2. ВОЕННОЕ ПОЛОЖЕНИЕ В КРАЕ

Период подготовки у них закончился благополучно. Внезапный налет кресногвардейских банд на удаленный от центра войска пункт (г.

Важно здесь отметить, что за этот период Правительству Уральского войска, наконец, удалось преодолеть упорное нежелание казаков переходить грань войсковых земель: Уральцы впервые с оружием переступили грань, найдя полное сочувствие в крестьянских массах соседних уездов.

Если не удалось в этот период провести в жизнь широкое развертывание боевых сил из крестьян, то только из за недостатка вооружения.

Этот недостаток так остро чувствовался, что Войсковое Правительство рискнуло даже на отдельную операцию в направлении на Самару и Иващенково, где на заводе, по слухам, были склады боевых припасов и оружия. Эта 'цдерация по времени совпала с выступленвм чехов и увенчалась полным успехом.

Вот, в сущности говоря, все, что было в распоряжении имеющей возникнуть новой власти. На остальном широком заволжском пространстве бродили, волновались, потухали и опять вспыхивали местные очаги борьбы, но в них не было надлежащей организации, и они испытывали нужду в вооружении.

У социалистов-революционеров своих, партийных, вооруженных сил, готовых к борьбе, не было, — всюду были ячейки, ядра организаций, но они были малочислены.

Дутов был загнан в степи, а его столица — Оренбург — прочно удерживалась красными.

Заводские рабочие Ижевска и Воткинска — слишком удалены.

Остальная масса населения ждала сигнала к восстанию из центра с.-р.

Но для ее захвата нужны штыки... И они явились в лице чехословацких полков.

Чехословацкие войска в России ведут происхождение от Чехословацкой Дружины, сформированной в Киеве. Дата ее рождения 30 июля 1914 года, а дата боевого крещения 6 сентября того же года, когда Дружина, входя в состав 3-ей русской армии генерала Радко-Димитриева, впервые столкнулась с противником у Недзелиски — Борже- чин (на с.-з. от г. Тарново, в Западной Галиции).

В дальнейшем Дружина пополняется военнопленными славянской национальности, переходившими на русскую сторону целыми войсковыми частями. Первым перешел 28-ой Пражский полк, позже 36-ой Младоболеславский, 21-ый Чаславский, 13-й Оломоуцкий полки.

Только с 15-го октября 1915-го года русское командование разрешило вливать в Дружину солдат чешскаго происхождения из других русских частей, что дало возможность к концу 1915-го года развернуть Дружину в полк, а в марте 1916-го года сформировать второй полк, сведя оба полка в бригаду, всего около трех с половиной тысяч штыков.

К концу 1916-го года, когда усилился приток добровольцев, полки бригады были усилены и состав ее возрос до 6 тысяч штыков.

Высший командный состав бригада получила из русских боевых офицеров, прочие командные должности, а также командный язык были чешские.

2-го июля 1917-го года бригада покрыла свои знамена неувядаемой славой в бою у Зборова, показав, что ее совершенно не коснулось общее разложение русской армии.

После Зборова, когда будущее русского фронта не стало внушать особой надежды, а жизнь в тылу была неспокойна, приток добровольцев в бригаду чрезвычайно усилился, и численный ее состав увеличился до 30 тысяч штыков, в результате чего сформирована была 1-ая Гуситская дивизия.

Безусловно, быстрый численный рост чехословацких формирований не мог не отозваться на ценности их, как боевой единицы: вливался, путем добровольчества, самый разнообразный элемент, зачастую к боевой службе без особой подготовки, мало пригодный.

С приходом к власти большевиков и подписанием Брест-Литовского мира положение не только чехословацких формирований, но и всех чехов, проживавших тогда в России, стало чрезвычайно трудным. Каждый день надо было ожидать появления победителей-немцев, от которых не только военнопленным чехам, но и мирным гражданам чешского происхождения особой ласки ожидать было нельзя. Чешские части были к этому времени признаны независимыми от русского командования и включены в состав французской армии. Политические, руководители чехов хлопотали о переброске чехословацких частей на французский фронт.

Проф. Масарик, отъезжая из России во Францию, объявил, что ой будет квартирьером легионов. При этом он высказал надежду, что в рядах чехословацких полков он встретит всех чехов, бывших военнопленных, но еще- не вступивших в состав легий, так как там, во Франции, чехи будут продолжать воевать за Россию. Призыв Масарика имел огромный успех: приток в легии усилился и общее количество добровольцев достигло внушительной цифры в 60 тысяч человек.

Был сформирован двухдивизионный чехословацкий корпус с русским генералом Шокоровым во главе. Казалось бы естественным для переброски чехословацкого корпуса во Францию повернуть его на юг, к портам Черного моря. Однако, выполнению столь простой операции помешали два обстоятельства: быстрое продвижение австро-немецких войск для занятия Украины отрезало все кратчайшие пути к Черноморскому побережью — это с одной стороны; с другой — у союзного командования возникла мысль об образовании Восточного фронта где- то в районе Волги, дабы приковать сюда возможно больше сил противника.

В результате чехословацкие полки, еще не имевшие категорического приказа образовать фронт и не имея возможности двигаться на юг, хлынули по линии наименьшего сопротивления: по дороге от Киева через Самару, Челябинск и далее, по всему Великому Сибирскому пути тонкой лентой растянулись чешские эшелоны.

В отношении к чехословакам советская власть сразу стала в обостренные отношения: чехословакам было предложено разоружиться и для быстроты перевозки разделиться на две группы, направляясь одной дивизией на Архангельск, а другой на Владивосток.

Разоружение — это передача в руки тех же немцев.

Разделение — в результате то же разоружение по частям и передача.

Поэтому это большевицкое предложение было категорически отвергнуто чехами.

Тяжелое положение чехословацких войск с каждым днем становилось все серьезнее и серьезнее. Дальновидное чешское командование, использовав военные запасы по пути следования (главным образом, в Киеве), сумело не только вооружить, но и одеть всех легионеров; одновре- мено добыли себе и артиллерию. Однако, длительное пребывание среди бушующей стихии не проходило безнаказанно: в чехословацких частях образовались комитеты, каждое распоряжение с большим трудом удавалось приводить в исполнение. Сырой материал последних пополнений сильно понизил боеспособность и дух войск, — агитация безпрепятственно велась по всем эшелонам, и многие слабые духом заколебались.

Все это вместе взятое не позволяло перегибать палку и вынуждало как - то лавировать. Пришлось поступиться самым существенным: сдать часть оружия, оставив по 10 винтовок для внутренней охраны на вагон. Но всем было очевидно, что дальше тянуть было невозможно: в Москве, под давлением гр. Мирбаха, решено было покончить с чешским вопросом, и 27-го мая Троцкий дал категорический приказ остановить чехов, разоружить и заключить в концентрационные лагеря.

Этот день — 27-ое мая — можно считать за начало вооруженного выступления чехословаков, так как чехи приказа не выполнили и были объявлены вне закона.

Где силой (Пенза), где путем переговоров (Сызрань) аръергардным частям чехословаков, очутившимся в наиболее тяжком, можно даже сказать, критическом положении, все же удалось достигнуть Самары. Волга была перейдена, Александровский мост в руках чехов.

Единственное серьезное препятствие — Самара с ее значительным по численности и хорошо вооруженным гарнизоном. Очутившись между Волгой и гарнизоном Самары в мешке, начальник аръергардных частей полковник Че- чек решил оружием пробить себе путь дальше.

