Екатеринбургское подполье.

Приехав, я был оглушен этими неприятными новостями, но не придавлен окончательно и не растерялся.

Мне удалось выяснить, что разгром организации начался из Перми. Туда были посланы за деньгами, оставленными при отступлении красных, в первый раз четыре товарища, но денег не нашли. Посланные вторично товарищи Самков и Державина, приехав в Пермь, начали розыски спрятанных денег. Для того, чтобы найти деньги, зарытые в снегу, они приступили к очистке двора, рассчитывая при вывозке снега найти деньги. Здесь их и выследила контр-разведка. Арестовали, пытали и, повидимому, кое-что от них узнали. Кроме того, как сообщала впоследствии деена „Якова", в Екатеринбурге за „Яковом" уже следили, нашелся какой-то провокатор, бывший товарищ „Якова", вместе с ним командированный на Урал—в Челябинск, который при аресте там указал на Якова и, приведя контр-разведку в Екатеринбург, указал ей его.

Вместе с „Яковом" была захвачена вся верхушка организации.

Наряду со всем этим были арестованы, вне связи с Яковом и др., Батин и Чирухин из моей военной группы. Батин из тюрьмы сообщил мне о том, что мне надо уходить, что меня контр-разведка знает и имеет уже мою фотографию.

Чирухин же ничего об этом не знал и думал, что у нас все идет благополучно. К нему был подсажен провокатор под видом моего товарища с адресом и паролем. По карточке меня бы и не нашли, т. к. я переодевался каждый раз в чужое платье товарищей, но все же узнать меня было нетрудно.

Получив от Батина и других предупреждение, я решил бежать, но бежать не мог, не получив денег.

Вместе со мной были арестованы Барышников, Глухих и товарищ Анатолий (фамилии его не помню). К нам присоединили на другой день Чирухина и Батина. В камеру, кроме нас, арестованных по одному делу, посадили еще одного „уголовно-политического" Василия Маринина. Все мы, в количестве семи, числились на особом учете, как смертники, и к нам применялся соответствующий этому режим.

Контр-разведка задалась целью, прежде чем расстрелять нас, выпытать у нас по одиночке об организации, об ее составе, связи и т. п.

С этой целью нас выводили на пытки во двор В. Исетского завода к коменданту Ермохину, где имелся уединенный дом, из коего не было слышно криков избиваемых жертв.

Избивали нагайками и шомполами в четыре руки, двое с боков, один с головы и один сзади—вдоль спины. Били нагайками с проволокой, со свинцом, шомполами, били ногами, ломали руки, рвали волосы, царапали лица и тело, мучили упорно, зло и настойчиво. Замучив до бесчувствия, вытаскивали на улицу и обливали водой. В это время вводили уже другого. Жутко вспоминать подробности этих пыток... Били в течении шести дней и затем, не добившись ничего, прекратили пытки, только потому, что начальник контр-разведки, капитан Иванов уехал в Пермь, где была раскрыта новая организация. Нас же оставили пока для поправки, для лечения.

И действительно, было, что лечить... Особенно серьезно и внимательно возились они около меня, как стоящего во главе военной организации. Я был уже почти труп. Белье мое присохло к телу, кровь и обрывки кожи засохли и образовали твердую корку, под коркой началось загноение. Гноилась спина, задняя часть и ноги. Температура поднялась до 40 градусов, не было возможности тронуть ни рукой, ни ногой, ни сидеть, ни стоять, ни пошевельнуться,—так и лежал на животе все время. Следует сказать, что в начале пыток палачи заставляли раздеваться и только потом, когда тело превратилось в сплошную рану, и белье стало присыхать, раздевать не стали, снимая лишь брюки.

Жестокое беспощадное издевательство... Надо было лечить нас для новых пыток.

В это время мне удалось передать сестре письмо с описанием всех ужасов пыток, с этим письмом она ходила к генералу Гайда, и через сестру начались везде и всюду разговоры об истязаниях, творимых над нами контр-разведкой. К лечению приступили простыми средствами: пришел один из палачей, принес с собой свинцовой примочки, иоду, ваты и бинты, сорвал вместе с кожей и коркой засохшего мяса и крови белье, размыл свинцовой примочкой и намазал иодом. Как это он проделал, я плохо помню, т. к. сразу лишился сознания я пришел в себя лишь через долгое время после этой „операции". Товарищи—свидетели лечения—рассказывая мне подробности, содрогались от ужаса при воспоминании о нем.

Но, как ни как, это лечение помогло, и через неделю я почувствовал себя гораздо лучше"...

Алексей Попов.—«1 Іодіюльная работа большевистской организации в Екатеринбурге при Колчаковщине». Сборн. стр. и8.