Финансовый манифест.

(Манифест от начала сентября 1919 г.).

„В разъяснение объявления Главнокомандующего, подписанного 8-го августа о предстоящем выпуске с согласия Верховного Правителя адмирала Колчака денежных знаков, настоящим доводится до всеобщего сведения: 1)

что означенные денежные знаки изготовлены в Швеции и прибудут сюда в ближайшие дни; 2)

что они имеют подпись Главнокомандующего генерала Юденича и министра финансов Лианозова; 3)

что они обязательны к приему на русской территории, как казенными и общественными учреждениями, так и частными лицами и на всех рынках и базарах по обозначенной на денежных знаках стоимости; 4)

что через три месяца по занятии Петрограда выпускаемые ныне денежные знаки будут обмениваться Петроградским Государственным Банком без ограничения сумм всем желающим на государственные кредитные билеты рубль за рубль; 5)

что выпускаемые денежные знаки обеспечены всем достоянием Государства Российского; 6)

что правительство сев.-зап.

что означенные новые знаки эстонским правительством в распубликованном министром финансов распоряжении допущены к обращению в пределах Эстонской республики на одинаковых со всякой иностранной валютой правах без установления твердого на них курса; 8)

что временные разменные знаки, выпущенные приказом командующего северо-западной армией за подписью генерала Родзянко и начальника снабжения, полковника Полякова, будут немедленно обменены, рубль за рубль по прибытии новых знаков из Швеции.

Министр Финансов Лтнозов."

Г. Кирдецов, «У ворот Петрограда» стр.

Борьба е большевиками С.-З. Правительства в Пскове.

„Кто виноват?

Псков, как известно, был взят исключительно эстонцами. Отряд Балаховича пришел сюда несколько дней спустя, так сказать, уже по готовой дороге. Явившийся в город эстонский комендант сразу же заявил собравшимся у него представителям городского самоуправления, что эстонские войска, как войска демократической страны, не несут населению восстановления прежних царских порядков, а борются за свободу и за демократический гражданский строй. Поэтому все Псковичи должны быть спокойны за свою жизнь; эстонские войска ведут войну лишь с большевиками, а не с теми, кто из за куска хлеба служил у них, не сочувствуя в душе их порядкам.

И, действительно, когда в первые же дни поднялась волна обывательских доносов и изобличений в большевизме, то эстонские власти хотя и задерживали приводимых к ним лиц, но по большей части или тотчас же их отпускали (так как черная сотня охотно видела большевика в каждом инакомыслящем, неподходящем к ее черной масти, гражданине) или, если улики оказывались серьезными, задерживали и оставляли приведенного человека до разбора его дела. Никаких казней город не видел за это время, и все жители сразу почувствовали, что явилась действительно разумная нереакционная власть. После всяких издевательств, после кошмарных расстрелов пачками по ночам, после всего того произвола, который вытерпел от большевиков обыватель, эстонский режим первых дней настолько выгодно и резко оттенялся, что, казалось, не будет места впредь никаким ужасам, и обывательские нервы, наконец, перестанут страдать.

Но—увы... Спокойствию этому скоро пришел конец!

Спустя неделю как то вечером в городе раздались крики появилась небольшая колонна русских сил, а вместе с нею появился и ее предводитель, атаман Булак-Балахович. Все задвигалось и побежало. Быстро собралась огромная толпа, все искренне и радостно встретили своих солдат. К мощной и стойкой защите эстонских солдат присоединились свои родные солдаты, и обыватель в эту ночь заснул еще крепче.

Утра следующего дня я никогда не забуду.

А дальше пошло все в том же духе, но много хуже и отвратительней. Вешали буквально каждый день, в центре города, на глазах у всех, на фонарях. Зрелище понемногу становилось привычным: толпа заранее скапливалась около штаба Балахо- вича и часами ждала очередной драмы.

Наконец, вели жертву к фонарю, заставляли делать себе петлю, иногда устраивали жестокий „диспут" с обреченным, глумились, били его, и приговоренный умирал в петле — днем, при всех, на глазах у женщин и детей. Часто вешали по несколько зараз, благо фонари в Пскове широкие, железные, трехгранные. Когда умирающая жертва начинала сильно мучиться, окружающие солдаты, хватали ее за ноги, не давали ей мотать ногами. Я сам видел эти сцены почти садизма и видел, как за углом плакали мужчины и женщины, хватающие детей, чтобы они не смотрели на умирающего. Покойники потом висели на фонарях по суткам, и более чуткие люди старались обходить эту улицу. А однажды приходилось обходить тротуар на улице: человек во время казни сорвался с петли и побежал. Его догнали, пристрелили из револьвера и волоком за оставшуюся веревку на шее стащили по тротуару к реке, на тротуаре по всему пути осталась широкая засохшая полоса крови.

Как же реагировало на это общество?..

Все сколько нибудь интеллигентное было возмущено до глубины души, сильно осуждало Балаховича духовенство, осуждали эстонцы.

После всего сказанного ясно станет, что о „демократизме" г. Балаховича можно говорить лишь иронически и тем, кто не жил там на месте и не испытал всех прелестей его гражданского искусства. Наоборот, можно прямо сказать, что в той дезорганизации общественной обстановки, которая образовалась в Псковской губ. во время господства там белых, главная часть вины лежит на самом Балаховиче, ибо другие только доделывали то, чему начало положил он...

И Исков пал, старый город пал от дурной политики, которая сделала самую борьбу на этой территории бессмысленной в глазах культурных эстонских солдат. Следовательно, виноваты в этом все * те, кто подготовил это настроение, кто на местах медленно и неуклонно отравил общественную атмосферу"...

Г. Кирдецов: «У ворот Петрограда», стр. 258, 259, 260 и 261.