ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ВОЕННОЙ РАЗВЕДКИ С ДРУГИМИ ВЕДОМСТВАМИ, ВЕДУЩИМИ РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНУЮ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

После принятия Манифеста 17 октября 1905 г. последовала реорганизация правительства. Совет министров превратился в постоянно действующее учреждение во главе с председателем. На Совет министров возлагалось направление и объединение действий всех ведомств по вопросам законодательства и высшего государственного управления, причем устанавливалось, что законопроекты не могут быть внесены в Государственную Думу без предварительного обсуждения в Совете Министров.

23 апреля 1906 года были опубликованы “Основные государственные законы Российской империи”. Из них было устранено определение власти царя как власти неограниченной с сохранением за ним титула “самодержавный”. “Императору всероссийскому принадлежит верховная самодержавная власть. Повиноваться власти его не только за страх, но и за совесть, сам Бог повелевает", — следовало из “Свода законов Российской империи". Устанавливалось, что импегатор осуществляет законодательную власть в единении с Государственным Советом и Го- сударствснной Думой. Император выступал в качестве верховного руководителя всех внешних сношений Российского государства с иностранными державами и определял “направления международной политики". Прерогативами царя являлись объявление войны и заключение мира, а также договоров с иностранными государствами. “Государь император есть Державный вождь российской армии и флота. Ему принадлежит верховное начальствование над всеми сухопутными и морскими вооруженными силами Российского государства. Он определяет устройство армии и флота и издает указы и повеления относительно. дислокации войск, приведения их на военное положение, обучения их, прохождения службы чинами армии и флота и всего вообще относящегося до устройства вооруженных сил и обороны Российского государства", — таким образом была закреплена верховная роль царя в руководстве вооруженными силами.

Разведывательная информация, в том числе и в военной области, как и ранее продолжала извлекаться из общения Николая II с главами иностранных государств, особенно с монархами, династически связанными с Романовыми, в основном лично и через переписку, и, в первую очередь, с германским монархом. Письма и телеграммы Николая и Вильгельма передавались через посольства в Санкт-Петербурге и Берлине. Это не вполне устраивало Вильгельма. Еще в ноябре 1895 г. германский кайзер писал русскому самодержцу:

“Принимая во внимание наши близкие отношения и частый обмен письмами и сообщениями, чем постоянно и напрасно приводится в движение сложный механизм посольств, не хочешь ли ты возобновить старый обычай, соблюдавшийся нашими предками около ста лет, а именно иметь каждому из нас при своем штабе личного адъютантаЪ>[ 103].

В 1904 г. в своем письме от 6 июня Вильгельм вновь вернулся к этой теме. “В качестве военного атташе, — писал он,— я выбрал майора графа Ламсдорфа — моего личного адъютанта. Я дал ему инструкции, чтобы он считал себя исключительно состоягцим при твоей особе, как это бывало во времена Николая I и Александра II. В своих донесениях он ответственен только передо мной лично, и ему раз навсегда запрещено входить в сношения с кем-либо другим, будь то генеральный штаб, министерство иностранных дел или канцлер Если бы ты пожелал прислать кого-нибудь из твоей свиты, кто бы пользовался твоим полным доверием, то я принял бы с удовольствием, так как считаю крайне необходимым, чтобы во время серьезных событий ты мог бы в случае надобности возможно быстрее сноситься со мной без громоздкого и нескромного аппарата канцелярий, посольств и т. д. “

С русской стороны к особе германского императора в 1905 г. был прикомандирован генерал-майор Илья Леонидович Татищев. Статус “личного апаше” следующим образом был определен Вильгельмом: "... они обязаны только сообщать и лояльно передавать официальные военные или конфиденциальные информации, получаемые ими от государя, или с государева разрешения от официальных властей» [104].

Характерно, что при всем неприятии “ремесла” простого военного агента Вильгельмом из пяти германских военных — Ламсдорфа, Гшгг- це, Лауенштейна, Допае и Хелиуса — состоявших при русском императоре с 1905 по 1914 гг., два имели опыт работы военных агентов: капитан фон Гшітце до назначения занимал должность морского агента в Петербурге, а генерал-лейтенант фон Хслиус работал в течение нескольких лет военным агентом в Риме. Подобного в послужном списке Татищева, состоявшем при Вильгельме II с 1905 по 1914 гг., почислилось. “Полковник Татищев,— характеризовал Николай II,— из моих лейб- гусар. Он долгое время состоял при дяде Владимире, часто бывал в Германии и очень хорошо говорит по-немецки. Я намереваюсь произвести его в генералы моей скиты в день моих именин". Каких-либо данных, свидетельствующих о том, насколько использовал Татищев свое положение для сбора военной разведывательной информации, обнаружить не удалось. Остается лишь констатировать наличие широких возможностей для получеїшя таковой у последнего, являвшегося желанным гостем в вооруженных силах Германии. В одном из писем от 14 июня 1906 г. Вильгельм сообщал: “Татищеврасскажет тебе о моем смотре этой весной и о маневрах моей второй бригады, показавшей впервые на практике новый «Reglement»...» (устав — М.А.) [105].

Из переписки Николая 11 с Вильгельмом II наиболее со;^}жатсльной в части передаваемой информации, в том числе и военного характера, была переписка двух монархов до 1907 г. И хотя, передавая друг другу разведывательные сведения, каждый из корреспондентов преследовал свои цели, а сами передаваемые сведения в большинстве случаев были отрывочны, тем не менее, они приоткрывали покров над секретами России и Германии.

В рассматриваемый период ряд центральных министерств и ведомств наряду с военным продолжали вести разведку иностранных государств, добывая при этом разведывательную информацию военного характера. Ведущее мест о среди них занимали Министерство иностранных дел и О сдельный корпус пограничной ст ражи Министерства финансов.

Струю ура центрального аппарата МИД определялась “Учреждением Министерства иностранных дел” 1868 г., дополненного мнением Государ- ствешюго Совета от 18 августа 1897 г. “Об изменении штатов центр аль- ных установлений и домовой церкви М ИД”. Оно делилось на семь отделений, большинство из которых занималось делами далекими от внешнеполитического характера. Политические вопросы находились в ведении лишь Канцелярии и 1 Департамента. Канцелярия была в состоянии лишь разбирать и организовывать хранение переписки с заіраиичшлмп представительствами. 1 Департамент должен был осуществлять политические сношения со странами Востока и Европейской Турции, ио наряду с этим вами дела консульские, протокольные и т.п. В результате заня ше собственно внешнеполитической деятельностью входшю в прямую обязанность лишь шести чиновников 4 — 6 классов, которых едва хватало на ведение важной переписки и выполнение отдельных заданий руководи пта по составлению тех или иных справок [106]. Выспше чиновники МИД (министр, его товарищ, советник) осуществляли оперативное руководст во внешней ПОЛІП И- Koii России. Глубокое изучение международных вопросов, разработка планов, составление прогнозов в целом были пост авлены coBqaiicniio неудовлетворительно и находились в полном загоне.

Указанный недостаток деятельности цешра н.иого аппарата был во многом связан с однобокостью поставленных перед М11Д задач. Выражалось это в том, что в “Учреждении МИД” они определялись только как “ведение политических сношений" и при этом другая, не менее важная сторона — систематическое изучение иностранных государств с точки зрения внешнеполитических интересов РОССИИ И разработка па этой основе долгосрочных планов и прогнозов — совершенно выпадала.

Поражение в русско-японской воине, падение международного престижа Робиш наглядно проявили неспособность Министерства иност ранных дел решать усложішвшиеся задачи политического характера. Организация МИД него стиль работы вссчаіцспо;іксргалпсь крнгике в прессе, в Государственной Думе, внутри самого министерства. Возникла необходимость коренной реформы внешнеполитического ведомства.

Ее подготовка началась после прихода в МИД А.П.Итвольскої о в 1906 г. Предполагалось расшири ть число поли і нчсских депар і амсн і ов (отделов) та счет служебных, увеличит ь колнчсс і но со грудинкой, непосредственно занимающихся разработкой внешнеполитических вопросов, с 6 до 20, н повысить им оклады, чтобы привлечь лучшие кадры с опытом заграничной работы [108].

Однако реформа МИД растянулась на семь лет и была проведена лишь в июне 1914г.

В 1906— 1913 гг. в министерстве в частном порядке были проведены отдельные преобразования, но в целом внутренняя структура МИД осталась без изменений. Так, в 1906 г. Азиатский департамент и департамент Внутренних сношений были переименованы в Первый и Второй департаменты соответственно с сохранением в целом фундацій, возлагаемых на предшествующие им подразделения [109]. В канцелярии МИД по-прежнему сосредоточивалась “переписка центрального ведомства, не исключающая касающейся Востока ".

И только в июле 1914 г., накануне Первой мировой войны, было утверждено новое "Положение о МИД”, согласно которому Первый и Второй департаменты были реорганизованы и вместо них были созданы политические отделы МИД, основанные на устройстве по региональному принципу,траднциоішому дня русской внешнеполитической службы [110].

К заграничным представительствам России относились посольства, миссии и консульства различных рангов, а также политические и дипломатические агентства. Об их числе в разные годы свидетельствует приводимая ниже таблица [111]. Заграничные 1907г. 1908г. 1909г. 1910г. 1911г. 1912г. дипломатические представи гсльств а Штатные установления: Посольства 8 9 9 9 9 9 Миссии 22 23 23 23 24 24 Генеральные консульства 32 32 32 32 32 31 Консульства 76 76 77 79 80 81 Вице-консульства 28 28 27 25 27 28 Дипломатические агентства 2 2 2 1 1 1 Политические агентства 1 1 1 1 1 1 Итого: 169 171 171 170 174 175 Нештатные установления: Гспсральпые консульства 1 1 I 1 1 2 Консульства 32 36 36 47 47 45 Вице-консульства 301 307 303 230 230 228 Итого: 334 344 340 278 278 275 Обязанности посольств и миссий России были в самой общей форме сформулированы в «Учреждении Министерства иностранных дел» 1868 года. Они должны были выл шнять инструкции и предписания министра, оказывать защиту и покровительство русским подданным в чужих краях, содействовать удовлетворению их справедливых требований. Там, где не было русских консульств, на посольства и миссии возлагались обязанности по совершению и засвидетельствовашио актов и документов, выдаче и регистрации паспортов. Обязанности консульств определялись «Уставом консульским» 1862 года и были весьма обширными, хотя и касались, в основном, социально-экономической сферы, защиты и покровительства русским подданным, содействия русской торговле и т.д.

Из посольств и миссий бумаги шли за подписью посла, посланника или поверенного в делах непосредственно в Канцелярию министра. Консульские донесения направлялись в посольства и миссии и лишь оттуда переправлялись в I и II Департаменты МИД (I Департамент руководил консульствами в азиатских государствах и на Балканах, а II — в европейских сгр анах, Америке и Африке, кроме Египта и Абиссинии).

Существовало несколько типов документов заіраничньїх представит льств: депеша, донесение, письмо, телеграфное сообщение. Принято считать, что каждый документ служил определенной цели и выполнял свою, присущую ему функцию, и что каждому типу соответствовала определенная тема, о которой информировалось министерство. Однако на деле было совсем не так. Во-первых, дипломаты порой не видели разницы между донесениями и депешами. Например, посол в Константинополе И.А.Зиновьев называл бумаги, еженедельно отправляемые в Петербург, донесениями, но те же бумаги чиновники Канцелярии назыв а ли депешами [112]. Во-вторых, многие дипломаты вообще поделали на посылаемом документе отметки о его типе. Так, в частности, поступал посол в Лондоне А.К.Бенкендорф. Характерно, что в Петербурге все его сообщения о международных делах со грудники архива Канцелярии выделяли в особое дело под названием «Посольство в Лондоне. Политические донесения».

