РУКОВОДСТВО НЕГЛАСНОЙ АГЕНТУРОЙ ИЗ ЧИСЛА ИНОСТРАНЦЕВ И ОРГАНИЗАЦИЯ СВЯЗИ С НЕЙ

Основной контингент иностранцев, привлекаемых к сотрудничеству с разведкой, представляли собой так называемые доброжелатели, т.е. лица, по собственной инициативе за материально-денежное вознаграждение или бескорыстно предлагавшие свои услуги разведке (непосредственно или через третьих лиц-посредников).

"Весьма важным условием для успешного функционирования сети, — констатировалось в «Основных положениях для организации и ведения военной разведки штабами пограничных округов» от 1912 г., —является подготовленность ее агентов к выполнению лежащих на них обязанностей" [58]. Речь шла о “внешней агентуре" — агентах-набшодате- лях. В документе подчеркивалось, что “предварительно приема на службу агентов, желательно ознакомлять их хотя бы с элементарными сведениями по военной части в объеме, необходимом для их будущей деятельности, и по части способов ведения разведки”. Общее положение, которое так и не стало ежедневной практикой разведки.

Приему на “постоянную службу’’ агентов этой катсі оріпі, согласно требованиям ГУГШ, должен был предшествовап» испытательный срок. Первоначально кандидата в негласные агенты подготавливали к предстоящей ему деятельности. С этой целью он вызывался в Россию “или же в случае невозможности сего для преподания ему необходимых сведений за границу командировался соответствующий агент для поручений или иное лицо”. Таким лицом являлся работник центрального органа разведай ГУГШ или разведывательного отделаны штаба воеішого округа.

По окончании подготовки будущий агент-наблюдатель должен был "испытываться” в течение “более или менее продолжительного времени путем возложения на него соответственных поручений по разведке ". причем задачей ему ставилось "добывание сведетш заранее известных и проверенных". Лишь в случае удовлетворительны о выполнения будущим агентом поручения, он мог быть принят "на постоянную службу, причем одновременно с сим от него отбирается согласие, по возможности обставленное всевозможными гарантиями, служить нам в военное время".

Такой подход представлял собой со стороны ГУГШ желаемое, а не действительное положение вещей. И на зачисление агентов в агентурную сеть порой смотрели значительно проще. Схему привлечения иностранца к сотрудничеству с разведкой иллюстрирует и такой пример.

Письмом от 6(19) сентября 1912 г. делопроизводил ель Особого делопроизводства полковник Эикель предупредил военного агента в Австро- Венгрии полковника Занксвича, что к нему направляется из Белграда некий Э.Навр а гиль. Австрийский лей геи am запаса, чех по происхождению Навратилъ "вследствие преследований на национальной почве", — сообщалось в письме, — имел "дело чести " и вынужден был оставить военную службу. После увольнения Навратиль направился в Белград "с целью предложить свои услуги в качестве осведомителя, т.к., зная австрийскую мобилизационную часть и распоряжения по этой части на итальянском и сербском фронтах, он расчитывал быть полезным" [59]. Белград был выбран потому, что дня поездки в этот городнє требовалось оформления паспорта. В военном министерстве Сербии, однако, услуга бывшего лейтенанта отклонили и порекомендовали обратиться к военному агенту Россиив Белграде Гснеральної о штаба полковнику Артамонову. В ответ на просьбу о помощи сербы выдали Навратшпо один франк и посоветовали бесплатно пообедать в столовой общества “Красного Креста”. Артамонов не стал удерживать Навратиля в Белграде и, снабдив его 50 франками, отправил в Вену, о чем и проинформировал ГУГШ. Свой интерес к Навратшпо Эн- кель объяснил тем, что “давно озабочен приисканием за границей таких осведомителей, которые в военное время с отъездом военных агентов служили нашими глазами и ушами на местах, а в мирное время следили за жизнью войск и проведением в жизнь на местах различных военных мероприятий и тем пополнять нашу и вашу ориентировку". Далее Энкель предлагал Заи- кевичу “копнуться в его компетенции, если возможно навести о нем кой- какие справки и в случае благоприятного о нем вывода выяснить его пожелания и... высказать ему наши требования”.

Энкель полагал, “что такой бедняк охотно поселится там. где ему укажут и будет работать в качестве осведомителя за 150—200 крон в месяц". Энкель был готов не требовать от него никаких документов, лишь бы “от его глаза и уха в известном районе не ускользало бы ничего, что для нас имеет значение в предмобилизационный период и в военное время и, конечно, в мирное время". “Если он согласится, — писал Энкель Занкевичу, — то не откажите сообщить мне о том шифрованной телеграммой, указавтакже, в каком из условных стратегических пунктов на албанском или сербском фронтах его постоянное нахождение, по Вашему мнению, особенно желательно". Со своей стороны, Энкель обязывался по получении этойтслеграммы “немедленно” сообщить условный адрес, по которому Навратило “следует писать нам, условный язык для телеграфных сообщений в мобилизационный период, способ, по которому ему будут высылаться деньги”. Заикевичу предлагалось сообщить На- вратилю следующее: “Принимается он пока на испытание без определенного срока, а вопрос о постоянной службе будет решен в зависимости от результатов работы через несколько месяцев Писать он должен возможно чаїце, не подписываясь, конечно, и соблюдая крайнюю осторожность при посылке своей корреспонденции". “Особо секретные сведения, — советовал Энкель Занкевичу, — рекомендуйте писать между срок лимонной кислотой”. И в заключение Энкель предлагал дать Навратило “несколько конкретных задач по наблюдению и выяснению, в том числе и контрольные, т.е. ответ на которые нам достоверно известен’’.

Несмотря, однако, на подобные инструкции, Энкель пожелал сам встретиться с Навратилем и вызвал его в Петербург. Свидание состоялось в начале октября. Навратиль произвел на Энкеля “хорошее впечатление своей толковостью, развитием, по-видимому, значительной уже опытностью в этом деле”. Энкель запретил ему при каких бы то ни было условиях впредь обращаться к Заикевичу, а поддерживать все сношения исключительно с Энкелем по почте.

Но уже 29 ноября (12 декабря) 1912 года Энкель писал Заикевичу, что “гость от Артамонова давно уже сидит у вас после свидания со мной здесь, но пользы пока не принес никакой, денег же клянчит усердно’’ [60].

