«Книга Любви знак в честен брак» Кариона Истомина

Называя сочинение «Книгой Любви знак...», поэт выражает свои чувства по отношению к высоким адресатам. Произведение Кариона Истомина находит себе место среди окказиональной поэзии в ряду свадебных поздравлений. Предшественники Кариона в этом жанре в русской поэзии — Симеон Полоцкий и Сильвестр Медведев, а в XVIII в. брачные оды писал М. В. Ломоносов. Карион Истомин поднес эпиталаму высокому адресату в виде великолепно оформленной и переплетенной в шелк рукописи, продолжив тем самым традицию парадных «книжиц», которую культивировал Симеон Полоцкий.

Самая характерная черта поэтики этого произведения — эмблема- тичностьЬ4.

Эмблематическая эпиталама демонстрирует синтез старого и нового, средневековых традиций и барочных влияний, связанных с усвоением западноевропейского художественного опыта как в области литературы, так и изобразительного искусства.

Произведение словно распадается, дробится на части, однако может быть осмыслено лишь в единстве всех составляющих. Оно дает наглядное представление о художественной специфике понятия целостности в эпоху барокко. Эмблемы тематически объединены в цикл, который условно назовем поэмой. «Книга Любви знак...» тесно связана с придворной жизнью и придворной эстетикой своего времени, ее отличает тонко продуманная церемониальная обрядность. Совершаемое «по чину» событие введено в круг сакрально-политической обрядности и помещено в контекст вечности. Временные и пространственные координаты заданы уже в самом начале — в парадной миниатюре, написанной в изысканной манере и помещенной на оборотной стороне титульного листа. В центре — изображение новобрачных. Придворный художник-миниатюрист представил их в церемониально-стилизованных позах: фигуры Петра и Евдокии развернуты Друг к другу и в то же время к зрителю180. Царь — в торжест- вгином облачении и с атрибутами власти: на Истре— шапка Мономаха, на груди — крест, в левой руке — держава, в правой — скипетр. Евдоким — в короне и платье, расшитом изумрудами и рубинами. Художник прекрасно владел техникой миниатюры. Ювелирную законченность его живописи придает золотистый орнамент на праздничных одеждах новобрачных. Изображение находится на грани портрета и иконы и напоминает парсуну.

Создание книги совпало с периодом бурного становления в России нового вида искусства — светского парадного портрета, интерес к которому в придворной среде был огромным [Мордвинова 1984, 9—35]. В «Книге Любви знак...» находим один из первых таких портретов, выполненный в жанре миниатюры, и одно из ранних прижизненных изображений Петра.

Земной план соотнесен с небесным: жениха и невесту благословляют их патроны — святая Евдокия и апостол Петр, расположившиеся на клубящемся облаке рядом с Христом и Богородицей. Между земными и небесными правителями происходит обмен репликами, сделана попытка зримого (графического) изображения звучащего слова. Как бы исходящие из уст небожителей, спускаются вниз изогнутыми строками в виде ленточек их сентенции, вверх устремляются ответные речи царя и царицы. Миниатюра окаймлена тонкими двойными линейными рамками, внешняя — киноварная, внутренняя — черная. В рамку вписаны стихи. І Іетра представляет двустишие:

см апостола Петра и преподобной Евдокии: фигуры обращены друг к другу, І (MV.IUHIO освящает ирису ггтпие в клубящихся облаках Христа (собрание РИМ). 1 Irij) Ллексиевичь царь людем любезен, 1>ОГ и в супружестві даст живот полезен [Карион 1989, л. 1 об.].

Образу Евдокии сопутствуют стихи:

Евдокиа царица в вік Феодоровна

да живет с царем в любви Богу словнаЫ)

[Там же].

Евангельская цитата над миниатюрой: «Брак бысть в Кані Гали- лейстій и бі Мати Иисусова ту.

Проецируя настоящее в мифологическую древность и мифологическую древность в настоящее, Карион Истомин подчеркивает вселенский масштаб происходящего события, незримым вершителем которого оказывается сам Христос. Еще раньше таким приемом воспользовался Симеон Полоцкий в эпиталаме Федору Алексеевичу:

Той жених в Кані сам на браці был есть, воду во вино чудні претворил есть, Им же и ваш брак да благословится, вино радости вірньїм да точится

[Син-287, л. 299—301].

С легкой руки Симеона сопоставление с браком в Кане Галилейской превратилось в этикетную формулу в русской поэзии при описании бракосочетания в царской семье.

В «Книге Любви знак...» в качестве подписи к парадной миниатюре выступают не только стихи, вписанные в ободок рамки миниатюры, но и специальное стихотворение «Рифмы на изъявление лиц», помещенное сразу вслед за прозаическим посвящением. Оно делает очевидным намерение автора совместить реальное и мифологическое: присутствующий на браке в Кане Галилейской Христос получает приглашение на свадьбу Петра Алексеевича, приходит и «Мать, учеников с собою приводит». У каждого из гостей свои обязанности: Христос— «благоживущым з%ло помогает, / просящым милость всім он содевает»; Богородица — «законодержцев полнит благодати», апостол Петр — «царя сохраняет», святая Евдокия — «царицу спасает».

В нижней части страницы — следующая эмблема, основанная на символической графеме с изображением Сердца. Излюбленный образный мотив в репертуаре барочной эмблематики — символ души человека, искренности и чистоты чувств, красоты и любви. Тексту девиза отведена обрамляющая функция: разделенный на четыре сегмента, он расположен крестообразно, окружая изображение сверху и снизу, справа и слева. Составляющие девиз фразы читаются в последовательности, обозначенной буквами-цифрами:^(І).'в (2),Т (3),'д (4):

Сердце смиренно В слові явленно К царстій державі Российской славі

[Там же, л. 3 об.].

Рисунок, выполненный киноварью, помещен вместе со стихотворным девизом в ромбовидную фигуру из тонких рамок. Справа столбцом на- т ; г-—-тг~7Р л Г ' \г Л

(эмкъ сміть к іинЧ ідАїлпигп.и. и ** /Міпн Інсокд in» . Змн-І. ЛІ Пішік імх шщшшщшш

•ticmw д* пунноіидиш-к

І ІОНОВІ f Л

дії а мавіа

пі• ' ї

21 jG> ' її - 1

cnia Vu^auia Іірц* (покашп

^A^x а л own и ^лниь немногая лікша

(JyiAt am miupl

I и con a лшшн , палиииЛ клгодати. І^я сохраняя ні I . стій

МОДЯП1І «/Vby^CMt «я кія "TlpKuifcmcmna ноіктн; ^ і .. » Д' #

тон* ^ол^нн jouio^a просити .

у^а^ди сф* Ц|йЬ с/і^'цЛ слагоша ,

нагумлн G*ngrt прнтсккіфЛс ^адосК. fftf.jAM * togi

/ « ? p Сити I'dqo^

tyj чгпигпм JOKfO ^оо^мТн,, I^f* І^нуг* 6rЦЬнгл Надя I 'Its Cft Л<мя.

Літ hlDвтї'дои і. Дминъ. . • V

. Кирион Истомин. «Книга Любви знак в честен брак» (Ув-908, л. 3 об.) 0 V>A\r6

^foyyt аси т ?)га п^слагагсо пшарі (ьн* /уЬа п^^дгагсо

рошь )«з*лшсо

І » / / •/

Q памяти сооїн

^ууі сопто^нлІ>,

СЛОПОЛА'Ь СО ^ГСО

(Я ПИХАЛЫ ІЮ^

и У '

нсо t аібтнлкі

^ОГ^ІІСЯ 3§А4ЛЯ

CS пг гь,

^mnolHU Joy^U

псяігь lit ЛГиишн И боїнсо напиши « биїнопти нзндіАла

г- - '

нсо стала

#

на ^лмн солися ,

г

^itACO ПІОПЯСЯ .

CV- » , п^орасіи у^*єваакі ,

неп* с п ін иа Tjpanu. /V.