В телеграммах передавались простые сообщения о фактах. Ч го же касается депеш, донесений н писем, то в них отражался первичный анализ данных, проводимый послом или посланником. Поэтому даіпіая разновидность материалов дипломатической службы имела сложную структуру: фактологическая часть, предварительная оценка, связь данною факта с другими, возможные последствия, окончательная оценка. Эга группа документов являлась наиболее многочисленной среди материалов посольств и миссий, что объяснялось, недостатками в организации работы центрального аппарата МИД России, который, вследствие своей малочисленности и плохой подготовки, был не в состоянии решать задачи предварительного анализа и концептуального осмысления пе- “личного атташе” следующим образом был определен Вильгельмом: "... они обязаны только сообщать и лояльно передавать официальные военные или конфиденциальные информации, получаемые ими от государя, или с государева разрешения от официальных властей» [104]. Люди этой категории должны иметь безукоризненную репутацию, настаивал Вильгельм, и должны пользоваться полнейшим довернем офицеров собственных императ орских главных квартир, при которых они состоят. “Этим уже сказано, — подвел итог германский кайзер, — что у них не должно быть ничего общего с обычным «ремеслом» простого военного агента..."

Характерно, что при всем неприятии “ремесла” простого военного агента Вильгельмом из пяти германских военных — Ламсдорфа, Гинт- це, Лауенштейна, Донае и Хслнуса — состоявших при русском императоре с 1905 по 1914 гг., два имели опыт работы военных агентов: капит ан фон Гинтце до назначения занимал должность морского агента в Петербурге, а генерал-лейтенант фон Хслиус работал в течение нескольких лет военным агентом в Риме. Подобного в послужном списке Татищева, состоявшем при Внльгсльмс II с 1905 по 1914 гг., нс числилось. "Полковник Татищев,— характеризовал Николай II,— измоихлейб- гусар. Он долгое время состоял при дяде Владимире, часто бывал в Германии и очень хорошо говорит по-немецки. Я намереваюсь произвести его в генералы моей свиты в день моих именин". Каких-либо данных, свидетельствующих о том, насколько использовал Татищев свое положение для сбора военной разведывательной информации, обнаружить не удалось. Остается лишь констатировать наличие широких возможностей щи получения таковой у последнего, являвшегося желанным гостем в вооруженных силах Германии. В одном ит писем о г 14 июня 1906

г. Вильгельм сообщал: “ Татищев расскажет тебе о моем смотре этой весной и о маневрах моей второй бригады, показавшей впервые на практике новый «Reglement»...» (устав — М.А.) [105].

Из переписки Николая II с Вильгельмом II наиболее conqmaTenbHo? в части передаваемой информации, в том числе и военного характера, была переписка двух монархов до 1907 г. И хотя, передавая друг другу разведывательные сведения, каждый из корреспондентов преследовал свои цели, а сами передаваемые сведения в большинстве случаев бы:ш отрывочны, тем нс менее, они приоткрывали покров над секретами России и Германии.

В рассматриваемый период ряд центральных министерств и ведомств наряду с военным продолжали вести разведку иностранных государств, добывая при эгом разведывательную информацию военного характера. Ведущее место среди них занимали Министерство иностранных дел и Отдельный корпус пограничной стражи Мнннст срства финансов.

Структура цапралыгого аппарата МИД определялась “Учреждением Министерства иностранных дел” 1868 г., дополненного мнением Государ- стаєнного Совета от 18 августа 1897 г. “Об изменении штатов центральных установлении и домовой uqncBii МИД”. Оно дслнлосьпа семь отделений, большинство из которых занималось делами далекими от виешнепо- литическої о характера. Политические вопросы пахощілнсь в ведении лишь Канцелярии и 1 Департамента. Канцелярия была в состоянии лишь разбирать и организовывать хранение переписки с заграничными представитель- ствами. 1 Департамент должен был осуществлять полит нческис сношения со странами Востока н Европейской Турции, но наряду с этим весні дела консульские, протокольные и т.п. В результате заня шесобственно внешнеполитической деягетъносгыо входило в прямую обязанность JIIIIII1» шести чиновников 4 — 6 классов, которых едва хватало па ведение важной переписки и выполните отдельных заданий руководства по составлению тех пои иных справок [106]. Высшие чиновники МИД (мшпісір, его товарник советник) осуществляли оперативное руководство внешней политикой России. Глубокое изучите международных вопросов, разработка планов, составление прошозов в целом были поставлены совершенно неудовлетворительно и находились в полном загоне.

Указанный недостаток деятельности цепзралыюго аппарата был во многом связан с однобокостью поставленных перед М11Д задач. Выражалось это в том, чго в “Учреждении МИД” они определяюсь только как “ведение политических сношении' и при этом другая, не менее важная сторона — систематическое изучение иностранных государств с точки зрения внешнеполитических интересов России и разрабо тка на этой основе долгосрочных пчапови прошозов —совершенно выпадала. Таким образом, вместо заблаговременного и пчаїїомсрної о изучения вопросов внешней полиписи, которое должно было вестись агентами министерства всех рангов и на всех уровнях, эти агсшы н центральное ведомство, как констатировала газета "Голое Москвы”, работали "что называется, через пятое в десятое, случайно и бессистемно, всегда наспех, стремясь лишь кое-как удовлетворить не терпящие отлагательства запросы минуты, не оглядываясь на прошлое и не заглядывая в будущее" [107]. При таких условиях, естественно, подготовка важнейших политических решений не опиралась на знание всех детален дела, часто оказывалась далеко не на уровне.

Поражение в русско-японской войне, падение международного престижа России наглядно проявили неспособность Министерства иностранных дел решать усложнившиеся задачи политического характера. Организация МИД и его стиль работы вес чаще подвергались критике в прессе, в Государственной Думе, внутри самого министерст ва. Возникла необходимость коренной реформы впеншеполштіческої о ведомства.

Ее подготовка началась после прихода в МИД А.П.И «Вольского в 1906 г. Предполагалось расширить число политических депар гамешов (отделов) за счет служебных, увеличить количество со грудников, непосредственно занимающихся разработкой впсшнсполн і нческнх вопросов.

рсдавасмой по каналам дипломатической службы информации. Ситуация усугублялась еще и тем, что из-за разницы в оплате кадры, имевшие опыт заграничной службы, отказывались работать в центральном аппарате. Извольский, стремясь повысить действенность всех подразделений МИД, но не имея возможности опираться на центральный аппарат, стал шире привлекать посольства и миссии к обсуждению внешнеполитических вопросов. К заграничным представителям стали доставлять коррсспондснцшо, полученную от их коллег. В результате дипломаты могли не только предлагать свои рекомендации, но и давать оценку другим предложениям. Тем пс менее этой меры оказалось недостаточно. Информация о секретных переговорах в посольства и миссии пс поступала и дипломаты неоднократно жаловались, что они нс в курсе «самых жгучих вопросов» [113].

До середины 80 годов XIX века русские дипломаты писали по-французски. В октябре 1886 и январе 1887 года в заграничные представительства были направлены министерские циркуляры, строго предписывающие писать только по-русски. Но многие послы игнорировали это требование. А.К.Бенкендорф все свои донесения, письма и дажетсле- іраммьі писал только по-французски, Н.Д.Остен-Сакен и А.И.Нелидов поступали точно так же при составлении частных писем. Наконец, в октябре 1910 года посланник в Афинах С.Н.Свербеев написал по-французски одно из своих писем министру. Николай II, ознакомившись с этим документом, наложил на неї о резолюцию: «Отчего не по-русски? Я понимаю, что старые послы пишут еще по привычке по-французски, но это не подобает посланникам»[114]. Вслед за эгнм начальникам миссий было направлено циркулярное письмо, в котором от них требовалось писать только по-русски. С циркуляром ознакомили н послов [115].

На сбор, обработку и оценку информации дипломатическими агентами оказывал огромное влняниетакой важный фактор, как мыслительные стереотипы, среди которых главную роль играли текущие внешнеполитические установки и приоритеты. Постоянно происходила «фильтрация» информации при передаче се наверх в соответствии с политикой руководства МИД. Недаром в Петербурге особо ценились дипломаты, не проявлявшие инициативы, учитывавшие в своей деятельност и мнение «верхов» [1 1 6].

Кроме того, следует принимать во внимание и особую атмосферу, царившую внутри дипломатического корпуса России, отличавшую его как от аналогичных ведомств в других странах, так и от остальных министерств Российской империи. Дипломаты, находившиеся на заграничной работе, обладали значительной самостоятельностью в принятии решений, с чем центральный аппарат вынужден был мириться. Правда, с распространением телеграфной связи роль посла (посланника) как единственного и незаменимого посланника между государствами была значительно снижена, и их деятельность была существенно ппвелнро- вана. Но следы прежней автономии сохранялись. Послы продолжали в своих донесениях обращаться к министру по имени-отчеству, подчеркивая тем самым свои высокий статус (послы даже именова лись «Особами Его Императорского Величества» — примеч. авт.) и незначительность дистанции, отделявшей их от руководства МИД, возможность перемещения по служебной лестнице ІІЄ только вверх, ИО II вниз. И судьбы многих русских дипломатов не раз подтверждав! згу бюрократическую истину. А.П.Извольский: посланник в Токио, затем в Копенгагене, с 1906 года министр иностранных дел России, ас 1910 года посол в Париже. Н.В.Чарыков: посланник в Сербии, Нидерландах, товарищ министра иностранных дел, потом посол в Константинополе. С.Д.Сазонов: миннстр-резндент в Ватикане, товарищ министра с 1909 года, а еще через год глава дипломатического ведомства. Когда последний получил министерский портфель, Извольский н Чарыков, впрочем как и другие поста, никогда не забывали, что в свое время Сазонов был их подчиненным. В результате у них легко развивалась «звездная болезнь» и, считая министра лзшіь «первым среди равных», они могли позволит ь себе поучать его и даже критиковать, что было совершенно невозможно, например, в британском Форип оффнсс.

Нужно учитывать и другой момент: министр и его заместитель всегда оставались чиновниками, профессионалами, в то время как в Англин, Франции н в ряде других стран руководство внешнеполитическим ведомством было отдано на откуп «просвещенным любителям», имевшим лишь опыт парламентских интриг. И та, пиная система имели свои недостатки и преимущества, но, главное, существовавшие внутри Министерства иностранных дел России отношения между подчиненными и руководителями накладывали отпечаток на орі ашгзацшо работы заграничного представительства, на топ посылаемых им донесений.

Важно и другое обстоятельство. Дипломатический корпус России являлся замкнутой кастовой организацией, социально однородной, прием в которую обеспечивал определенный контингент служащих, с молоком матери впит авших идеи патриотизма в духе преданност и само- держаишо и верности монарху, консерва швности Однажды вступив в нее, они никогда не порывали спей: карьеры А.А.Гпрса пли Г.Н.Трубецкого убедительно свидетельствуют об этом. Поэтому в министерстве не любили «чужаков», и, когда С.Ю.Внгт е или В Ы .Коковцев, получив отставку с поста председателя Совета министров, добивались скромной посольской синекуры, все их домогательства были отвергнуты. На руководящие посты в МИД на значались исключительно дипломаты, и только в разгар «министерской чехарды», когда режим потерял опору полнотами, в 1916 году портфель главы ведомства иностранных дел получили чиновники из других министерств сначала

Б В.Штюрмср, а затем Н.Н.Покровский. Таким образом, министр иностранных дел и его товарищ были нс просто «первыми среда равных», но и «своими». Единственное различие, искусственно поддерживаемое, было связано с противопоставлеішем канцелярской и заграничной службы. В.Н.Ламздорф вынырнул из недр центрального аппарата, что вызвало недовольство кадровых дипломатов; Извольский, Чарыков и Сазонов пришли к руководству с практической работы за рубежом и столкнулись с канцелярской оппозицией. Но, в принципе, разница была небольшой, и родственные или дружеские оз ношения между министром и его починенными играли не меньшую роль, чем профессиональные. Потому-то так широко была распространена практика писать частые письма, свидетельствующие о доверии.

И наконец, последний фактор, характерный, по-видимому, для всей заграничной службы. За долгие годы пребывания вдали от родины один дипломаты превращались в ура-патриотов, другие — в космополитов, у третьих развивались разного рода «фильства» и «фобии». Одним словом, их информация могла без зруда оказаться весьма далекой от реальной картины, а их советы не были советами беспристрастных и объективных наблюдателен. И от министра зависело, что следует ценить в своих подчиненных: глаза и уши или мозги.