Агенты-источники документальной информации — “внутренняя” агентура не подвергались никаким испытательным срокам, ибо считалось, что в пользу их искренности и желания сотр> дшічать с разведкой говорит подлинность передаваемых документов. И как только такая подлинность была установлена, следовал “прием на постоянную службу”, если предложение услуг не было разовым.

Однако на выяснение истинных намерений иностранца, вскрытие его подлинных возможностей уходили месяцы кропотливой работы, задействовался не один разведчик, расходовались средства. При этом следует учесть, что разведке неоднократно приходилось сталкиваться с откровенными мошенниками и авантюристами, которые не скупились на посулы, лишь бы вырвать аванс под несуществующие документы. Все это заставляло проверять и перепроверять личности тех, кто обращался с предложением услуг, и при наличии подозрений отказываться от таких услуг, как бы многообещающе они не выглядели.

13 декабря 1913 г. Энкель сообщил Игнатьеву: "Через некоторое четное (2-4-6) число недель к тебе в канцелярию заявится дама — баронесса... которая может быть назовет себя своим псевдонимом «графиня

Казарская». Эта дама передает секретные документы по Асстро-Венг- *: рии, которые вышли мне тотчас же. В разговоре с тобой она б) дет упоминать некоего барона Бернгарда де Тур, с которым она вела переговоры ? в СПб. Этот самозванный барон —я, не раскрывай моего инкогнито, а, . напротив, передай от названного барона привет. Далее, в разговоре дама будет просить денег и останется в Париже ждать твоего ответа. Ты эту просьбу и все прочее, что она тебе сообщит, пришли нам. А мы просмотрим документы, по телефону сообщим тебе наше решение и вышлем денъги"[61]. “Длятвоей ориентировки, — писалЭнкель, — дама — представительница группы венгерских офицеров, которая под флагом у чреж-1* денной ими на наши деньги бюро взаимопомощи, будет заниматься поставкой нам секретных материалов по A-В.

Однако “Казарская” в Париже не появилась ни через две, ни через четыре недели, а вновь в середине марта 1914 г. прибыла в Петербурге документами, где встречалась с преемником Энкеляна посту делопроизводителя Особого делопроизводства Генерального штаба полковником Раша, который вел переговоры с ней под фамилией “Грабоескай". 31 марта 1914 г. Раша в личном письме Игнатьеву просил "вручить прилагаемые документы (речь шла о возврате ранее полученных материалов — примеч. авт.) даме, которая явится и отрекомендуется графиней Казарской" [62]. “Депо касается установления с гр. К-ой возможно прочной связи, — разъяснял Раша, — необходимой ввиду принятия гр.К-ой на постоянную службу и обещаний ее периодически, но в сроки, не поддающиеся предварительному учету, доставлять нам документы по соответствующей армии”. “Какова будет работа сотрудницы — предугадать трудно, — информировал Раша, — но пока сделан уговор: уплачивать ей по 500 крон в месяц, за два месяца вперед. Первая порция 1000 крон по 1.6.н.ст. ей отпущена, а дальнейшую уплату оговорено производить в Париже через Вас".

Казарской была поставлена задача добыть в первую очередь: “1) мобилизационные планы какого-либо корпуса; 2) план перевозки одного из корпусов, предназначенных на северную границу; 3) данные о произведенных работах по Днестровской укрепленной линии ". "Но добыча этих «китов», — признавал Раша в письме Игнатьеву, — дело больше всего случая, а потому до поры до времени всякого рода документальная мелочь тоже не подлежит презрению и отнюдь не должна умалять достоинства сотрудника ".

8 мая 1914 г. в ответном письме Игнатьев сообщил, что накануне принял гр. Казарскую. “1) передал ей хранившиеся у меня для нее документы, — писал Игнатьев, — 2) принял для передачи Вам восемь печатных изданий на венгерском языке; 3) выслушал ее заявления, которые сводятся к следующему: а) она просит выдать ей теперь 1500 крон (за июнь, июль, август), так как она не собирается иметь с нами свидания до сен- чіября (об этом я телеграфировал вам сегодня), пробудет в Париже не 5олее дєух-трех дней; б) из «китов» — она может раздобыть не ранее ;ентября или октября, цена 150000 крон;., г) претендует на получение содержания за январь, февраль, март этого года — месяцы, когда она работала безвозмездно; д) связь для почтовых сношений с нами будет установлена при следующем свидании'' [63].

9 мая Игнатьев получил из ГУГШ телеграмму за подписью исполняющего обязанности 1 обер-квартирмейстера ГУГШ генерал-майора Монкевица. “Графиня подозревается в шантаже, однако окончательно шснится на днях, — телеграфировал Монкевиц. — Если 1000 крон за двамесяца еще не выданы, не платите ничего до распоряжения .. Отказ в деньгах мотивируйте вероятным желанием Грабовского видеть ее в СПб )ля переговоров. Будьте возможно любезнее и не подавайте вида знания истинной причины" [64]. “Выясняются несомненный шантаж и мошенничество графини, — спустя два дня писал Раша Игнатьеву. — Прошу не платить ни копейки под предлогом не получения разрешения из СПб. Во избежание неприятностей, лучше всего откажитесь от всякого сношения, посредничества, мотивируя хотя бы вашим официальным положением. Подробности курьер ом" [Ь5].

Подробности в изложении Раша выглядели следующим образом: "Ряд сведений о деятельности гр. К-кой, полученные за последнее время, заставили предположить, что она является душой организации не столько готовой за хорошее вознаграждение оказывать действительные услуги в области добычи документов, сколько специализировавшейся на выманивании мошенническими, но чрезвычайно смелыми и ловкими приемами более или менее круглых авансов в счет будущих услуг, никогда, однако, не осуществлявшихся” [66].

По словам Раша, случай помог в этом предположении утвердиться: “Несколько времени тому назад штаб Киевского военного округа получил предложение приобрести от вдовы некоего венгерского генерала серию весьма ценных, оставшихся у нее после смерти мужа документов, и. не располагая нужной для приобретения этой документации суммой, передал ведение переговоров по этому вопросу в ГУГШ”. “Некоторые подробности, — указывал Раша, — заставили нас предположить, что предлагающая документы вдова генерала и гр. К-кая — одно и то же лицо”. Тем не менее переговоры были продолжены и по сделанному утовору документы между 3 и 7 мая предлагавшей их стороной должны были бьпъ доставлены в Берн; туда к этому времени выехал для экспертизы и возможной покупки их полковник Самойло А.А. Но ему даже к поверхностному осмотру документов предложили приступить только после авансовой уплаты 5000 крон. Полковник Самойло от э гой комбинации категорически отказался и 7 мая выехал обра гно.