Н поїде. ^нгш по

Mut3 р*иа гдия

^ ^ —- „ / о ^

сопііюзії к acf,H сгпыи інаїпX ^назаЛ Smu

. S НД(ЗНЇ? .

понстинно пн^я*

ЦзЬ HHlt

> ' О '

б^ніціно ра^о^ан*;* клгополнлі ' іаисо, скїа вгуіїк о^наисо

бгі^ніЬншдг» Цд^*. (Змнпїя „

, VU-Ц , '

&ЛЮ н слопо

/« Y С ІріКЛГІН НШЬ Ьг*

Up

гуоігокстндсі л '

Діі^ігонча

Л40ШІ

гамсу^^іуа

ішя

«-1

^мииа іунзя brfou jkoccih

/ •»

1—«

СО ^а/Куу* и вашій п^согі||всгпн,

' ' ' ' -

царсп* родк сипи притсо бо цОлостн .

ангкнті на надо Очи GauiH,

А,ОАО. ним

нд.

CV

роиолнд хнтросткЬ по нїб5,

п^о^наиайіц* Оліірт* сшХ Пошрада Ц|Ъ ъила Q^CMfa нмн^ ^>нть вг/^дЪаи ^ннтіг . / 20. Карион Истомин. «Книга /Іюбви знак в честен брак» [Ув-908, л. 8|

.'/ Карион Истомин. «Книга /Іюбви знак в честен брак» [У» 908, /і. 9] НОГИ Йвшп'Ь : «

» * «у/

с/V у / / €/ / *

М(лоптЬ(сно носити Qa тгёдо.

ога в^из14""" теш к (алии ^Ыо,

fMilNlt

на іуок^сію n«Mit хоу^нлп ,

- 1 GV ./о- / / q/V,

с^оагса Q npnit ІШ) сдапн* гису^и . Or 1 / fcv, , „ , ,

со J^cufk .%SfOH НЛ4Ж*Ь ,

илііі палаті бцо^сто^ сн^тхЪ . ОN?$> HCKOM'6 yft^H нажидхЧ" 7

1 V 'О ,f * * ' €

IUA сибтила я нін? Ыисз G Hfcit c*x* .

22. Карион Истомин. «Книга Любви знак в честен брак» [Ув-908, л. 16] — ?' w жим сіяти

У

?уь лЬ

гзрсла«ли п mcit

f о' '

Н ло^мч Даісіін

у^д п^іім* JK*H •

bjcmb. на ніБісно ч3лаіі

cw

СО Лрш Д^С)

noananij

ІртрІІ*

нмгЬтн iqqrcy^f.

^ . * j >

Hqw nrt^io

й 6Win

ЛЮЛОШЯІНі 6ftt ї.

СЦіК / ' 4 !

А

(УхсуЛ? cathryfotmH .. смотібшн района , с vro н льде азсоїоиа .

в понншіаб илости шоя ноги, в на^^у^н "Бга пошити Qfarl jont. 2.І. Ки/июн Истомин. «Книга Любви .інак а честен брак» (Ув-908, л. 17] /Ижт/гітнкін

низи ujjt лшіїїии пелишіни ТГПІІЛН'Ь} L і'ж'Гмм* Нішмигпгім і Ги ПнбкїіМЬ . дгпгу.1 [ ЛННЛОЖ/ННмб 4(N«r«j krr'tOIH4rW |6 ИГО І «4М/СТ CVMIIVM4 ІІО

ишшчи І^тлждипи' н іиїлтхіп ния і it ті w

л . .. ,

(«Х4НІА MltA . BUI

rmmt4 і mi лігиТТм сгд І

If 4014 .iron . ШІГШНІаІ кмЦ4 ivniint ujk

2'1. ( ішсон Полоцкий. «Нерто/рад многоцветный». Парадная рукопись [II І /X 54, тит. л.| пік .ню пятисложное стихотворение из 12 строк — это прямая речь, исходящая от Сердца. С рисунком ее соединяет вписанный золотом в изображение глагол «Желаю». Символика Сердца призвана удостоверить •ни госердечность автора и искренность его поздравлений. Как и в искуснейшей эмблеме из «Орла Российского» Симеона Полоцкого, Сердце говорит в «Книге Любви знак...» от первого лица. В целом вся композиция имеет двойную природу— стихотворно-эмблематическую и театральную: говорящее Сердце, благословляя новобрачных, осеняет себя и их крестным знамением, удостоверяя в искренности своих благопожела- иий. С этого момента эпиталама разворачивается не только как эмблема ІИЧСС кое зрелище, но и как аллегорическая декламация.

Как и в первой эмблеме, здесь также к одному изображению даны две подписи6*. Момент циклизации, присоединения одного приветствия к другому, подчеркнут отглагольным существительным «надглаголание» (приставка над- вносит значение увеличения чего-нибудь путем добав- \спия), входящим в название второй подписи — «Надглаголание жела- Iемк) от Сердца». Это довольно пространное стихотворение, в нем 34 строки. Трепещущее от восторженного ликования Сердце призывает нес і. «российский род» разделить радость свершающегося события:

Світло ликуйте, руками плещите,

радость поющее в царек брак потецыте1'4

[Карион 1989, л. 4 об.].

Монолог Сердца — стихотворная речь с характерной для нее оратор- < кой интонацией. Это те же самые стилистические приемы и словесные формулы, что и у Симеона Полоцкого в его «Похвале» царю-Орлу в день именин Алексея Михайловича182:

Світло ж ликуйте, руками плещите,

радость поюще, як Давид, скачите

[Чуд-301, л. 195]. Изображал в «Орле Российс ком» всеобщую радость по случаю провозглашения царевича Алексея Алексеевича наследником престола, Симеон варьировал поэтическую формулу:

Пойте вси роди, рукама плещите,

лики составте, радостно скачите

[Симеон 1915, 40].

Повышенная риторизация, вызванная насыщением текста стилистическими фигурами апострофа (обращения), восклицаний, глаголами в форме императива, ориентирована на стилистику библейского текста. Первые четыре строки в речи Сердца приспосабливают к ситуации цитату из Песни Песней:

Дщери Сиони и Росски идите,

Царя, царицу в вінцах брачных зрите.

Их же вінча Бог и пречиста Мати,

изволил бо в брак честен их спрягати

[Карион 1989, л.4].

(Ср.: «Дщери Сиони, изыдите и видите царя Соломона во вЪнцы, в нем же п+.нча мати его в день женитвы и в день веселия сердца его» — ІІесн 3:11).

В монолог Сердца Карион ввел еще один постоянный топос панегирической литературы: сыграть на веселом торжестве свадебный гимн новобрачным призываются великие музыканты античности:

В сию бы радость нужда быть Орфею,

да веселит люд игрою своею,

И Амфисону игрецу прекрасну

ліпо бряцати днесь в струну согласну.

От них бо горы камени скакаша,

егда изряднЪ тЬ струны играша

[Там же, л. 4— 4 об.]. Миф об Орфее и Амфисоне, чья божественная музыка, обладавшая волшебным действием, заставляла растения склонять ветви, а камни с двигаться, еще раньше отразился в строках «Орла Российского». Чтобы воспеть славу новоявленного «солнца» России — царевича Алексея, Аполлон приглашает «игреца Орфея з сътрунами своими, да поет нынЪ з Мусами моими», велит «и Амфиона привлеци з собою, да в струны биет ( моею рукою» [Симеон 1915, 39]. Современник Кариона Истомина Илья Копневскпи в своем стихотворном панегирике -С\ава торжеств» (Ам- пердам, 1700) сожалеет, что нельзя воскресить Орфея, певца, который мої бы достойно воспеть силу русских, сокрушивших оплот Турецкой империи на Азове. Упоминание об Орфее стало настолько обязательным компонентом в панегирической поэзии, что имя языческого героя при- < утствует даже в приветствии на Рождество патриарху Адриану («При- иетсгва стихосочиненная на Рождество... кир Адриану... в поздравление определенная» [БАН-16.14.24, л. 507 об.]). Вновь на царском бракосочетании Орфей появляется в оде Ломоносова:

Не сам ли в арфу ударяет Орфей, и камни оживляет, И следом водит хор древес?

