ДУХОВНЫЕ ИСТОКИ СОВРЕМЕННОЙ РЕЛИГИОЗНОЙ МЫСЛИ

Большевистская революция и, главным образом, красный террор ленинско-сталинской идеологии, будучи особенным ответвлением общего ствола нигилистической идеологии марксизма, достаточно последовательно и успешно провели в сознании русских людей XX в.

В этом смысле атеистический фанатизм Бебеля гораздо более соответствует духу марксизма, нежели принцип социал-демократической программы, что религия есть "дело совести индивида"».43 В результате своего почти векового «успеха», первоначально достигнутого, разумеется, путем жесточайшей коммунистической инквизиции и террора, марксистско-ленинское прожектерство все же потерпело полную неудачу во всемирной истории и теперь (по крайней мере, в своих ясных и сознательных формулах) доживает свой век в духовных гетто и резервациях, из которых оно когда-то и вышло на широкую дорогу культурного человечества.

Тем не менее, если присмотреться непредвзятым взглядом к духовному состоянию умов современной России, можно с достаточным основанием утверждать, что внутренне мы все-таки еще не вполне преодолели принципиально нигилистический дух этой, по-видимому, безвозвратно ушедшей эпохи фантастической эсхатологии и социальных утопий «светлого будущего».

Человек высокой культуры совершенно не находит себя в этой эпохе. Узость и примитивность человеческих отношений заставляют его бежать от «человекообразных», по выражению Августа Стриндбер- га, существ и отношений на простор всемирной истории и культуры (на худой конец —мировой экономики), чтобы там, среди настоящей и живой жизни, обрести хотя бы теоретическую возможность индивидуально-созерцательного проявления своих нравственных и духовных сил, совершенно не востребованных холодным и бездушным сообществом его «ближних». Словом, культура банального существования, по-видимому, вполне достаточная для основной серой массы, совершенно не может удовлетворить человека высокой культуры в духовно- нравственном отношении.

Не удивительно, что после столь многолетней разрухи и опустошения в духовной сфере мы постоянно стремимся возродить мировоззрения прежних эпох, которые умели хотя бы каким-то образом сочетать свою жизнь со своей религией, более цельных и потому удавшихся во всемирно-историческом отношении. Мы слишком хорошо почувство- вали, если и не до конца поняли, насколько мы оказались обобраны в своем духовном наследстве. Нам всем стало уже достаточно ясно, что, отрекшись от подлинно внутреннего бытия, с которым в области человеческих отношений всегда связывала именно религия, мы утратили и свое собственное внутреннее бытие, независимое по отношению к внешнему миру, стало быть, также и всякое отношение к самим себе, всякое достоинство и величие.

Однако столь же очевидно, что прошедшее столетие духовного рабства слишком нас изменило и не позволяет нам просто вернуться к исчезнувшему идеалистическому миросозерцанию. Слишком многое было разрушено, мы внутренне надломлены и еще не способны полностью распрямиться и духовно воспрять для цельного принятия культуры сверхмассового и сверх-необходимости-пребывающего идеализма.

Разумеется, бесконечно важен и приятен тот факт, что философия и религия у нас снова пользуются уважением и признанием. В этом несколько внешнем и поверхностном почитании безусловно виден залог нашего духовного пробуждения, которое должно ведь когда- нибудь наступить. Однако для последующего положения дел не менее важен окажется вопрос о сущности христианской религии, без разрешения которого это чаемое лучшее будущее нашей культуры в подлинном смысле никогда не настанет. Сможет ли современность преодолеть эту путаницу и придать нашей духовной деятельности известную устойчивость и методологически-организационный порядок? Вот вопрос, который заставляет уже сегодня задумываться лучшие умы, наиболее чутко прислушивающиеся к тенденциям и стремлениям переживаемой нами эпохи.

Ясно, что простая культура духовного потребления и прозябания отнимает у нашей духовной жизни не только ее самостоятельный характер подлинной жизни и творчества, но и лишает ее какого-либо значения и смысла вообще. И хотя наша природная вялость и известная инертность духа не столь резко указывают нам на противоречи- вость и бессмысленность такой перспективы, тем не менее духовное протрезвление все-таки уже наступает и скоро начнет предъявлять свои вечные права и требования. Возможно, что эти требования по- настоящему громко и ясно изрекут уста тех, кто придет только завтра. Но несомненно, что для их разрешения не найдется сил у нынешнего поколения, йе способного, по-видимому, к цельной формулировке насущных задач настоящей эпохи.

Хотя при нынешнем господстве массовых сознания и вкуса в российской культуре и образовании совершенно отсутствуют какие-либо общие духовные критерии и идеалы, пережитая нами почти вековая «война всех против всех» должна, несмотря ни на что, оказаться великой школой духовного возрождения для нашего все еще социально-революционизированного, политически оглушенного самосознания. Время покажет, будет ли в состоянии наше историческое наследие к порождению подлинной духовной связи и подлинного общения. Ясно одно: на основании современной «атомарной» свободы наша духовная жизнь никогда не «сложится» в единое и органическое Целое. При господстве такой «свободы» место осмысленной цельной Жизни все более занимает усилившаяся в своем отрицании технически оснащенная и утилитарно ориентированная рефлексия плоского чувства.