7 мая покинули Берн, якобы, для возвращения в Австро-Венгрию и продавцы (дама и мужчина), однако последние, как выяснило установленное за ними наблюдение, направились не в Вену, а в Париж. “Как раз в день их вероятного прибытия в Париж, — продолжал свои умозаключения Раша в письме Игнатьеву, — вы телеграфировали о появлении у Вас гр. К-кой. Имеется полное основание думать, что, не успев ничего сорвать с Самойло, компания направилась в Париж, чтобы получить хотя бы те деньги, о которых условились в СПб".

Не смутили Раша и “некоторые" несовпадения. “Дама, с которой говорил Самойло, совершенно не походит на известную мне гр. К-кую, — разъяснял он военному агенту во Франции. — Последняя — женщина хорошего среднего роста, отлично сложена, рыжая, безусловно интересна, за 35лет, отличные зубы. Самойло же говорит о даме невысокого роста, довольно полной, с очень плохими зубами, крайне неинтересной". Для Раша уже не имело никакого значения, какая из двух женщин посетила Игнатьева. “Если даже первая из них, не подходит под описание гр. К-кой, — рассуждал он, — то предполагаю, что в Берне, где можно было рисковать вместо Самойло встретить меня, выступало другое лицо, но из той же шайки. Если же к Вам приходила особа по описанию Самойло, то участие в мошенничестве гр. К-кой уже вне всякого сомнения". "Во всяком случае, —предписывал делопроизводитель Особого делопроизводства Игнатьеву, — ваши отношения с гр. К-кой лучше всего окончательно прекратить, дабы Вам не подвергаться возможной неприятности, так как не исключена провокационная подкладка всего этого дела".

Игнатьев “во избежание скандала” отделался от графини с затратой денег — ей было выплачено в общей сложности 500 франков, включая 200 франков на дорогу в Венецию. Прощаясь с Казарской, он посоветовал графине впредь обращаться письменно исключительно в Петербург. Сомнения в правильности выводов ГУГШ, однако, остались и на это были свои достаточно веские основания. "Со мной говорила гр. К-кая, ваша знакомая, — писал Игнатьев 22 мая 1914г., — но не та с коей говорил Самойло. Не считая себя в праве разрубить узел, завязанный Киевским военным округом, я позволю себе выразить сомнения в правильности ваших умозаключений, так как по личной проверке образа жизни графини в Париже мне известно, что она находилась в полном одиночестве и ни с какими людьми не виделась. Вследствие этого я не могу установить связи ее приезда в Париж с переговорами в Берне” [67]. “Это, в свою очередь, не исключает совершенно мошеннических проделок графини, — оговорился военный агент в Париже Игнатьев, — так как я усмотрел немало противоречий и лжи в ее рассказах и объяснениях" "На мой взгляд, единственным показателем ее пригодности может служить ценность доставляемых ею документов", — подвел итог этой истории Игнатьев.

19 сентября 1913г. Энкель препроводил Игнатьеву письмо некоего Бономи. Из сопроводительной записки следовало, что предложение автора письма представлялось весьма интересным. Поэтому "личное свидание с ним компетентного лица с нашей стороны” было признано крайне желательным. Однако встреча, назначенная на 2 сентября в Париже, как писал Энкель, нс состоялась, на сен раз по вине автора письма, который сообщил в Петербург, что на встречу нс выехал, так как не получил аванса. В этой связи Энкель, охарактеризовав Бономи как “гуся невысокого полета”, просил Игнатьева написать письмо последнему по прилагаемому адресу с указанием, что "мы согласны повидаться с ним в Париже, уплатить ему вперед деньги на дорогу и суточные по 200 франков” пусть только сообщит точное время своего приезда в Париж [68].

В ходе свидания с Бономи Игнатьеву предстояло выяснить: —

действительно ли он располагает какими-нибудь сведениями об организации германской разведки в России, “если да, то он должен назвать хотя бы одно имя для проверки”-, —

что из себя представляет австрийское разведывательное бюро, о котором упоминается в письме; —

как высоко оценивается "голова каждого выданного им рядового и руководителя". При этом Игнатьев должен был предупредить, что "мы не будем щедро платить за каждое указанное нам лицо, изобличенное в шпионстве”;

—какие связи Бономи имеет в Германии и Австрии; — "неможет ли он стать агентом-вербовищком по подбору лиц. соответствующих нашим требованиям: одинаковая дееспособность по разведке как в мирное, так и в военное время в области местной наблюдательной разведки и, конечно, с надлежащей компетенцией в военном деле. Содержание 250марок в месяц агенту и 50 марок в месяц Бономи за каждого работающего агента”.

Одновременно Энкель рекомендовал Игнатьеву “навести справку о Бономи во французском генштабе". Как выяснил Игнатьев, Бономи был здесь прекрасно известен: “Около четырех-пяти лет тому назад он предложил услуги французам по приобретению документов по Германии, но на деле ничего не сделал. Тщетно требовал аванса и. не получив его, разругался и скрылся" [69]. Игнатьев предложил воздержаться “от вызова Бономи в Париж и от разговоров с ним", с чем Эикеть вьпіужден был согласиться.

По состоянию на декабрь 1912 г. у ГУГШ на испытании находилось три кандидата в агенты. Кроме того, в течение этого года ГУ ГШ было “заагентурено” 13 человек, “из коих 8 ныне на местах работают по разведке, один ожидается в Петербурге, остальные же по той или иной причине не работают " [70].

Случалось итак, что кандидата сначала “заагситуривали”, а потом вызывали в Петербург “для окончательных переговоров и инструктирования". Результатом такого подхода являлось то, что часть агентов, вызванных для инструктирования, так и не прибывала в указанное для этого место, другая часть отходила от сотрудничества с разведкой, так и не приступив к нему, а от услуг третьих приходилось отказываться в ситу их несостоятельности. Поэтому неудивительно, что число негласных агентов ГУГШ к 1914 г. на Западе исчислялось едшшцами.