[Ломоносов 1959, 133].

Уже в первых стихах «Книги Любви знак...» дает о себе знать характерный для барокко принцип постоянного возвращения мотивов. В монологе Сердца, как и в «Рифмах...», вновь звучат поздравления новобрачным, пожелания им любви, «детей и благ». Варьируясь в словесных формулировках, эпиталамический мотив проходит через все эмблемы произведения. Последние строки «Надглаголания...» проясняют, что говорящее Сердце — это сердце поэта, рассчитывающее на «царскую милость»:

О даждь им, Творче, даст — в том уповаю,

царстЪй милости мене предаваю

[Карион 1989, л. 4 об.].

»к<позиция произведения завершена: представлены виновники торжества, все участники события и тот, кто их воспевает.

Основная часть произведения представляет собой сложный ансамбль. Обрамляющие ее два стихотворения, носящие одинаковое заглавие «Стих», поддерживают наподобие столпов многоярусное «словесно-архитектурное сооружение»71 композиции. Начало нового раздела обозначено заставкой (с сюжетом Благовещения), украшающей верхнюю часть следующего листа [л. 5]. Соответствующая ей концовка находится на последнем листе рукописи [л. 18 об.]. Ограниченное этими элементами художественного оформления стихотворно-живописное пространство и ее 11, основная часть произведения.

Первый «Отих» в «Книге Любви знак...»— молитвенное воззвание, іепері, уже к «Всстворцу», осенить присутствием «царский брак» и ока-

" Выражение II П. Кремипа, впервые сопоставившего приемы поэтики ( и мп,і I I о \ <>цм>т п с племен і ,і ми архитектуры | Крем и н 1 948, I 2S |.

зать покровительство в делах государства. Затем поэт выстраивает один за другим шесть ярусов из эмблем. Конструкция каждой, будучи сложнее нормативной триады (надпись— картинка— подпись), выдает достаточно глубокое знание автором теории эмблемы в том ее виде, в каком она излагалась в руководствах по поэтике XVII в. и нашла, в частности, отражение во фрагменте поэтики, записанной Симеоном Полоцким в студенческие годы. В тексте, непосредственно предшествующем трактату «Commendatio brevis Poeticae» (который содержит уже приведенное определение эмблемы как трехчленной конструкции), дана в вопросно- ответной форме более пространная характеристика еще одной разновидности этой жанровой формы, она начинается словами «Quid est em- blema?»:

«Что такое эмблема? Что касается самого названия, то оно обозначает нечто мозаичное, вставное, с неровными очертаниями, разделенное на части, инкрустированное. Что же касается предмета, — это картинка, объясненная стихами, обладающими силой убеждения, а иногда содержащими наставление. Каковы правила построения эмблемы? Первое: над эмблемой должен быть помещен символ, девиз (lemma) в виде краткой сентенции. Второе: стихотворение к картинке должно состоять из трех или четырех двустиший. Третье: в эмблему должна быть введена стилистическая фигура — персонификация (prosopopoeia) — с остроумными в вопросно-ответной форме диалогами. Наиболее значимые слова диалога или наименование персонификации следует написать вверху, апострофируемое же понятие должно пересекаться с аллегорией. Откуда черпать материал для эмблемы? Как из природных явлений, так и из истории или из басен. Сколько частей имеет эмблема? Две: положение, утверждение (protasis) и доказательство (apodixis) или же такие, которые соответствуют увещеванию и объяснению. При этом первая часть может быть помещена иногда до, иногда после второй или даже рядом с ней. Их соупорядоченность (decorum) обеспечивается художником или гравером» [РМСТ-1791, л. 2 об. —3; на лат. яз.; перевод мой. —Л. С.].

Именно из такого рода эмблем с использованием персонификаций и диалога выстроен стихотворно-зрелищный ансамбль основной части «Книги любви знак...». В «Книге Любви знак...» мы имеем дело с барочной, театрально-зрелищной эмблематизацией древнего, идущего еще от античности топоса, связанного с описанием человеческого тела и чувств и подвергавшегося различным интерпретациям в искусстве Средневековья, Возрождения, барокко и романтизма183. Бракосочетание Петра I ирос л аил я сп я и планах четырех телесных чувств: зрения, слуха, вкуса, осязании". Абстракции наделяются голосами и сразу обретают конкретної 11. аллегории.

Функцию персонификации (prosopopoeia)184 исполняет главенствующий над чувствами Ум. Таким образом, соблюдая необходимую меру ус- мшности, поэма Кариона и в сфере знаковых элементов поэтического вымысла соответствует также другим непременным правилам эмблематического искусства, запрещавшим использование грубых, вульгарных образов или слишком тесное подобие между знаком и означаемым им явлением; например, «фигура короля не могла служить обозначением короля» [Михаловска 1974, 169].

Авторская «ремарка» из шести стихотворных строк, помещенных на епдглыюм листе, разъясняет: чувства уму «под власть покорены, яко же цари» народы вверенны». Карион повторил традиционное суждение, восходящее еще к античности; латинский поэт TV в. Авсоний писал: -Чувства еще горячи, но владыкой над ними их царь— ум» («О частях (ела- (Распаров 1982, 131]). В неоплатонической традиции ум, слово, чувства — это неразделимое единство, связанное с ипостасью души. В Средневековье топос является составной частью мифопоэтической картині,! мира, включающей в себя представление о божественном творении. Иоанн Экзарх Болгарский, «Шестоднев» которого был в Древней Рус и основным книжным источником сведений о строении человеческого тела, писал, опираясь на естественнонаучные труды Аристотеля, об уме и сто отношении к органам чувств: ум, «словно царь, сидящий на пые оком престоле, быстро понимает то, что слышит, и то, что он видит глазами (...). Чувства служат уму, как рабыни, и сообщают, каждое в соответствии со своим природным устройством, назначением и естественной способностью (свойством), о природе того, что следует принимать как хорошее или избегать его. Глаз посредством зрения, или ухо посредством слуха, или нос с помощью силы обоняния, или уста посредством слова, а также вкуса, или осязание с помощью ощупывания [предмета], как своему владыке и царю сообщают и раболепно доносят уму о каждом качестве воспринимаемого [предмета], чтобы затем получить о нем общее представление и отделить [плохое от хорошего] и решить, что [для человека] полезно». Ссылаясь на Платона, Иоанн Экзарх пишет об уме как о действенном разуме, как изобретательной способности: ум «есть деятельность души, он быстро и без преград воспринимает материальную природу существующего» (публикация: [Баранкова, Мильков 2001, 801—802, 803]). В материалах четвертого Константинопольского собора (869—870) с пятью чувствами сравниваются пять вселенских патриархов [Подскальский 1982, 330].

Топос был известен в древнерусской литературе. Киевский митрополит Никифор в послании Владимиру Мономаху [Баранкова 2000, 65—67, 78—79] и Кирилл Туровский в «Повести о белоризце и о мнишестве» (Калайдович 1821, 117—131] дают аллегорическую интерпретацию ума, души, пяти чувств, смысл которой состоит у Никифора в восхвалении личных достоинств князя и его мудрого правления, у Кирилла Туровского — в призыве к воздержанию и воспитанию чувств. «Правило Кирилла...» (XIII в.) также наставляет: «...да никако же нас не подвигнут чувства на зло: ушима на злослышание, а очима на зловидение и устьна- ма на зловкушение и ноздрьма на злообоняние...» [Русские достопамятности, 1815, 114].

Знаменитый шедевр европейского искусства XV в. — серия из шести гобеленов «Дама с единорогом» (Париж, Музей средневекового искусства, Термы де Клюни), предназначенных в качестве свадебного подарка Жану Ле Висту, Президенту «Соиг des Aides», изображает телесные чувства через действия: Дама берет из вазы конфету (Вкус), держит зеркало с отражением единорога (Зрение), вьет венок (Обоняние), прикасается к рогу единорога (Осязание), играет на органе (Слух). Вся композиция, испол- ненная величественного благородства и красоты, призвана была символизировать торжество добродетели и законов морали и отказ от порочных страстей, которые могут быть вызваны пятью чувствами.