Задержкой чехов перед Самарой решили воспользоваться руководители эсэровской партии на Волге. Находясь в центре организации в Самаре, руководители эсэров имели полную возможность следить детально за продвижением чешских эшелонов к Самаре, выбрать момент, когда интересы чешского командования и интересы группы, подготовлявшей восстание, сольются.

Этот момент настал, когда около пяти тысяч винтовок полковника Чечека с артиллерией подошли к Самаре и столкновение с большевиками стало неизбежным.

Большевицкие фронтовые части были готовы к бою, обучены. Части, формируемые из партийных работников, были дисциплинироны, но обучение их оставляло желать лучшего. Указать численность таких частей невозможно, — все зависело от энергии лиц, формировавших эти части, а также от боевых успехов: эти части так же быстро наростали, как и таяли. Опираться на них при столкновении с регулярными войсками, конечно, было невозможно.

• Будучи формированиями территориальными, красноармейские части, в противоположность белым добровольческим частям, сносно дрались лишь на чужой земле; насколько трудно было продвинуть белые части, защищавшие свои очаги, за грань своих владений, настолько невозможно было задерживаться с красноармейскими частями в сфере их родных сел и деревень: такие части немедленно таяли и отказывались драться среди своих односельчан.

Московская власть отлично понимала обстановку, учитывала ближайшие возможности, и со свойственной ей энергией и властностью принимала ряд мер для своей защиты.

Серия декретов предусматривала коренную реорганизацию красной армии, или скорее, ликвидирование тако- БОЙ и формирование новой, на узко-партийных, классовых началах.

Армия должна быть не национальная, не демократическая, а классовая — армия трудящихся классов.

Создав при содействии дисциплинированных партийцев основу, ядро воинских самых мелких подразделений, вручив полноту власти комиссарам, коммунистам первого сорта, и удерживая в рамках лойяльности под неустанным бдительным надзором старое кадровое офицерство, большевики спокойно могли на этой прочной основе строить армию.

Однако, на создание столь сложного организма нужно время и время: хотя в,ся подготовительная по переустройству красногвардейских частей работа в апреле месяце была закончена, но результаты еще не могли дать себя почувствовать в полной степени, особенно в столь удаленном и уже горевшем в огне гражданской войны районе, как Поволжье.

Из элементов, втянутых с обеих сторон в гражданскую войну, необходимо отметить значение старого офицерства и военнопленных.

Трагедия русского офицерства с первых дней революции общеизвестна.

Противопоставленные солдатской массе офицеры частично гибли, в массе своей терпели невыносимые унижения и постепенно скрылись в подполье.

Все, что было на виду, преимущественно чины штабов, не признавая власти большевиков, все-же оставались на местах, веря в близкое падение новой власти; кроме того, присутствие врага на фронте, необходимость планомерно провести демобилизацию и спасти огромные запасы оружия и боевых припасов — все это удерживало наиболее сознательное офицерство на местах. Это был наиболее ценный материал — спецы, офицеры генерального штаба по преимуществу.

Когда первая волна большевизма благополучно пролетела через их головы и головы остались целы, то, психологически естественно, они частично пошли на предложение большевиков работать с ними. Кто сказал «раз», — должен сказать «два». Шаг за шагом спецы засасываются большевиками и становятся «попутчиками» по работе воссоздания армии.

В результате около 35 процентов офицеров генштаба у большевиков служило не за страх, а за совесть ?— по долгу защиты родины и создания для родины армии; это, пока что, идейные противники большевизма, с нетерпением ожидавшие их падения.

Значительная часть рядового офицерства скрылась в подпольи, выжидая.

В Заволжьи укрывалось сравнительно незначительная часть офицерства, частично объединившаяся в организации. Единицы из этих организаций добровольно стали в ряды белых, но масса предпочла выжидать и досиделась до насильственной мобилизации большевиками. Большевики, имея испытанный аппарат, не боялись брать спецов, соблазняя их житейскими благами и окружая соответствующей обстановкой. Противная сторона — эсэры — доверяли лишь идейным спецам, приемлющим их политическую программу, остальных терпели, не заботясь о привлечении их и предоставляя им свободу действий.

По отношению к массе офицерства большевики применяли насильственную мобилизацию, будучи убеждены, что их аппарат своевременно обезвредит всякое злостное выступление. Эсэры прошли мимо офицерской массы, недотенив^начение офицерства вообще и, наоборот, своими лозунгами лищь отпугивали некоторые слои офицеров.

Совершенно в другом положении находились военнопленные. Здесь не надо разбираться в психологических тонкостях, нельзя искать каких-то идей. Захлестнутые в лагерях революционной волной, военнопленные спокойно взирали на окружающее и не без злорадства отмечали признаки развала как в рядах армии, так и в хозяйственном организме государства.

Потеряв надежду на скорое освобождение, военнопленные, естественно, охотно пошли на службу к большевикам: привычное занятие, хороший паек, возможность пограбить и насиловать — все это было очень соблазнительно для массы военнопленных.

Наиболее жестокие элементы из них — латыши и китайцы — формировали дворцовые части; ни одна карательная экспедиция не обходилась без их участия.

Опасность превращения этих частей в преторианцев была исключена, так как система надзора, шпионажа оставалась в полной силе.

Австро-немецкие пленные формировали особые части в районах, где находились лагери военнопленных. Так, в Заволжьи военнопленные Троцкого концентрационного лагеря всегда играли видную роль при усмирении крестьянских и казачьих восстаний. Из их среды быстро выдвигались отдельные лица на /высокие командные посты.

Ни перехода в чужой лагерь, ни внутренних бунтов в этих частях никогда не отмечалось. Одной из причин такой устойчивости служило то обстоятельство, что на стороне белых были чехи — заклятые, вековые враги немцев.

Попыток перетянуть на свою сторону военнопленных со стороны противоболыневицких организаций никогда не было. Такой шаг был совершенно исключен: насильственно привлекать на свою сторону чужестранцев, да и вообще кого либо, не было в принципах эсэровской партии, возглавлявшей белое движение в Заволжьи. Террор и связанные с ним наеилия, приходившиеся по вкусу массам военнопленных, не входили в кодекс общего уклада жизни белых.

Максимум того, к чему стремились белые руководители среди военнопленных — это нейтралитет. Оценивая общую политическую и военную обстановку в Поволжьи, надлежит сделать следующий вывод: удаленный от центра советской власти, предоставленный самому себе, весь огромный степной район распался на естественные большие группы, соответственно национальному и экономическому положению этих групп. Гражданская война была сначала в различных степенях созревания; каждая группа по своему реагировала на создавшуюся после прихода к власти большевиков обстановку, причем местные интересы преобладали. За свой страх и риск совершался натиск местных органов советской власти; так же одиноко, на свой риск, оказывалось этому натиску сопротивление: ни общих лозунгов, ни общегосударственных целей никто не ставил — каждый предпочитал отсиживаться или отбиваться по своим медвежьим углам. Так провинциально было организовано сопротивление: отсутствие в районе значительных боевых запасов или невозможность и неумение использовать то, что давалось в руки, разнообразие способов организации вооруженной силы, парализующее самые лучшие планы и замыслы; полное отсутствие общих задач и целей; незнание обстановки и положения дел в широком масштабе; наконец, полное неумение, а подчас и отсутствие стремления попытаться выйти на простор и поискать друзей, определить врагов.

Если огни гражданской войны кое-где и начинали вспыхивать, то объяснение этому надо искать лишь в бессилии в Заволжьи болыиевицкого центра, не имевшего силы ликвидировать в самом начале начинающийся пожар.

Выбор района Поволжья, как базы для организованной борьбы с советской властью, был сделан удачно. Здесь пожар уже начался, возможности для его развития очевидны, а главное — враг был слаб и также не орга-

ЖВован. СллмДму жхоМ; Веющему хотеть, открывались широкие возможности.