После зачисления иностранца в агентурную сеть перед военной разведкой вставали задачи добиться надежного закреплеїшя иностранца в агентурной сети и обеспечить его эффективное сотрудничество с разведкой. Эти задачи решались в ходе руководства негласной агентурой. Чтобы оценить результативность руководства необходимо исследовать как осуществлялась проверка негласных агентов, постановка им заданий и обучение пользованию техническими средствами добывания разведывательных сведений, а также рассмотреть практику оплаты и поощрений негласных агентов.

В “Основных положениях для организации и ведения военной разведки штабами пограничных округов” 1912 г. в разделе “Руководство '"гонгами” содержались требования к этому виду деятельности разведки. “Работа, принятых на постоянную службу агентов внешней агентуры, должна протекать под систематическим и настойчивым руководством и наблюдением подлежащего разведывательного органа, — отмечалось в «Основных положениях». — Руководство это должно выражаться в планомерной последовательности вполне определенных задач с целью пополнения недостающих у нас сведений, не стесняя агента вместе с тем в доставлении и тех сведений, которые им добываются попутно". “Вместе с тем, в целях проверки следует агентам от времени до времени, — указывало ГУГШ, — давать также задачи, хотя и не имеющие особого важного практического значения, но могущие подвергнуться контрольной проверке. Полезно от времени до времени проверять работу агентов в обстановке, приближающейся к обстановке военного времени, например, во время маневров войск наших вероятных противников".

При постановке заданий агенту “внешней” агентуры предлагалось исходить из тех посылок, что задания должны быть посильными для исполнения. “Например: 1) подобрать карты, выяснить, чего у нас нет и требовать именно такие-то листы таких-то масштабов; 2) железные дороги — выяснить каких станций у нас нет и их требовать; 3) войска. Чтобы составить себе понятие, сколько войск остается в карауле, требовать, чтобы проследил, сколько раз 5 рота в течение двух недель была полностью в карауле и т.д."

“Работа агентов внутренней агентуры, — указывало ГУГШ, — должна также протекать под систематическим и настойчивым руководством и контролем окружных штабов, осуществляемых путем предъяв- лєнчя им определенных задач и проверки таковых внешним наблюдением іїли иными доступными средствами".

Безусловно, правильные требования, которые так и остались теоретическими изысками и не соблюдались ни штабами военных округов, для которых они были предназначены, ни самим ГУГШ, которым они были разработаны. Чаще всего сбывалось предостережение, заложенное в самих “Общих положениях", в которых указывалось, “что только при внимательном и систематическом руководстве, результаты разведки могут получить цельный характер, иначе неизбежными спутниками явятся отрывочность и даже хаотичность поступающих сведений".

Способствовать целенаправленной работе с негласной агентурой штабов военных округов, дисциплинировать эту работу должно было ведение соответствующей документации: “Журнала работы агентурной сети” и “Книги агентурной сети”. В “Журнал работы агентурной сети” должны были вноситься “особо для каждого пункта сети («внутренней» и «внешней» — примеч. авт.): а) задачи, предъявляемые агенту-резиден- тпу к выполнению; 6) доставляемые агентом сведения и их классификация; в) выданное агенту за доставленные сведения вознаграждение" [71]. Руководство негласной агентурой включало в себя также обучешіе агентов пользованию техническими средствами добывания и средствами передачи разведывательных сведений.

Единственным техническим средством, которым оснащались негласные агенты, был фотоаппарат. "Все собі равшие сведения о крепостях получали американский карманный фотографический аппарат «Экспо» ", —пишет об экипировке русских разведчиков Макс Ронге [72]. Используемая техника была далека от совершенства, что в ряде случаев приводило к провалам. "Один русский агент завербовал немца Германа Прю- фера и поручил ему снять при свете магния краковские форты. — Вспоминает все тот же Ронге. — Этот первый опыт оказался неудачным. Сторожевые посты не дали ослепить себя, часовой выстрелил, испортил аппарат, ранил и арестовал Прюфера" [73].

Чаще всего негласные агенты из числа агентов-источников для копирования передаваемой документальной информации использовали обычные фотоаппараты, имеющиеся в продаже на местном рынке. Так, “Справочная книжка с полным составом по военному времени вооруженных сил монархии " (Австро-Вешрии — примеч. авт.) объемом в 150 страниц была получена в январе 1913 г. от негласного агента № 25 “в виде 75 фотографий, размером 9X12 см., причем на каждой из них снято на две страницы подлинника’’]74].

Необходимость разработки и внедрения специальных фотоаппаратов сознавалась организаторами разведки. 19 февраля (2 марта) 1910г. старшие адъютанты разведывательных отделений штабов военных округов на проведенном совещании отметили “желательность фогогра- фического аппарата «Разведчик» для дальних съемок” и "необходимость аппарата для микрофотографии (для голубиной почты)” [75]. Однако высказанное таки осталось пожеланием.

Оплата негласной агентуры разведкой в мирное время строилась на следующих основаниях. Агенты “вознаграждались двояко: уплатой постоянного месячного вознаграждения и заделъно" (сдельно —примеч. авт.) [76]. Агентам, принимаемым на постоянное содержание, таковое определялось в возможно меньшем размере, но наряду сэтим, все доставляемые ими и оказавшиеся достоверными сведения оплачивались “особо, соответственно их важности". Подобный подход имел “ввиду сохранить в руках возможность понуждения агентов к наибольшей активности". Размеры вознаграждения негласным агентам должны были находиться “е строгом соответствии: а) с индивидуальными достоинствами агента и знанием того пункта или учреждения, в котором он работает, и б) с ценностью тех документальных данных, кои он представляет”.

На постоянном жаловании штабов военных округов в мирное время должны были состоять агенты-резиденты и агенты для поручений внешней агентуры. Жалование агентам-резидентам и агентам для поручений устанавливалось ориентировочно “на круг по 100 рублей в месяц”. Что же касалось “внутренних" агентов, то таковое определению “на круг” не поддавалось, а всецело зависело от возможностей агента, что определялось как учреждением, в котором он работал, так и занимаемой в этом учреждении должностью.