2 95

Повіки иіумлснин» и н.чаимодсйсгпние искусств

Украинский писатель XVII в. Кирилл Транквиллион-Ставровецкий включил описание пяти чувств в книги проповедей, а также в поучения м.| господские праздники. В проповеди «О двояких добродействах и да- рех ію кміХ" і оворптся о юм, как Бог сотворил душу человека — «царицу двух царств» — небесного и земного, посадил ее «в глиняной храмині. , учинив той цариці пять оконец, через которые душа виділа и шала пег сотвореное в дому своем— в мирі сем...». В иерархии чувств первое место гто традиции занимает зрение: «Первое окно— очи в ті- л I.-, ими человек постигает «всю красоту мира сего— небесную и земную Второе окно— доткненя (осязание. —А. С.), благодаря ему позна- ГІІ и «сила тяжкого и легкого, горячего и студеного». Третье окно — і их. «през тое познаваешь... гласы радостный и плачливыи... Четвертое окно - ноздри, през тое познаваешь запахи.,. Пятое окно— вкус горького к сладкого...» [Кирилл Транквиллион 1646, 1—4].

Вообще мастеров барокко очень привлекал душевный и телесный универсум как источник поэтизации способности человека к восприятию внешнего мира, он служил своего рода риторической парадигмой для поэтических описаний. Авторы придерживаются в описании телесных чувств иерархической последовательности, установленной еще в античное m (Платон, Аристотель) и поддержанной средневековыми христиан- iMiMii философами (Августин Блаженный, Иоанн Дамаскин, Иоанн Эк- іарх Болгарский, Фома Аквинский). Одна из песен поэмы итальянца Марино «Адонис» рисует «сад блаженств», разделенный на пять частей, каждая из которых соответствует одному из пяти человеческих чувств. В раннем польскоязычном стихотворении «Рі^с zmyslow nast^puj^» («Пять смыс лов следуют» [Син-731, л. 147]) Симеон Полоцкий представляет телесные чувства, сопрягая образы с их эмблематическими значениями: iftcHttr — орел, взирающий на солнце, слух — мелодия лютни, обоняние — цисты и собаки, вкус — обезьяна, превосходящая человека вкусовыми ощущениями, осязание — животные (рыбы, водомерка, бегающая по воде, наук, скорпион, черепаха), чуткие к прикосновению или, напротив, не ощущающие такового75.

В «Песни о прелести мира», переведенной Симеоном «из полскаго дначекта... на славенский» [Син-287, л. 423—424 об.], гибель и распад человеческой плоти изображается как утрата организмом пяти чувств7г'.

'' Ср.: «Чувства отличаются и другими признаками: обоняние цветами или tn ом; і/н'нпс — зеркалом, радугою или копчиком, либо соколом птицею; осязание горностаем или ежом; вкус — плодами или корзиною, исполненною плодом, ('/yv - мус икийскими орудиями или зайцем» [Максимович-Амбодик 1788, XI 1\|

Способное! і. чс\онека к кос приятию миря при помощи чувств и изобрази и иг імер in как у rp.il 1.1 чувств становится предметом описания н эксперн- Mt tn.iM.Muit и» п\о\оіич«ч кой nt.cte IV Хм'бинкона «Госножа Ленин», паисча-

В каталоге христианско-религиозных представлений о жизни, какие сообщает читателю «Вертоград многоцветный» Симеона Полоцкого, также есть пять чувств, из которых состоит «мир малый человек». Они получают истолкование в согласии с общей дидактической направленностью книги. В стихотворении «Чювства. 5», построенном как перечень телесных ощущений, каждому из которых посвящено отдельное четверостишие («Обоняние», «Видение», «Вкушение», «Слышание», «Осязание» [Симеон 2000, 403—404]), поэт преподносит поучительный урок, иллюстрируя проявления чувств сюжетом грехопадения человека и изгнания его из рая. В стихотворении «Человек» человек уподоблен граду (в авторской рукописи первоначальное заглавие: «Человек-град» [Син-659, л. 77 об.])185, в котором пребывает небесный Царь: «пятерица врат» — пять чувств, их надлежит оберегать от пагубных страстей так же, как врата града от врагов [Симеон 2000, 387], это тем более необходимо, если человек облечен властью. От него требуется «чювства ліпо есть правити, / еже бы всЬми ими не грішити. / ЗрЪние к Богу да ся обращает, / слух гласу Его выну да внимает. / Во вкушении да будет воздержность, / и обонянии да хранится мерность. / Осязание да ся не касает, / их же Господен закон возбраняет» («Правитель» [Симеон 2000, 7—8]).

Тот же мотив — «Благо есть пятерицу чувств плоти хранити» — разрабатывается в стихотворениях «Чистота. 3», «Чистота. 4». Пять телесных чувств человека должны оставаться непроницаемы для суеты мира, но открыты для восприятия божественной воли, и тогда душа человека расцветет, как сад, где пребывает Господь. Чтобы сохранить чистоту, нужно оберегать от «скверны» прежде всего «очы и слух», ибо с помощью этих чувств «врази» окрадывают через «двери сердца» «сокровища душ». И другие чувства— обоняние, вкус и осязание— надо сдерживать: «Обонянию вони благия отъяти / требі, а вкусу многих сладостей не дати. / Осязание мягких полезно лишити, тако мощно чистоту невредно храни- ги» [Симеон 2000, 399]. Нормы поведения добродетельного человека предусматривают правильное использование дарованного природой чувственного восприятия мира. Тот закапывает в землю «таланты чювств телесных», кто «не во ползу си "rfex употребляет». Чувства должны быть обращены не в сторону страстей, но к высокому, духовному, скромному, простому, лишенному излишеств. Чрезмерной чувственности противопоставлен как идеал талант умеренности («Талант. 2» [Симеон 2000, 236]). Гема оГк уж.ііілік і, » произведениях разных жанров. О человеке — • малом мире» — примерно в те же годы, что и Карион Истомин, размышлял приходской священник, автор книги проповедей «Статир» (І6Н-1), находившийся тогда вдали от столицы, в «Пермских странах в ОГЧИНІ, Григория Дмитриевича Строганова на ОрлЪ-городкЪ». В одном из поучений он наставляет своих читателей на добрые дела, призывая данные им «вся уды и чувства» покорить «в служение и любовь к Богу» | Рум-4 11, л. 3 15— 319 об., по первоначальной пагинации].

В учебном тексте — «Букваре» 1696 г., предназначенном для юного царевича Алексея, — Карион представляет пять телесных чувств наряду с «пятью чувствами душевными»: Ум, Смысл, Мнение, Мечтание, Чувство (Карион 1696, л. 31 об.].

Однако в произведении художественном — в «Книге Любви знак...» — Карион Истомин трансформировал традиционную парадигму. Из пяти гелесных чувств он ввел в действие «Видение», «Слышание», «Вкушение», «Осязание», последовательно игнорируя «Обоняние». Освободившееся место заняло Сердце, и таким образом числовое измерение парадигмы осталось ненарушенным — те же «пять чувств». Почему предпоч- іеиие отдано Сердцу? Оно воспринимается поэтом как главный орган чувств; это, как уже упоминалось, один из излюбленных символов барокко вообще и важный элемент в поэтическом языке Кариона. Сердце сопряжено у него с высокой темой духовной любви к Богу, как в привет - 1 ?венной речи Софье по случаю вручения ей книги Августина «Боговид- ная любовь», или же — государю, как в «Книге Любви знак...», где -сердце смиренное», выступая с поздравлением от первого лица, освящает своим присутствием царский брак. К тому же Сердце — образ, позволивший автору ввести собственную персону в стихи и проявить личное отношение к адресату — свою любовь и почтение. Таким образом, у поэта были весомые основания, чтобы отдать приоритет Сердцу перед Обонянием— чувством, с которым не всегда связаны положительные коннотации78.

