Как уже отмечалось, данниче- ство, которое представляется ведущей формой эксплуатации в Скифском царстве, характеризуется неинтегрированностью находящихся в зависимости групп в социоэкономичеокую структуру победителя. С данническими отношениями вполне совместимы имущественное неравенство и социальная дифференциация внутри зависимых групп, наличие в них собственного привилегированного слоя, своей системы управлениями т. д. Подобное положение дел, очевидно, было характерно для взаимоотношений кочевых скифов с подчиненными земледельческими племенами, особенно лесостепными. Что касается земледельцев степной зоны в Крыму и Побужье, то археологический материал позволяет только отметить наличие у них в V—III вв. до н. э. определенной стратификации общества, выразившейся в различиях в погребальном обряде и инвентаре погребений. Показательно также выделение особого слоя воинов в отличие от кочевников, у которых вооруженным было все население [Яковенко, 1969, стр. 104; Яковенко, 1970, стр. 134; Мелюкова, 1975]. Маловероятно, чтобы у земледельцев степи не было собственной знати, но, возможно, из-за более сильного нажима кочевников и специфики седентаризационного процесса, частично связанного с обнищанием рядовых номадов, ее позиции и самостоятельность были более ограниченными, чем в лесостепи. Письменные источники ничего не говорят о наличии в лесостепи собственной аристократии, но археологические свидетельствуют об этом совершенно недвусмысленно. Во-первых, в лесостепи помимо небольших имеется ряд крупных городищ, таких, как городище у с. Г ородище в бассейне Донца, Бельское в Поворсклье, Басовское в Посулье, Каратульское и Трахтемировское на Днепре, Матронинское на Тясмине, Немировское в Побужье. Они являлись не только убежищами, но также религиозными, политическими, а иногда и ремесленными центрами отдельных племен или, скорее, племенных группировок. По подсчетам А. А. Моруженко, конечно очень приблизительным, общий объем работ, необходимых для возведения системы укреплений Бельского городища, крупнейшего в Восточной Европе, составлял 74 224 500 человеко-дней. Это означает, что для сооружения их в 10—20 лет нужен был труд 20—40 тыс. человек [Моруженко, 1968а, стр. 123]. Во-вторых, в различных районах лесостепи обнаружены очень богатые погребения, отличающиеся от рядовых и бедных не только составом инвентаря, но также особенностями погребального обряда и конструкцией погребальных сооружений, что позволяет говорить о значительной стратификации общества [см., например: 1ллшська, 1951; Тереножкш 1954; Петренко, 1961, стр. 93—94; Археолопя Украшсько!' PCP, 1971, т. II, стр. 82 и сл.]. В-третьих, лесостепная аристократия, точнее, какая-то ее часть имела ярко выраженный воинский, уже — всаднический облик Граков и Мелюкова, 1954, стр. 45]. Отчасти это можно связывать с влиянием степняков-кочевников. Существование особых воинско-аристократических кладбищ в бассейнах рек Сулы и Пела, а днепровском Правобережье и других местах позволяет предполагать обособление какого-то воинского, возможно, дружинного слоя [Мелюкова, 1950, стр. 31—32; Ильинская, 1968]. В-четвертых, показательно, что скипетрообразные предметы — символы власти — встречаются в лесостепных памятяниках еще чаще, чем в степных Рллшська, 1961, стр. 28-29, 43]. Таким образом, наличие в лесостепи собственного привилегированного слоя представляется несомненным. Были ли включены его высшие представители в аппарат управления Скифского царства, например в качестве правителей номов или архэ, или же прав М. И. Ростовцев, полагавший, что их зависимость являлась чисто вассальной? [Ростовцев, 1918, стр. 35, 39]. Вряд ли здесь возможен однозначный ответ. Скорее все зависело от места и времени. Во всяком случае, обе эти формы зависимых отношений встречались у других кочевников древности и средневековья.