В целом, выплачиваемое негласным агентам вознаграждение, как постоянно, так и разово варьировалось от десятков рублей до десятков тысяч. По подсчетам начальника штаба Варшавского военного округа, произведенным в 1906 г., содержание одного негласного агента “внеш-. ней” агентуры за год должно было составить 1000 рублей, в том случае, “если положить содержание негласному агенту около 60рублей в месяц, на приобретение ему велосипеда и фотографического аппарата — 200 рублей и 100рублей на путевые издержки и экипировку его" [77].

Подобными цифрами в части оплаты услуг “внешней” агентуры оперировал в 1907 г. и начальник штаба Виленского военного округа. “Что касается размера вознаграждения агентам, — озмечалось в Докладной записке «О постановке дела при штабе Виленского округа» за его подписью, —то жалованье должно обеспечить сносное существование. Принимая во внимание дороговизну жизни в Германии, минимальный оклад следует признать в 50 рублей в месяц” [78]. “Такое жалованье в Германии получают низшие служащие: городовые, жандармы, почтальоны. стрелочники”, — пояснял названую цифру начальник окружного штаба. “Кроме жалованья необходимо выдавать разъездные по 25 рублей вмесяц и наградные в зависимости от важности доставленных сведений. Таким образом, месячное содержание одного агента определится минимум в 75рублей, годовое в 900рублей", —делался подсчет в Докладной записке. Однако, исходя из того, что “служба агентов сопряжена с большим риском, когда они каждую минуту могут быть схвачены, закованы и отправлены в Лейпциг, где их всегда судят”, оклад в 900 рублей с разъездными был признан “небольшим”. В этой связи предлагалось для поощрения агентов “за хорошие работы” выдаватьнаградные. Годовой размер наградных пяти агентам на 1908 г. был определен штабом Виленского округа в 2000 рублей. ..

За 11 документов, “добытых совершенно негласным путем” в июле 1910 г. штабом Варшавского военного округа было выплачено агенту 31 800 марок [79].

Оплата услуг агентов производилась как на личных встречах, так и путем почтовых отправлений. “Вмирное время, — отмечалось в рапорте начальника штаба Варшавского военного округа начальнику Генерального штаба от 4 мая 1909 года, — наибольшие затруднения представляет пересылка денег заграничным агентам - ввиду нежелания компрометировать, приходится иногда сум.мы до 3 тысяч марок пересылать взаказных письмах, сдавая таковые эа границей" [80]. “Способ этот. — констатировалось в рапорте, — не гарантируя получения денег агентом, в то же время представляет риск для отправляющего письмо лица”.

В военное время предполагалось выплачивать агентам всех категорий “усиленное вознаграждение"по сравнению с мирным временем.

В соответствии с “Положением о военных агентах на Дальнем Востоке” от 19 декабря 1903 г. (разработано “вследствие высочайшего соизволения на полное подчинение военных агентов в Корее, Китае и Японии Наместнику Его Императорского Величества на Дальнем Востоке”) военным агентам было предоставлено “право входить по команде с ходатайством представляемым на у смотрение Наместника о награждении иностранцев, оказавших важные услуги, российскими орденами, причем, в таковых представлениях надлежит соблюдать должную умеренность" [81].

Неизвестно, как это право использовалось военными агентами на Дальнем Востоке. Однако на Западе попытки использовать награждение российскими орденами в качестве поощрения за предоставляемые услуги разведке, предпринимались. Следует оговориться, что речь шла не о негласных агентах из числа иностранцев, а о тех иностранцах, которые вследствие хороших отношений с разведчиками оказывали, на так называемой доверительной основе, некоторые услуги на добровольных началах.

“Честолюбие и корыстолюбие являются теми человеческими слабостями, на которых агент может строить систему своей разведки. — Писал в ГУГШ в сентябре 1906 г. военный агент в Вене полковник Марченко. — Орден и рубль являются главными факторами реальной добычи материалов. Один дает, считая не позорным и удобным приобрести ор- ден и сохранить свой внешний престиж (это обыкновенно наиболее ценный источник), другой просто берет, как купец. Причем, в этом последнем случае он или хронический, постоянный, или мимо прошедший, случайный сбытчик” [82].

С Марченко в части оценки возможностей, открывающихся перед разведкой, за счетнагражденияиностранцев русскими орденами был солидарен Игнатьев. "Одним из средств завоевания симпатий у иностранцев являлось награждение орденами. — Пишет в своих воспоминаниях Алексей Алексеевич. — Им дорожили не только скромные лейтенанты, но и повидавшие виды седые генералы, благо русские ордена допускали большой выбор от незаметного «Станислава» до «Александра Невского» с бриллиантами или без них” [83]. "Но и этим средством, хотя бы в целях собственной пропаганды, русское правительство пользоваться не умело. — Отмечает Игнатьев. — «Удобным и верным» случаем являлись взаимные визиты глав государств или приглашения высшего военного начальства на иностранные большие маневры. Тогда ордена сыпались без всякого разбора, и военному агенту под предлогом наведения какого-нибудь порядка легко удавалось поместить в список представляемых к награждению и своих кандидатов. Не понимало русское начальство, что шведы и французы за русский орден многое могли бы сделать", — заключает свое наблюдение бывший воеїшьш агент в странах Скандинавии и Франции.

При расчете за предлагаемые для приобретения документы военная разведка России придерживалась следующего подхода — сначала проведение экспертизы в одном из Главных управлений военного или морского министерств, с последующей выплатой оговоренной ранее суммы, после положительных результатов экспертизы. Вместе с тем, предусматривалась и предварительная выплата аванса. В редких случаях разведчик, полагаясь на свое чутье, чтобы не упустить ценный, по его миешио, материал, мог, действуя на “свой страх и риск”, заплати гь владельцу документа часть запрашиваемой суммы без предварительной экспертизы.

Подобный подход прекрасно прослеживается в письме от 10 января 1913 г. делопроизводителя Особого делопроизводства Энкеля военному агенту в Вене Заикевичу, в котором содержалась реакция на предложение негласного агента в Вене Яидрича. Так, Яндрич сообщил, что “он через посредничество одного офицера Генерального штаба может доставить нам план стратегического развертывания австрийской армии на случаи войны с Россией. Условия его — за все 50 ООО крон, из них 25 тысяч вперед, 25 тысяч по высылке нам документов” [84]. “Неужели Я (Яндрич — примеч. авт.), настолько наивен, — писал Энкель, — что серьезно считает такие условия приемлемыми?... Мы, конечно, не отказываемся приобрести предложенный документ и даже ничего не имеем против общей суммы, если он окажется годнъш и полным. Но, конечно, деньги заплаппш лишь тогда, когда произведем соответствующую экспертизу, а для этого документ необходимо вывести из Австрии на нейтральную почву... для обеспечения интересов продавца мы согласны непосредственно перед экспертизой дать ему до 1000рублей, но и только’’.