Проблема взаимоотношении посла и министра была весьма непростой. Первый, по мнению Ж.Камбона — зна і ока дипломатической кухни великих держав начала XX в., «следует инструкциям своего правительства, но в то же время информирует его, дает разъяснения, предостерегает, а иногда должен сдерживать его. Независимость суждений не должна, конечно, доходить у него до нарушения дисциплины, но министр, которому такая независимость портит настроение, обнаруживает не больше здравого смысла, чем человек, выкалывающий себе глаза перед тем, как пуститься в путь. С другой стороны, посол, который не осмеливается быть чем-нибудь иным, кроме как почтовым ящиком, представляет опасность для своего правительства»[117]. Что касается русских министров иностранных дел, то они благосклонно принимали совезы своих подчиненных. Редкое донесение или письмо посла нс содержало каких-либо оценок, советов, предложений, хозя и по ограниченному кругу проблем. Другое дело, насколько ценны и правильны были э гн советы.

Руководителивнешнеполитического аппарата крайнескспзически оценивали творческие возможности дипломатических представителей. Коковцев писал в 1911 г. Извольскому: «граф Бенкендорф нервничает до последней степени, придавая значение каждому последнему разговору, каждой газетной статье, и даже не всегда являясь достоверным телефоном потому, что принимает сомнения за уверения и возможные неблагоприятные последствия учитывает, как неизбежные осложнения. Из

Берлина мы большей частью ничего не имеем, и 84-летний мозг (Н.Д.Ос- тен-Сакен — примеч. авт.), по-видимому, совершенно отказывается воспринимать какие бы то ни было впечатления... Из Вены мы попросту ничего не имеем, а милейший Н.В. Чарыков, по-видимому, запутался так, что только сам он не видит, какую жалкую роль играет русский посол при столь близком его сердцу младотурецком оркестре» [118].

Говоря о Бенкендорфе, Коковцев затронул весьма важную проблему достоверности информации послов о реализации ими установок министерства. Действительно, дипломатические представители изредка неверно передавали содержание политических разі оворов, и подобные неточности могли оказать серьезное влияние на ход nqieroBopon, даже если речь шла лишь об отдельных выражениях или оггенках. В дипломатии слово значит гораздо больше, чем в обыденной жизни, и добросовестные послы тщательно следили за точності ью своих сообщений. С другой стороны, министры неизменно подвергали проверке сообщения своих подчиненных с помощью иностранных послов, аккредитованных в Петербурге.

Содержание донесений зависело от политических взглядов дипломатического представителя, его проницательности н кругозора, связен с местными политическими кругами, знания международных отношений, экономического, политического состояния и истории страны пребывания. Однако достоверность передаваемых донесешш определялась источниками информации посольств и миссий и, в первую очередь, наличием у последних дост упа к секретным сведениям и материалам.

С начала XX века выделение дополнительных средств "на неподлежащую оглашению надобность Министерства иностранных дел" стало практически ежегодным и было произведено в 1900, 1903, 1904, 1905, 1906, 1907 и 1911 годах. Согласно “Сметы доходов н расходов Министерства иностранных дел на 1913 год” па статью 2 (“секретные расходы") параграф 4 (“Разныерасходы по управлению”), было отпущено 536 тыс. 411 рублей. Однако н эта сумма не стала предельной в части секретных расходов министерства. Как явст вует из сборника законоположений и иных титулов, служащих основанием назначеїшя кредитов по смете расходов МИД, 7 июля 1913 г. Государственным Советом и Государственною Думою был одобрен и высочайше утвержден закон об отпуске, начиная с 1914 года из средств государст венной казны “но восемьдесят пять тысяч сто рублей в дополнение к суммам, ассигнуемым на секретные расходы Министерства иностранных дел”[119].

Большая часть средств из кредитов, выделяемых на эти цели, направлялись в первуло очередь на получение секретной информации политического характера об иностранных государствах. В ряде случаев добывалась закрытая информация, содержащая оценку курса России иностранными представительствами в Петербурге [ 120].

О наличии платной аг ентуры в зарубежных представительствах свидетельствуют депеши и телеграммы с мест в Министерство иностранных дел, особо важные из которых докладывались Николаю II. Так, 9 мая 1914г. посол в Константинополе гофмейстер Михаил Николаевич Гире доносил министру иностранных дел Сазонову: "М.г.. Сергей Дмитриевич, из секретного источника мне сообщают данные о действиях греков на о. Митилепе и по малоазиатскому побережью... "[121].

Предшественник Гирса Зиновьев во многих своих донесениях приводил секрстные документы, полученные агентурным путем, — переписку турецкого визиря с послами в Лондоне и Берлине, с первым секретарем султана и т.д., содержавшую весьма ценную информацию.Однако Порта нередко снабжала пос лов великих держав фальшивыми сведениями в виде материалов турецкого МИД. В Петербурге знали, вероятно, об этом. В одной из справок, подготовленных в I Департаменте в январе 1908 г., отмечалось: “источник «секретных документов» сам по себе достаточно скомпрометирован, а показания его достаточно сбивчивы, чтобы можно было придавать особое значение его данным"[122].

Посольство России в Константинополе имело многолетний опыт использования негласной агенту ры, что не могло выпасть из поля зрения военного ведомства. Еще в 1906 г. начальник штаба Варшавского военного округа в рапорте на имя начальника Генерального штаба указывал: “по имеющимся в штабе сведениям, при нашем посольстве в Константинополе существует тайная агентура, с деталями которой желательно было бы ознакомиться" [123].

В МИД наряду с политической и воснпо-политнчсскон поступала информация и чисто военного характера. Так, консул России в Кенигсберге статсгкин советник Артемий Маркович Выводись “весьма предупредительно дслипся имеющимися у него сведениями с нашими офицерами, посылавитмися в заграничные тайные разведки” штабом Виленского военного округа в 1905—1906 гг. [124].

7 июня 1907 г. на имя воєнної о министра А.Н.Куропаткнна из МИДа были “препровождены на прочтение подлинные донесения Российского вице- консула в Андрианаполе (коллежский ассесор В.Г. Жуковский — примеч. авт.) с приложением об укреплениях вокруг названного города, а равно и донесения... о ревизии войск IIкорпуса" [125]. Как следует из анализа опубликованных архивных материалов, не менее инициативно по сбору военной информации работал генеральный консул в Будапеште Приклонс- кнй. 1 марта 1914 г. он докладывал министру иностранных дел: "Узнаю из секретного источника: на 24 июня назначены четырехнедельные маневры. Запасные офицеры уже получили повестки Место сбора не указано. Вероятно, маневры будут на юге Венгрии и в Боснии по сербской границе, примут участие четыре корпуса: Рагузский, Загребский, Темеиіварский и Надь-Ce венский, в присутствии наследника" [126].

Все гот же Н М.Гире сообщил 23 апреля 1914г. m Константинополя: "Из источника весьма осведомленного мне сообщают, будто бы гамбургская фирма "Фосс и Блум" предлагает Турции приобрести строящийся на ее верфях для германского флота крейсер. Три месяца тому назад Порта обращалась к названной фирме с просьбой уступить ей крейсер, но сделка тогда не состоялась" [127].

Подобные сообщения доходили (чаще всего с запозданием) до военного и морского ведомств. Наблюдались, правда, достаточно редко попытки целенаправленного решения Министерством иностранных дел отдельных вопросов в интересах поенною и морского ведомств. Так, 12 марта 1914 г. министр иностранных дел направил послам в Лондоне, Берлине, Риме и Вашингтоне телеграмму следу ющего содержания: “Для нашего морского ведомства имеет большое значение часто возникающий вопрос о продаже некоторыми государствами строящихся или уже готовых военных судов, а так же сведения о заказах военных судов, артиллерии и снарядов, передаваемых одними государствами на верфи и заводы в других государствах. Ввиду сего, благоволите иметь постоянное наблюдение за этими вопросами и безотлагательно сообщать возможно полные сведения по сему предмету" [128].

Ответ пришел неожиданно быстро, по не от послов, которым была адресованателеірамма, а из Лиссабона. Императорский посланнике Лиссабоне донес, что на верфях в St.Nazairc во Франции построено для турецкого флота семь канонерских лодок, и чго в Гавре идет строительство еще трех военных кораблей. Через Лиссабон, докладывал он, “в половине марта" проследовал т у рецкий военный транспорт “Рашид-Паша” с офицерами и 600 нижними чинами для приема вышеуказанных судов [129]. В этой свяш министр иностранных дел Сазонов “покорнейше” просил посла в Париже Извольского “благоволить проверить сведения о строящихся за последнее время в вышеназванных французских портах турецких военных судах" [130]. Как проверял Извольский, следует из его ответа министру: "...я не приминул чрез посредство нашего здешнего морского агента проверить сообщенные нашим посланником в Лиссабоне сведения... Ныне, считаю долгом препроводить к сему составленную капитаном И ранга Дмитриевым справку по настоящему вопросу" [131]. Круг замкнулся — разведывательные сведения в интересах морского ведомства были проверены через морского агента.

Некоторые из зарубежных диплома тических работников работали настолько активно, что вынуждали контрразведку страны пребывания к ответным акциям по пресечению “незаконной” деятельности. Так, по утверждешпо начальника разведывательного бюро австро-венгерского Генерального штаба Макса Ронгс, сделанног о нм в книге “Разведка и контрразведка", у русского консула статского советника Константина

Павловича Пустошкина во Львове был центр шпионажа. “Воспользовавшись действиями шпиона Мончаловского, мы, наконец, принудили консула покинуть свой пост", — вспоминает Ронге [132].

В ряде случаев дипломатические представители России за рубежом выступали в качестве передаточного звена, представляя министру иностранных дел поступившие предложения от иностранных граждан о сотрудничестве с разведкой.

По-прежнему веление негласной агентурной разведки не вменялось в обязанность дипломатическим представителям России за границей, а представлялось на их усмотрение. В этой связи сохранялась и пассивность со стороны сотрудников министерства по отношению к ведению разведки. Пассивность, граничащая со стремлением свернуть тайную, негласную разведку своего ведомства, да заодно и военного.

Вместе с тем продолжали встречаться и энтузиасты организации и ведения негласной разведки, что было достаточно редким явлением. К таким лицам, как следует из анализа опубликованных источников, относился вице-консул в Хое Чирков, который создал целую сеть тайных агентов. В телеграмме от 29 апреля 1914 г. надворный советник Георгий Васильевич Чирков от 29 апреля 1914 г. сообщал:

“...Апи-Сей мне известен как агент-курьер сердара для сношений с турками и турецкими курдами. Его последняя поездка в Ван ставится в связь с ожиданием макинским ханом германского оружия, каковое по сведениям моих разведчиков должно прибыть через Турцию..."[\ЪЪ]. “По проверенным сведениям,— докладывал Чирков 22 мая, — курд Али-бей доставил заказанное макинским ханом в Германии оружие в турецкое пограничное селение Хачан..."[\34].

Отношеїгае военных агентов с главами дипломатических представительств на местах были далеко не всегда безоблачными, что безусловно сказывалось на ознакомлении Друг друга с имеющейся у них политической информацией. Последние, согласно “Инструкции поенным агентам”, обязаны были докладывать дипломатическим представителям все получешзые ими сведения политического характера, а также обідзіс данные о военной мощи государства [135]. Вес донесения политического характера также должны были предварительно представляться главам дипломатических миссий. Что же касается глав российских представительств, то вопрос предоставления военным агентам политической информации зависел от их доброй воли.

Перс, а сведений, представляющих интерес для военного ведомства, далеко не всегда носила односторонний характер. Политическая информация в ряде случаев направлялась в МИД и военным министерством. Так, в 1909 г. военной агентуре удалось перехватить секр ггную записку генерала фон Конрада, начальника австрийского генерального штаба, в которой излагались его взгляды на международное положе- ниє и давалась оценка возможным противникам Австро-Венгрии [136]. 1 июля 1913 г начальник Отдала генерал-квартирмейстера ГУГШ "препроводил” в Министерство иностранных дел текст “Австро-итальянского секретного соглашения по албанскому вопросу... из негласного, но заслуживающего доверия источника” [137].