Стратегически район Поволжья был благоприятен: река Волга — настолько могучий барьер, что при умении и с ограниченными средствами, прикрываясь ею, возможно было вести накапливание сил и выждать удобного момента для решающего удара по центру. Однако, обстановка и противник предоставляли противоболыневиц- ким организациям весьма ограниченное время для подготовки этого удара: приходилось торопиться, направляя все силы свого влияния на привлечение на свою сторону возможно широких слоев населения, в том числе и офицерства, с целью получения от них как военной, так и материальной поддержки.

Надо было спешить и с выяснением взаимоотношений с чехословаками, стараясь возможно прочнее связать их судьбу со своей.

3. ПЕРВЫЙ ПЕРИОД БОРЬБЫ НА ВОЛГЕ

Г. Самара, большой административный пункт Поволжья, столица степного Заволжья, естественно, привлекала внимание той политической организации, которая стремилась объединить все разрозненные силы края в борьбе с большевиками.

Здесь, в Самаре, пока еще в подпольи, сосредоточился главный штаб эсэровской партии, здесь же зародилась и та ячейка, которой впоследствии принадлежало руководство военное.

Момент для открытого восстания и свержения власти советов собственными силами еще не настал: была произведена лишь черная работа — все Заволжье почувствовало, что кто-то есть, кто-то думает об общем деле в широком масштабе, но более глубокое проникновение в толщу масс являлось делом недалекого, правда, но все же будущего.

Подход к Самаре чешских аръергардов во главе с полковником Чечеком ускорил события. Было бы непростительной ошибкой не воспользоваться моментом.

Дать пройти чехам мимо и получить на их хвостах московские эшелоны красногвардейцев никому из руководителей эсэров не улыбалось.

Надо было энергично действовать. Чехи уперлись в Самару, и столкновение было неотвратимо.

Когда все мирные способы добиться пропуска через Самару были исчерпаны, чехи решили пробиться силой, и с 4-го по 8-ое июня под «стенами» Самары, на подступах к ней разыгрывается весьма искусно проведенная полковником Чечеком. операция, в результате которой Самара утром 8-го июня была взята.

Чешское командование еще до взятия Самары было осведомлено о настроениях неболыневицкой части населения. Симпатии населения Самары перешли в овации, когда чехи вошли победителями в город.

Помощь, оказанная чехам при взятии Самары со стороны русских противобольшевицких организаций, не могла быть забыта, и со стороны чехов было бы жестоко на другой день после победы, когда ворота дальнейшего марштрута на Восток были открыты, двигаться дальше, бросив на произвол судьбы белых русских. Ведь, помимо чисто военной связи, еще только зародившейся, неокрепшей, партия эсэров ранее тесно связалась с политическими руководителями чехов общностью идеологии политической и сознанием братской связи русского и чешского народов.

Полковник Чечек на вопрос, что будет дальше, ответил, что чехи до взятия Уфы останутся в Самаре.

Уфа была вторым препятствием не только на путях к Востоку, но и на пути связи с ближайшей чешской группой в Челябинске; она не менее прочно, чем Самара, прерывала связь полковника Чечека с эшелонами на Сибирской магистрали. Пробить эту пробку — было ближайшей целью аръергарда полковника Чечека. На это было нужно время, которым и можно было воспользоваться русским противобольшевицким элементам для создания своей военной силы.

Заявление Чечека возбуждало надежду, но было пол- но неопредеіеиностей: вряд ли чехам многокмтр^буется времени прорваться через Уфу.

После падения Самары положение социалистов-революционеров значительно улучшилось: подполье оставлено, можно действовать отрыто. И, надо отдать справедливость руководителям партии, они действовали энергично по всем направлениям, и не их вина, что среди случайного состава этих руководителей не нашлось лица, обладавшего даром глубокого и всестороннего предвидения.

Первой, главной задачей партии была организация правительственного аппарата.

И мы видим на другой же день по взятии Самары развевающийся красный стяг Учредительного Собрания. Почему Учредительное Собрание, почему красный? Понятно: первое — единственный авторитет для населения, второе — святая святых каждого революционера. Но это имело и свою отрицательную сторону:

Черновское Учредительное Собрание и пред разгоном и после разгона не пользовалось симпатиями буржуазной интеллигенции. Красный цвет был в то же время эмблемой большевицкой власти.

При организации власти социалисты-революционеры настолько боялись быть обвиненными в диктаторских настроениях, что немедленно приняли ряд мер по привлечению к власти других элементов. Не их вина, что эти элементы уклонились от совместной работы.

Второй очередной целью Комуча было принятие мер к возможно более длительному задержанию чехов.

Ближайшая задача чехов — взятие Уфы для соединения с остальными группами своих эшелонов — уже требовала значительной задержки в районе Самары. Надо было, во-первых, совершенно ликвидировать ту живую силу противника, которая была разбита под Самарой и во главе с тов. Яковлевым откатилась к Оренбургу. Оставить эту, еще достаточно сильную группу у себя в тылу и на фланге, предприняв маневр против Уфы, было неразумно, и полковник Чечек ближайшей целью поставил ликвидацию группы Яковлева.

26-гсгапреля взят чеханш, совместно с уральцами, выдвинутыми к Безенчуку Войсковым Правительством для захвата военных запасов, город Бузулук; взят пункт, но противник ускользнул — окружить и уничтожить его не удалось. Следовательно, надо идти дальше, чтобы положить между противником и железной дорогой на Уфу пространство, достаточное для безопасности дальнейших операций. За Бузулуком пал Оренбург, и воскрес атаман Дутов. Теперь он, атаман Дутов, должен надежно прикрывать операцию чехов на Уфу, освобождая их силы к достижению главной цели.

За глубокий тыл чехи были также покойны — там испытанные в гражданской войне, твердые Уральцы. Их полки уже под Николаевском и обеспечивали Самару с юга...

Не имея в своем распоряжении вооруженной силы, Комуч старался путем ориентировки чехов в местной обстановке облегчать им задачу и тем укрепить прочнее узы, завязанные на берегах Волги.

Удача улыбнулась эсэрам: член партии полковник Махин (кадровый офицер русской армии) удачно организовал безболезненную сдачу Уфы чехам.

4-го июля Уфа была занята чехами, а 6-го июля на станции Миньяр произошло долгожданное соединение Зръергарда Чечека с одной из центральных групп чешских эшелонов полковника Войцеховского. Благодаря этим событиям значение Комуча в глазах всей чешской массы окрепло: теперь оставить Самару, а с ней Комуч, на произвол судьбы было бы верхом неблагодарности. Невозможность такого шага со стороны чехов обсуждалась горячо даже солдатами чехами. Оставалось неясным лишь, как взглянут на все происшедшее союзники.

Главным представителем союзной власти в Заволжском районе, представителем достаточно авторитетным, являлся майор Гиыэ, член Французской Военной Миссии. М. Гинэ быстро охватил всю обстановку и, поняв, что ожидать распоряжений из центра, распоряжений, соответствующих быстро меняющейся обстановке, бесполез- но, нашел в себе достаточно гражданского мужества, чтобы начать приводить в исполнение давно намеченный союзниками план образования восточного фронта. Его уверенность, что не замедлят придти сюда и войска союзников, передалась и чехам. Верить в такой исход так хотелось, что легко были преодолены все сомнения... и чехам был дан приказ приступить к восстановлению фронта...

Теперь Комучу предстояло решить и провести в жизнь самый ответственный, самый тяжелый вопрос — организации вооруженной силы.