- 'Дальше мы ставши следующие условия обеспечения наших интересов, — подчеркивал Энкель, — документ передается нам по частям в зависимости от того, как он составлен, т.е. по дням или корпусам. По каждой части производится отдельная экспертиза и отдельный расчет, исходя из общей суммы в 50 ООО крон". ".Казалось бы, что при таком способе поставки интересы как продавца, так и наши, — указывал делопро- изводитель Особого делопроизводства, — обеспечиваются надлежащим образом. Продавец может нам без особого риска прислать в Петербург часть документов.., мы же рискуем сравнительно небольшой суммой на тот случай, если обнаружится фабрикация документа, а обнаружится она несомненно или в самом начале или же скоро ”.

Арест Яндрича и вынужденный отъезд из страны Занксвнча перечеркнули планируемую операцию по получению документа.

Для обеспечения руководства негласными агентами вводилась агентурная связь. Для того, чтобы оценить ее эффективность, необходимо рассмотреть насколько совокупность применяемых способов и средств обеспечивали скрытие как самого факта использования разведкой выбранной линии связи, так и истинного содержания переданных по ней сведений.

Связь негласных агентов со своими руководителями в мирное время как за рубежом, так и на территории России поддерживалась в ходе личных встреч (непосредственно с самими негласными агентами, их посредниками и со связниками— “агентами-почгальоиами”), и безлично —с использованием телеграфа и почты путем направления телеірамм и писем по “условным адресам” в обоих направлениях, — а также с использованием прессы — за счет публикации объявлении в газетах. Допускалась и комбинация личной и безличной связи.

Личные встречи проводились в первую очередь при вербовке агентов из числа иностранцев, предлагающих свон услуги разведке, а также при получении от негласных агентов “важных письменных и словесных донесений или же секретных документов”, и значительно реже для заслушивания личных докладов агентов, их инструктажа и постановки задач. Передача секретных документов при личных встречах чаще всего осуществлялась 4qie3 посредников, а не самими негласными агентами. Считалось, что наиболее безопасны для личных встреч территории нейтральных государств (Швейцария, Монако и т.д.) “под вымышленными фамилиями и предлогами, о чем заранее должны быть тайно уведомлены агенты”. Большим недостатком таких личных встреч являлись, по оценке ГУГШ, “излишняя потеря времени и большие денежные расходы". Личные встречи негласных агентов со своими руководителями из числа русских разведчиков на территории России практиковались в самых исключительных случаях для решения каких-либо важных вопросов дальнейшей работы агента, “при нарастании каких-либо новых факторов в этой работе, или же, наконец, при срочном вызове недобросовестного или опасного агента для его ликвидации (вызываемого, конечно, под другим предлогом)". В последнем случае речь шла об исключении негласного агента из агентурной сети. Считалось, что получение секретных документов “выгоднее производить на своей территории, где-либо вблизи границы, в условленных конспиративных квартирах, так как поездка за документами в государство, откуда добываются сведения — весьма рискованная — особенно при переезде границы”. Разумное правило, которому в силу целого ряда причин, не всегда следовали.

Телеграф считался при организации безличной связи “самым быстрым средством связи, обеспечивающим наибольшую своевременность донесений". Для обеспечения "быстроты и верности " доставки телеграфных агентурных донесений рекомендовалось доставление донесений в посольства и военные агентуры за границей, откуда последние пчюдавались в ГУГШ по телеграфу шифром [85]. При этом оговаривалась необходимость выполнения “условий полной конспирации передачи”. Как это виделось организаторами разведки? Для избежания свидании агентов с сотрудниками росиийских представительств за рубежом предлагалось опускать письменные донесения “незаметно в ящики для писем посольств и военных агентов за условными подписями". Одновременно предписывалось принять “за правило держание ящиков для писем на ключе и выем из них корреспонденции обязательно доверенным лицом — чиновником посольства или миссии, «а не швейцаром — сплошь и рядом иностранцем»”.

Воти все соблюдение “условий полной конспирации". При “невозможности или неудобстве" доставления агентурных донесений в посольства и миссии России вышеуказанным способом негласным агентам предлагалось направлять свои донесения обычным телеграфом по "условным адресам", прибегая к иносказательным фразам, носящим семейный или торговый характер, чтобы не вызвать подозрений со стороны контрразведки.

Как для телеграфных, так и для письменных донесений чаще всего в качестве условного адреса использовался адрес столичного почтового отделения (места пребывания военного агента или страны проживания негласного агента). “До востребования” на определенную фамилию, подлинную или вымышленную. Существующий в ряде стран порядок выдачи корреспонденции позволял получать и посылать письма и телеграммы не только при указанной фамилии, но и при наличии просто инициалов или даже цифр. Таким образом, условный адрес представлял из себя заранее обусловленный сторонами номер почтового отделения столицы и фамилию (подлинную или вымышленную) или шифр получателя в зависимости от принятых в данной стране правил с учетом отправления на “До востребования”.

20 октября (2 ноября) 1912г. Энкель сообщил Игнатьеву, что "начиная с 26 октября (8 ноября) ожидается поступление писем на имя Бетенкура в Париже". Энкель просил “посылать через два дня за этими письмами" [86].

В ответной шифртелеграмме Игнатьев отметил, чго писем пока не было и что «необходимо немедленно переменить способ адресования, заменив имя и фамилию инициалами или цифрами, так как по французским законам выдача писем “До востребования", адресованных на имя, требует предъявления документов, устанавливающих личность» [87]. 13(26) ноября ГУГШ телеграфировало Игнатьеву, что нм немедленно даны указания изменить способ адресоваїшя корреспондеіщии, ранее предназначавшейся Бетенкуру, — впредь при переписке использовать литеры F.K.Z. Игнатьеву предписывалось “на будущее время вскрывать все письма, поступающие по условным адресам; срочные сведения телеграфировать шифром в ГУГШ”. Игнатьева также предупреждали, “что на условные адреса могут поступать и телеграммы на условном языке ", содержание которых надлежало “дословно немедленно сообщать в ГУГШ” [88]. За несколько дней до этого Энкель писал Игнатьеву: “Справьтесь в почтовом бюро 86. нет ли писем на другие литеры, кроме сообщенных Вам F.K.Z. именно по адресу литера R.. литера Е., приставка de, литера К" [89].