Иногда в МИД из военного министерства поступала очень ценная информация: “Милостивый государь, Сергей Дмитриевич, — писал 12 октября 1913 г. начал;,инк Генерального штаба министру иностранных дел, — имею честь препроводить при сем, для сведения... полученные агентурным путем выписки из черновиков совершенно секретных писем австро-венгерского министра иностранных дел графа Бертхольда к эрцгерцогу Фердинанду" [ 138].

В центральном аппарате МИДа такого органа, который направлял бы и организовывал разведывательную деятельность зарубежных представительств с использованием тайной агентуры, не существовало. Вместе с тем, вся информация, касающаяся тайной агентуры, предлагаемых услуг по разведке, проектов организации разведывательной службы при министерстве, направлялась в дело (“секретные сведения”) специально назначенного лица. Эгот ответственный чиновник не принадлежал ни к одному из центральных структурных подразделений министерства, а относился к категории “состоящие в ведомстве Министерства иностранных дел”. С 1905 г. таким чиновником являлся действительный статский советник Павлов Александр Иванович, в звании камергера.

Именно успехи в организации сбора разведывательных сведении до начала и в ходе русско-японской войны в бытность Павлова чрезвычайным посланником и полномочным министром в Корее привели к назначению Павлова на столь конфиденциальный пост в министерстве. Вдело Павлова попали “Проект учреждения при первом департаменте министерства иностранных дел разведочного бюро”, подг отовленный вице-консулом в Гонконге надворным советником Константином Федоровичем Болотовским.

Предложение об учреждении разведочного бюро при Первом департ аменте, в компетенцию которого входили “дела политические, касающиеся Востока (за исключешгем подведомственных кацелярни 1), предопределяло сферу деятельности этого бюро. Так, сог ласно проекта Бологовского, “деятельность бюро должна обнимать собственно всю Азию.., всю Индию, Китай, Японию, Корею, вообще все английские владения на востоке и Монголию" [139]. “Агенты в распоряжении этого бюро,— считал Бологовскнн, — будут делиться на две категории: на 1) постоянные агенты и на 2) инспекторов. Постоянные агенты будут постоянно жить в городах, местах и местечках заранее им назначенным и будут занимать самые разновидные профессии, согласно указаниям начальника бюро”. Нашлось место у гонконгского вице-консула и для офицеров генерального штаба. Инспектора (преимущественно из офицеров Генерального иггаба), писал он, будут дважды в год объезжат ь агентуры и доносить о желательных изменениях. По мнению автора проекта, стоимость этого предприятия “не превысит 800 тыс. рублей, т.е. не превысит стоимости одного миноносца, при чем следует преполагать, что это бюро принесет России значительно более пользы, чем миноносец”.

В Министерст ве иностранных дел проект подвергся изучению, однако никаких орг анизационных выводов сделано не было. Спустя год, в ноябре 1906 г., член Военного Совета генерал-лейгепант Фролов Петр Александрович, знакомясь с делами действительного статского советника Павлова "нашел в деле N° 13 часть III (секретные разведки) в высшей степени интересное письмо нашего вице-консула в Гонконге г.Бою- говского” [140]. О “находке” было доложено начальнику Генерального штаба гснсрал-лейтснату Пылицыну, после чег о поступило указание запросить в Министерстве иностранных дел это письмо для более детального ознакомления. Письмо с Проектом было передано в военное ведомство, где и осело в одном из дел, без какого-либо использования выдвигаемых автором идей.

При Канцелярии Министерства иностранных дел состояли две экспедиции. Первая (цифирная), заведующая шифрами секретной корреспонденции. Именно в этой экспедиции расшифровывались телеграммы, направленные из посольств ряда иностранных государств в Санкг-Пстербургс в соответствующие министерства иностранных дел, а также телеграммы, адресованные в эти посольства. Так, расшифровывалась телеграфная переписка германского и итальянского МИД со своими послами, французского и английского послов с национальными министерствами [141]. В этой же канцелярии производилась расшифровка поступающей из “черного кабинета" иностранной корреспонденции, отправляемой почтой. В обязанности второй (газетной) экспедиции входила выборка из русской и иностранной прессы для представления в извлечениях министру и для доклада последних этих извлечений Николаю II. Вторая экспедиция также составляла ежедневные отчеты по политическим газетным статьям. При канцелярии имелась и особая типография (литография), печатающая подлежащие циркулярной рассылке русским заграничным предегави гельств ам разного рода поступающих в министерство днпло- матичсских донесений и депеш, а также составляемые самим центральным ведомством циркуляры [142].

Осуществление всей политической работы узким кругом чиновников приводило, во-первых, к тому, что руководст во МИД было вынуждено привлекать заграничные представительства к разработке внешнеполитических решений. Во-в горых, многое зависело о г деловых качеств этих чиновников, от уровня ИХ ПОДГОТОВКИ, умения и возможности мыслить с точки зрения высших государственных интересов. В-третьих, подобная практика обуславливала келейность при выработке важнейших решений.

Несмотря на то, что в дипломатическом ведомстве внешнеполитическое планирование и изучение общей международной обстановки было поставлено из рук вон плохо, военное п морское министерства регулярно обращались в МИД за информацией в части, касающейся разрабоїки стратегических планов. Так, в октябре 1909 г. Сухомлинов писал Столыпину и Извольскому: «.Военномуминистерству не обходимо знать, как оценивается современное политическое положение нашим Министерством иностранных дел и в каком направлении предполагается вести нашу внешнюю политику, чтобы, по мере возможности, подготовить в нужную минуту и в нужном направлении опору вооруженной силою нашей дипломатии» [143]. Однако на вес просьбы ГУГШ и МГШ наметить политическую обстановку МИД отделывалось общими фразами и считало вполне достаточным передачу документов общеполитического значения [144]. Вот почему параллельно с запросами в МИД военное и морское министерства самостоятельно занималась изучением общей международной ситуации.

flqiBi.ie разработки ГУГШ в этом направлении — политическая часть «Общего плана обороны государства и соответст вующих мероприятий на ближайшее десятилетие» и др. [145] — были в достаточной степени наивными и свидетельствовали об отсутствии опыта такой работы. Сотрудник МГШ оказались более подготовленными к изучению внешнеполп гических вопросов. «Стратегическое расследование взаимоотношений Англии и Германии» началі,ника ппосграппой части Долн- во-Добровольского или записка начальника I оперативной части Щеглова «О мерах, вызываемых политической обстановкой данного момента» демонстрировали реалистическое понимание основных процессов современной международной жизни. Тем не менее э гн документ ы носили слишком отвлеченный, неконкретный характер. Их авторам явно не хватало знания истории вопроса и ближайших планов МИД.

Примерно с 1910 г. ГУГШ и МГШ изменили систему запросов дипломатического ведомства. Они перестали требовать освещения политической обстановки вообще, избавив его таким образом от необходимости «литературных построений», и стали задавать свои вопросы в конкретной форме, сопровождая их изложением своей точки зрения. Такой подход оказался более конструктивным. Военному министерст ву удалось в результате получи гь ответ по отдельным второе і спеши,гм проблемам, в частности, о ближайших политических задачах в условиях итало-турецкон войны, I Балканской войны, революции в Китае и т. д. [146]. На эт ой основе в ГУГШ были составлены записки «о силах и вероятных планах наших западных противников», политическая часть которых должна была являться основой для всех стратегических расчетов Генерального ш габа [147]. В них прогнозировалась расстановка сил на международной арене в будущей войне между двумя блоками. Насколько эти прогнозы были далеки от действительности будет показано в дальнейшем.

Не плодогворисе был на первых порах и анализ внешнеполитической обстановки, проводимый Морским генеральным штабом, с участием Министерства иностранных дел, особенно после того, как МГ1ІІ возглавил Лнвен. Он поддчіжал мнение начальника 2 оперативной части Немигца о необходимости самим следить за международной обстановкой и решать, «с кем надо быть готовым воевать, когда, какие союзники, какая политическая цель должна быть достигнута» [148]. Причина тому — негативный опьм сотрудничества с МИД. Как отмечалось в одном из докладов,«нам никогда не удалось получить от Министерства иностранных дел ясного ответа на наши вопросы о политической обстановке. Вероятно, по этой причине, главным образом. Генеральный штаб разработал в 1908 г. план войны на Черном море, предполагая такую политическую обстановку, какая в действительности была и остается маловероятной» [149]. Однако Ливсн вновь обратился к Сазонову с просьбой обрисовать совремешіос состояние «восточного вопроса» н дать возможность самостоятельно ознакомиться с его историей по документам МИД [150]. С привлечением полученных материалов Нсмитц составил две записки («Вопрос о политических задачах России при ликвидации славяно-турсц- кон войны с военно-морской точки зрения» и о недопустимости преобладания турецкого флота в Черном море и задачах в связи с этим русской дипломатии) [151 ]. На основе э гих записок Лнвен представил морскому министру доклады, КОПИИ которых были послаьы Сазонову.

Во второй половине 1913г. Ливсн обратился к директору Канцелярии МИД Шиллингу с предложением активизировать обмен мнениями по вопросу о проливах. Шиллинг согласился встретиться с Нсмитцем и ими был подготовлен совместный доклад на имя царя. Этот доклад не состоялся, но на его основе были составлены три документа: Доклад МГШ морскому министру от 7 ноября 1913 г., Всеподдаиейшие доклады министров иностранных дел (23 ноября 1913 г.) и морского (22 декабря 1913 г.) [152]. Доклады были одобрены Николаем II, а окончательное ут вержденне проіраммьі захвата проливов произошло 8 февраля 1914 г. на Особом совещании. Одновременно иностранный отдел МГШ подготовил аналитическую записку, которая, по-видимому,предназначалась дія доклада царю [153]. В этой записке на основе глобального внешнеполитического прогнозирования отношения великих держав к возможной активизации политики России на Балканах были определены основные задачи русского правительства.

В целом, добывание министерством иностранных дел разведывательных сведений и материалов в интересах военного ведомства носило бессистемный характер. В центре между двумя ведомствами отсутст вовал закрепленный официальными документами обмен добытой разведывательной информации как военного, так и политического характера. На местах ознакомление с полученными разведывательными сведениями происходило не регулярно и зависело от доброй воли и личных отношений глав российских представительств и военных агентов.

В отличие от Министерства иностранных дел в министерствах финансов и внутренних дел были разработаны и ут верждены специальные нормативные документы, предписывающие отдельным сгруктурным подразделениям принимать участие в организации и ведении разведки в интересах военного ведомства.

Чины Отдельного корпуса пограничной стражи Министерства финансов не только оказывали содействие разведывательной деятельности штабов военных округов, но и принима ли самое активное участие в ее организации. Начальник штаба Кавказского военного округа генерал-майор Берхман докладывал 9 мая 1907 г. генерал- квартирмейстеру Главного Управления Генерального штаба генерал- лейтенанту Дубасову о постановке разведки в округе в части пограничной стражи следующее: “Участиерасположенной на кавкажо- турецкой границе пограничной стражи в разведке на турецком театре выражается в настоящее время сбором и доставлением в штаб округа сведений о турецких войсках, расположенных в пограничной полосе, а также статистических и политических сведений о том же районе” [154]. Перечень сведений, которые вменялось в обязанность собирать чинам отдельного корпуса пограничной стражи, был определен “Инструкцией по разведке в пограничных иностранных государствах” от 23 октября 1908 г. В частности, для сбора разведывательных сведений была определена 21-верстная пограничная полоса территории соседних иностранных государств. Чинам корпуса пограничной стражи надлежало собирать сведения о путях сообщения, тслеірафной и телефонной сети пограничной полосы, удобных пупк гах переправ через пофаничные реки, об органах, осуществляющих контроль за іраннцсн со стороны соседних государств. Необходимо было также собирать информацию о расположенных в пограничной полосе гаршізонах, наблюдат ь за их жизнедеятельностью, — “пробными мобилизациями, полевыми поездками, настроением войск” [155]. Подконгролсм должны были находиться склады оружия и боеприпасов, интендантские склады (“продовольственные, консервные фабрики, казенные мельницы, хлебопекарни, сухарные заводы, сенопрессовалыт и пр.”).