К организации вооруженной силы Комуч приступил на другой же день по взятии Самары.

На другой же день стало ясно, что у Комуча, кроме 200 человек Самарской военной организации с капитаном Галкиным во главе, ничего нет. Для работы по организации армии 9-го июня сформирован штаб, получивший название «Штаба Народной Армии».

Самое название указывало на характер новых формирований — Комуч желал опереться на народ, на массы крестьянства.

Какими же кадрами обладал Комуч? Кроме нескольких сот вооруженных, преданных партии людей военной ячейки Галкина — ничего не было. Но даже эти несколько сот ^быстро рассосались: работа в Штабе Народной Армии, агитация в провинции, личная охрана Комуча — быстро поглотили эти слабые кадры.

Мобилизация считалась вопросом решенным, но для этого нужно было время, а фронт не ждал. Приходилось призвать добровольцев, в степени пригодности которых у Комуча уверенности не было.

Добровольчество в первые же дни привлекло молодежь и офицерство; молодежь преимущественно из буржуазных семей, а офицерство кадровое, старой царской армии. Было сформировано 2 роты, 1 эскадрон, конная бат- тарея.

Нашелся и начальник — полковник генерального штаба Владимир Оскарович Каппель. На предложение принять командование над 1-ой добровольческой дружи- ной (Самарской) этот в высшей степени скромный офицер просто ответил: «Согласен. Попробую воевать. Я монархист по убеждению, но стану под какое-угодно знамя, лишь бы воевать с большевиками. Даю слово офицера держать себя лойяльно к Комучу». И слово свое сдержал.

Этот маленький отряд, будущие «каппелевцы», да Штаб Народной Армии во главе с полковником Галкиным, и составляли пока все наличные силы Комуча.

Штаб Галкина был привезен большевиками в Самару для работы по реорганизации красной армии: на него Троцким были возложены функции прежнего штаба военного округа; он должен был восстановить деятельность прежних воинских начальников, Воинских Присутствий — весь тот аппарат, без которого немыслимо создание регулярной армии.

Штаб по своей численности, конечно, не соответствовал наличности штыков, но он вполне оправдывался теми воєнно - организационными предположениями, которые имелись у Комуча.

Итак, работа по формированию добровольческих частей и по организации регулярной армии должна была отныне протекать параллельно; успех первого, т. е. добровольческих формирований, зависел всецело от притока добровольцев, успех создания регулярной армии зависел в значительной части от успешности проведения мобилизации и возможности разместить, одеть, вооружить и, главное, подготовить контингента. И те и другие формирования предназначались для фронта против большевиков под знаменем Учредительного Собрания и под общим наименованием Народная Армия.

Рядом с этими частями выдвигались на фронт чешские полки со своими знаменами и лозунгами — «не теряй надежду —? мы бьемся уже тысячу лет».

В одном из первых своих приказов Комуч указывает цель для Народной Армии. Цель эта — борьба с немцами рука об руку с союзниками, следовательно, непризнание Брест-Литовского мира. Под такими знаменами, с та- кими ЛЬзшгами мог идти на фронт и должен был идти каждый русский патриот.

Но, к сожалению, не все так думали. В отношениях к эсэрам у буржуазных группировок сквозило явное недоверие; от них, эсэров, во-первых, не ожидали откровенной, честной работы на Россию. «С социалистами нам не по пути» — говорили скептики. Во-вторых, эту партию, шедшую после провала Керенского, на переэкзаменовку по государственному строительству, буржуазия считала несостоятельной.

«Почему эсэры не откажутся от своих лозунгов? Ведь революция кончена; надо свалить лишь захватчиков власти, большевиков: к чему же революционные лозунги? Революция кончена — социалисты-революционеры безработные, и мы принимаем их, как людей, как организацию, в данный момент и в данном месте наиболее сплоченную, но не больше».. .

Комуч, поставивший свою ставку на народ, не поступался своей идеологией... Поэтому, льющаяся кровь буржуазной молодежи во имя «Комуча», с одной стороны, а с другой, бросаемые в крестьянскую массу тем же Комучем противобуржуазные лозунги, вряд ли могли способствовать установлению полной связи, слитности, и поддержать дух в этих разнообразных по своим политическим воззрением группировках и создать то единение, которое одно лишь могло бы дать победу.

Если, тем не менее, добровольчество и развивалось на Волге, то причина тому лежала вне Комуча: «хоть с чертом, но против большевиков» — таков был лозунг добровольчества на Волге.

В течение первых недель по освобождении Самары офицерство, интеллигенция и буржуазия нашли в себе достаточно моральных сил, чтобы дать добровольчеству 4-5 тысяч молодых жизней. Берега Волги покрылись очень редкой, правда, но сильной духом, сплоченной сетью маленьких отрядов: Самарцы и Симбирцы Каппеля, Сызран- цы Бакича, Казанцы Перхурова и многие другие яопол- нйяи ряды добровольческой В^»се*ой, так называемой, Народной Армии.

Весь левый берег Волги был насыщен красными бандами; Ставрополь, а с ним и сильная речная флотилия — в руках красных; мост в Батраках также у красных. Николаевск был в руках Чапаева, создавшаго прямую угрозу Самаре и путям чехов на восток.

Самара, таким образом, очутилась в полукольце, — надо это кольцо разогнуть: полковник Чечек имел прямое указание от своего командования прочно занять переправу через Волгу у Сызрани и взять Симбирск. На нем же лежала обязанность и обеспечения тыла, т. е. железной дороги Самара — Уфа — Полетаево.

Тех пяти тысяч, которые были в распоряжении полковника Чечека, было, конечно, недостаточно для достижения столь разнообразных, разобщенных значительными пространствами, целей.

Добровольческими частями района Самары Комуч распоряжался полностью. Что же касается вооруженных сил «союзников», как-то Оренбургских и Уральских казаков, рабочей Доброармии Ижевцев и Воткинцев, то сюда власть Комуча не простиралась.

Уральское Войсковое Правительство во главе с народным социалистом Фомичевым довольно бодро вначале взяло курс на Самарский Комуч. Войсковой круг этот курс одобрил. В Самару был выслан ряд представителей от войска для связи с Комучем; чехами в состав самарского гарнизона был включен дивизион Уральцев; наконец, само Войсковое Правительство прибыло в Самару для выработки плана совместных действий.

Прибытие Уральцев почти совпало с прибытием для той же цели атамана Дутова.

Дутов, более политичный, формально пошел на все уступки своей гегемонии в Оренбургском крае, а на деле ?не осуществил почти ничего: во всяком случае, добиться от него помощи оружием было нечего и думать. За все, время Волга получила один достаточно потрепанный казачий полк, да несколько башкирских батальонов.

Уральцы совершенно не пошли ни на выделение своих сил, ни на подчинение их общему командованию.

Каждый из «союзников» стремился достигнуть своих частных целей и, если возможно, от центральной власти урвать помощь оружием, боевыми припасами и даже войсковыми частями (конечно, имелись в виду чехи).

Комучу не удалось получить от этих «союзников» ощутительной вооруженной поддержки и, наоборот, ему же, Комучу, пришлось подкреплять «союзников» материально. Общее командование, установленное особыми «конвенциями», в лице полковника Чечека, на практике ничего не дало, так как подчинение было номинальным. Политически формального разрыва не произошло, но уверенности в прочности союза отнюдь не было.

На этом фронте Комуч не добивался существенного результата, который был единственно приемлемым: «союзники» должны были безоговорочно принять общее командование, не руководство, а именно военное командование, верховенство Самары; в первую очередь союзники должны были признать, разработав хотя бы совместно, общий план действий, и принять соответствующую часть его исполнения на себя. Это было бы лучшей спайкой для всех противоболыпевицких организаций и этого надо было достигнуть в первую голову, а остальное должно приложиться.