3(16) декабря Игнатьев сообщил Энкелю, что согласно донесения “агента литеры F.K.Z.", последний имеет много ценных сведений по Галиции, но передавать по почте опасно, “просит вызвать в Петербург. Адрес: город Брюнн" [90].

Предусматривалось также, что “условные адреса" могут принадлежать “совершенно частным лицам, не имеющим никакого отношения к разведке (частные знакомые служащих по разведке или их товарищей по службе, мелкие служащие, сторожа и т.п."). Весьма легковесное отношение к передаче донесений от негласных агентов.

Донесения, посылаемые агентом почтой, не являлись срочными, должны были представлять собой “законченные отчеты об областях, порученных исследованию агента, — как-то об экономическом и политическом состоянии, сведения об изменениях в организации, подробные данные об укрепленных пунктах, заводах и т.п.” [91].

Весьма желательно письма, посылаемые агентам, опускать в почтовые ящики не в нашей стране, а в государстве, где работает агент. Для такой отправки писем, отмечал Рябиков, "кроме использования случаев поездки за границу доверенных лиц, могут быть при&печены специальные агенты-почтальоны ".

В начале 1914 г. полковник Лавров “имел условные адреса для сношения с агентами, один на Женеву —Жан Гальшенк. второй на Брюссель — Сисони" [92].

Использование прессы путем публикации объявлений как способа • безличной связи достаточно широко применялось в мирное время. Этот ; способ использовался для вербовки агентов, для назначения свиданий ’ агсшам, а также и для сообщения некоторых коротких сведений. Для j обеспечения успеха данного способа связи требовалось “умелое редак тирование вполне правдоподобных, не могущих вызвать сомнения объяв-. пений и большая осторожность в использовании их”.

Далеко не всегда связь через условные адреса была двуст оронней. В таком случае оговаривалось, как одна из сторон будет сообщать другой что направляемая си корреспонденция получена. Однако нередко гтрихо- 7 далось сталкиваться стем, что оговоренная в деталях связь давала сбои.

13(26) декабря 1912 г. Игнатьев писал Ассановичу в Стокгольм os том, что негласный агент под кличкой “ Лупус” обратился к нему с пись- » мом, в котором просил узнать о судьбе его писем, адресованных воєн- . ному агенту в Скандинавии, так как он не получил на них ответа [93]. Ассанович не замедлил отреагировать: "Все письма исправно получены. Своего адреса Лупус до сего не дал, а о получении его писем сделана условная публикация в берлинской газете... На днях публикация будет еще повторена, хотя этот способ сношения мне очень не нравится. Не может ли он дать адреса для писем” [94].

Это, как и предыдущее от Энкеля Занкевичу письмо, является иллюстрацией того факта, что иностранцы, предчагающие свои услуги разведке, с легкостью передавались от одного военного агента другому, от военного агента в ГУГШ и наоборот.

В ряде случаев корреспонденция от нескольких негласных агентов (порой их количество исчислялось десятками) поступала в одно и тоже почтовое отделение столицы нейтрального государства, чаще всего с различным обозначением получателя. Такое почтовое отделение называлось приемной почтовой станцией. В качестве ее “заведующего” мог выступить сам военный агент или же им привлекался к сотрудничеству местный житель. Лучшей кандидатурой в этом случае являлся сотрудник почты, который и доставлял военному агенту поступающую корреспонденцию от негласной агентуры.

Приемная почтовая станция ГУГШ существовала в Копенгагене и ее деятельность накануне войны пережила свой взлет и падение.

Так, па 1913 г. "кредит на разведку военному агенту в Дании, Швеции и Норвегии ” был увеличен “с 2 до 3 тысяч рублей ввиду значительного роста расходов, которые ему приходится нести по организации и содержанию чсибольшей по объему приемной станции Главного управления Генерального штаба” [95]. Число условных адресов, “причисленных к названной станции", к этому времени достигло 23, причем письма поступали из Дании, Норвегии и Швеции. Насколько была интенсивна работа приемной почтовой станции в Копенгагене явствовало из того, что с мая по

сгредину декабря 1912г. через нее прошло 153 письма от негласных агентов Судя по всему, военный агент в Дании, Швеции и Норвегии “содержал” не одну, почтовую приемную станцию, а несколько.

Проходит год и ситуация кардинальным образом меняется. Кредит военному агенту в Дании, Швеции и Норвегии на 1914 год был вновь уменьшен до прежнего уровня с трех тысяч рублей до двух “ввиду предстоящего значительного сокращения его деятельности по организации и содержанию центральных приемных почтовых станций для агентурных г надобностей Главного управления Генерального штаба, каковое сокращение вызывается отчасти последними событиями в Швеции и Дании в связи с процессом Теригрена, отчасти же намечающейся постановкой собственной разведки ГУГШ в Австро-Венгрии на новые основания" [96].

“Разрешимая без особо существенных затруднений в мирное время, — отмечалось в «Основных положениях для организации и ведения военной разведки штабами пограничных округов», —упомянутая связь во время войны встретит на своем пути серьезные препятствия. Предусмотреть последние и наметить в обход их такие пути, которые обеспечат удовлетворительное функционирование связи при условии наибольшей скорости и безопасности — составляет одну из важнейших разведывательно-организационных задач мирного времени " [97].

Предполагалось, что в военное время донесения негласных агентов будут доставляться следующими способами: —

агентами-почтальонамиїїепосредствсішо в пункты назначения; —

через “тыловые” приемные станции.

“Тыловые” почтовые приемные стацции предлагалось организовать заблаговременно еще в мирное время на территории преимущественно нейтральных государств. К каждой станции должно быть приписано некоторое число условных адресов, предварительно распределенных между агентами. Предусматривалось, что корреспонденция, поступающая по этим адресам на тыловые приемные станции, будет вскрываться заведующими последних, а затем передаваться в Россию “по телеграфу или почтой (с курьерами), полностью или в выдержках, в зависимости от важности донесений”. К началу войны работа тыловых приемных станций ГУГШ в Дании была свернута, а собственных тыловых приемных станций штабы военных округов так и не создали, что дало себя знать в первые дни войны.