Представления о природе и человеке, о «макрокосме» и «микрокосме», Карион изложил в развернутом виде в приветственной орации, произнесенной при вручении царевне Софье книги Августина Блаженного «Боговидная любовь» (13 марта 1687). Природа понимается как

/н И соборе Санга Кроче во Флоренции мы видим одно из первых изображений этого чувітва: в капелле семьи Барди, стены которой украшены роспи- 11,14) і а чаи і л иного ученика Джотто Масо ди Банко (первая половина XIV в.), на ?|>|н < кг Чудо ||,шы Снл1.ве< гра» монах, сидящий рядом с поверженным драконом. 1-і 11-і к.к-1 ног, 1,|щш1|,|и. or неприятного запахи.

.'Л>Н Г A ft па III

< пилен1 льство всемогущего Творца, как «макрокосмос», или, по словам Кариопа. — «великий мир»; человек же «еллинским диалектом зовемый микрокосмос, си есть малый мир, есть возобразен макрокосмосу, си есть великому миру». Соответствие и схожесть между «макрокосмосом» и -микрокосмосом» проистекает от того, что мир рационален, и эта рациональность, данная Богом, принадлежит одинаково природе и человеку. Благодаря разуму, а также счастливому составу душевных и телесных качеств, человек способен достичь совершенства и стать вместилищем «всемогущего» Владыки: так же как «внешний человек пищами питающийся в совершенное и мЪры возраст успевает и от силы в силу приходит, тако и внутренний человек словесы вЪры и... учений пиществуя, зиждется во храм духовный на вселение воплощенному Христу Богу п ре из рядный» [Чуд-300, л. 31—37; Браиловский 1902, 470 и сл.].

Особенно интересно, что, описывая работу души и тела, направленную к тому, чтобы воздвигнуть в человеке «благотворениями» «храм Бо- говселный», автор обратился к тем же самым понятиям, которые фигурируют и в «Книге Любви знак...»: это Сердце, Видение, Слышание, Вкушение, Осязание. Классификация чувств соотнесена с телесными органами: «Чувство Видение си есть очеса, от суетнаго зрения отвращает... (Слышание си есть уши от всякаго лестнаго шума и гріховнаго звездания щпгом закона Божия засланяет... Вкушение— дабы яда смертнаго, его же мир сей представляет яко на чести на беззаконней лести, не ВКУСИТИ., , Осязание си есть руки, дабы убийства, татбы, сребролюбия и всяких лщенных гладкостей, в них же суть острометныя законопреступства жала, не касалося». «Пятогубицею чувств своих душевных и телесных» поэт советует бороться против «сверіпьія плоти» и «мира лестного».

Наконец, как еще одну часть тела, способную чувственно воспринимать мир, автор добавил Сердце — ему надлежит быть чистым и «любо- пламенным», свободным от гордыни, славолюбия, пагубного стремления к богатству: «Не пусти оное во слід злата, не пусти оное... гордовысоко- выйствовати и пагубоносным тщетивым славолюбием паднути» [Чуд-300, л. 34— 34 об.]. Идеал поэта — то самое «сердце смиренное», которое выступает в «Книге Любви знак...», ибо как сказано в Псалтири: «Сердце смиренное и сокрушенное Господь не уничижит» (Пс 50:19). Концепцию мирового порядка Карион подчинил в приветствии Софье прямой дидактической цели, призывая к совершенствованию «внутреннего чело- пека».

В «Книге Любви знак...» идея духовного всеединства служит иной задаче— глорификации царской четы. Проникающие эпиталаму размышления о соотносимости земного и небесного, о взаимосвязи всех элемеп- пж мира особенно явственно звучат и эмблематических триадах ее основной части. Первая из эмблем выражает идею мировой гармонии, проистекающей от Творца. Стилизованный в библейском духе девиз призывает: «В трубах кованных вострубите пред Царем Господе м». Кар- іннка представляет четырех трубачей в нарядных кафтанах, длинных < аножках-чулках, круглых шапочках с меховой опушкой. Подпись-эпиграмма, конкретизируя девиз, приглашает прославить Творца, ибо ••царь в России Петр на престолі суднім». В сжатой форме в четверо- IIпиши выражена доктрина о богоизбранности монарха, который есть живое подобие Бога на земле.

И далее появляется персонификация, введения которой требовала поэтика, цитированная Симеоном Полоцким,— Ум,— он действует в поэме как изобретательная способность, тесно связанная с телесными чувствами. В эмблемах основной части персонифицированный Ум, главенствующий над чувствами, обращается поочередно к каждому из них с -вопросом», который является, по существу, заданием проникнуть в суть торжественного события: Потребно чувствам привЪтственныя

на царския браки приносити знаки

[Карион Истомин 1989, л. 7]. Телесные чувства, представленные аллегорическими рисунками, говорят от первого лица, принося «словеса в привет» новобрачным, они выступают с «ответами» примерно равного объема (от 26 до 30 строк), іилнвая в патетических монологах свою радость. Чередование диалогов <

іриеоставньїми эмблемами, каждая из которых имеет в качестве девиза библейскую цитату (или текст, стилизованный в библейском духе), картинку с аллегорическим изображением телесных чувств и краткую подпись-эпиграмму (от четырех до шести строк), образует ритмическое движение. Эмблемы выдержаны в поэтике остроумия. Конкретное, ма- іериальное возведено в символическое обобщение.

Графический облик композиции рукописных страниц определяет неумолимая симметрия композиционных элементов, подчеркнутая расположением стихотворно-изобразительного материала. За «вопросами» в рукописи закреплено постоянное место: «вопрос»-двустишие занимает іереднну отдельного листа. «Ответ» аллегорического персонажа вместе с <

no те гетвующим ем\ рисунком помещен на лицевой стороне листа. Отвлеченное понятие— Ум— представлено телесно-конкретно: ри- мнм>м человеческого лица, написанного в новой манере с применением im iDinui. Ум произносит стихотворный монолог, подхватывающий идею эмблематической триады о связанности небесного и земного, природы и человека. В изложение вплетается эпиталамический мотив — от Лдама и «(Пряженной» ему в помощь жены Евы ведет начало институт брака:

Оттуду браки благословны быша

народы многи в мирі сем явиша.

(Там же, л. 6 об.].

Поэт делает этот исторический экскурс для того, чтобы радостно провозгласить, что «и наш царь браку причастися». Ум завершает свою стихотворную речь здравицей молодым, пожеланием «в любви просветиться» и «чада чад зр^ти». Сцену, однако, он не покидает. Именно Ум выступает инициатором диалогов, включенных в состав эмблем, с персонификациями органов чувств и тела.

Карион Истомин высказывает традиционное суждение, что человек наделен разумом для того, чтобы постичь Творца через созданный им мир и уметь различать добро и зло:

Человік мал мир в твари всей владіет,

Богом поставлен да благо все дієт

[Там же, л.7].

Ум действует в поэме как изобретательная способность, тесно связанная с чувствами. Подчиняя чувства разуму, человек восходит по ступеням познания мира, двигаясь от видимого к ощущаемому. Вот почему, чтобы понять и выразить величие свершающегося, Ум активизирует чувства.

Астрономы зрят

прознаязюще

хитростью по небу, в мирі сем потребу.

Свой первый «вопрос» Ум адресует Видению, которому дает наказ в форме метафоры-оксюморона: «Словесы смотри в честь царску отрадно». Абстрактная аллегория также представлена живописно-конкретно рисунком глаз. Диалог Ума с Видением дополнен трехчастной эмблемой, где мотив созерцания праздника получает символическое выражение. Девиз, в качестве которого использована цитата из Библии, приглашает: «Воздвигните на небо очи ваши и поглядите по земли долу» (Ис 51:6). Картинка изображает двух астрономов, или, как их Карион называет в «Букваре», «звездозаконников», с подзорными трубами, нацеленными на небо, где льют сияющий свет солнце и луна. В стихотворной же подписи поэт, отдавая дань моде своего времени на астрологию, утверждает, что брак Петра предопределен бегом небесных светил:

Погреба царю была в россах ньіні

с царицею жить вік в любви єдині

[Там же, л. 9].

