В чем же заключались основные идеи Данилевского о развитии культуры? Для начала определим контуры главных позиций. В книге «Россия и Европа» 17 глав, весьма насыщенных исторической информацией и полемикой по различным проблемам взаимоотношений славянского и германо-романского мира. Н. Я. Данилевский ставит необычайно острые и до сих пор дискуссионные вопросы: «Европа ли Россия?», «Гниет ли Запад?», «Цивилизация европейская тождественна ли с общечеловеческой?», «Почему Европа враждебна России?», «Европейничанье — болезнь русской жизни?» Уже одно перечисление названий глав свидетельствует о том, что Данилевский предостерегал об опасности вестернизации культуры, потери самобытности, утраты российских национальных корней и истоков. Второй круг проблем связан с теоретическим обоснованием концепции культурно-исторических типов, законов их движения и развития. Он возражает против однолинейной схемы истории культуры, утверждая идею многообразия культур всех народов, когда каждый этнос вносит значительный вклад в общее богатство культурного наследия. Третья проблема — будущее славянского культурно-исторического типа, характер славянской религиозности, способность к государственности, отношение к свободе, наукам и искусству, внутренние источники сил России, условия возникновения Всеславянской федерации. Идеи Данилевского были восприняты неоднозначно. Особенно острая дискуссия развернулась по поводу первого и третьего круга проблем. Его позиции критиковали философ В. С. Соловьев, публицист В. П. Безобразов. Они обвиняли Данилевского в «панславизме». Упрек в славянофильстве высказывали впоследствии историк П. Н. Милюков, социолог Н. К. Михайловский. В советский период идеи Н. Я. Данилевского подвергались особенно жесткой критике. Историк М. Н. Покровский, философы А. М. Деборин и Е. Б. Рашковский обвиняли Н. Я. Данилевского в монархизме, консерватизме, великодержавном шовинизме и национализме. Это совпадало с государственно-идеологической политикой программы русского национального самоотречения во имя идеалов интернационализма и мировой революции. В советских энциклопедических словарях Данилевский упоминался как реакционер. К счастью, эти времена ушли в прошлое и можно с полным правом восстановить научный авторитет учёного и патриота. В истории общественной мысли нашей страны одним из важнейших вопросов, волновавших умы в течение столетий, был вопрос взаимоотношения России и Европы. Именно к нему обращается Данилевский в первых главах своего труда. Он анализирует исторические события, дипломатические и экономические отношения, различия в образе жизни, культуре, вероисповедании, социально-психологические особенности национального характера, различные предрассудки. Отвечая на вопрос, почему Европа враждебна России, он последовательно опровергает различные предубеждения, распространённые в массовом сознании в странах Европы. Среди них такие, как «воинственность» русского государства, якобы угрожающая спокойствию и независимости Европы, враждебность свободе и прогрессу. Эти предрассудки не имеют под собой реальных оснований. В действительности Россия не честолюбивая, не завоевательная держава, она нередко выступала спасительным щитом Европы, жертвуя собственными интересами. Возникает и второй вопрос: Европа ли Россия? Насколько законно стремление России быть европейской державой? И что такое «Европа» — географическое понятие или культурно-исторический тип? Тождественна ли европейская цивилизация общечеловеческой? Обратимся сперва к тем предшественникам Данилевского, которые также освещали эту тему. Проблема «Восток — Запад» в философско-историческом контексте была поставлена Гегелем (1770-1831) в «Лекциях по философии». Отмечая специфику восточного и западного культурного мира, он искал пути их «примирения» во всемирной истории. В его концепции Россия не была включена во всемирно-исторический процесс в силу того, что она принадлежала к числу стран, которые поздно обрели государственность. Гегель возлагал большие надежды на русский народ, считая, что «русская идея» как выражение национального самосознания может раскрыть «небывалые возможности развития своей интенсивной природы»1 в будущем. В истории русской общественной мысли неоднократно возникала проблема «Восток — Запад — Россия». П. Я. Чаадаев (1794-1856) в «Философических письмах» (1836) рассматривал различия между Россией и Европой в зависимости от отношения к христианству. Религия явилась той духовной основой, которая сплотила народы Европы, нравственно обогатила человеческий ум и способствовала установлению более совершенного образа жизни. Христианством в его католической форме пронизана вся история Запада. Чаадаев с сожалением пишет о том, что Россия «по воле роковой судьбы» обратилась за нравственным учением к «растленной Византии», отпавшей от общей семьи народов Европы. Наиболее полно идея христианства, по мнению Чаадаева, воплощена в католицизме, и поэтому для России ещё существует возможность вернуться в истинную веру и войти в сообщество европейских народов. Но судьба России иная. Одна из особенностей российской цивилизации заключается в том, что «мы никогда не шли вместе с другими народами, мы не принадлежим ни к одному из известных семейств человеческого рода, ни к Западу, ни к Востоку, и не имеем традиций ни того, ни другого», — пишет Чаадаев. Географически Россия расположилась между Западом и Востоком: ...