В среде Комуча не нашлось никого, кто бы этому чисто военному, вернее, военно-политическому вопросу придал бы должное значение.

Все дело свелось к формам.

Главное командование военными силами Заволжья было вручено старшему начальнику местных чешских войск, тогда уже генералу, Чечеку. Однако, главные начальники вооруженных сил Уральцев, Оренбурцев и рабочих Ижево-Воткинских заводов были подчинены также и более непосредственно и тесно своим правительствам.

Добровольческие части Комуча подчинены были также генералу Чечеку, но их пополнение и снабжение оставалось в руках высшего военного органа Комуча — воєнного министра Галкина, генералу Чечеку не подчиненного.

Две грубейших ошибки при организации высшего органа командования, допущенные Комучем, так и не удалось исправить до конца жизни Комуча, несмотря на то, что отрицательные результаты не заставили себя долго ждать.

Комуч безусловно чувствовал те недочеты, которыми сопровождалось разрешение вопросов командования, и были попытки смягчить острые углы. Так, например, при Главном Начальнике, генерале Чечеке, был сформирован Оперативный Штаб с русским офицером генерального штаба во главе.

Но это была лишь попытка, паллиатив, на практике выродившийся в весьма странный орган: Штаб оперативный русский не занимался операциями русских войск (уральцев, оренбурцев и т. д.), так как эти войска выполняли свои задачи, по распоряжению своих правительств, и распоряжения Самары только терпелись, но не исполнялись. Русские части собственно Комуча были так малочисленны, так разбросаны и столь тесно действовали с чешскими войсками, что вряд ли вызывалась необходимость в особом громоздком оперативном штабе. В результате этот Штаб (носивший наименование весьма громкое — Штаб Командующего Волжским Фронтом), являлся лишь вспомогательным органом генерала Чечека; с ним Чечек разрабатывал те мелкие операции, которые потом давались на исполнение мелким единицам.

В этом оперативном Штабе сосредоточились сведения о противнике, организовывалась разведка, разрабатывались общие оперативные планы, но все это носило характер весьма теоретический, формальный. Сведения собирались совершенно случайно: чешская разведка свои данные не считала обязанной передавать в русский штаб. Контр - разведки ограничивались очень узким радиусом работ, не выходя за пределы Самары и ближайших к ней районов. Оперативные планы широкого масштаба тонул^в тех мелких операция^ которыми почему то занято было главное командование.

Вопрос усложнялся еще и тем, что генерал Чечек был подчинен не верховной власти в крае, который он призван был защищать, а далеко расположенному в Сибири чешскому командованию. Отсюда генерал Чечек получал директивы, здесь решался и вопрос о составе тех чешских вооруженных сил, которые могли быть направлены на Волгу.

После того, как принципиальный вопрос с оставлением чехов на Волге был разрешен, Комуч установил прочную связь с чешским Главнокомандованием, дабы, во-первых, быть в курсе оперативных, стратегических предположений, во-вторых, чтобы добиваться возможного усиления чехословаков на волжском фронте.

Каков бы ни был стратегический план по занятию восточного фронта, Комуч должен был поднять вопрос об усилении союзных войск на Волге, так как малейший военный неуспех компрометировал самый Комуч; а так как без правительства не могла быть создана вооруженная русская сила, то, следовательно, союзникам, в частности, чехам, приходилось бы в будущем расчитывать только на свои собственные силы.

Общий военный план также не следовало решать без участия Комуча, так как он один был компетентен указать, где сконцентрированы враждебные ему силы, а где сочувствующие движению освободительному; где враги, а где друзья из числа уже поднявшихся районов.

Чешскому командованию, безусловно, принадлежало право решающее, но выслушать мнение правительства, на которое союзники предполагали опереться при создании восточного фронта — было бы, казалось, для союзного командования небезполезно.

Надо полагать, что соответствующие шаги Комучем были предприняты, но как на это откликнулись союзники, будет видно из последующего. Общий план союзников (не чешского командования) ставил задачей образовать восточный фронт с центром на средней Волге, занятой прочно чехами; активный пр<* вьгй фланг должен действовать в направлении на Пермь, Вятку, Котлас, и войти в связь с англичанами, действующими от Архангельска. План в высшей степени теоретичен и не отвечал обстановке; план, чисто эгоистический.

Теоретичен план был в самом своем основании — он базировался на возможном (и весьма проблематичном) приходе на Волгу войск союзников. Целью ставилось наступление к определенному пункту (Вятка, Котлас),-совершенно не считаясь с планами противника, который все же имел достаточно сил не только задерживать это наступательное движение, но и сбить союзные войска с этого направления (что и получилось в действительности), угрожая его тылам.

Идея создания восточного фронта — борьба с немцами — полностью игнорировалась общим планом: к северу от Волги немцев можно было встретить разве где- либо на высоте Петербурга.

По союзническому плану, ставилось задачей, как бы намеренно, избегнуть встреч с немцами, и вое было направлено к установлению связи с северным союзником, англичанами в Архангельске.

Вот те основные недостатки общего плана, исправлять которые выпало на долю уже преемников Комуча: центр организации белых войск, центр местной власти находился на линии фронта, под угрозой противника; на поддержку новой власти, от которой по существу зависела вся судьба формирования русской вооруженной силы — дано было слишком мало: от 60-тысячного чехословацкого корпуса едва 10 процентов. Тяга на север была так велика, что этим стремлением заражается постепенно и чешское главное командование и некоторые из отдельных чешских начальников.

Что мог Комуч противопоставить такому плану? Казалось бы, что выдвижение на Волгу Дутова, рабочих Ижевских и Боткинских заводов и уральцев с первых же дней власти Комуча, дало бы возможность энергично продвинуться за Волгу и быть на участке Саратов - Сим- бирск, поддерживая прочно связь налево, с Доброармией Деникина.

Но связывать свою судьбу с Южной Армией Деникина не входило в задачу Комуча (почему, вероятно, он не настаивал с должной энергией на видоизменении общего плана).

Как бы то ни было, хорош или плох был общий план, но он существовал; вытекающие из него частные задачи были намечены.

В распоряжении генерала Чечека было всего 9 батальонов (1-ый, 4-ый и запасный полки), четыре бронепоезда, 18 орудий, 2 броневых автомобиля, один аэроплан, 1 эскадрон сербский и 1 инженерная рота.

Без поддержки из центра (из Челябинска), без содействия добровольцев нечего было даже и думать о широком наступлении. Надо было овладеть лишь берегами Волги на участке Самара — Симбирск, а затем активно обороняться на этом, по общему плану, второстепенном участке.

Генерал Чечек приступил к выполнению этой задачи. 4-ый Чешский полк овладел снова Сызранью и мостом через Волгу, а 1-ый полк — от Уфы был направлен для взятия Симбирска; соответственные части держались в резерве в Самаре и на участках, обеспечивающих тыл и сообщения. Главное внимание каждого чешского начальника, конечно, привлекала железная дорога: ведь это единственный путь отхода и подвоза союзнических эшелонов.

К тому же чехи за полугодовую жизнь в вагонах так с ними сроднились, что покидали эшелоны с большой неохотой.

Чувствительность к железнодорожному сообщению со стороны чехов должна быть особенно подчеркнута, ибо это обстоятельство имело огромное влияние не только на их способ действий, но даже и на планы частных операций.