II солнце, и лупа имеют на картинке облик человеческого лица, выступай как персонификации.

Этот образный мотив получил развитие в следующей эмблеме, где VM обращается к Слышанию, называя царя солнцем, а царицу луной. В согласии со словами Ума «От слуха чувства любезны мне уши» на рисунке изображена аллегория слуха в виде симметрично расположенных ушных раковин. Слышание чутко воспринимает атмосферу радостного ликования, создаваемую звучанием музыки и поздравительных речей, посылая «в усердстве» пожелания «царю благ». Есть в монологе одна колористическая деталь, связывающая «Книгу Любви знак...» с «приветст- вами» Симеона Полоцкого, с одной стороны, а с другой— с русскими •питаламическими одами XVIII в., в том числе Ломоносова. Это — упоминание о драгоценных камнях в царстве любви — элемент маринисти- ческого стиля79. У Симеона Полоцкого находим безудержную расточительность приема:

Неси кто может бисер драгоцінньїй, стели под нозі виссон убіленньїй, сапфир, адамант, топази несите,

в дары дадите. Ткания злата, цінньї багряницы превозсиявшей Господней денницы, злато и сребро несите без мірьі во знамя веры

(«Благоприветствованио [Син-287, л. 431]).

v Кариона в россыпи драгоценных камней, принесенных в подарок нові >брачиым,

Злато, виссоны, камени дражайши,

анфракс, сапфиры и ины множайши

[Карион 1989, л. 10].

Маринистическими красками в XVIII в. Ломоносов изобразил царство любви в оде на бракосочетание Петра III и Екатерины Алексеевны, будущей Екатерины II:

Попика маринизма получила свое название по имени итальянского попа /(ж.імба 11 и< іы Марино.

Меж бисерными облаками Сияют злато и лазурь. Кристальны горы окружают...

[Пумпянский 1983, 16].

Следующая за монологом Слышания эмблема концентрирует символическую образность, связанную с музыкальными звуками. Девиз, в качестве которого использована цитата из Псалтири, призывает: «Приимите псалом и дадите тимпан, псалтирь красен с гуслми» (Пс 80:3). На миниатюре — фигуры музыкантов: слева — два барабанщика, справа — два гудца, между ними — золотые гусли. Изображение имеет по отношению к подписи-эпиграмме метонимическое значение; рисунок выражает лишь часть содержания эмблемы, смысл которой разъясняет и обобщает подпись: В тимпаны, гусли

в радости царсткй Да, слышав тая,

царю, цариц-Ь

люди ударяют, слухи услаждают. Бога восхваляют, всюду благ желают.

[Карион 1989, л. 11]. Наступает очередь чувства Вкушения описать свадебный пир. Ум обращается к нему с повелением; «...в словах возмогай в царском пиру густо» [Там же, л. 11 об.]. Аллегория вкуса представлена в образе человека, подносящего ко рту нечто съедобное (вишенку на черенке или, скорее, леденец на палочке). Вкушение представляет брачный пир как пищу для ума и души: «И нынЪ в сніди словесно торжество». Предметность возводится в символ так же, как это происходит в метафорическо-симво- лических выражениях типа «трапеза учения», «обед душевный» (название сборника проповедей Симеона Полоцкого). Вкушение заявляет:

Всякия вещи егда аз вкушаю,

чрез умно чувство та разуміваю

[Там же, л. 12]. Монолог Вкушения подкрепляется эмблематической триадой, основанной на символе «книжное знание — духовная пища». В качестве девиза взята цитата из Псалтири: «Коль сладка гортани моему словеса твоя паче меда устом моим» (Пс 118:103). Миниатюрист перевел символику в живую и наглядную картину: на зрителя смотрят четыре фигуры — по две справа и слева, держащие в руках книги. В этой эмблеме, освященной авторитетом Библии, поэт решается дать царю советы в «мудром» управ- лснии, но облекает свое поучение, как было принято в панегириках, в комплиментарную форму:

Царь и царица в книгах разум знают,

в царстві народы мудрі управляют

[Там же, л. 13].

В торжественное славословие праздника включается затем еще одно ощущение — Осязание. В «вопросе»-задании Ума содержится символическая метафора: «в словеса и вы натягайте луки». Она переведена в жи- вописно-предметный план: на миниатюре нарисованы два лучника. Осязание же изображено развернутыми к зрителю ладонями:

Чувствуем и мы что ли осязаем,

НЬЇНІ же в пиру царстім возглашаем

[Там же, л. 14].

Руки сплетают и приносят в дар празднику «венец совеселий». Здесь дает о себе знать древняя панегирическая топика: похвалить — сплести венок. Ближайшая параллель к стихам Кариона — в приветствии Симеона Полоцкого:

Вінец от словес похвалных плетуще, его же несем, честно глаголюще...

[Син-287, л. 291 об.].

Или:

Кия ти будем вінцьі славы соплетати, кия добродітели имамы хвалити...

[Син-287, л. 652].

У Кариона Осязание размышляет: ...кий вам уплетем На увінчанну

мудрі строящу Что же принесем

вінец совеселий с драг камени главу, царствовать державу и чим увінчаєм...

[Карион 1989, л. 14]. Руки, творящие добро, — образно-тематический мотив эмблемы, следующей за монологом Осязания. Девиз ее является библейской цитатой: «Возд Ьх к Тебі руці мои весь день» (ср.: «Воззвах к Тебі, Господи, весь день, возд іх к Тебі руці мои» (Пс 87:10). В миниатюре мотив осязания

304 Глаяа ///

проиллюстрирован изобразительным сюжетом: в центре— дерево с плодами, слева — две фигуры, взрослый человек и ребенок, протягивают к ним руки, фигуры справа уже вкушают плоды. И опять поэт находит деликатную форму, чтобы дать царю совет: простирать свои руки «и к людем убогим».

Постепенно в действие вовлекаются уже не только чувственные ощущения, но и части тела. Персонаж последней эмблемы — Ноги, нарисованные на картинке. Свое обращение к ним Ум мотивирует: «Суть тіла части и подпора ноги». Как и остальные персонажи, Ноги произносят приветствие новобрачным:

Ньіні на царско веселие ходим

словеса в привіт царю славну плодим

[Там же, л. 16].

В триединстве эмблемы, следующей за монологом Ног, на основе далеких сближений и побочных ассоциаций, восходящих к традиционным представлениям, происходит символико-метафорическое переосмысление аллегории и возникает новый смысловой план. Девиз «Закон твой світ стезям моим» парафразирует библейский текст: «Слово твое светильник ноге моей и свет стезе моей» (Пс 118:105). Эта отвлеченная истина, сочетаясь с непосредственной дидактикой, переводится в подписи на язык вполне конкретного пожелания:

В ходу світлости смотріти закона,

с Богом и ружье людем оборона,

Тім же в воинстві блюсти своя ноги

в надежд и Бога крушити враг роги

[Там же, л. 17].

Упомянутые в подписи-эпиграмме реалии («воинство», «ружье») делает зримыми и наглядными эмблематическая картинка. Интересно отметить, что изображение, предлагающее зрителю фигуры шести воинов- стрельцов и юного барабанщика, повинуется эстетике придворного церемониала. Им предусматривалось, в частности, участие в праздниках стрельцов, которые выходили ратным строем в цветном платье со знаменами и барабанами. В живописной энциклопедии («Потешная книга», 1665), составленной под надзором Симона Ушакова для царевича Алексея Алексеевича, судя по росписи составлявших ее предметов, также присутствовали среди рисунков военного быта фигуры воинов: «Прапорщик с знаменем пешей... Барабанщик. Трубач. Два с пратазаны. Два г мушкеты. Два с топорками... Два с копьи* [Забелин 1915, 174]. Монологи аллегорических персонажей превращают эпиталаму в эмблематическую декламацию. В пределах ее взаимодействуют слово, элементы изобразительного искусства и театральности.