Для решения этих задач использовалась закордонная агентура ОКПС и личные разведывательные поездки офнцеров-пограничннков.

бюро". Нашлось место у гонконгского вице-консула и для офицеров генерального штаба. Инспектора (преимущественно из офицеров Генерального шгаба), писал он, будут дважды в год объезжать аген туры и доносить о желательных изменениях. По мнению автора проекта, стоимость этого предприятия “непревысит 800тыс.рублей, т.е. непревысит стоимости одного миноносца, при чем следует нреполагать, что это бюро принесет России значительно более пользы, чем миноносец".

В Министерстве иностранных дел проект подвергся изучению, однако никаких организационных выводов сделано ие было. Спустя год, в ноябре 1906 г., член Военного Совета генерал-лейтенант Фролов Петр Александрович, знакомясь с делами действительного статского советника Павлова “нашел в деле № 13 часть III (секретныеразведки) в высшей степени интересное письмо нашего вице-консула в Гонконге г.Боло- говского" [140]. О “находке” было доложено начальнику Генерального штаба гснсрал-лейтснату Палиці,шу, после чего поступило указание запросить в Министерстве иностранных дел это письмо для более детального ознакомления. Письмо с Проектом было передано в военное ведомство, где и осело в одном из дел, без какого-либо использования выдвигаемых автором идей.

При Канцелярии Министерства иностранных дел состояли две экспедиции. Первая (цифирная), заведующая шифрами секретной корреспонденции. Именно в этой экспедиции расшифровывались телеграммы, направленные из посольств ряда иностранных государств в Саикг-Петорбургс в соо гветстпуюіцис министерства иностранных дел, а также телеграммы, адресованные в эти посольства. Так, расшифровывалась телеграфная переписка германского и итальянского МИД со своими послами, французского и английского послов с национальными министерствами [141]. В этой же канцелярии производилась расшифровка поступающей из “черного кабинета” иностранной корреспонденции, отправляемой почтой. В обязанности второй (газетной) экспедиции входила выборка из русской и иностранной прессы для представления в извлечениях министру и для доклада последних этих извлечений Николаю II. Вторая экспедиция также составляла ежедневные о гчеты по политическим газетным статьям. При канцелярии имелась и особая типография (литография), печатающая подлежащие циркулярной рассылке русским заграничным представительствам разного рода поступающих в министерство дипломатических донесений и депеш, а также составляемые самим цен тральным ведомством циркуляры [142].

Осуществление всей ПО.'ШТНЧССКОЙ работы узким кругом чиновников приводило, во-первых, к тому, что руководство МИД было вынуждено привлекать заграничные представительства к разработке внешнеполитических решений. Во-вторых, многое зависело о г деловых качеств этих чиновников, от уровня их подготовки, умения и возможности мыслить с точки зрения высших государственных интересов. В-третьих, подобная практика обуславливала келейность при выработке важнейших решений.

Несмотря на то, чго в дипломагичсском ведомстве внешнеполитическое планирование и изучение общей международной обстановки было поставлено из рук вон плохо, военное н морское министерства регулярно обращались в МИД за информацией в части, касающейся разработки стратегических планов. Так, в октябре 1909 г. Сухомлинов писал Столыпину п Извольскому: «.Военному министерству не обходимо знать, как оценивается современное политическое положение нашим Министерством иностранных дел и в каком направлении предполагается вести нашу внешнюю политику, чтобы, номере возможности, подготовить в нужную минуту и в нужном направлении опору вооруженной силою нашей дипломатии» [143]. Однако на все просьбы ГУГШ н МГШ наметить политическую обстановку МИД отделывалось общими фразами и считало вполне достаточным передачу документов общеполитического значения [144]. Вот почему параллельно с запросами в МИД военное и морское министерства самостоятельно занималась изучением общей международной ситуации.

Первые разработки ГУГШ в этом направлении — политическая часть «Общего плана обороны государства и соответствующих мероприятий на ближайшее дссятнлсэпс» и др. [145] — были в достаточной степени наивными и свидетельство ваші об отсутствии опыта такой работы. Сотрудник МГШ оказались болесподготовленными к изучению внешнеполи тических вопросов. «Стратегическое расследование взаимоотношений Англии и Германии» начальника иностранной части Доли во-Добровольского пли записка начальника I оперативной части Щеглова «О мерах, вызываемых политической обстановкой данного момента» демонстрировали реалистическое понимание основных процессов современной международной жизни. Тем пс мопсе этн докумсн ILI носили слишком отвлеченный, неконкретный характер. Их авторам явно не хватало знания истории вопроса и ближайших планов М ИД.

Примерно с 1910 г. ГУГШ и МГШ изменили систему запросов ,шп- ломэтическог о ведомства. Они перестали требовать освещения политической обстановки вообще, избавив сто таким образом от необходимости «литературных построений», н стали задавать свои вопросы в конкретной форме, сопровождая их изложением своей точки зрения Такой подход оказался более конструтс гнвиы.м. Военному мнпнстсрс гву удалось в результате получить ответ по отдельным второстепенным проблемам, в частности, о ближайших политических задачах в условиях нтало-турецкой войны, 1 Балканской войны, революции в Кн тае и т. д. [146]. На этой основе в ГУГШ были составлены записки «о силах и вероятных планах наших западных противников», политическая часть которых должна была являться основой для всех стратегических расчетов Генерального штаба [147]. В них прогнозировалась расстановка сил на международной арене в будущей войне между двумя блоками. Насколько эти прог нозы были далеки от действительности будет показано в дальнейшем.

Не плодотворнее был на первых порах и анализ внешнеполитической обст ановки, проводимый Морским генеральным штабом, с участ ием Министерства иностранных дел, особенно после того, как МГ1І1 возглавил Ливсн. Он поддержал мнение начальника 2 оперативной части Немигца о необходимости самим следить за международной обстановкой и решать, «с кем надо быть готовым воевать, когда, какие союзники, какая политическая цель должна быть достигнута» [148]. Причина тому — негативный опыгсотрудничества с МИД. Как отмечалось в одном из докладов,«нам никогда не удалось получить от Министерства иностранных дел ясного ответа на наши вопросы о политической обстановке. Вероятно, по этой причине, главным образом, Генеральный штаб разработал в 1908 г. план войны на Черном море, предполагая такую политическую обстановку, какая в действительности была и остается маловероятной» [149]. Однако Лняен вновь обратился к Сазонову с просьбой обрисовать современное состояние «восточного вопроса» и дать возможность самостоятельно ознакомиться с его историей по документам МИД [150]. С привлечением полученных материалов Немигц составил две записки («Вопрос о политических задачах России при ликвидации славяно-турецкой войны с военно-морской точка зрения» и о недопустимости преобладания турецкого флота в Черном море и задачах в связи с этим русской дипломатии) [151]. На основеэгих записок Лнвен представил морскому министру доклады, копии которых были послаьы Сазонову.

Во второй половине 1913 г. Лнвен обратился к директору Канцелярии М ИД Шиллингу с предложением активизировать обмен мнениями по вопросу о проливах. Шиллинг согласился встретиться с Нсмитцем и ими был подготовлен совместный доклад на имя царя. Этот доклад не состоялся, но на его основе были составлены зри документа: Доклад МГШ морскому министру от 7 ноября 1913 г., Всеподданеншие доклады министров иностранных дел (23 ноября 1913 г.) и морског о (22 декабря 1913 г.) [152]. Доклады были одобрены Николаем II, а окончательное утверждение программы захвата проливов произошло 8 февраля 1914 г. на Особом совещании. Одновременно иностранный отдел МГШ подготовил аналитическую записку, которая, по-видимому, предназначалась дія доклада царю [153]. В этой записке на основе глобального внешнеполитического прогнозирования отношения великих держав к возможной активизации политики России на Балканах были определены основные задачи русского правительства.

В целом, добывание министерством иностранных дел ра зведывательных сведений и мат ериалов в интересах военного ведомст ва носило бессистемный ха]>актер. В центре между двумя ведомствами отсутствовал закрепленный официальными документами обмен добытой разведывательной информации как военного, так и политического характера. На местах ознакомление с полученными разведывательными сведениями происходило не регулярно и зависело от доброй волн и личных отношений глав российских представительств и военных агентов.

В отличие от Министерства иностранных дел в министерствах финансов и внутрешшх дел были разработаны н утверждены специальные нормативные документы, предписывающие o? дельным структурным подразделениям принимать участие в организации и ведении разведки в интересах военного ведомства.

Чины Отдельного корпуса пограничной стражи Министерства финансов не только оказывали содействие разведывательной деятельности штабов военных округов, но и принимали самое активное участие в ее организации. Начальник штаба Кавказского военного округа генерал-майор Берхман докладывал 9 мая 1907 г. генерал- квартнрмейстеру Главного Управления Генералі,його штаба генерал- лейтенанту Дубасову о постановке разведки в округе в части пограничной стражи следующее: “Участиерасположенной на кавказкотурецкой границе пограничной стражи в разведке на турецком театре выражается в настоящее время сбором и доставлением в штаб округа сведений о турецких войсках; расположенных в пограничной полосе, а также статистических и политических сведений о том же районе" [154]. Перечень сведении, которые вменялось в обязанность собира гь чинам отдельного корпуса пограничной стражи, был определен “Инструкцией по разведке в пограничных иностранных государствах” от 23 октября 1908 г. В частности, для сбора разведывательных сведений была определена 21-верстная пограничная полоса территории соседних иностранных государств. Чинам корпуса пограничной стражи надлежало собира ть сведения о путях сообщения, телеграфной н телефонной сети пограничной полосы, удобных пунктах nqrenpae через пограничные реки, об орг анах, осуществляющих контроль за границей со стороны соседних государст в. Необходимо было также собира гь информацию о расположештых в пограшгчной полосе гарнизонах, наблюдать за ггх жизнедеятельностью, — “пробными мобилизациями, полевыми поездками, настроением войск’’ [155]. Под контролем должггы были находиться склады оружия и боеприпасов, тштендантскне склады (“продовольственные, консервные фабрики, казенные мельницы, хлебопекарни, сухарные заводы, сенопрессовальни и пр.”).

Для решения этих задач использовалась закордонная агентура ОКПС и личные разведывательные поездки офицеров-пограничпнков.

В качестве иллюстрации можно привести следующим пример хотя и неудачной, по реальной разведывательной поездки.

Утром 26 июля 1907 і ца германской станции Торн властями был задержан прибывший из Берлина русский офицер — начальник штаба 111 тираничного округа Генерального штаба полковник Александр Григорьевич Г ибер фон Грсзи1>фспфельс. При выходе из вагона жандарм предложил ему проследовать к коменданту и предъявить свои вещи к досмотру по подозрению в шпионаже против Германии. Немцы не только тщательно осмотрели ручной багаж (чемодан и саквояж), по и одежду полковника и отобрали у него фотоаппарат “Кодак” с двумя заснятыми пленками и шесть других пленок, 2/3-всрстную карту русскої о Генерального штаба (местность, на которой был нанесен г.Торп), маршрут его поездки за границу. Прокурор объявил Гибер фон Грсиффсн- фельсу, чго вынужден его задержать потому, чго: 1) было замечено, что он очень часто проезжал по іраницс Пруссии; 2) подозревается в сношении с агентами; 3) у него был фотоаппарат. На следующий день > г- ром Гибер фон Грснффсифсльсбыл отпущен. Министерство иностранных дел направило ноту протеста правительству Германии и 6 октября 1907

г. получило отвез: “Тщательно проведенное расследование установило, что у Гибер фон Грейффенфелъса при обыске были обнаружены документы, которые полковник вначазе отказался отдать, но позднее сам признал секретной инструкцией... " В ответе германского МИДа указывалось также, что упомянутый документ якобы представлял собой инструкцию, изданную для руководства офицерам тираничной стражи, обязывающую их заботиться о военной разведке и разъясняющую им способы производства действешюг о контроля в Г ермании и т.д. Кроме того, позднее на столе, за которым находился полковник во время допроса, были якобы обнаружены обрывки другого документа, написанного буквами. Гибер фон Грейффеифельс, как писали немцы, сознался, что разорвал и бросил указанную бумагу, так как ее содержание было доверительно. Восстановленный и переведенный документ, по словам ответной ноты, содержал предложения уничтожить резервуар на станции Александрово, расположенной в Тончнне. Так неосторожность офицера, слишком явно проявившего свой разведывательный интерес и допустившего наличие при себе компрометирующих материалов, позволила германской стороне развернуть полномасштабную провокацию против России [ 156 ].

