одного поколения. Впрочем, приписывать киммерийцам развитое сознание общеэтнического единства — значит заниматься ненужной модернизацией. Киммерийцы, очевидно, двигались в Переднюю Азию двумя путями: через Кавказ и Балканы с Малой Азией, причем через последние в союзе с фракийскими племенами треров [Златковская, 1961, стр. 90—91; Артамонов, 1971, стр. 46]. Впрочем, походы киммерийцев, а возможно, и их переселение начались еще до того, как с востока усилилось давление скифов. Как бы то ни было, но между двумя волнами киммерийского движения не видно никакой связи, за исключением общей скифской угрозы. Даже если когда-либо и существовало объединение, включавшее все или большинство киммерийских племен, оно должно было распасться уже после первого серьезного удара, нанесенного ему скифами, т. е. после их утверждения на Нижнем Дону и в Предкавказье. Возможно, дальнейшее продвижение скифов в Северном Причерноморье совершалось не столь насильственным путем. Часть киммерийцев могла к этому времени откочевать в Переднюю Азию, часть — подчиниться без кровопролитной борьбы. Может быть, поэтому возникли предания о том, что они покинули родину, не вступая в борьбу со скифами, и собственно скифская версия этногонической легенды в передаче Геродота подтверждает такое предположение. Скифское объединение в Северном Причерноморье, предположительно утвердившееся там не позднее второй половины VIII в. до н. э., безусловно включало в свой состав и киммерийцев. Б. Н. Граков и А. И. Мелюкова правы, полагая, что образование новой этнической общности скифов должно было вполне закончиться к началу VII в. до н. э. [Граков и Мелюкова, 1954, стр. 49]. Близость языка и куль- туры победителей и побежденных облегчала слияние. Вопреки мнению Г. Ню- берга [ЫуЬе^, 1938, стр. 253], иранцами, очевидно, были как завоеватели, так и завоеванные. Не исключено, что именно с этого времени идет различие между царскими скифами (собственно скифами) и скифами-кочевниками (которые по происхождению могли быть киммерийцами). Какие-то формы межплеменного господства и подчинения, вероятно, существовали в скифском объединении уже в VIII—VII вв. до н. э. Можно ли считать его государством? Такое предположение в 30-х годах высказал С. П. Толстов рассматривавший войну скифов с киммерийцами как рубеж, отделявший доклассовое общество от классового [Толстов, 1934, стр. 168]. Но согласиться с ним трудно. Скифское объединение VIII — начала VII в. до н. э. по своему составу было преимущественно кочевым. Оседлая жизнь в степи в это время заглохла. На сколько-нибудь прочное подчинение земледельцев лесостепи нет намеков ни в письменных источниках, ни в археологических. Единственное, что можно предполагать, это набеги, отчасти, вероятно, продолжавшие киммерийскую традицию. Подчиненное киммерийское население было инкорпорировано в состав скифского объединения. В таких условиях неоткуда было взяться стабильному источнику прибавочного продукта, который необходим для возникновения государства. Очевидно, именно поиски источника прибавочного продукта и являлись одной из причин, обративших внимание скифов на Переднюю Азию. Скифское кочевое объединение VIII — начала VII в. до н. э., вероятно, не очень отличалось от объединения хунну в момент прихода к власти Мо- дэ-шаньюя и многих других аналогичных объединений кочевников в древности и средневековье. Условно этот тип объединений можно называть военно-иерархическим, потому что социальная стратификация в них зашла уже довольно далеко и основная масса рядовых членов общества была отстранена от руководства общественной жизнью. В то же время отношения эксплуатации в них не были превалирующими, а развитие внешней эксплуатации тормозилось отсутствием зависимого земледельческого и городского населения. Поэтому их нельзя считать государственными образованиями, пусть даже примитивными. Подобные объединения создавались ради внешней экспансии и в ходе такой экспансии, и от ее дальнейшего успеха зависела их трансформация и сама судьба. Таким представляется скифское объединение к моменту, когда ассирийские владыки обнаружили в Передней Азии новую силу — северных варваров «шкуда».