Вообще аллегоризация особенно характерна для произведений, где происходит сращение лиро-эпического и драматургического компонентов, — декламаций, диалогов, что соответствует в литературной теории XVII в. понятию drammatica poesis. В эмблематической поэзии «Книги Любви знак...» принцип аллегоризации сочетается с принципом театрализации. Отвлеченные понятия выступают как аллегорические персонажи, изливающие в патетических монологах свою радость. Вся поэма может быть легко превращена в своего рода инсценировку. Мы имеем дело с типичным для такого искусства полиморфизмом формы, вследствие чего применительно к произведениям барокко приходится говорить о жанровой неотождествимости. «Книгу Любви знак...» невозможно подвести под однозначное жанровое определение, она отвечает признакам сразу нескольких жанров, в чем также проявилась барочная природа произведения. К «Книге Любви знак...» равно применимо и справедливо каждое из возможных определений: по содержанию — это свадебное приветствие (эпиталама), по форме— книга-текст, аллегорико-эмблема- тическая поэма, граничащая с жанром аллегорико-эмблематической декламации186.

В «Книге Любви знак...» одно событие показано через восприятие нескольких аллегорических персонажей, что создает множественность перспективы, ценимую в искусстве барокко187. В данном произведении она используется для усиления главной темы сочинения, ее репрезентации. Истомин представил образец аллегорико-эмблематической поэзии. Он мыслит персонификациями, а под пером и кистью художника аллегория перемещается в реальность, в конкретный, предметный образ: Ум представлен головой, душа— Сердцем, Видение— глазами, Слышание — ушами, Осязание — руками*2, перемещение в пространстве — Но- сами. I If) мерс того, как от одной аллегории мы движемся к другой и переходим от верхнего эмблематического яруса к нижнему, перед нашим мысленным взором возникает существо живое и законченное — человек.

При внешне мозаичной и многоступенчатой композиции произведение обладает, однако, целостным единством, которое покоится не только на сквозном эпиталамическом мотиве. Само это единство является выражением воссозданной на страницах «Книги Любви знак...» обязательной для барочной лирики мифопоэтической картины мира, предлагающей воспринимать человека как микрокосмос, повторяющий в своем строении макрокосмос Вселенной.

В эстетическом бытии поэмы обнаруживается феномен интеллектуальной игры, столь типичный для искусства барокко. Поэт вступает в игру с читателем, вводя двойной ракурс изображения. Образ человека, возникающий в конце поэмы, выражает идею «малого мира», «микрокосмоса», который есть «храм Бога живаго» и одновременно перед нами сам поэт, чье сердце, ум, душа и все органы чувств и тела хмелеют от радостного блаженства. Автор делает себя участником церемониального действия. И, по-видимому, от его лица звучит последний «Стих» поэмы. Как заключительный аккорд, он отличается от остальных частей «Книги Любви знак...» и объемом, и размером, — это самое длинное стихотворение, в нем 36 строк. Если основной текст сочинения написан силлабическим одиннадцатисложником с цезурой после пятого слога, то в завершающем «Стихе» употреблена более изысканная сапфическая строфа, введенная в русскую поэзию Симеоном Полоцким. Всего же в «Книге Любви знак...» 324 стиха.

«Книга Любви знак...» обращает на себя внимание парадным великолепием своего художественного оформления. В нем ясно выражено стремление к синтезу искусств в рамках одного произведения, что отличает и «книжицы» Симеона Полоцкого. Изящную книгу украшают живописные изображения с значительным элементом золота в инициалах и рисунках. Карион Истомин придал поэме характер словесного зрелища, привлекая такие средства художественного воздействия, как многоцветное письмо, живопись, рисунок, фигурные инициалы, орнаментальные заставки с концовкой.

В художественном оформлении рукописи отчетливо различимы разные стилистические манеры. Нарисованные красками и золотом картинки в составе эмблематических триад наследуют традиции древнерусской миниатюры188. На них представлены многофигурные сцены, компо- зиция каждой из которых едина: статично-торжественные, и вместе с тем изящные, фигуры трубачей, астрономов, музыкантов, книжников, воинов-стрельцов развернуты вовнутрь, обращены друг к другу. Чувствуется явное намерение художника «поиграть» цветом, что придает картинкам яркость и праздничность. Все участники «книжного» парада одеты в нарядные платья разных цветов. Вот два барабанщика: один в голубовато-синем кафтане, красных чулках, желтых сапожках, красной шапочке, отороченной мехом, с левого бока у него барабан на красной ленте. Художник продолжает расточать краски и бросает еще одно цветовое пятно: отворачивая полу кафтана, показывает его малиновый подбой. Другой барабанщик — в красном кафтане с желтым подкладом, го- лубовато-синих чулках и малиновых сапожках, синей шапочке с мехом, с барабаном на синей ленте.

В совершенно иной манере, испытавшей воздействие западноевропейского искусства, выполнены красками, карандашом и пером рисунки с изображением новобрачных и частей человеческого тела: головы, глаз, ушей, рук и ног. Применение светотени с учетом анатомического строения лица и других органов выдает в мастере последователя новых художественных принципов Иосифа Владимирова и Симона Ушакова. «Мудрый живописец, по словам Иосифа Владимирова, егда на персонь чию на лице кому возрит, то вси чювственнии человека уды во умных сих очесех предложит и потом на хартии или на ином чем вообразит. А на фегуру или образец всякой персони творя написует» [Овчинникова 1964, 26]. Рисовальщик «Книги Любви знак...», изображая части человеческого тела, действовал в согласии с рекомендациями писать «персону человеческую» так, как изограф видит красоту людей «очима своима».

Имя художника неизвестно, однако можно заметить сходство его манеры с изображениями в цельногравированном «Букваре» (1694) Кариона Истомина. Книгу «знаменал (рисовал. — Л. С.) и резал» известный гравер Оружейной палаты и Печатного двора Леонтий Бунин. Среди реалий, иллюстрирующих слова на букву «ук», нарисована ушная раковина— совершенно так же, как в «Книге Любви знак...», с подписью «ухо». Один из рисунков на букву «наш» — «нога», изображенная, как и в поэме, от стопы до щиколотки. Есть и «сердце» на странице, посвященной букве «слово», наряду с реалиями «сковрада», «словей», «слон», «сабля». Как один из примеров употребления буквы «зело» приведено слово «э^ница», сопровождающее рисунок глаза, выполненный в той же мане-

рукописи-автографе Кариона Истомина (1693) с Житием Алексея человека Божия [Ув-171 ].

ре, что и на картинке с аллегорическим изображением телесного чувства зрения («Видение») в «КнигеЛюбви знак...».

Карион Истомин и исполнители его художественного замысла были, вероятно, осведомлены об идее Симона Ушакова создать по примеру западноевропейских анатомических атласов «Алфавит художества» — практическое руководство, состоящее из изображений всех членов «те- лссе человеческаго». Предполагалось «Алфавиту» сему «на медных дщи- цах извояну быти» и «напечататися» [Слово 1874, 24].

Рисунки и живописные инкрустации-миниатюры являются неотъемлемой, органической частью композиции поэмы. И поэтому ее содержание может быть понято только во взаимодействии словесных и изобразительных компонентов. Служебную функцию декоративного украшения выполняют традиционные в древнерусском книжном убранстве инициалы, заставки и концовка.

Над инициалами трудился золотописец. Продолжая средневековые традиции художественного оформления рукописей, он старательно выписал пером, золотом и тушью, каждую буквицу, придав ей индивидуальный, неповторимый характер. Богато орнаментированные декоративные инициалы были широко распространены в русской книжной культуре XVII в. как в рукописных, так и в печатных книгах. Карион Истомин явно предпочитал фигурные инициалы. Ими украшены подносные экземпляры его рукописных букварей и цельногравированный «Букварь» 1694 г., где впервые в московском книгопечатании были использованы фигурные инициалы. В восточнославянском книгопечатании они появились в начале XVI в. — в пражском издании Библии Франциска Скори- ны, а в конце XVI в. — ив украинских печатных книгах.