“Инструкция по ра зведке в пограничных иностранных і осударствах” 1908

г. предусматрішала оказание штамп пограничной стражи “содействия нпабам военных округов по вербовке тайных агентов”. 1 февраля 1912 г. была введена новая “Инструкция чинам отдельного корпуса пограничной стражи по разведке в пограничных иностранных государствах”, которая дополняла и детализировала предыдущую инструкцию.

“Чины пограничной стражи обязаны, — предписывала Инструкция от 1912 г., — насколько позволяют им прямые служеоные обязанности по специскіьной службе. оказывать содействие чинам военного ведомства по получению негласным путем необходимых сведений, касающихся соседних армий (разведка), а равно по борьбе со шпионством соседних государств (контрразведка) "[157].

Содействие чипов пограничной стражи в деде тайной разведки, согласно Инструкции, могло выразиться:

“а) в немедленном сообщении по команде случайно полученных сведений, касающихся жизни войск иностранных государств в пограничной полосе, а равно признаков усиления деятельности их войск:

б) в доставлении сведений по определенно каждый раз предложенным отдельным задачам;

в) в поверке сведений, имеющихся уже в распоряжении военного ведомства;

г) в подыскании для военного ведомства агентов...".

О всех лицах, предлагающих услуги по тайной разведке или контрразведке, в соответствии с Инструкцией, чипы тираничной стражи обязаны были немедленно сообщать непосредственно разведывательному отделению соответствующего шгаба округ а. Вместе с тем, следующая оговорка, сделанная по тексту Инструкции, — "доставка просимых сведений и выполнение поручений вменяется в служебную обязанность чиновников пограничной стражи, насколько это им позволяют прямые обязанности по их специальности”, — давала возможность отдельным офицерам стражи уклоняться под благовидным предлогом от работы “по разведке”. Тем не мспес в неко торых случаях содействие чипов отдельного корпуса пограничной стражи в деле организации и ведения разведки было достаточно действенным.

Однако Министерство финансов не вссіда с пониманием относилось к стремлению (если таковое появлялось) пограничной стражи соответствующим образом наладить разведывательную деятельность. Так в 1909 г. было отклонено ходатайство шгаба Заамурского округа пограничной стражи о дополнительном отпуске ему “соответствующих его задачам средств па аг ентурную «разведку»». Пргг этом было указано на желательность ограничить разведку окру га “пределами надобности по охране железной дороги от хунхузов” [158].

Кроме министерства финансов, штаб Заамурского округа пограничной стражи получал деньги на ведение агентурной разведки и ог Уп- равлешгя Кигайско-Восточной железной дорог и — ежегодно по 7000 рублей. Из этой суммы большая часть уходила на освещение деятельности хунхузов и на паем переводчиков. В целом разведагвагелыгая деятельность Заамурского округа пограничной стражи была достаточно результативна. К разведке были привлечены офицеры округа, снабженные соответствующими инструкциями и материалами для изучения страны. Кроме того, все начальники разъездов, даже из солдат, непрерывно объезжавшие в целях охраны прилегающую к дороге 25 верстную полосу, обязаны были представить как своему непосредственному начальству, так и в отчетное отделение штаба округа отчеты о виденном и услышанном. В случае необходимости конвоировать кого-либо из сотрудников русского консульства, служащих Китайско-Восточной железной дороги или Русско-китайского банка вглубь страны, во главе конвоя ставился соответствующий офицер, которому придавалось несколько специально подготовленных солдат-разведчиков. В Мукдене и Куанчеицзы, были учреждены небольшие разведывательные бюро, во главе которых были поставлены лица из числа чинов округа, зарекомендовавших себя способными к разведке, любящими это дело и знающими китайский и японский языки. Этим лицам отпускались небольшие денежные суммы на ведение разведки [159].

8 февраля 1908 г. Мшшстсрством внутренних дел (МВД) был принят документ “О содействии жандармских управлешш военным окружным властям в деле разведки”. При этом, содействие выражалось и в привлечении отдельного корпуса жандармов к организации и ведению вербовочной работы с целью получения разведывательной информации. В “Протоколе заседания старших адъютантов разведывательных отде- легшй штабов Петербургского, Виленского, Варшавского, Киевского и Одесского военных округов”, прошедшего с Юпо 14ггюля 1908г.,среди прочего констатггровалось: “При помощи Отдельного корпуса жандармов (охранные отделения и их заграничные агенты и пограничные жандармские пункты) окружные штабы производят вербовку негласных агентов, устанавливают связь с органами разведки и получают непосредственно от членов этого корпуса сведения разведывательного характер а" [\60]. Определенную роль в добывании разведывательной информации военного характера играли офицерьг Отдельног о корпуса жандармов в приграничных районах.

В своих воспоминаниях начальник разведывательног о управлення германского верховного командования (во время Первой мировой войны) полковник Вальтер Николаи писал: “Действительным повелителем в германской пограничной полосе был русский пограничный офицер. Особенно успешно работал начальник пограничной жандармерии в Вержболове полковник Мясоедов. То обстоятельство, что он был ежегодно во время охоты гостем германского императора в Роминтах, мешало ему в его деятельности так же мало, как мало мешало воениым атташе то, что они были специально прикомандированы к особе германского імператора. Наоборот, это даже способствовало их деятельности, так как окружало их в глазах германских властей ореолом, с которым трудно было бороться''[\Ь\]. “...судьба настигла упомянутого выше полковника Мясо- едова,— вспоминает Николаи, — не на германской земле, а лишь позднее в его собственном отечестве. Во время войны он был казнен в Петербурге за государственную измену в пользу Германии”. Приговор этот, как и многие другие подобные, был ошибочным, утверждал Николаи, так как Мясоедов никогда не окатывал услуг Германии.

В деле организации и ведения разведки начальники штабов приграничных военных округов опирались и на крепостные жандармские команды. Так, начальник штаба Варшавского ВО генсрал- лейтенант А.В.Самсонов в своем рапорте на имя начальника генерального штаба от 21 апреля 1906 г. доносил: "...штаб округа предполагает... учредить небольшие тайные агентуры при крепостных жандармских командах под наблюдением начальников штабов крепостей в Варшаве, Новогеоргиевске, Брест-Литовске, Иван-городе, Зегрже и Ломже" [162]. Накануне войны штабы военных округов используют чинов От дельного корпуса жандармов значительно в меньшей степени, чем в 10 годы XX века.

С Департаментом полиции МВД военная разведка имела общие заботы — «борьбу со шпионством». Совместная работа, как известно, сближает людей, и общий язык с Департаментом полиции и Охранными отделениями был найден легко.

В 1913 году сообщения Департамента полиции об активизации деятельности польского националистического движения (в том числе Польской социалистической партии) прнвлеюш внимание Особого де- лопроизводств Огенквара ГУГШ к этому вопросу. Накануне войны Генеральный штаб был озабочен возможным участием польских националистических формировании чипа «Сокол», «Стрелковые дружины» в военных действиях на стороне Австро-Вепгрнн. Разведкой были получены данные о финансировании боевой подготовки этих формирований за счет военного бюджета Австро-Вснгр ни. Согласно отдельным донесениям, планировалось «вооруженное выступление польского населения Юго-Западного края, Австрийской Галиции против России в случае крайнего обострения взаимоотношений между Россией и Австро-Венгрией» [163]. Разведывательное отделение Варшавского округ а сообщало в 1914 г. о концентрации «польских банд» на границе с Россией [164].

МВД легко шло навстречу разведывательному делопроизводству ГУГШ н в более мелких, но важных для последнего вопросах. Так, ГУГШ без малейшей задержки предоставлялись заіраїшчньїс паспорта. Документы оформлялись в трехлневпый срок по первому требованию: заграничные паспорта и іражданские, служебные, дипломатические и купеческие, заполненные и незаполненные. Министерство внут- решшх дел отправило также распоряжение геиерал-губерна горам: обеспечить штабы военных округов «чистыми, но подписанными бланками обычных и купеческих паспортов в надобном количестве» [165]. Елинсгвсн- пая просьба — условие, которое сопровождало эго распоряжение министра, заключалось в том, чтобы военное ведомство не забывало оплачивать полученные паспорта (очевидно, были прецеденты), и чтобы «надобное количество» все же находилось в разумных пределах [166].

В 1906—1908 годах военные агенты в Швейцарии (Г.А.Розен), Бельгии и Нидерландах (А.Н.Кузьмин-Караваев), Дании, Швеции и Норвегии (А.М.Алексеев) участвовали в операции по пресечению контрабандного ввоза оружия в Россию. Военным агентам была поставлена задача через свои связи определить каналы, по которым шла эта когггра- банда. Оружие шло для революционных организаций самого разного толка — от анархистов до социал-демократов. По сути — разведка выполняла полицейские функции. Одновременно такие же задачирешала зарубежная агентура Департамента полиции, а внутри страны — охранные отделения.

С военным ведомством по-прежнему активно продолжало сотрудничать Главное управление почт н телеграфов МВД. Копни со всех шифрованных телеграмм отправлялись для расшифровки в министерство иностранных дел. Так, воеггггое ведомство проявило интерес к получению копий шифрованных телеграмм сотрудников шго- егранггьгх посольств, которые шли через Петербургский почтамт. 8 декабря 1909 г. начальник Главггого управления Генерального штаба Гсргг-Грос в письме гга имя директора Главггого управления почт и телеграфов обратился со следующей просьбой: “Дляустановления более полного наблюдения за иностранными военными атташе в С.Петербурге и для выяснения того, какие военные вопросы в данное время наиболъше интересуют соседние государства, Главному управлению Генерального штаба крайне необходимо иметь копии всех шифрованных телеграмм, получаемых и отправляемых иностранными военными атташе”[\Ы]. Копии эти необходггмьг также для того, разъяснял Гергг-Грос, чтобы иметь достаточный материал для раскрытия военных шифров иностранных г осударств.

Разведывательные сведения и материалы политического и экономического характера продолжали добываться в большей или меньшей степени, кроме вышеперечисленных ведомств (военггое министерство, МИД, МВД, Министерство финансов), Священным синодом, Митптстср- ством торговлгг и промышленности.

С учреждением ГУГШ вгговь были предприняты шаги по реализации положений Протокола 1892 г., хотя бы в части создаштя “крыше- вых должностей” за границей. В докладе по Главггому управлению Генерального шт аба, представленному гга имя военного министра в январе 1906 года, отмечалось: “Помимо военных агентов на территории вероятных противников и, в частности, в пограничных с нами районах должны в мирное время находиться правительственные агенты, обладающие специальной подготовкой, т е офицеры [168]. Разведывательная деятельность офицеров под видом частных лиц на заграничной территории, как показал опыт, — констатировалось в докладе, — встречает непреодолимые препятствия в виде тех мер, кои принимаются иностранными правительствами для предупреждения и пресечения разведывательной деятельности. Остается одно лишь средство скрыть военное звание офицеров—разведчиков под личиной официальных правительственных агентов других ведомств, в частности, чинов консульского корпуса . В интересах военной разведки.. Эти офицеры в пунктах с преобладающим для нас стратегическим и военно-политическим значением должны находиться во главе имеющихся консульских учреждений названных пунктов".

