В эмфатических повторах и антитезах семантикосинтаксическое сочетание слов, по преимуществу эпитетов, вызывает их соответствующее интонационное выделение. Но в художественной речи часто применяются и собственно интонационно-синтаксические средства создания эмфазы на тех или иных членах предложения или во всем предложении. Это прежде всего прием инверсии (лат. inversia — перевертывание, перестановка), т. е. постановки выделяемых слов на синтаксически необычное для них место. Говоря о необычном порядке слов в предложении, надо, очевидно, исходить из понятий об обычной их расстановке. Такая расстановка создается двумя факторами: во-первых, логикой развития мысли, выражаемой в предложении; во-вторых, теми общими нормами порядка слов в предложении, которые исторически возникли в том или ином национальном литературном языке. Первый фактор определяет порядок главных членов предложения — подлежащего и сказуемого. Как уже было сказано, мысль движется от логического подлежащего (от того, что уже известно) к логическому сказуемому (к тому новому, что о подлежащем утверждается или отрицается). Значит, по логике развития мысли в повествовательных предложениях подлежащее должно стоять на первом месте, сказуемое — на втором. Обратное их расположение и является инверсией. В речи художественной, представляющей собой эмоционально-выразительное «живописание» явлений, инверсия главных членов предложения, создающая эмфа- зу на одном из них, применяется очень часто. Вот при- . мер инверсии, создаваемой для эмфатического выделения подлежащего: Роняет лес багряный свой убор, Сребрит мороз увянувшее поле, Проглянет день, как будто поневоле, И скроется за край окружных гор. (Л. Пушкин) С помощью тройной инверсии подлежащего в длинных ямбических стихах создается неторопливая интонация сложносочиненного предложения. Еще примеры на инверсию подлежащих с другими особенностями интонации, вытекающими каждый раз из конкретности семантического контекста: «Не сияет на небе солнце красное, || Не любуются им тучки синие: || То за трапезой сидит во златом венце, || Сидит грозный царь Иван Васильевич» (Лермонтов); «Зрела в тебе сокровенная ду-> ма, || В сердце твоем совершалась борьба» (Некрасов); «Прямо над поляной, легко и высоко, стояло большое, розовое облако» (Тургенев); «И в доме воцарилась мёртвая тишина» (Гончаров). Иногда, наоборот, инверсия главных членов предложения создает акцентно-мелодическое выделение сказуемого, ставшего, вопреки логической норме, на первое место. Иногда его инверсия соединяется с повтором и даже градацией. Например: «Пошли, пошли и зашумели, как море в непогоду, толки и речи меж народом» (Гоголь); «Зимы ждала, ждала природа» (Пушкин); «Молчит опаловая даль моря» (Горький); «Отговорила роща золотая||Березовым, веселым языком» (Есенин). Такой же вид эпической инверсии можно найти в литературных стилизациях народного творчества. Так, у Лермонтова: «Размахнулся тогда Кирибеевич... \\ Затрещала грудь молодецкая, || Пошатнулся Степан Парамонович... || И погнулся крест и вдавился в грудь... || И подумал Степан Парамонович...» Второй фактор применения обычного порядка слов — синтаксические нормы различных национальных языков — является мерилом установления инверсий второстепенных членов предложения. Здесь существенное значение имеют те общие принципы аналитического и синтетического строения предложений, которыми отличаются друг от друга родственные индоевропейские национальные языки — французский, немецкий, русский и др. Так, для французского языка характерен аналитический строй, при котором логически подчиненные слова стоят после подчиняющих слов. Для немецкого языка характерен синтетический строй, при котором логически подчиненные слова и обороты стоят перед подчиняющими словами. Русский литературный синтаксис, сложившийся окончательно в первой трети XIX в., в большей мере аналитический, но в нем есть и некоторые синтетические свойства. Дополнения и обстоятельства, выраженные именами существительными, ставятся у нас после слов, к которым они относятся, а определения-прилагательные и обстоятельства-наречия перед этими словами. Поэтому дополнения и обстоятельства в форме существительных, стоящие перед управляемыми ими словами, воспринимаются в русском языке как инверсированные. В художественной речи, особенно стихотворной, такие инверсии создают обычно эмфатическую интонацию, хотя иногда в нее может включаться и логическое ударение. Например: Присмиревшую музу мою Я сам неохотно ласкаю! (Н. Некрасов) Здесь логическое ударение стоит на словах «музу» и «неохотно». Если бы фраза не была инверсирована, то эти слова интонационно выделялись бы легким понижением мест / V * лодии голоса: «Я и сам неохотно ласкаю присмиревшую музу мою». Но инверсия прямого дополнения с относящимся к нему эпитетом создает вместе с тем на этих словах сильное эмфатическое ударение с мелодическим повышением /( + \ / I тона: «Присмиревшую музу