В «Книге Любви знак...» большие инициалы составлены из фигурок людей и животных. Вот, например, инициал «В» на л. 7 об.: человек держит птицу, клювом касающуюся его лица, к бедру прислонилась маленькая фигура мальчика, что образует нижнюю петлю буквицы. Тот же инициал на л. 12 имеет другой изобразительный сюжет: человек с воздушным шаром возле головы, его правую руку лижет лев. Сколько изобретательности и художественной фантазии в начертании лигатуры «от», обозначаемой греческой буквой омега в сочетании с буквой «твердо»: соприкасающиеся хвостами две одинаковые птицы, прогнувшись через спину, обращены клювами друг к другу; перемычку омеги образует извивающаяся змея с женским лицом; две перевившиеся змеи служат условным обозначением буквы «твердо» над омегой (л. 9 об.). А вот другой вариант той же лигатуры: над изображением двух зверей, соприкасающихся друг с другом хвостами, парит птица [Карион 1989, л. 13 об.].

В оформлении буквиц наряду с использованием традиций древнерусской рукописной книги нашли живое воплощение новые художественные веяния. В «Книге Любви знак...», как и в последовавшем затем рукописном «Букваре» (экз. из музеев Московского Кремля [КН-202, NQ 47307]), люди в инициалах показаны обнаженными, что до конца XVII в. в русском изобразительном искусстве встречалось крайне редко. Художник чувствовал себя свободнее, оформляя книгу для придворного обихода. В одном из инициалов отразилась мода на геральдические изображения: два льва, стоящие на задних лапах и держащие корону, образуют букву «П». Инициал «Н», составленный из трех рыбок, повторяется в парадном списке сочинения «Книги Иулия Фронтина», переведенного и поднесенного Карионом Истоминым Петру I [МГАМИД-257, л. 1]. Возможно, что подносные экземпляры его сочинений вышли из одной художественной мастерской; по-видимому, их оформляли лучшие живописцы Оружейной палаты.

Употребление фигурных инициалов в «Книге Любви знак...» составляет продуманную систему. Ими отмечено начало каждой новой части поэмы. Идейно-эстетическую роль преследует также использование цветного письма. На фоне текста, написанного коричневыми чернилами, ярко выделяются отдельные слова и строки, выполненные золотой краской и киноварью, что служило выражением определенной позиции автора. Золото введено в киноварный текст посвящения для обозначения имен высоких адресатов — Петра Алексеевича и Евдокии Федоровны, В парадной миниатюре золотом же выписаны имена небожителей, благословляющих новобрачных («Апостол Петр», «Иисус Христос», «Матерь Божия», «Евдокиа»), а также украшены заглавные буквы трех двустиший, начинающихся именами Петр, Евдокия и словом «Бог» [Карион 1989, л. I об.]. Применение золотой краски, объединяющей глагол «Желаю», вписанный в киноварное сердце (л. 3 об.), с исходящей от этого сердца речью, обращает внимание читателя на то, что в идейно- художественном замысле поэмы данному приветствию-пожеланию придавалась особая значимость. Праздничную нарядность тексту рукописи придает также киноварь. Она присутствует в заглавии на титульном листе произведения, ею написан, как уже отмечалось, текст прозаического посвящения, украшены в каждом стихотворении прописные буквы двустиший («вирш»). Киноварь выполняет декоративно-функциональную роль и в композиционном членении текста поэмы. Ею выделены девизы эмблем, начиная с библейской цитаты «Брак бысть в КанЪ Галилейской...» на листе с парадной миниатюрой, а также заглавия всех частей произведения: «Риф- мм и.і ип.яилеиие лиц», «Надглаголание желателно от сердца», «Стих», «Вопрос», «Видение», «Ответ» и т. д.

К традиционным элементам книжного убранства относятся заставки и концовки. Заставками обозначены более крупные уровни композиции поэмы. Одна из них — с сюжетом Благовещения — отделяет ансамбль стихотворений основной части поэмы от экспозиции (л. 5). Две другие выступают как декоративный элемент, придающий торжественную монументальность вводной части, причем прозаическому посвящению предшествует пышная заставка с растительным орнаментом (л. 2), «Рифмам на изъявление лиц»— заставка с сюжетом Троицы (л. 3). Как традиционный элемент книжного убранства использована заставка с растительным орнаментом на титульном листе. Четыре заставки и увенчивающая весь текст концовка вырезаны из старопечатных изданий 70— 80-х гг. XVII в. и аккуратно наклеены на листы рукописи84. К такому способу оформления своих сочинений Карион прибегал неоднократно85.

«Книга Любви знак...» написана характерным для последней четверти XVII в. так называемым «круглящимся полу у ставом »ав — одним из нескольких вариантов письма, которыми владел искусный мастер Карион Истомин. Начертание букв отличается красотой каллиграфического письма. Если еще в XVIII в. сохранялась привязанность к искусно выполненной книге и Тредиаковский отмечал «чистое и преизрядное письмо» парадного списка «Вертограда многоцветного», сожалея одновременно, что «уже ныне таких рук у наших писцов не видно» [Тредиаковский 1849, 775], то ясно— писцы более раннего времени всячески старались соответствовать эстетике парадной подносной рукописной книги.

Текст рукописи окаймлен линейными киноварными рамками, на верхнем и боковом полях рамка двойная. Этот элемент оформления введен, по-видимому, по примеру изданий, вышедших из Верхней типографии Симеона Полоцкого, где впервые в московском книжном деле

Я4 Заставки на титульном листе рукописи и предшествующие тексту прозаического посвящения (л. 2), «Рифмам...» (л. 3), а также концовка (л. 8 об.) присутствуют в ряде московских изданий XVII в., однако в данном сочетании они встречаются только в Апостоле 1688 г., откуда, вероятно, и были вырезаны (см.: |Зсрнова 1963, № 35, 13, 85, 640]). Заставка, украшающая начало основной части поэмы (л. 5), восходит к одному из изданий Евангелия или Минеи общей с праздничной 70—80-х гг. XVII в. (см.: [Там же, № 5]).

См., напр., подносной список «Книги желателно приветство мудрости...» [ГІ I А 8, л. 4], рукопись [Ув-361, содержащую службы и каноны Кариона.

Термин Л. М. Костюхиной, см.: [Костюхина 1974, 49].

было применено линейное обрамление [Гусева 1985, 471]. Следует отметить, что размеры рамки соответствуют «золотому сечению» [Сидоров 1946, Ш|.

Таким образом, при оформлении подносного экземпляра рукописи «Книги Любви знак...» книжные мастера воспользовались богатством и разнообразием художественных элементов и приемов, предоставляемых им традициями как древнерусской рукописной, так и старопечатной книги. Поэт и художники «Книги Любви знак...» осуществили в рамках одного произведения идею синтеза искусств в целях усиления репрезентативного начала. К этому обязывала принадлежность эпиталамы к жанру эмблематической поэзии и предназначенность ее для поднесения царю. Вся книга строится в перспективе подношения высокому адресату. Было бы неосмотрительно оценивать художественный синтез старого и нового, средневековых и барочных явлений с точки зрения критериев современного вкуса и говорить об эклектичности способов художественного воплощения авторского замысла. Перед нами произведение, все приемы которого— и литературные, и изобразительные— ориентированы на живое восприятие, на точку зрения воспринимающего.

Репрезентативность — именно тот момент, который оправдывает объединение в рамках одной рукописи столь, казалось бы, разнородных н стилистическом отношении элементов, как золотописные инициалы и старопечатные заставки с концовкой, эмблемы с миниатюрами «фряжского пошиба» и более традиционного письма. Художественный синтез старого и нового, словесного компонента и изобразительного осуществлен с виртуозностью, свидетельствующей о любовно-прочувствованном отношении к самой вещественности книги.

«Книга Любви знак в честен брак» — замечательный памятник русской поэтической и книжной культуры конца XVII в.