Теперь обратимся к тем изменениям и дополнениям, которые внес Милюков во II том «Очерков». В предисловии «От автора», написанном в 1930 г. в Париже, он отмечает, что последнее, пятое, издание «Очерков» увидело свет в 1916 г. За это время появилось немало новых исследований, которые необходимо было включить в текст. Поэтому он поставил задачу довести фактическое изложение «Очерков» до 1930-х гг., охватив период послереволюционного развития России, приложить к нему масштабы исторической оценки, построить мост от прошлого к настоящему. Он внес существенные дополнения по истории литературы, Церкви, иконописи, живописи, архитектуры, музыки, образования. Подобное связное изложение фактов на русском языке появилось впервые. В общей сумме эти добавления составили не менее 300 страниц. Именно поэтому II том «Очерков» оказался разделенным на две части. Изучив новый исторический материал, Милюков выражает несогласие с теми, кто утверждал, что революция ознаменовала «духовную смерть» русского народа, настойчиво ищет доказательства обратного. «Историческая ткань культуры не порвана, — пишет Милюков. — Видно откатывание культуры далеко назад, а пройденные фазы прошлого свидетельствуют лишь о том, что иные достигнутые успехи оказались поверхностными и внешними. Навстречу разрушению идут начатки новых творческих процессов, стремящихся притом связать себя с достижениями прошлого. И это является доказательством жизненности русской культуры»1. Милюков изменил построение и структуру II тома по сравнению с первым, написал новые главы. В разделе «Церковь и вера» он изложил взгляды на православие А. Хомякова, К. Леонтьева, Вл. Соловьева, Е. Трубецкого, С. Булгакова, П. Флоренского, Н. Бердяева, проанализировал деятельность религиозно-философский собраний Д. С. Мережковского и 3. Н. Гиппиус в Петербурге. Введена новая глава «Церковь во время революции», в которой представлена трагическая судьба Православной Церкви в постреволюционной России, поиск компромисса с властью, кровавые столкновения, массовые аресты, ссылки и расстрелы священнослужителей, преследования и гонения, попытки раскола. Упразднение церквей, Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. Т. 2. Ч. 1. С. 7. разрушение храмов, в том числе имеющих художественно-историческую ценность, публичное сожжение икон, запрет богослужений, религиозной литературы, колокольных звонов, исчезновение богословского образования и духовенства — таков был итог «пятилетки безбожия». Исследуя причины перемен, происшедших в сфере религиозной жизни в России, Милюков пишет о том, что «революция застала русскую церковь врасплох»1. Поясняя это положение, он указывает, что Православная Церковь в России всецело поддерживала самодержавие и потому оказалась втянутой в политику, стала противником революции. Именно эта идеологическая позиция Церкви определила ее дальнейшую судьбу. Немалое значение имело распространенное в массовом сознании равнодушие к религиозной деятельности Церкви. Новая власть была настроена против религии, объявив ее «опиумом» и обманом, требуя отказа от религиозных убеждений. Идеологический натиск «пятилетки безбожия» сокрушил почти до основания церковную организацию в России. В «Очерках» представлены драматические события, развернувшиеся внутри Церкви, появление групп «обновленцев», искавших компромисса с советской властью. «Живая церковь» выдвинула требования о смене высшего духовенства, прекращении противостояния и борьбы Церкви и государства. Она требовала увольнения непокорных священников. Но подобные действия и призывы лишь усилили гонения. Духовенство не признало нового церковного управления, верующие отказывались посещать богослужения «живцов». Милюков пишет о трех стадиях наступления власти на Церковь. Первая стадия заключалась в попытках разложить и дискредитировать Православную Церковь и другие религиозные конфессии. Вторая стадия была связана с покаянием патриарха Тихона и некоторыми уступками власти в легализации Церкви, в отказе последней от политической деятельности. Но смерть патриарха Тихона в 1925 г. привела к новым разногласиям. Третья стадия (1928-1929) ознаменовалась прямым и открытым штурмом всех религиозных организаций. В 1929 г. всего за полгода были закрыты 423 церкви, назначены к разрушению 317. Служители культа были ограничены в гражданских правах, оставшиеся церкви обложены непосильными налогами, запрещено издание религиозной литературы. Казалось, что с религией и Церковью покончено навсегда. Там же. С. 203. Однако Милюков считает возможным в будущем «возвращение к прежнему, но с новым запасом опыта и с новым импульсом к внутреннему развитию»1. Этот прогноз оказался пророческим. Отношение революции к литературе и искусству было еще более сложным, хотя и не столь прямолинейным. Но и здесь, как известно, не обходилось без крайностей субъективизма, замаскированного под «классовый подход». Некоторые деятели культуры стремились объявить искусство, подобно религии, «опиумом для народа», высказывались предположения об отмирании искусства в будущем, когда оно «насытит жизнь до отказа». Революция