Художественная литература относится к тем видам искусства, которые принято называть изобразительными в отличие от экспрессивных. При этом литература принципиально отличается от других искусств, которым присуща изобразительность. Живописцы и скульпторы, актеры и режиссеры создают образы, обладающие наглядностью. Линии и краски в живописи, бронзовые, деревянные, мраморные фигуры скульптурных произведений, движения артистов в театральных спектаклях и кинофильмах непосредственно воздействуют на наши зрительные ощущения. Не то в художественной литературе. Слова лишь ассоциативно связаны с тем, что они обозначают. Читая или слушая литературное произведение, мы не видим изображаемого, но силой нашего воображения как бы заново воссоздаем предметы и факты, о которых идет речь. Словесные образы лишены наглядности, они условны и невещественны, как выражался Лессинг в «Лаокооне». «Все другие искусства, — писал Чернышевский, — подобно живой действительности, действуют прямо на чувства, поэзия действует на фантазию...» (99, 63). И он отмечал, что, поскольку образы фантазии (т.е. соображения) бледнее и слабее непосредственно чувственных восприятий, поэзия по силе и ясности субъективного впечатления заметно уступает другим искусствам (99, 64). В наш век один из видных зарубежных теоретиков искусства Р. Ингарден говорил о неполноте и некоторой схематичности словесных изображений. Отсутствие наглядности художественно-литературных образов, однако, компенсируется их особыми, специфическими возможностями. В отличие от живописца и скульптора писатель воссоздает не только те стороны действительности, которые могут быть восприняты зрительно, но и все то, что открывается слуху, осязанию, обонянию. Знаменательны в этом отношении помыслы Б. Пастернака внести в стихи «дыханье роз, дыханье мяты, луга, осоку, сенокос, грозы раскаты». Главное же, автор литературного произведения непосредственно ориентируется на «внечувственные» восприятия читателя: на его интеллектуальное воображение. Когда, например, мы читаем знаменитые стихи Лермонтова «И скучно и грустно, и некому руку подать в минуту душевной невзгоды...», то не испытываем потребность что- либо увидеть внутренним зрением, а непосредственно постигаем горестные размышления поэта. Словесно-художественные образы запечатлевают, следовательно, не столько сами по себе предметы в их чувственно воспринимаемых свойствах, сколько реакции на действительность человеческого сознания, целостные субъективные восприятия. Литературе противопоказаны обильная «регистрация» зрительно воспринимаемых частей предметов и обилие «вспомогательных» подробностей. Вместе с тем для писателя нежелательны и суммарные, тезисно-схематические обозначения при отсутствии деталей, штрихов, частностей. Отвлеченное «логизирование» (будь оно компактным, сжатым или громоздким, многословным) не способно дать подлинно художественного эффекта. Словесный текст отвечает требованиям искусства, если писателем найдены немногие яркие детали и подробности, воссоздающие предмет в целостности его облика. Только в этих случаях читатель в состоянии «дорисовать» в воображении обозначенное словами. При восприятии литературного произведения важная роль принадлежит ассоциациям представлений — всевозможным сопоставлениям предметов и явлений. В ассоциациях читателя, вызываемых словесно-худо- жественными образами, немало индивидуального и произвольного. И это одна из существенных черт литературы как искусства. Представления о наружности героев, их движениях, жестах, об обстановке действия у читателя субъективны в гораздо большей степени, чем у тех, кто осматривает живописные полотна и статуи или же находится в зрительном зале театра или кино. У каждого из нас свои Фауст, Татьяна Ларина, Андрей Болконский и т. п. Находясь во власти «магии» словесного искусства, погрузившись в мир прихотливо изменчивых представлений, вызванных текстом, читатель становится своего рода соучастником создания художественных образов. Общение человека с «невещественными» образами про изведения осуществляется в любой житейской обстановке и «вписывается» в его повседневную жизнь гораздо легче, чем восприятие живописи и скульптуры, театра и киноискусства. Читатель сам избирает темп восприятия произведения. По ходу знакомства с. романом, драмой или поэмой он порой вновь возвращается к уже знакомому тексту. Он выбирает моменты, когда ему следует, закрыв книгу, подумать о прочитанном или, напротив, сосредоточиться на чем-то другом. Словесный образ — это своего рода трамплин для сотворчества читателя, толчок для деятельности его воображения. Словесное искусство, однако, неизменно сохраняет связи со сферой видимого. Литературное произведение являет собой своеобразный синтез образов, запечатлевающих «незримое» и «зримое». И художник слова часто бывает озабочен тем, чтобы у читателей и слушателей формировались яркие зрительные представления. Так называемая словесная пластика была особенно важной в античной литературе. Не случайно древними мыслителями поэзия нередко характеризовалась как «живописание словом». Пластика сохранила свое значение и в литературе последующих эпох. Один из писателей начала XVIII в. говорил, что сила поэтического таланта определяется числом картин, которые поэт предоставляет художнику. «Я для каждой фразы ищу зрительный образ», — замечал Гёте. А Горький называл литературу «искусством пластического изображения посредством слова». Вместе с тем сфера словесной пластики от эпохи к эпохе заметно сужалась. Литература со временем все решительнее отказывалась выступать в качестве живописания посредством слова. Знаменательны в этом отношении суждения Лессинга, что поэзия предпочитает живописным красотам неживописные. «Внешняя, наружная оболочка предметов... может быть... лишь одним из ничтожнейших средств пробуждения... интереса... к образам» (64, 96),— читаем в «Лаокооне». И далее: «Поэтическая картина вовсе не должна непременно служить материалом для картины художника» (64, 183). Эти суждения вполне согласуются с фактами последующего, в том числе и современного, литературного творчества. Тщательный анализ жизненных явлений и глубокий психологизм изображения человека обычно уводят писателей от традиционной словесной пластики в сферу того, что видимым не является. Итак, отсутствие у словесных образов прямой зритель ной достоверности (наглядности), будучи их некоторой ограниченностью, вместе с тем раскрывает перед литературой широкие горизонты познания мира. Оперируя «невещественными» образами, писатели свободно осваивают те стороны жизни, которые не воплощены в зримом облике предметов.