Опираясь одним локтем на Китай, другим на Германию, мы должны были сочетать в себе два великих начала духовной природы — воображение и разум, и объединить в нашей цивилизации историю всего земного шара2. Но не эту роль предоставило нам Провидение. Оно предоставило нас самим себе, не пожелало ни в чем вмешиваться в наши дела, не пожелало ничему нас учить. ...Мы жили и сейчас ещё живём для того, чтобы преподать какой-то великий урок отдалённым потомкам, которые поймут его3. Конечно, продолжает Чаадаев, не пройдёт без следа и то наставление, которое нам суждено дать, но «кто знает день, когда мы вновь 1 Гегель Г. Письма. Работы разных лет. М., 1971. Т. 2. С. 98. 2 ЧаадаевП. Я. Философические письма //Поли. собр. соч.: В 2т. М, 1991.Т. 1.С.329. 3 Там же. С. 330. обретём себя среди человечества и сколько бед испытаем мы до свершения наших судеб?»1 Чаадаев стоит у истоков идеи русской судьбы, самобытности России, выбора пути исторического развития. Он выдвигает и отстаивает концепцию о «двух возрастах» исторического развития народов. Согласно этой теории, все народы проходят в истории два этапа: эпоху юности и эпоху зрелого возраста. Юность — это период бурных волнений, страстного беспокойства, деятельности без обдуманных намерений, колеблющихся убеждений, неупорядоченности повседневной жизни. Однако хаотическое брожение не препятствует великим свершениям, когда возникают новые идеи, закладываются основы общественной жизни. Россия находится именно в этом возрасте. Русская культурно-историческая традиция ещё не устоялась, и в этом смысле период возмужания еще впереди и должен принести благоустроенную жизнь, устойчивость сознания и традиций. Идеи Чаадаева о месте России в историческом процессе вызвали острую дискуссию, настолько необычны были его высказывания. Он даже был объявлен высочайшим повелением сошедшим с ума. Но это мнение разделяли лишь некоторые. Многие историки и общественные деятели считали его идеи пророческими. Во всяком случае, Чаадаев никого не оставлял равнодушным, а его идеи оказали значительное влияние как на западников, так и на славянофилов при обсуждении перспектив развития российской и славянской цивилизации. Уместно напомнить, что проблема «Запад — Восток — Россия» возродилась среди деятелей русского зарубежья в 20-е гг. XX в., получив название Евразийского движения. Оно возникло в эмиграции, объединив философов, экономистов, этнографов, лингвистов, историков, географов, богословов, юристов. Главные идеи евразийства были опубликованы в книге Н. С. Трубецкого «Европа и человечество» (София, 1920) и в программном манифесте ряда авторов в сборнике «Исход к Востоку» (София, 1921). Идеи евразийства разделяли Л. Карсавин, Г. Флоровский, П. Савицкий, П. Сувчинский, Д. Святополк-Мирский, С. Эфрон, которые объединились вокруг журнала «Евразия». Основные идеи этого движения заключались в том, чтобы обосновать необходимость объединения России и Азии — «захлопнуть окно» в Европу, противопоставив «европоцентризму» восточную самобытность. Евразийцы выступали за пересмотр взглядов на монголо-татарское нашествие, считая, что оно оказало большое Чаадаев П. Я. Философические письма. Т. 1. С. 326. влияние на культуру России. Контакты с Востоком оставили немало «следов» в языке, быте, государственном устройстве. Будущее России не в подражании Западу, а в объединении с народами Азии. Движение евразийства было крайне неоднородным и уже в 1930-е гг. практически исчезло. Но, как пишет современный немецкий философ Л. Люкс, «судя по некоторым признакам, евразийские идеи оживают»1. Всё это свидетельствует об актуальности проблемы отношения России и Европы, которую рассматривал Данилевский. Обратимся вновь к его идеям. «Европа» — понятие не столько географическое, сколько культурно-историческое. Европа есть поприще германо-романской цивилизации, и в этом отношении Россия не принадлежит к Европе, считает Н. Я. Данилевский. Россия не питалась корнями германо-романской цивилизации, не всасывала ее благотворные или вредоносные соки. Она не принадлежит к Европе по праву рождения, ибо никогда не входила ни в одно из государств, не участвовала в борьбе с феодальным насилием, не имела нужды в протестантизме или католицизме, не разделяла европейских научных и художественных поисков. Ни истинная скромность, ни истинная гордость не позволяют