существенно изменила условия и возможности литературного творчества. В первое десятилетие после революции значительная часть писателей оказалась в эмиграции. И. А. Бунин A. И. Куприн, Л. Андреев, И. Шмелев продолжали свою творческую деятельность, но за границей. В эмиграции оказались более 50 писателей, известных в России и в других странах. Жизнь в изгнании была для многих очень тяжелой: неустроенность и непривычность бытовых условий, отсутствие постоянной работы, трудность публикации произведений, ностальгия по утраченной России оказывали влияние на настроение и снижали творческие возможности. Новый этап в развитии литературы Милюков связывал с деятельностью группы молодых писателей «Серапионовы братья». К этому объединению примыкали Л. Н. Лунц, Н. Никитин, М. Зощенко, B. Каверин, Вс. Иванов, К. Федин, Н. Тихонов, М. Слонимский. Среди них оказалось немало тех, кто впоследствии приобрел известность не только в СССР, но и во всем мире. «Немногим удалось остаться на нейтральных позициях в те годы, когда по обе стороны баррикады вошло в силу правило военного положения: кто не с нами, тот против нас», — заключает Милюков2. Период «нэповской оттепели» вскоре подошел к концу, и на смену пришел новый этап, потребовавший от писателя прямого участия «в борьбе за пятилетку», выполнения партийного заказа. Это привело к усилению цензуры на произведения многих писателей: М. Булгакова, И. Бабеля, Е. Замятина, Б. Пильняка и др. В литературе сложилось положение до крайности напряженное и неустойчивое. Но, как отмечает Милюков, и в этих «чрезвычайно трудных обстоятельствах русская литература, взятая в целом, не утратила жизненности и внутренней силы сопротивления». 1 Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. Т. 2. Ч. 1. С. 260. 2 Там же. С. 372. Тенденции развития русской литературы в постреволюционный период нашли отражение в новой главе — «Литература революции и возвращение к реализму»1. Судьба изобразительного искусства во многом сходна с судьбой литературы. Наиболее известные художники эмигрировали за границу: Ф. А. Малявин, К. А. Коровин, И. Я. Билибин, С. Ю. Судей-кин, Б. Д. Григорьев, К. А. Сомов, М. В. Добужинский, А. Н. Бенуа, Н. С. Гончарова, М. Ф. Ларионов, 3. Н. Серебрякова, Н. К. Рерих, И. Е. Репин. Они продолжали работать, но за пределами Родины. Более соответствуют революционному духу крайне левые течения футуристов, кубистов, супрематистов. К. С. Малевич, В. Е. Татлин, Н. Альтман получают заказы на оформление массовых революционных праздников. «Коллективный человек-машина становится лозунгом не только советской государственности, но и советской культуры»2. В изобразительном искусстве отвергаются психологические тонкости сюжета, эмоциональные переживания. Главным направлением становится «инженеризм», искусство формы. Однако вскоре эти позиции были подвергнуты критике за формализм, и на смену им пришел заказ на «героический реализм», отражающий трудовые будни и подвиги рабочих. Наряду с этим появилось течение, которое хотело примирить классику и современность, сохранить цветовую гамму, солнечность и свежесть пейзажей, натюрмортов, жанровых сцен. Таким было творчество П. П. Кончалов-ского, И. И. Машкова, А. В. Лентулова, А. А. Осмеркина и других художников советской России. Основной чертой этого периода является постепенное сближение различных течений в изобразительном искусстве. Появляются талантливые художники — А. Дейнека, Ю. Пименов, — стремящиеся органически соединить реализм и импрессионизм. По мнению Милюкова, при более спокойном развитии событий в стране этот процесс взаимного приспособления оказался бы ведущим. Но идеологический перелом 1928 г. оказал воздействие на все процессы духовной жизни, в том числе и на отношение к изобразительному искусству. Он состоял в требовании внедрения искусства в жизнь, соединения художественной формы и производства. Государственную поддержку получают плакат, графика, прикладное искусство, фрески для украшения зданий. В архитектуре преобладает стиль 1 Там же. С. 355-394. 2 Там же. С. 101. конструктивизма, соединяющий рационализм техники и утилитаризм функционального назначения. В жилых домах архитектор должен был отразить не идеалы семейного уюта, а дух коммунальной жизни и общения. Милюков признает, что, несмотря на чрезмерное подчинение искусства идеологии, в этот период новая власть содействовала демократизации культуры. Она открыла клапаны социальной и художественной активности, пробудила инициативу, изменила самосознание народа. «Независимо от желаний этой власти процесс приобщения масс к культуре развивается дальше, а плоды его скажутся, когда будут сняты связывающие национальную жизнь внешние путы», — заключает Милюков1. Он высказывает беспокойство по поводу ограничения свободы творчества социальным заказом, предвидит возможность репрессий 1 за неповиновение, пренебрежение к творческой индивидуальности художника. Но он верит в могучие духовные силы русского народа, благодаря которым будут преодолены все трудности. 1 Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. Т. 2. Ч. 2. С. 480.