И мы видим: оба полка направляются вдоль магистральных железнодорожных путей (Уфа — Симбирск и

Уфа — Самара), благополучно доЛцят до головы железнодорожных линий на правом берегу Волги, Симбирска и Сызрани, и останавливаются. Работа по расширению плацдарма на линии Волги предоставляется добровольческим русским частям, которые и выполняют задачи более или менее удовлетворительно. Каппель, после неудачи расширить плацдарм на запад, в направлении Инза — Пенза, поворачивает на север и занимает сначала Ставрополь и Новодевичье, где захватывает флотилии красных, а затем двигается на Симбирск. Пройдя в четыре дня 140 верст, Каппель 21-го июля занимает Симбирск, а одновременно частями 1-го чешского полка занимается и железнодорожный мост через Волгу у Симбирска.

Что получило командование со взятием Симбирска?

Была значительно расширена территория Комуча, но зато увеличилось протяжение линии фронта, при неизменном числе штыков. В Симбирске захвачен патронный завод, но рабочие разбежались: специалистов не было, завод так и не был пущен в ход. В Симбирске были значительные запасы оружия, в том числе и винтовки, но старой системы Бердана, к которым не было патронов. Без сомнения, некоторые выгоды занятия Симбирска не вполне окупались: расширение территории отвлекало значительные силы от Самары и левого (южного) фланга, и вся операция явилась лишь минусом для фронта.

Г. Симбирск слишком уязвим со стороны Казани: его легко было отрезать простым нажимом по левому берегу Волги с севера; волей неволей и внимание, и силы должны были привлекаться сюда.

Необходимо было затем очистить от противника весь угол Кама — Волга, так как Кама была естественным рубежом Самаро-Симбирского участка,—единственный предлог, оправдывающий взятие Симбирска.

По достижении этих частичных целей в правом секторе фронта можно было считать задачу выполненной: дотянулись до естественных рубежей на участке Волги к северу от Самары, чем обеспечивалась не столько Самара, сколько Уфа и железнодорожный путь, связывающий послелЛою с административным центрам теЬрітории Комуча.

Не так хорошо шли дела на левом фланге, где операции развивались одновременно по обоим берегам Волги.

Полковник Махин получил задачу овладеть из Сызрани Хвалынском и Вольском. С большим напряжением эта операция была выполнена, причем Махину оказывала содействие и флотилия. Сопротивление разрозненных отрядов красногвардейцев было слабое. Не столь гладко протекала операция на левом берегу Волги, где обстановка складывалась стратегически неблагоприятно.

Уральские казаки, преследуя свои планы, теснили противника от своей войсковой грани в направлении на Саратов и Николаевск. Связи ни идейной, ни фактической уральцы с Самарой не имели. После долгих мучительных переговоров удалось придти к соглашению — выдвинуть со стороны уральцев некоторые силы к Николаевску.

Николаевск являлся значительным в этом районе левого берега Волги пунктом, с большим политическим и административным влиянием, как уездный город. Железная дорога соединяла его с Саратовом, так что Николаевск тяготел к Саратову, а не к Самаре. Хозяином положения в Николаевске и его окрестностях был отряд Чапаева. Дерзкий и не без таланта Чапаев сильно безпоко- ил Самару и, в конце концов, вынудил выделить против него батальон чехов (Воженилика) и около полка казаков.

Брать на себя столь удаленную операцию по взятию Николаевска с недостаточными средствами Самарское командование не решалось. Между тем, Чапаев чувствовал себя в районе Николаевска, как Соловей-разбойник: производил налеты то на отряд Воженилика, то на близко подходивших уральцев, периодически действуя против речной флотилии полковника Махина. Отряд Чапаева не раз был бит и чехами и уральцами; его отряд рассыпался, но сам Чапаев ошЛался жив — живали и еЛЛтряды: с горстью коммунистов и преданных красногвардейцев, он быстро, насильственным путем, набирал крестьян и, кормясь на местные средства, возрождался, как феникс из пепла. Дерзость его увеличивалась и неуязвимость его стала возрастать до легендарности.

Было весьма неосмотрительно вести операции одновременно на обоих берегах Волги, дробя, распыляя силы, а, главное, не очистив, как то было сделано против Симбирска, предварительно левый берег от серьезного противника в лице Чапаева. Чапаева надо было или уничтожить, или выгнать из района Николаевска к Саратову, или на правый берег Волги. Николаевский уезд, в противоположность району устья Камы, был вполне подготовлен к общему восстанию, и изгнание отсюда отряда Чапаева подняло бы все крестьянское население, настроение которого было известно в Самаре. Но русское командование в Саратове отсутствовало, а русские специалисты могли лишь советовать, а не распоряжаться...

Итак, с наличными силами чехов и 4-5 тысячами добровольцев на Волге удалось в сравнительно короткий срок выполнить первую часть задания — захватить главные переправы на средней Волге (Самара — Симбирск) и обеспечить их, заняв достаточный плацдарм впереди, чем более или менее надежно обеспечивались пути сообщения с Уфой и Сибирью.

Однако, достижение указанной цели поглотило все наличные силы без остатка, — для дальнейших активных действий свободных войск не было. Даже больше того — недоставало сил даже на насущные операции по обеспечению завоеванного положения от случайностей (Николаевск с Чапаевым).

Еще 8-го июня, приказом за № 2, Комуч объявил мобилизацию в освобожденных от большевиков уездах Во главе всей мобилизации был поставлен Штаб Народной Армии, возглавлявшийся полковником Галкиным и двумя при нем комиссарами Комуча,. Фортунатовым и Боголюбовым (позже Лебедевым). Если бы не был исполь- зован Штаб 1-ой армии, находившийся в Самаре еще при большевиках, то некому было бы даже и начать работы по мобилизации. Прежде всего надо было решить вопрос, какие возрасты призвать: фронтовики были нежелательны, как элемент развращенный и даже опасный; запасные старых сроков плохо обучены и заражены не менее фронтовиков; остановили выбор на молодых возрастах (родившихся в 1897 и 1898 годах), хотя и не обученных, но морально еще не развращенных.

Всех призываемых — теоретически — могло явиться около 120 тысяч. Из них предположено было формировать совершенно новые части, в числе пяти дивизий (Самарскую, Сызрано-Хвалынскую, Симбирско-Ставро- польскую, Уфимскую и Оренбургскую).

Добровольческие отряды оставлены были в неприкосновенности, но запасных частей для них формировать не предполагали.

Иными словами, задались широкими целями, пренебрегая насущными ежедневными нуждами.

Отсутствие опыта и знаний у главы военного ведомства полковника Галкина привело к весьма печальным результатам.

Из трех лиц, возглавлявших военное дело, один распоряжался, не зная дела (Галкин), другой — на фронте сражался и был уже ранен (Фортунатов), третий (Лебедев) — митинговал.

Все три лица были безусловно полезны: распоряжаться, т. е. подписывать приказы, беря на себя ответственность, кому-то надо было; нужен был пылкий темперамент для увлечения мобилизованных в б<*й; нужно было кому-то авторитетно объяснять и разъяснять цели и задачи общего дела.

Но настоящего-то хозяина, который во время бы подумал, где всю хлынувшую из деревень массу мобилизованных разместить, как ее одеть, накормить, а, главное, вооружить, — не было. Если с грехом пополам хватало помещений, то обуть призывных не было никакой возможности; приходилось на занятия и вообще из казарм

выводить людей в «дежурных» сапогах, остальные сидели

в казармах босоногие.

Так как на местах органы по мобилизации (Воинские Присутствия и воинские начальники) или были деморализованы, или вовсе отсутствовали, то с явкой призывных случалось много неожиданностей. Несмотря на самую тщательную подготовку успеха мобилизации путем пропаганды, "все же не обходилось без уклонений, без ропота, даже возникали бунты на этой почве. Ведь, большевизм был изжит населением только лишь в некоторых уездах Самарской губернии.