Негласным агентам при составлении ими донесений вменялось в обязанность использовать один из трех заранее оговоренных способов Т.Н. условную переписку (код), механический способ переписки И.'П! тайнопись. Под условной перепиской понималось написание донесений под видом самых обыкновенных или частных писем или тслеі'рам.ч, раскрытие истинного смысла которых возможно лишь при знании обозначения фраз или слов. Перед началом составлсшія кода для “данного агсп- та” надлежало прежде всего исходить из задачи, которая возлагалась на него, и в зависимости от этого составлять условные фразы и слова. В случае применения механического способа переписки отправитель ц получатель снабжались одинаковыми картонными или мсгаллически- ми четырехугольниками, “разграфленными на части, причем некоторые из этих частей вырезаны насквозь". Отправитель письма должен был класть четырехугольник на бумагу точно по ее обрезу (рекомендовалось использовать листы по размеру четырехугольника) и составлял донесение, вставляя необходимые слова в вырезанных местах. Затем пустые места заполнялись текстом, не имеющим отношения к донесению. Иногда донесение писалось на внутренней стороне конверта, под почтовой маркой, между двумя склеенными открытками и т.д.

Русской разведкой для переписки с агентурой применялись в ряде случаев средства тайнописи, которые специально никто не разрабатывал. Так, секретные сведения, отправляемые в письмах на условные адреса, рекомендовалось писать между строк лимонной кислотой. Для телеграфных же сообщений на мобилизационный период предлагался условный язык.

Передачи донесений в военное время предписывалось “организовать по коду, заблаговременно вырабатываемому агентам окружными штабами" , и “отправлять по нескольким различным направлениям, прибегая к различным способам передачи".

Что подразумевалось под различными способами передачи? В 1890 г. “вслед за устройством станций голубиной почты в наших западных крепостях" принимается решение о развертывании сети военно-голубиных станций для связи России с Францией “в виду вероятности перерыва наших телеграфных с нею сношений в случае большой европейской войны” [98]. По согласованию с французским военным министерством для почтовоголубиной связи было намечено два направления — южное и северное. От организации связи в южном направлении — Севастополь (Одесса)— Афины — Филиппвиль (Алжир)—пришлось сразу отказаться как из-за "чрезмерногорасстояния между Афинами и Филиппвилем (1750 километров), превосходящего дальность полета надежного почтового голубя (до 1000километров), таки вследствие затруднительности устройства «промежуточной станции на территории Италии» ”.

Более благополучно обстояло дело организации связи в северном направлении, которое должны были обеспечиваль четыре станции: в Либаве, Копенгагене, Эсбьерге и Дюнкерке при расстоянии между Ли- бавой и Копенгагеном 600 км, Копенгагеном и Эсбьергом 300 км, и Эс- бьергом и Дюнкерком 650 км. Первая станция находилась в ведении Главного инженерного управления военного министерства России, Копенгагенской и Эсбьергской станциями (начали функционировать с 1896 и 1900 гг. соответственно) “заведовал военный агент в Копенгагене". Го- тонная станция в Дюнкерке находилась в ведении французов. Устройство военно-голубиных станций и правила содержания голубей определялись “Положением о воеино-голубннон почте и Штатами станций”, введенными приказом по военному ведомству в 1889 г.

В 1901 г. военный агент в Копенгагене Генерального штаба полков- пик Алексеев докладывал в ГУГШ, что “в Копенгагенский станции за пятьлет ее существования перебывало в общей сложности 440голубей... Из них пропадало за это время при дрессировке и другим причинам 253 голубя или 57 проц." [99]. Приведенные результаты дали основание во- ящому агенту "сомневаться в возможности достижения конечной цели учреждения этой станции". В этой связи Алексеев предложил продолжить “опыты с почтово-голубиными сообщениями по линии Либава-Ко- пенгаген-Эсбьерг-Дюнкерк с тем, чтобы окончательно определиться по поводу дальнейшего использования этих станций”. И такие опыты были проведены лично полковником Алексеевым.

"При испытательном полете голубей Копенгагенской станции в направлении Либава-Копенгаген из 158 голубей, выпущенных с парохода с расстояния 300—350 верст (пол-расстояния между ЛиОавою и Копенгагеном) через 5 — 10 часов вернулось на голубятню только 8, а затем в течение 20— 22 дней еще 21... несмотря на благополучное состояние погоды", —доносил военный агент в Петербург в декабре 1904 г. [100]. Из Отчета главного штаба Франции об опытных полетах в 1903 г. голубей Дюнкерской станции следовало, что "на линии Дюнкерк — Эсбьерг полеты, несмотря на благоприятные... климатические условия, дали неудовлетворительные результаты ". В этой связи Алексеев пришел к заключению, что "сколько-нибудь надежного сообщения при помощи почтовых голубей между Либавой и Дюнкерком через Данию не существует ". Военно-голубиные станции в Дании, содержание которых обходилось казне в три тысячи рублей ежегодно, были ликвидированы Алексеевым только в начале 1907 г. [101].

Однако от идеи использования голубей для организации связи с заграничной агентурой окончательно не отказались. ГУГШ рекомендовал способ связи с использованием “голубиной почты” всем разведывательным органам. Однако каких-либо практических шагов в этом направлении сделано ие было. В апреле 1909 г. начальник штаба Варшавского военного округа, адресуясь к начальнику Генерального штаба, высказал идею, что воздушные шары и аэропланы могут оказать существенную пользу "в смысле ускорения доставки донесений тайных агентов, которые могут сдавать свои донесения аэронавтам в условленном месте" [102].

В октябре 1909 г. начальник Генерального ш габа, отвечая на предложения Варшавского округа, сообщил: “Вопрос о привлечении к негласной разведке управляемых шаров, как о дополнительном средстве для передачи донесений, может быть выяснен лишь после установления, какие воздухоплавательные средства будут в распоряжении военного ведомства и после обсуждения дела о воздушных сообщениях на предстоящей международной конференции в Париже" [103]. Больше к этому вопросу до начала Первой мировой войны не возвращались.

Таким образом, в вопросах изучения, проверки и обучения неглас- > ных агентов из числа иностранцев, а также их технического оснащения ^ военная разведка России делала первые шаги. 4.3.