мою || Я и сам неохотно ласкаю». Вот еще примеры: «Поместья мирного незримый покровитель, ||Тебя молю, мой добрый домовой» (Пушкин); «Часов однообразный бой, || Томительная ночи повесть» (Тютчев) ; «За Непрядвой лебеди кричали, || И опять, опять они кричат» (Блок); «Барабана тугой удар || Будит утренние туманы...» (М. Светлов). То же в прозе: «Яркой канвой окружал ее зловещий багрянец» (Тургенев); «Кровью наливались глаза, Мороком чудился Кремль, лениво отраженный в реке» (А. Толстой). Особено распространенный вид инверсии — постановка эмоционального определения, эпитета в форме прилага тельного или наречия после определяемого им слова. Например: Подобно птичке перелетной, И он, изгнанник беззаботный, Гнезда надежного не знал. (А. Пушкин) Логическое ударение стоит на словах «птичке», «изгнанник», «гнезда», «не знал». Эпитеты «перелетной», «беззаботный» и «надежного» такого ударения не имеют, но они получают легкий эмфатический акцент и повышение тона благодаря инверсии. Еще подобные же примеры: «Нет, Музы, ласково поющей и прекрасной, || Не помню над собой я песни сладкогласной» (Некрасов); «Перед Доном, темным и зловещим, || Средь ночных полей, || Слышал я Твой голос сердцем вещим || В криках лебедей» (Блок); «Бой идет святой и правый» (Твардовский). То же в прозе: «Проницательность мгновенная рядом с неопытностью ребенка» (Тургенев); «Многие думали, что где-то горит, но вместо пожара увидели зрелище более умилительное» (Салтыков-Щед- рин). Очень часто, и в стихах и в прозе, инверсированные эпитеты-прилагательные, если они удваиваются или имеют зависимые от них слова, образуют обособленную группу и выделяются не только эмфатическим акцентом, но и легкой паузой, в тексте обозначаемой запятой или тире. Например: «На всем лежал золотой свет, сильный и мягкий» (Тургенев); «Глупов, беспечный, добродушно-веселый Глу- пов, приуныл» (Салтыков-Щедрин); «С моря поднималась туча — черная, тяжелая» (Горький). Вот примеры инверсированных эпитетов-наречий: «На севере диком стоит одиноко || На голой вершине сосна» (Лермонтов); «Река раскинулась. Течет, грустит лениво || И моет берега» (Блок). То же в прозе: «Он взглянул на нее вопросительно и робко» (Л. Толстой); «Река бежит весело, шаля и играя» (Гончаров). Иногда в одном предложении инверсируется большинство его членов. Например: «С своей супругою дородной\\ Приехал толстый Пустяков» (Пушкин). Здесь инверсиро- ваны и подлежащее, и дополнение, и эпитет при нем. То же бывает и в прозе: «Из тумана глядел дом, огромный и серый» (А. Белый). Дальнейшее развитие инверсии заключается в том, что слова в предложении не только меняются местами, но и при этом разъединяются те из них, которые должны бы стоять рядом. Обычно это бывает в стихотворной речи. Например: «На море синее вечерний пал туман» (Пушкин); «За последней стою 7 обедней || Кадящих листвой берез» (Есенин). «Где легкокрылая мне изменила радость» (Пушкин). Иногда такое инверсирование делает построение всей фразы необычным, затрудненным, придает ей исключительную смысловую весомость. Например: Нагреты нежным воды югом, Струи полденных теплы рек. (М. Ломоносов) Покорный Перуну старик одному, Заветов грядущего вестник. (А. Пушкин) Лишь музы девственную душу В пророческих тревожат боги снах. (Ф. Тютчев) Живым — Европы посреди — Зарыть такой народ? (М. Цветаева) Такого рода нарушение обычного соседства между словами, создающее в стихах медлительную и торжественную интонацию, было распространено в античной поэзии — древнегреческой и римской. Поэты эпохи Августа находили в этом особенную эстетическую изысканность. ЭМОЦИОНАЛЬНО-РИТОРИЧЕСКИЕ ИНТОНАЦИИ В лирических и эпических произведениях эмфатическое значение часто получают также интонации восклицания и вопроса. В разговорной речи люди употребляют эти виды интонации или для того, чтобы что-то узнать («Идешь ты завтра в театр?», «Есть у вас сочинения Шекспира?» и т. п.), или для выражения силы и полноты своих чувств («Моя дочь принята в институт!», «Каким он негодяем оказался!» и т.п.). Часто и восклицания, и вопросы сопровождаются обращениями («Пошли, ребята, заниматься!»; «Надеюсь, ты об этом не забыл, мой милый?»). Восклицания, вопросы, обращения, возникающие в разговорной речи, требуют какого-то отклика, ответа, а иногда и практических действий со стороны тех, к кому они относятся. Они вытекают из реальных обстоятельств жизни и лишены нарочитости. В научной же философской, технологической речи, в особенности если она имеет учебную, педагогическую направленность, восклицательные и вопросительные предло- жеиия обычно употребляются иначе — для того, чтобы с их помощью читающий лекцию или пишущий книгу мог возбудить внимание и направить мысль своих слушателей и читателей. Он восклицает и задает вопрос, не требуя на него ответа, и в дальнейшем сам на него отвечает («И вот мы с вами приходим к выводу, что в русской поэзии стихи строятся по-разному! Какие же виды стихосложения