В 1907 году Военному министерству были выделены консульские должности в Китае и Корее, а также в целом ряде стран Ближнего и Среднего Востока с непосредственным подчинением негласных военных агентов в этих регионах штабам Кавказского и Туркестанского военных округов.

Некомпетентность негласных военных агентов на консульских должностях использовалась Министерством иностранных дел в качестве основания для требоваїшя о возвращении ему этих должностей, с таким трудом полученных военным ведомством. При этом иногда высказывалась даже готовность взять на себя далеко идущие обязательства, вплоть до организации сбора разведывательной информации военного характера.

В 1908 году в связи с оставлением должности вице-консула в Хаме (Турция) негласным военным агентом Шелковниковым консул в Дамаске князь Шаховской обратился в МИД с предложением не замета гь впредь негласным военным агентом освобождающуюся должность с “возложением военной агентуры на консу льство в Дамаске" [169]. В качестве аргументации было приведено следующее: —

вице-консул “не занимается делами своего района, всегда пребывает вне его", чго “вызывает расспросы турками консула, на что последний не может дать правдоподобного ответа на эту кажущуюся аномалию —

"вице-консул получает сведения военного характера исключительно от консульства... Без консула вице-консул не может получить ни одного серьезного и главное документально обоснованного сведения: вице- консул только обрабатывает даваемые ему консульством сведения".

“Крышевые” должности в Западной Европе так и не были открыты, как из-за отсутствия должной настойчивости ГУГШ, так и нежелания или неспособности Министерства иностранных дел понять важность проведения мероприятий в этой области.

Необходимость привлечения российских консулов к военной разведке и назначения на должности в консульствах негласных военных агентов в свеге Протокола 1892 г., остро воспринималась па местах — в штабах западных пршрашгшых военных округов. Как следует из архивных документов, 31 января 1906 года, начальник штаба Варшавского военного округа в рапорте на имя начальника Генерального шгаба настоятельно рекомендовал “к ведению тайной разведки по примеру наших соседей привлечь наших консулов в приграничных с округом городах: Львове, Бреславле, Торне и Данциге", а может быть даже будет признано возможным назначить на эти должности офицеров запаса"[\1б].

Начальнику штаба Варшавского военного округа вторил геиерал- квартнрмсйстср Киевского военного окруї а. В своем рапорте от 9 ноября 1908 года в Главное управление Генерального штаба об организации разведки в округе он доносил:

“Вопрос о привлечении этих чипов (представителей Министерства иностранных дел за рубежом — примеч. авт.) к помощи военному ведомству...— государственной важности, и решение его в положительном смысле необходимо, если желательно поставить себя в столь же благоприятные условия, как и иностранные государства, широко пользу- юг хся для военной разведки своими представительствами в России” [171].

Подобные обращения пс могли оставить безучастными Генеральный шгаб. 18 сентября 1908 года исполняющий обязанности начальника Генерального штаба генсрал-лентснанг Дубасов обратился к управляющему Министерством иностранных дел с просьбой об оказании содействия военному ведомству в разведывательной и контрразведывательной деятельности. Правда, речь шла не о том содействии, которого добивались штабы военных округов. “Общегосударственная важность разведки об иностранных государствах, а также и борьбы с разведкой этих государств в России,— писал Дубасов,— заставляет меня просить Ваше превосходительство не отказать в распоряжении, чтобы чины вверенпго Вам министерства за границей оказывали возможное содействие и поддержку в деле разведки и контрразведки, как Главному управлению Генерального штаба и штабам военных округов, так и командируемым этими учреждениями за границу офицерам’’[П2]. В чем же заключалось это содействие? “При получении чипами Министерства иностранных дел каких-либо предложений по негласной агентуре,— указывал Дубасов, — крайне желательно, чтобы предложения эти направлялись с курьерской почтой, а при невозможности и срочности, с особыми нарочными к ближайшему военному агенту ".

Дубасов отмечал, что совершенно недопустимо пересылать такие предложения по иностранной почте, как это недавно было сделано императорским российским вице-консулом в Торне г.Фитипповым, отправившим агентурное предложение по германской почте в императорское российское посольство в Берлине. «Предлоэ/сение в высшей степени серьезное и важное,— подчеркивал Дубасов,— при весьма возможном вскрытии конверта могло бы лишить нас. как это выяснилось, крайне интересных сведений». Видимо, подобное обращение оказало определенное воздействие. По-крайнсй мере была декларирована готовность в оказании содействия (в более широком смысле слова, чем в вышеприведенном случае) со стороны Министерст ва иностранных дел военному ведомству. О взаимодействии двух ведомств идет речь и в рапорте начальника штаба Варшавского военного округа генерал-лейтенанта Клюева от 4 мая 1909 года:

“Хотя в настоящее время и предписано нашим консулам (в Данциге, Торне, Бреславле и Львове — примеч. авт.) оказывать окружным штабам полное содействие в деле тайной разведки, тем не менее, желательно было бы возможно скорее выработать для них общую программу по тайной разведке с тем. чтобы сведения подобного рода они периодически представляли непосредственно в окружной штаб" [173].

В этой связи Клюев в очередной раз предложил на должности приграничных консулов назначать офицчюв запаса, как уже знакомых с главными основами военного дела. Одноврсмсіпю он ходатайствовал о снабжении штаба округа консульским шифром. “Казалось бы,— вопрошал Клюев,— снабжение окружного штаба эти,м шифром должно естественно вытекать из факта привлечения консулов к делу разведки по поручениям окружного штаба ”. Но подобные пожелания, реализация которых была бы и выполнением решений совещания 1892 года, так и остались на бумаге и не были претворены в жизнь до начала Первой мировой войны. К сожалеіппо, как э го следует из анализа архивных документов, простым пожеланием оказалась и та часть “Основных положений для организации и ведения военной разведки штабами поіраничиьіх округов” 1912 года, где было указано, что к числу органов, которые должны служить окружным штабам для сбора необходимых сведсшиі относятся “находящиеся за границей официальные правительственные агенты и личный состав разного рода учреждений других ведомств" [174]

По-прежнему, в своих интересах организовывает разведку Морской генеральный штаб (МГШ). Поражение России в русско-японской войне дало толчок к реформам высшего управления военно-морского флота. 5 июня 1906 г. Именным Высочайшим указом Правительствующему Сенату из состава Главного морского штаба была “выделена стратегическая часть в отдельное в составе морского Министерства учреждение” — Морской генеральный штаб (Приложите 5) [175]. Согласно “Статей к книге 1 Свода морских постановлений”, по штатной организации 1906 г. МГШ состоял из оперативной част и, грех отделении (русской статистики, иностранной статистики и военно-исторического) и делопроизводства по мобилизации, общей численностью 15 офицеров. К ведению Морского генерального штаба было о шесспо наряду с прочим “1) Сношение с Министерством иностранных дел. с Советом 1 'осу- дарственной обороны и с Главным управлением Генерального штаба по политическим и военным вопросам; 2) Изучение морских сил иностранных государств" [17 Ь].

Разведывательные функции в МГШ возлагались на Отделение иностранном статистики, заведующим которого с 1906 по 1908 гг. становится капитан 2 ранга Л.Б.Ксрбср Началі,нику Морского генерального штаба были подчинены военно-морские агенты и оперативные отделения в портах. Оперативные отделения в портах являются местными органами МГШ для сбора разведывательной информации.

Согласно Временного положения от 18 июня 1908 г., МГШ получил новую организационную структуру и включил в себя организационно- мобилизационную, оперативную, иностранную, военно-историческую части и канцелярию (Приложение 6). Иностранная часть выступила преемницей Отделения иностранной статистики в вопросах организации и ведения разведывательной деятельности. С 1908 по 1909 гг. начальником иностранной части являлся капитан 2 ранга Б.И.Доливо- Добровольсюш, которого замещает на этом посту старший лейтенант М.И.Дуиин-Борковскнй. Положением от 18 нюня 1908 г. были образованы оперативные отделения штабов командующих морскими силами (флотов). Оперативные отделения штабов командующих морских енл пришли на смену оперативных отделений в портах. В этих отделениях сосредоточивалось все делопроизводство штабов по вопросам оперативным, организационным, мобилизационным, учебным, а также стати стическим-разведывательным.

В соответствии с “Временным положением об управлении Морским ведомством" от 11 октября 1911 г., МГШ делился на семь частей — I оперативная (Балтийское море), 2 оперативная (Черное море), 3 оперативная (Тихий океан), организационная, статистическая (в составе двух отделении), военно-морская историческая — и канцелярию (Приложение 7). На иностранное отделение статистической части МГШ возлагалось “собирание и обработка сведений об общелс политическом положении и о силах и средствах иностранных государств к войне" [177].

К силам центрального разведывательного органа МГШ относились: военно-морские агенты и офицеры морского ведомства, командируемые за границу. Согласно “Инструкции военно-морским агентам” от 27 сентября (10 октября) 1908 г., военно-морские агенты, подчиненные непосредственно начальнику МГШ, назначались “для поставлення Морскому генеральному штабу возможно полных и точных сведений о вооруженных морских силах и средствах иностранных государств" [178].

Вышеперечисленная информация по своему характеру подразделялась на две категории:

— сведения, необходимые Морскому генеральному штабу для составления планов войны;

— сведения о прогрессе морской техники за границей. Разработка планов войны, в свою очередь, требовала добывания следующих данных.

"1. О направлении внешней и внутренней политики государства и о характере народа; 2.

О финансовом и экономическом положении страны в смысле финансовой способности государства к ведению войны; 3.

О состоянии вооруженных сил и средств данного государства ".

Инструкция подробно останавливалась на пут ях получения требуемых сведений, используя легальные возможности. При этом обращалось внимаїшена то, чго “многие важные и обстоятельные сведения скорее всего агенты могут получить при помощи собственных наблюдений, пользуясь благоприятными обстоятельствами и очень редко можно достигнуть тех же результатов официальными сношениями”. О привлечении иностранцев к тайному сотрудничеству с разведкой Инструкция умалчивала. В ней со;^іжалось лишь предостережение военно-морским агентам: “При собирании всех секретных сведений агент должен поступать с крайней осторожностью, избегая всего того, что могло бы возбудить подозрение местного правительства”. В довершение к этому Инструкция констатировала следующее:

“Опыт убеждает, что во многих случаях собирание секретных и важных сведений легче достигается вдали от того государства, до которого они относятся и через агентов других держав”. Подобные признания в официальном документе без четких указаний военно-морским агентам вести разведку военно-морских сил третьих государст в фактически о гме- тали какое-либо использование негласной агентуры для получения разведывательной информации. Вместе с тем, Инструкцией отмечалась необходимость самой тесной связи военно-морского агента с военным, что объяснялось “общностью целей их работы". По состоянию на 1910 г. военно-морские агенты имелись при посольствах и миссиях России в “Великобритании, Германии (on же для Голландии), Италии (он же для Австро-Венгрии, Румынии и Болгарии), Соединенных Штатов Северной Америки, Турции, Франции /он же для Испании, Португалии и Бельгии), Швеции /он же дтя Норвегии и Дании и Японии он же для Китая) [179].

В морском ведомстве при замещении должностей в центральном и периферийных разведывательных органах, а также при подборе кандидатов для направления на зарубежную разведывательную работу предпочтение отдавалось офицерам, окончившим Николаевскую Морскую академию (курс военно-морских паук, в дальнейшем дополнительный курс военно-морского отдела) и “переведенным" в Морской генеральный штаб.

Созданная на базе Академического курса морских наук в 1877 г., Николаевская Морская Академия первоначально имела гидрографический , кораблестроительный и механический отделы.

В 1896 году при Морской академии был учрежден так называемый “Курс военно-морских наук”, дававший высшее военно-морское образование и готовивший командный состав оперативного звена. Срок обучения на курсе составлял 6 месяцев (с 1906 г. — один год).

Опыт русско-японской войны потребовал проведения реформ военно-морского образования. 25 июня 1910 г. было Высочайше утверждено новое Положение об Академии. Согласно этому Положению вместо Курса военно-морских наук был образован военно-морской отдел с двухлетним сроком обучения и ежегодным приемом 20 офицеров.