С большими трениями правительству удалось получить по мобилизации от населения к 14-му августа 1918

года около 21 тысячи.

Так как фронт требовал пополнений, то сразу же пришлось нарушить схему формирований и давать пополнения из мобилизованных малыми пакетами: только лишь удавалось сколотить с большим трудом малую горсточку, вооружить и одеть, как сейчас же надо было высылать ее на фронт, где шли непрерывные бои.

Но была еще и другая причина слабой успешности мобилизации. На призыв Комуча отозвались лишь десятки офицеров, а сотни и тысячи предпочли отсиживаться и выжидать. Благо, что предлог для отсиживания напрашивался сам собою: «Комуч» — «эсэры», «керенщина». Но это был лишь предлог. Масса офицерства не пошла к Комучу так же, как она не пошла и на призывы всех последующих властей (Директории, Колчака и др.). Но что не удавалось белым правительствам, то с успехом достигли большевики. Так, например, там же на Волге товарищ Муравьев, даже накануне своего предательства (второго по счету), сумел в Казани (накануне ее перехода во власть белых), собрать тысячи офицеров простым приказом: «Приказываю всем г.г. офицерам всех родов оружия, всех чинов и возрастов, завтра в таком-то часу явиться туда-то для беседы со мной. Комфронта Муравьев». И все пришли. Даже угроз не было высказано — простой тон приказа подействовал.

Уставшее, изверившееся, пришиблежюе |ло1ал1но, истерзанное нравственно, утерявшее веру во все идеалы, оплеванное, поруганное, нищенствующее офицерство постепенно в массе своей утрачивало те яркие черты своего характера, которые столь выгодно всегда выделяли массу кадрового офицерства: жертвенность, верность долгу и традициям, высокое понятие о чести, а, главное, веру в правду своего дела. Поэтому сотни и тысячи офицеров остались глухи, а отозвались лишь десятки. Эти десятки должны были обладать достаточно сильным стимулом, чтобы привязать себя к утлому суденышку Комуча; ни разность политических убеждений, ни незначительность шансов на удачу —• ничто не остановило эти десятки. Не удалось дело Комуча, дрались под знаменами Директории, Колчака, атамана Семенова, Владивостокского Правительства всех оттенков, не замечая их. «Хотя бы с чертом, но против большевиков» — так коротко, но характерно выражал свой символ веры В. О. Каппель, и его «каппелевцы» пронесли твердо этот принцип от берегов Волги до берегов Тихого океана. «Каппелевцы» — это счастье, удача Комуча, которой Комуч даже и не сумел в полной мере воспользоваться; но этой горсти в несколько тысяч человек Комуч не может отказать в признательности никогда.

Итак, отсутствие принуждения и принцип добровольчества лишили Комуч тысячных готовых кадров офицерства. Эти тысячи, будучи мобилизованы, честно исполнили бы свою задачу... и призванная крестьянская молодежь была бы обучена, спаяна, и те пять дивизий, о которых мечтал Комуч, не были бы мифом.

Мобилизованные, достаточно развращенные фронтовой психологией, вместо твердых форм, рамок, очутились, выражаясь образно, в помещении с мягкими подушками. Как только солдаты это почувствовали, они обратились в мало дисциплинированную толпу.

Таково было внутреннее настроение почти всех 20 тысяч поступивших по мобилизации. И это было самое

плачевпое.

Будь в этих частях, вернее, толпах, хоть капелька энтузиазма (я не говорю о пафосе), они показали бы чудеса, и своим духом во сто крат восполнили бы недостаток обучения.

Ведь говорили же соседи — уральские казаки: «Нам оружия не надо — мы его добудем на фронте; отправляйте нас туда поскорей». Так говорили представители команд старослуживших уральцев одной из станиц начальнику штаба войска, узнав, что большевики подошли на 5 верст к городу Уральску. И старики, действительно, явились на фронт с вилами, пешнями, на подушках вместо седел — и победили. В Самаре же отсутствие сапог подвергало солдат в уныние; малый рацион портил им настроение и увлекал до ропота .на власть Комуча, а недостатком оружия уже все поголовно оправдывали свой невыход на фронт. А так как все перечисленные недостатки были налицо, то естественно, и призванные Комучем контингенты не отличались доблестью. В лучшем виде показывали себя те из них, что шли на пополнение добровольческих отрядов, — там бодрый дух добровольца, его дисциплинированность, спайка импонировали. Воинские же части из мобилизованных отличались крупными недостатками: кадра почти не было, так как унтер- офицеры не были призваны, а офицеров было капля в море; кроме того, офицер — хороший начальник, если он чувствует, что за его плечами власть твердая, его поддержит; тогда он с легким сердцем взвалит на свои плечи тяжелую ношу; он, офицер, раз встал в ряды народной армии, может дать и должен дать полноценную работу. Но как же к этой возродившейся, как феникс, группе офицеров отнеслась власть? Было ли у агентов Комуча искреннее желание забыть все прошлое недоверие к офицерству, которое так ясно проявлялось в первые дни революции?

Нет, решительно ничего не было сделано по отношению офицерства, пришедшего добровольно под стяг

КЛ^ча: ни лас» ни подбадривания, ни хорошего обеспечения материального. Наоборот, и уставы, и митинговые речи, и советы, столь щедро раздаваемые агентами Комуча — все указывало на то, что авторитет офицера- начальника, вместе с тем и дисциплину, вряд ли удастся поднять на должную высоту. Офицер никогда не боится воинских строгостей, но офицер требует определенного режима. Офицер кадровый правильно всегда понимал близость к солдату, и миллионы исторических примеров доказывают и показывают, что такая близость солдата к офицеру была в русской армии. Но близость, рекомендованная агентами Комуча, — проводить все время с солдатом, даже и тогда, когда по уставу революционному солдат уже не солдат, а «товарищ», — только принижала офицера, роняла его авторитет, и вел$ к панибратству. Вот если бы Комуч имел возможность влить в части своих партийцев сознательный элемент, с ними и офицеры, наверное, сумели бы взять соответствующий, если хотите, товарищеский тон. Так было в добровольческих частях. С элементом же, призванным по мобилизации, да еще и молодым по возрасту, требовались иные приемы.

В то время, как волжский фронт, преимущественно русские добровольческие части, изнывал в непрерывной боевой страде; в то время, как Комуч изыскивал всевозможные средства, дабы облегчить фронт, и бросал по частям новые формирования; в то время, как волжская чешская группа, возглавляемая генералом Чечеком, уже начинала нервничать, видя медлительность русского руководства в вопросе организации вооруженных сил, •— в центре Западной Сибири, Омске, тотчас же после свержения большевиков, организуется вторая власть, претендующая на общее государственное значение; эта власть, также в первую очередь приступила к организации армии; и этой власти местное чешское командование тая же в мере сил и возможностей оказывала содействие.

Два центра — Самара и Омск; две власти с государственным аппаратом, но с той огромной разницей, что самарская власть на фронте была окрещена бое- вым огнем; ее формирования, как ^хой хворост, быстро сгорали в непрерывных боях. Сибирский же центр лежал на несколько сот верст от фронта и работал в обстановке полного покоя. Казалось бы, нечего желать более выгодной обстановки: на Волге прикрытие, в Омске (в Сибири) накапливание сил; восполняя одно другое, оба правительства идут к одной цели, и у Омска и у Самары одинаковой, — сокрушить большевиков. -Связующим центром обоих правительств посланы самой судьбой чешские легионы. Но параллельно с государственными задачами, принятыми обоими правительствами в их работе, развиваются и аппетиты к власти. И Омск и Самара спешат, рвутся к главенству. Больше того, с течением времени, их интересы все более и более сталкиваются, что порождает сначала неудовольствие, затем огорчение, а позже ненависть. И вот, между Омском и Самарой загорается борьба. Правда, до вооруженного столкновения борьба еще не дошла, но выливалась в таможенную борьбу, еще худшую, так как эта последняя борьба, кроме чисто экономических ущербов, наносимых обеим сторонам, добычно отличается упорством и длительностью.