в ней надо различать?»). Восклицания и вопросы ученого, педагога имеют, следовательно, нарочитый характер. Это логикориторические восклицания и вопросы (гр. rhetorik§ — наука об ораторстве). В художественной речи риторические вопросы, восклицания, обращения и т. п. применяются гораздо чаще, чем в речи научной и педагогической. Они создаются для того, чтобы сделать художественную речь более эмоциональновыразительной. Их можно назвать поэтому э м о ц и о- н а л ь н о-p иторическими видами интонации. Если в практической разговорной речи на вопросы отвечают те, к кому они обращены, если в научно-педагогической речи на логически-риторические вопросы отвечает сам вопрошающий, то в художественной речи на эмоционально-рито- рические вопросы никто не отвечает — оии возникают для создания эмфатической интонации. С помощью интонаций восклицания и вопроса, соединенных с обращениями, в устной народной поэзии создавались олицетворения явлений природы. В дальнейшем эта словесно-иитонационная форма утрачивала такую свою содержательность, превращалась в традиционное средство эмоциональной выразительности, могущее наполниться другим содержанием. Так, в «Слове о полку Игореве» троекратное восклицательно-вопросительное обращение Ярославны к солнцу, ветру, Днепру еще отражало, видимо, древнейшие олицетворяющие природу представления и значит, не имело собственно риторического значения. Но во многих народных песнях, возникших позднее, восклицательные и вопросительные обращения к природе становились лишь традиционным зачином, уже не связанным непосредственно с развиваемым далее содержанием. Например: Не шуми ты, мати зеленая дубравушка, Не мешай мне, молодцу, думу думати... Так начинается одна из народных песен, использованных Пушкиным в «Капитанской дочке». Но затем в ней появляются другие мотивы: происходит воображаемый разго вор молодца с царем, и к «зеленой дубравушке» песня вообще более не возвращается. В художественной литературе, особенно стихотворной, эмоционально-риторические интонации получили широкое распространение. В гражданской поэзии разных эпох они имеют торжественно-декламационное звучание и часто усиливаются междометиями. Например: «О, если б голос мой умел сердца тревожить!.. || Увижу ль, о друзья, народ неугнетенный || И рабство, падшее по манию царя?» (Пушкин) ; «Эх, сердечный, || Что же значит твой стон бесконечный? ||Ты проснется ль, исполненный сил?» (Некрасов). В стихотворениях и поэмах с иной идейной направленностью эмоционально-риторические интонации получают нередко не столько декламационное, сколько напевное звучание. Например: «Тучки небесные, вечные странники! || Степью лазурною, цепью жемчужною || Мчитесь вы, будто, как я же, изгнанники...» (Лермонтов); «О, как на склоне наших лет || Нежней мы любим и суеверней!.. Помедли, помедли, вечерний день, || Продлись, продлись, очарованье!» (Тютчев); «Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?» (Блок); «Где ты, где ты, мальчик босый,||Деревенский пастушок?..» (Твардовский). Эмоционально-риторические интонации иногда могут различаться по тому или иному более активному и нарочитому ходу мысли, которая в них выражается. Так, они, могут заключать в себе риторическое пожелание, или отрицание, или уступление, или сентенцию (поучение). Например: «Да здравствует солнце, да скроется тьма!»; «И пусть у гробового входа || Младая будет жизнь играть...» (Пушкин); «Нет, я не Байрон, я другой, || Еще неведомый избранник...» (Лермонтов); Но есть и божий суд, наперсники разврата!» (Лермонтов); «Не позволяй душе лениться! || Чтоб в ступе воду не толочь, || Душа обязана трудиться || И день и ночь, и день и ночь!» (Заболоцкий). Значительно реже эти разновидности возвышенных риторических интонаций — и содержательная и формальная — применяются в прозе; последняя должна обладать при этом ощутимым лиризмом. Например: «Но что сказать о людях, еще живых, но уже сошедших с земного поприща, зачем возвращаться к ним?» (Тургенев); «Когда меня томит одиночество... мне почему-то начинает казаться, что обо мне тоже вспоминают, меня ждут и что мы встретимся... Мисюсь, где ты?» (Чехов). Часто риторические интонации имеют в прозе комическую направленность и являются средством создания так называемой «сказовой» речи, имитирующей нарочитую бы-, товую «болтовню» «рассказчиков». Например: «Когда я услышал об этом, то меня как громом поразило! Я долго не хотел верить: боже правый!» Иван Иванович поссорился с Иваном Никифоровичем! Такие достойные люди! Что ж теперь прочно на этом свете?» (Гоголь). Эмоционально-риторические гинтонации могут иметь иногда и оттенок нарочитой недоговоренности, обозначаемый многоточием». Они могут выражать и прямой намек на что-то недоговоренное по каким-то причинам. («Вы тоже, маменьки, построже || За дочерьми глядите вслед, || Не то, не то, избави Боже...» — Пушкин.) Таковы основные интонационно-синтаксические средства художественной выразительности.