? АЛЕКСЕЙ МУРАТОВ ЛЕГИОН. КОНВЕРТ

АМЕРИКАНСКИЕ горки, вы говорите? Я искренне не понимаю людей, отдающих свои деньги, чтобы получить за это порцию адреналина. То ли дело... Впрочем... Каждому свое.

Вертушка выписала еще одну замечательную петлю и выдала россыпь ракет.

диагонального падения у самой земли. За это время сидевшие внутри в качестве то ли десанта, то ли пассажиров из непонятных побуждений сгребли все вещи и сумки, все барахло к хвосту вертолета и приготовились кто выживать, кто умирать. Вертушка медленно поднялась на высоту метров 15, повисела, как бы раздумывая, и так же медленно двинулась вперед. Пилот в кабине напоминал дикобраза, а-ля вид сзади — именно так торчали и летали по кабине его волосы. Два офицера в салоне пытались привести в чувство лежавшего на полу без сознания летчика. Даже не сняв с него наушники с микрофоном, они хлопали его по щекам, трясли, тормошили. В конце концов, после того как ему сунули под нос вскрытую ампулу с нашатырем, тот затряс головой и открыл глаза: Хорош, нах... ! Ворона е...ная. Ух!!! Живы...

Народ в салоне смотрел на все это с натурально суеверным ужасом. Только что все побывали на том свете и только что с него благополучно вернулись. Вроде бы вернулись. Должны вернуться. Вот долетим, сядем, и значит, точно вернулись.

Ура летчикам!!! Ура летчикам!!! Ура! Ура! Ура!

Поставили трап. Вышли. Я обернулся. Один из наших,

пройдя несколько метров, вдруг сел на землю. Пошли давай, встречают вон, — сказал я, подойдя к нему.

Он виновато улыбнулся: Сейчас, ноги че-то вдруг отказали, покурить бы надо...

Кто-то уже достал из сумки спирт и, отхлебнув его прямо из горлышка, передавал бутылку следующему. Неразбавленный, — понял я, сдепав пару-тройку глотков... * * Ты когда обратно? — спросил меня мой товарищ вечером этого же дня. Мы сидели с ним в КШМке, любезно предоставленное, мне до утра для ночевки. Вроде завтра. Дела порешаю свои — и назад. На вот. Поищи там у себя. Три дня таскаю.

Он достал из кармана сложенный примерно вчетверо тетрадный листок, сжатый для верности канцелярскими скрепками. Фамилия есть, имя есть. Номера части нет. Ищи

его.

Я уже знал, что это за листочек и... Что в нем? — не беря его в руки, показал я глазами. Да деньги там. 600 рублей. Мама бойца какого- то передала кому-то, чтоб, значит, ему передали. Поищи, а? Нет, Саша, не возьму. Шестьсот, говоришь... Четыре сотни и четыре полтинника, верно?

А ты откуда знаешь? А то ты не догадываешься? Я ж его тоже искал. Мне его в Моздоке, пакетик этот, передали. Еще в апреле. А сейчас вроде уже октябрь. В нашем районе я такого не нашел, всем отдавал, мне ж его обратно и вернули, я его потом в другой район передал. 7еперь, значит, он у тебя оказался? Сколько ж это письмо ходит уже? Там же даты отправки нет...

Любая война — смесь грязи и крови. Я слышан, как поют птицы и ничто не напоминает о войне, а в ста метрах только что прошел тяжелый и кровопролитный бой и там загружают сейчас на броню раненых. Я неоднократно слышал о преступлениях, совершенных на войне за деньги или ради денег. Шестьсот рублей, скажете вы. Они того не стоят. Конечно, нет. Но никто, повторяю, никто не взял себе эти четыре сотни и четыре пятидесятки. Знаю по себе. Были дни, когда не на что было купить сигарет. Сигареты, как ни странно, тоже стоят денег. А в кармане вот этот вот самодельный конвертик, а в нем... А солдаты, получающие совсем небольшие деньги и те конкретно нерегулярно? Этот конвертик проходил же и через их руки.

И вот он — передо мной, а в нем четыре сотни и четыре пятидесятки. И несколько строк:

«Юра! Тут ребята в командировку поехали. Попросила их передать тебе немного денег. У нас все по-прежне- му. И мы тебя ждем. Мама».

Может быть, судьба сохранила мне в тот день жизнь именно для того, чтобы я вновь увидел эти строчки. Может быть, я летел в тот день с теми, кто тоже хотя бы раз держал его в руках, и всем нам сегодня зачлись эти нетронутые нами четыре сотни и четыре пятидесятки.

Материал предоставлен альманахом «Искусство Войны» www.navoine.ru