В военно-морской отдел принимались по конкурсу штаб-офицеры и лейтенанты с выслугой не менее 6 лет и закончившие специальные классы. Лучшие выпу скники военно-морского отдела продолжали обучение на дополнительном курсе, дававшем право к службе в Морском генеральном штабе. Первый выпуск военно-морского отдела состоялся в 1911г.

На курсе военно-морских наук (в сегодняшнем пошшашш — на командном факультете Академии) преподавались такие предметы как военно-морская история н тактика, общий курс стратегии, фортификация и приморские крепости, основные сведения по теорші корабля и проектированию судов и др.

Важным элементом подготовки командного состава флота являлись проводимые под руководством Великого князя Алексея Михайловича морские стратегические игры с указанием конкретной актуальной темы, конкретного противника и соответствующего театра, а также целей военных действий. Известны разработанные и проведенные в Академии морские стратегические игры “Воина России с Японией”, “Война России с Германией”, “Война на Балтийском море”, “Война на Черном море”, “Война между Тройственным союзом и Тройственным согласием” и т.д. С 1909 г. в ходе морских игр рассматривались вопросы использования авиации в войне на море. Большое внимание уделялось вопросам взаимодействия с армией, проводились совместные военные игры с Николаевской академией Генерального шгаба, штабами окр)Тов и флотов.

Специальный курс по разведке в Николаевской Морской академіш не преподавался, сведения по этой проблеме слушатели получали так же, как них коллеги в Николаевской академіш Генерального штаба, в курсе общей стратегии.

Языковая подготовка морских офицеров-разведчиков была организована на той же базе, что и для офицеров Генерального штаба.

Каждое министерство, имевшее свои источники информации, выступало как ее монопольный обладатель и, следовательно, нужно было организовать обмен сведениями между ведомствами. С 1906 г. все важнейшие донесения, письма и телеграммы, поступавшие в МИД, стали литографировать и по распоряжению А П. Извольского рассылать в другие министерства (военное, морское и финансов), председателям Совета министров и Совета государственной обороны [180]. Вся дипломатическая корреспонденция ежедневно предоставлялась царю (еженедельно в случае его отъезда) в машинописных копиях для удобства прочтения. Позднее для председателя Совета министров стали составлять периодические обзоры дипломатической переписки под названием «Международное политическое положение» [181]. В свою очередь военное, морское и финансовое ведомства стали препровождать в МИД отдельные секретные сведения и донесения своих агентов.

Однако одного обмена информацией было недостаточно. От чиновников, подготавливавших то или другое решение, требовалось ш бо льшого количества противоречивых данных выявить достоверные, которые можно было бы положить в основу их рекомендации, т. е. создать информационную базурешеиия. В МИД было принято подверт ать любые сведения скептической оценке, сопостапля гь их с другими материалами — дипломатическим нотами, донесениями заграничных представителей, личными nqjeroBopaMH в Петербурге с иностранными дипломатами. Так, в июле 1909 г. Сазонов докладывал царю: «сипоставпяя секретное письмо Российского Поверенного в делах в Софии и сербское сообщение, нельзя не обратить внимание на некоторое тождество содержащихся в них данных... Весьма интересным представляется упоминание, подтвержденное из других источников» об австро-болгарских переговорах. «Встречающееся в переписке указание на возможность раздела Сербии представляется мне маловероятным. В этом предположении меня более укрепляет недавняя беседа моя с болгарским посланником» [181]. Такая организация обработки информации приводила к тому, что в МИД с недоверием относились к фактическим сведениям, имевшимся в распоряжении ГУГШ и МГШ, ибо их не с чем было сопоставлять. Когда в начале 1913 г. председатель Совета министров В. Н. Коковцев обратился с просьбой дать оценку характера военных приготовленій і Австро-Венгрии и сообщил информацию по этому поводу, полученную отвоенного ведомства, Сазонов ответил: «Вверенное мне министерство не располагает возможностью при помощи своих агентов проверить точность данных, которые поступают из различных источников в наш Генеральный штаб. С другой стороны, запрошенный мною по сему предмету Императорский Посол в Вене не располагает иным путем осведомления о военных мероприятиях Австрии, кроме обращения к пребывающему в этом городе нашему военному агенту. Последний, разумеется, мог лишь подтвердить сведения нашего Генерсыышго штаба, которые в значительной части им же были доставлены последнему» [183].

Ситуация складывалась еще более драматично, когда информация военных агентов противоречила данным посольств н миссий. Обычно такие расхождения возникали в условиях обострения международной обстановки, когда руководители внешпепо;ипического аппарата не имели досгагочно времени для проверки или уточнения разноречивых сведении, когда требовалось оперативно принять решеїше. Руководство военных ведомств, в случае предостережений военных и военно-морских агентов о военных приготовлениях противников России, тотчас же обращалось с запросами в МИД. Между тем в Министерстве иностранных дел относились к этим сведениям с недоверием. Извольский на одном из Особых совещании заявил: «Надо заметить, что военные агенты всегда склонны преувеличивать воинственность той страны, в которой они находятся. Это — черта психологическая» [184]. Точно так же дипломаты смотрели иа алармистские призывы генерал-губернаторов приграничных областей.

В ряде слу чаев эга пег атпвпая позиция внешнеполитического ведомства была оправдана, особенно учитывая стремление некоторых генералов принимать такие ответные меры, которые еще более усиливали напряженность. В конце 1907 г. приамурский генерал-губернатор Ун- тербергер буквально бомбардиропал Николая II и П. А. Столыпина телеіраммамн, доказывая, что Япония готовится к новой войне с Россией. Товарищ министра иностранных дел К. А. Губаетов отвечал: сообщение Унтербсргера «несколько расходится с полученными от российского посланника в Токио сведениями. По наблюдениям действительного статского советника Бахметьева,., не имеется никаких данных, свидетельствующих о близком намерении Японии начать новую войну. Eaiu даже допустить, что наш представитель в Токио грешит излишним оптимизмом в оценке действительных намерений Японии, то едва ли, однако, можно утверждать, что нынешний образ действий последней подает уже повод к тем опасениям, кои высказывает приамурский генерал- губернатор» [184]. Аналогичный отвег пришлось давать Извольскому через два года, когда Сухомлинов, исходя из сведений военных агентов, высказал опасение чго Россия является объектом восіпіьіх приготовлении Японии. В конце 1911г. товарищ министра иностранных дел А. А. Нсра гов был вынужден опровергнуть сведения военных агентов в Вене и Цстинье о подготовке Авсгро-Венгрин к выступлению против Сербии и Черногории, указав, что щшток новых частей в приграничные округа связан с увольиеішем старослужащих [186].

Наиболее яркіш инцидент, свидетельствовавший о том, насколько недостоверная информация и се чересчур субъективное истолкование могли повлиять па решения правительства, связан с русско-турецкой восшюй тревогой в начале 1908 г. В конце 1907 г. в Петербург стали поступать сведения о призыве некоторых частей турецкой регулярной армии, о пополнении снаряжения и боеприпасов и т. п. Начальник Генерального штаба Ф. Ф. Палицыи счел эти меры подготовкой к нападе- шпо на Россию и 3 января 1908 г. потребовал от военного министра готовиться к войне, считая необходимым «поднять военный престиж» страны. А. Ф. Редтп ер, не имея возможности проверить сообщение Па- лицына (военные агенты вели переписку с ГУГШ, а Генеральный штаб до ноября 1908 г. не был подчинен военному министру), обратился за разъяснениями к министру иностранных дел. Извольский, по-видимому, не мог составить окончательное мнение о серьезности угрозы: с одной стороны, данные ГУГШ подтверждали консулы, а с другой, он не верил в воинственность Турции. Поэтому ои настоял на обсуждении этого вопроса правительством, которое категорически отказалось поддержать планы Палицына [187]. Было решено запросить Зиновьева и военного агента в Константинополе полковника Генерального штаба И. В. Хольмсена, которые ответили, что пополнение войск и военных запасов вызвано угрозой беспорядков в отдельных вилайетах (Административно-территориальная единица в Османской империи — примеч. авт.) и обострением персидско-турецкого пограничного конфликта, и что слухи о грядущей войне ложны [188]. Когда Редигср обратил на это внимание Палицт,та, ТОТ спокойно ответил: «Этого следовало ожидать»; я «добивался того, чтобы мы хоть на одном театре войны были готовы к войне1.» [189].

Необходимо отметить, чго Извольский еще до получения отзывов от русских представителей в Константинополе отрицал возможность вооруженного конфликта с Турцией по вине последней. Выступая па заседании Совега Государственной обороны 25 февраля 1908 г., он заявил: «До настоящего времени я не могу себе определенно выяснить, чем именно вызвана та охватившая многи х тревога и уверенность в неизбежности неприязненного столкновения с Турцией на кавказской границе. Со своей стороны, будучи осведомлен с постановкой международных отношений в данную минуту, отказываюсь верить, чтобы Турция аиела намерение напасть на нас» [190]. Здесь мы вищім еще один способ оценки информации руководителями виешнеполи пічсского аппарата: они предпочитали доверять не противоречивым данным, а своему опыту н интуиции, своему пониманию реальностей международной жизни, наглядно демонстрируя правильность определения политики как искусства. Именно такой блестящий анализ продемонстрировал Извольский в конце 1909 г. Высту пая на Особом совещании, которое должно было определить направление внешнеполитического ку рса на Дальнем Востоке, он сказал: «Когда я слышу тревожные заявление ген 3 нтербергера и других, что Япония возьмет северный Сахалин, Приамурскую область и т.

д., то я спрашиваю, как это может начаться Всяким неприязненным действиям всегда предшествует длительный период дипломатической подготовки, которого в настоящее время нет». При существующей ком- бішацші держав Япония боится войны с Россией И японский посол неоднократно заявлял, «не Гостя наш объект, а Китай» [191]. Позиция министра оказалась абсолютно точной.

В то же время такой подход не застраховывал от ошибок, от того, что достоверные сведения нс будут приняты во внимание или, наоборот, неверные данные будут положены в основу какого-либо внешнеполитического решения. Так, в августе 1908 г. Н. В. Чарыков объявил маловероятным донесение военного агента в Вене Генерального штаба полковника М.К. Марченко о том, чго Австро-Венгрия собирается аннексировать Боснию и Герцеговину, а когда эта информация подтвердилась, то руководство МИД оказалось застигнутым врасплох [192]. С другой стороны, Хольмсен, которому Сазонов очень доверял, столь односторонне осведомлял Петербург о боевой готовности турецкой армии, чго русское правительство в начале 1 Балканской войны считало разгром славян почти ней тбежным и прикидывало, какие же меры нужно предпринять, чтобы их союзники не потерпели значительного урона. Но самый показательный случай, свидетельствующий о неспособности главы днпо.машческого представительства России адекватно оценить ситуацию, произошел в начале июля 1914г., когда посол в Вене Шебеко фактически дезинформировал Сазонова, убедив его, что австрийский ультиматум Сербии по поводу Сараевского покушения будет дан скорее «для достоинства», и что в Вене восторжествует благоразумие (Сазонов был настолько в этом уверен, что уехал из Петербурга на две недели в деревню).

Таким образом, в начале XX века помимо Военного министерства разведка, в том числе и агентурная, велась целым рядом министерств и ведомств, однако какого-либо органа, координирующего эту деятельность, создано не было. Основная тяжесть в сборе военной и военнополитической информации лежала па военном ведомстве. В этом деле определенную помощь ему оказывали Министерство внутрешшх дел (в первую очередь, чины Отдельного корпуса жандармов), а также Министерство финансов (преимущественно офицеры Отдельного корпуса пограничной стражи). Существующие предписание “О содействии жандармских управлений военным окружным властям в деле разведки” и “Инструкция чинам отдельного корпуса пограничной стражи по разведке в пограничных иностранных государствах” регламентировали деятельность последних в тпгтересах обеспечения добывания разведывательных сведений. Через Министерство иностранных дел поступала разведывательная информация военного и военно-политического характера. Однако эта информация носила слу чанный и фрагментарный характер п зависела от частной инициативы официальных дипломатических представителей России за рубежом.