России считаться Европой. Но, может быть, Россия принадлежит к Европе «по праву усыновления»? Как прилежная ученица, усвоившая ее культуру? Или на долю России выпала участь распространения европейской цивилизации на своих просторах? Если в этом состоит предназначение России, то становится понятной позиция тех, кто стремится к ослаблению русского народного начала. Те, кто являются сторонниками данной позиции, признают «превосходство во всём европейского перед русским и непоколебимо веруют в единую спасительную европейскую цивилизацию».2 Н. Я. Данилевский с горечью называет это «внешним политическим патриотизмом». За этим кроется сомнение в ценности русской культуры и сознание жалкого банкротства: «Я ничего не стою; в меня надобно вложить силу и вдунуть дух извне, с Запада; меня надо притянуть к нему, насильно в него втиснуть — авось выйдет что-нибудь вылепленное по той форме, которая одна достойна человечества»3, — заключает он. Однако признание того, что только европейская цивилизация является единственно возможной, достиг- 1 Люкс Л. Евразийство // Вопросы философии. 1993. № 6. С. 105. Данилевский Н.. 2 Данилевский Н. Я. Россия и Европа. М., 1991. С. 66. 3 Там же. С. 164. шеи наивысшего уровня развития и остальным народам предстоит только распространять ее плоды, является заблуждением, утверждает Данилевский. Он подвергает сомнению плодотворность исторической деятельности Петра I, который хотел сделать Россию подобной Европе. Данилевский отдает должное государственным преобразованиям Петра Великого, его военным, флотским, административным, промышленным нововведениям. Эта деятельность, несомненно, заслуживает вечной признательной, благоговейной памяти и благодарности потомства. Но вместе с тем он считает, что реформы привели к искажению народного быта, когда «русская жизнь была насильственно перевернута на иностранный лад»1. «К чему было, — отмечает Данилевский, — брить бороды, надевать немецкие кафтаны, загонять в ассамблеи, заставлять курить табак, учреждать попойки (в которых даже пороки и распутство должны были принимать немецкую форму), искажать язык, вводить в жизнь придворную и высшего общества иностранный этикет, менять летосчисление, стеснять свободу духовенства?»2 Это привело к распространению сначала в высших слоях, а затем и в народном сознании болезни «европейничанья», когда иностранные формы жизни ставились на первое, почетное место, а на все русское накладывалась печать низкого и подлого. Так же непримиримо он относится к заимствованию форм разных иностранных учреждений и «пересадке» их на русскую почву; будто бы то, что хорошо в одном месте, должно быть везде таковым. Подражание наносит вред искусству, народным промыслам, храмовой архитектуре. Просвещение следует не насаждать, а развивать изнутри. Ход его был бы медленнее, но зато вернее и плодотворнее. Иначе оно ведет к унижению народного духа, к подавлению чувства национального достоинства. Болезнь эта в целом препятствует осуществлению великой судьбы русского народа и может иссушить родник народного духа, лишить историческую жизнь русского народа его внутренней, созидательной силы. Как же излечить общество от этого недуга? Здесь недостаточны прямые действия власти. Исцеление во многом зависит от общественного настроения, от возбуждения и поднятия духа, которые за- 1 Данилевский Н. Я. Россия и Европа. С. 226. 2 Там же. С. 266. ставили бы встрепенуться все слои русского общества и объединить свои силы. Хотя европейская цивилизация обладает значительными достоинствами, но вовсе не обязательно для других народов следовать за нею. Культура каждого народа самоценна, и мнимая привилегия прогрессивности вовсе не составляет какой-либо особенности Европы. . Данилевский опровергает предрассудок, будто только Европа идет по пути прогресса, неустанного усовершенствования и движения вперед, а Восток — воплощение застоя и косности. Если бы это соответствовало действительности, то было бы оправданным стремление России быть причисленной к Западу: «Ведь если не Запад, так Восток, ибо средины нет, как нет Европо-Азии или Западо-Востока»1. Он подчеркивает, что эти понятия имеют не географический, а культурно-исторический смысл. Народу одряхлевшему, отжившему, свое дело сделавшему и которому пришла пора со сцены долой, ничто не поможет, совершенно независимо от того, где он живет — на Востоке или на Западе2. Например, в Китае задолго до Европы были созданы изделия из фарфора, умели ткать шелк и окрашивать ткани. Восток славился лаковыми изделиями, рациональным земледелием и садоводством, искусственным рыбоводством, изобретением пороха, компаса, книгопечатания, писчей бумаги, своеобразной философией и литературой, астрономией и наукой. Все эти достижения были результатом постоянно накапливаемого, самостоятельного труда поколений и имели не меньшее значение для мировой культуры, чем европейские.