«Повести» о Горе-Злосчастии или Савве Грудцыне до такой степени изобилуют элементами устного народного творчества, что можно спорить об их принадлежности к древнерусской литературной традиции, если в соответствии с принятыми критериями под литературой понимать результат деятельности, органично выражаемой в письменных документах. В связи с тем, что в конце XVII в. начинается собирание произведений устного народного творчества, которые в различных редакциях составляют предмет чтения наиболее образованных сословий также и в XVIII в., проблема состоит в определении того, до какой степени такого рода произведения анонимного устного происхождения являются «творческими», а не просто «записью». Трудно провести четкую границу также и потому, что в XVII в. еще не разработаны критерии объективной «записи», принятые в современной фольклористике. В нашем случае следует вспомнить о включении различных элементов народного происхождения в сферу письменной литературы хотя бы для того, чтобы лучше описать панораму литературной культуры на границе между славянским православным средневековьем и современной русской эпохой. Даже наименее оригинальные с точки зрения стилистики и индивидуального творчества произведения представляют в наших глазах определенную ценность (не будем здесь рассматривать их место в народной традиции), поскольку они уже не являются объектом «декламации», но объектом «чтения». Несмотря на примитивную структуру этих произведений, в них все чаще можно обнаружить следы работы редактора, который старается привести текст в соответствие с законами письменного изложения, что само по себе и делает их фактом литературы. В эту в определенном смысле второстепенную область литературы XVII в. мы включаем различные тексты, которые по своей природе не укладываются в рамки типичной повести. Их характеризует общая сатирическая интонация. Церковная культура не принимала сатиру, шутку, остроту, относя их к подозрительному «светскому» миру. Поэтому, когда с упадком книжной традиции в конце XVII в. народная сатира закрепилась в письменных произведениях, приведение ее стилистики в соответствие с техникой церковнославянской литературы проходило достаточно непросто. Сатирический жанр достиг своего наивысшего развития в польском и польско-украинском стилях, поскольку из западных земель во время и после Смутного времени в Московию было завезено немало аналогичных произведений. Во многих случаях трудно установить, является ли данный текст местным или это переложение западного прототипа, пришедшего из Польши. Сомнения подобного рода относятся, например, к повести «Суд Шемякин», в которой чувствуются отголоски «польских книг» и которая, однако, развивает тему, более характерную для русских земель, нежели для Польши. В образе судьи Шемяки выведены чиновники-вымогатели и взяточники, а история показывает, как трудно бедняку, у которого нет возможности ни подкупить их, ни добиться справедливости. Когда на Шемякином суде двое богатых обвиняют бедного, ясно, что обвинительный приговор будет вынесен именно ему. Бедняк, взяв взаймы лошадь, оторвал ей хвост, и владелец требует возместить ему ущерб. По дороге в суд несчастный обвиняемый с горя бросается с моста. Судьбе было угодно, однако, чтобы он упал на сани, где лежал больной, который от удара скончался. Сын умершего, объединившись с владельцем бесхвостой лошади, поволок бедолагу прямо к Шемяке. Богатые принесли с собой дары, а бедняк держал в руке большой камень, завернутый в платок. «Если судья засудит меня, - думал он, — я убью его этим камнем». Судья же решил, что в платке предназначенное ему золото. В результате был вынесен неожиданный приговор: за бедняком была оставлена_лошадь, пока ее хвост не отрастет снова, а сын убитого Должен броситься на бедняка с моста. Пристрастность приговора приводит всех в замешательство. Истцы отказываются от своего обвинения, а Шемяка, узнав, что было в узелке бедняка, перестает жалеть о неполученном вознаграждении, радуясь тому, что удалось избежать опасности. Объектом сатирических произведений этого периода выступают не только человеческие, но и Божеские законы. В «Слове о бражнике, како вниде в рай» есть мотив, характерный для устной народной традиции всего христианства: о грешнике, который стучится в двери рая и завязывает остроумный спор с тем, кто не хочет его пускать. Пьяница, ссылаясь на Священное Писание, перечисляет грехи всех святых. В построенной на диалоге сцене один за другим для беседы с пьяницей являются святой Петр, святой Павел, Давид, Соломон, святой Николай, Иоанн Богослов. Все они повторяют одну и ту же фразу: «Кто есть толкущися у врать рая?» И все получают один и тот же ответ: «Азъ есть бражникь: хощу с вами в раю пребыти». Первым отвечает святой Петр: «Бражьником зд*Ь не входимо!»60, — ему вторят все остальные. Святой Петр слышит в ответ обвинение в том, что он трижды отрекся от Иисуса Христа, святой Павел — в том, что побил камнем первомученика Стефана и т. д. В конце концов, святые, не найдя возражений, пускают пьяницу в рай, где он по праву занимает самый высокий пост в эмпиреях. Эти примеры с достаточной очевидностью свидетельствуют об уровне и интонации произведений, пришедших в конце XVII в. из народной среды в письменную литературу. Некоторые из них благодаря свежести стиля внесли большой вклад в развитие повествовательного жанра. Другие, напротив, вызывают скорее этнографический, чем литературный интерес, не поднявшись выше описаний обычаев и нравов. Вспомним истории о животных, например, «Сказание о куре и лисице», различные редакции повести «Повесть о Ерше Ершовиче», главными героями которой являются рыбы; стихотворные произведения «О голом и небогатом человеке», «Повесть о попе Савве», «Челобитную Колязинского монастыря», в которой иронически изображены вольные нравы монахов, и пародийную литургию пьяниц «Служба кабаку».