Чешское командование и чешские политические руководители имели все возможности положить конец этой борьбе, но они этого не сделали. Почему?.. Ответ на этот вопрос чрезвычайно сложный, и теперь, заканчивая обрисовку характерных линий первого периода, мы еще не владей» всеми данными, чтобы исчерпывающе осветить роль чехов вообще, а по данному вопросу зарождения, существования и столкновения двух властей (Омской и Самарской) в частности.

В результате столкновения Омска с Самарой демократическое движение Поволжья и Сибири получило нежданно-негаданно таможенную границу, разрезавшую территорию, поднявшуюся против большевиков, на две враждебные стороны.

Борьба этих двух русских правительствв, приведшая к установлению таможенной границы, была не только не- орИдаИа, но и непонятна массам, и в ті же время она была на руку одним лишь большевикам. Они ликовали. Разрыв с Омском, кроме прямого вреда, оказал отрицательное влияние и в другом отношении. Атаман Дутов и территориально (через Троицк — Челябинск) и духовно был всецело связан с Сибирью. Ясно, что разрыв с Омском заставил сильно призадуматься атамана, и он решил, не взирая на Комуч, связи с Сибирью не\ порывать. Такое решение Дутова подрывало авторитет Комуча. Так действовал «союзник» Дутов — сам член Комуча. Чего ж<е можно было ожидать от уральцев, никакими узами не связанных с Самарой? И мы видим, как уральцы начинают сначала бессознательно, а потом сознательно, третировать Комуч и все, что с ним связано.

Итак, сложившиеся взаимоотношения между Самарой и Омском неблагоприятно видоизменили отношения с «союзниками». (Атаманом Дутовым и уральцами). С приездом Чернова положение еще более заострилось: правда, офицерство продолжало по прежнему работать под знаменем Комуча; но, принадлежа, как и весь остальной добровольческий состав, преимущественно к буржуазному слою, оно было враждебно Чернову. Враждебность .к Сибири и приезд Чернова в Самару в первый период борьбы своих отрицательных результатов еще не дали, но они посеяли недоверие, которое медленно, упорно и верно подтачивало с таким трудом воздвигнутое здание.

Итак, первый период борьбы на Волге можно считать законченным: противники, союзники и нейтральные элементы и группы более или менее отчетливо определились; участок Волги, средний, центральный в руках проти- вобольшевицких организаций, вооруженным силам которых удалось пересечь Волгу и закрепиться, насколько возможно прочно, на правом ее берегу; подсчет вооруженных сил и группировок по фронту и в глубину определился; ясны были и взаимоотношения между союзниками всех степеней и оттенков. Далее, план военных операций намечен; хотя, правда, еще колеблятся этот план окончательно зафиксировать, благодаря Фгм^самое ^с- пределение сил не всегда этому плану соответствует. Как бы то ни было, но к началу августа значительных неясностей в обстановке как политической, так и в военной, налицо не было и, казалось бы, возможно было уже остановиться на определенном плане дальнейших действий и приступить к решительным операциям на фронте.

Что касается привлечения на свою сторону союзников иностранцев, то надо отметить, что Комуч блестяще провел одну сторону решения — группа чехов, с генералом Чечеком во главе, была привлечена на сторону Комуча; но ни дня, ни часа ухода чехов с фронта никто не знал, а возможность ухода не только не исключалась, но с каждым днем все более и более становилась близкой к реальному осуществлению. Совершенно не был разработан вопрос о привлечений на фронт Волги остальных чешских частей, столь щедро разбросанных по направлениям и для целей второ-и даже третьестепенных за Уральским хребтом. Этих чешских частей Комуч так и не увидел на своем фронте.

Союзники великодержавные, надававшие столь обильно всяческих обещаний, не только не дали ни одного солдата, но даже не дали уверенности, что солдаты будут. Правда, союзники эти в конце концов обманули надежды не одного Комуча, а всех, кто на них когда либо расчитывал в гражданскую войну. Комуч лишь был более доверчив и наивен: ведь, в сущности говоря, ни одного настоящего представителя великих держав ни при Комуче, ни вообще на Волге не было. Все эти господа Гинэ, Жано и т. д., говорили от себя лично; за ними не стояла ни власть, ни общественное мнение их страны. Была значительная неясность и в основной задаче, разрешать которую взялся Комуч. Комуч объявил борьбу с немцами, восстановление фронта, но на деле борьба была с большевиками, а немцев, кроме военнопленных Заволжья и Сибири, так никто на Волге и не видел. Возможно, что некоторые из членов Комуча серьезно верили, что борьба будет лишь с немцами, но в действитель- ности приходилось вести борьбу только с большевиками, которые всюду и несли угрозу самому существованию Комуча.

Добровольческие формирования сейчас же вступили в борьбу с большевиками; здесь было офицерство, буржуазия и вообще элементы, от большевиков пострадавшие.

Командование требовало солдат без различия от их назначения, лишь бы были одеты и вооружены... И началось постепенное, медленное переливание крови из формирований народной армии в добровольческие формирования фронта. Первая так и не закончила своего образования в целом, а расхватана была по частям, — добровольческие же части, уплотненные солдатами Народной Армии, выполняли свою задачу хорошо.

С течением времени Народная армия превратилась без остатка в добровольческие части; сохранилось лишь название., которое было придано, с большей или меньшей долей основания, штабу при генерале Чечеке, и совершенно неосновательно всем добровольческим формированиям. Эти последние так до конца волжской эпопеи, да и в дальнейшем, конечно, тем более, не приняли на себя названия Народной армии, а именовались по фамилиям начальников и самого популярного из них — Кап- пеля. «Каппелевцы» — это название сохранилось навсегда и пережило не только Комуч, но и Директорию и Колчака, через весь Сибирский поход до Дальнего Востока.

Таким образом, Народная армия была лишь в идее. Добровольческие отряды не носили названия Народной армии: обычно они именовались по фамилии начальников, а их более мелкие организационные подразделения именовались по тем территориям, откуда шли добровольцы (Самара, Сызрань и пр.). Так как наименования предполагаемых к формированию пяти дивизий «Народной армии» (Самарская, Сызранская и др.) совпадают с названиями некоторых добровольческих отрядов, то, естественно, широкая публика существовавшие добровольческие части смешивала с существующими лишь в плане, на бумаге, дивизиями «Народной армии». Путанице понятий много содействовал и штаб Галкина, носивший, до переименования его в Военное Министерство, название «Штаба Народной Армии». На деле ни добровольцам, бьющимся на фронте, ни штабу фронта Поволжского (штаб генерала Чечека), было не до того, чтобы разбираться детально в вопросе, где кончается «Народная армия» и где начинается добровольчество: обе организации проходили под флагом Комуча, почему на них, без различия их качественного и количественного значения, и перенесено было общее наименование «Народная армия».

Добровольцы предпочли именно это название другому слишком одиозному — «Армия Комуча»; позже имя «Народная армия» постепенно затушевалось, будучи вытеснено именем наиболее популярного вождя — генерала Каппеля.