Лиссабон. Пиренейский город глазами современника*

Это послание дошло к нам из того же XII в. Оно хорошо известно историкам-пиренеистам и не раз вызывало споры но поводу подлинности, атрибутирования или проблемы личного участия автора в походе и осаде города. Однако я склонна разделять точку зрения публикатора документа, португальского историка А. Эркулану, считавшего документ подлинным, а автора, предположительно клирика из Англии по имени Осборн или Осберт, - очевидцем событий. Это письмо отразило бытовавшие тогда представления о Лиссабоне, будь они индивидуальными впечатлениями очевидца или устоявшимися представлениями, списанными сочинителем у предшественников, и в то же время помогает воссоздать не только облик средневекового города, но и его судьбу в момент завоевания.

Сюжетная канва "Послания" проста: 1147 год, год второго Крестового похода; зашедшие по дороге в Святую Землю в Порту крестоносцы, среди которых находились рыцари из Англии, Фландрии, Нормандии и Германии, через епископа этого города получают просьбу-приглашение от первого португальского короля Афонсу Энрикеша помочь ему взять Лиссабон.

v Впервые опубл.: Город в средневековой цивилизации Западной Ннропы. Г. 4: Extra тигоь. Город, общество, государство. М.. 2000. С. 305-312. единого мнения: одни требуют плыть дальше, другие размышляют, не согласиться ли на близкую добычу. Они решают отправиться к Лиссабону, чтобы выслушать самого короля, расположившегося там лагерем, и узнать, в частности, условия, которые он готов им предложить. После долгих переговоров с королем и споров в стане крестоносцев они наконец соглашаются участвовать в осаде города. В течение длительной осады происходит множество событий, о которых подробно рассказывает наш автор: случаются чудеса и распри между рыцарями разных отрядов, приходят известия о действиях сарацин в Лиссабоне и в других городах, предпринимаются попытки подкопа, штурма, всякие военные хитрости. В конце концов, под угрозой надвигающегося голода осажденные решают добровольно сдать город на обычных условиях капитуляций того времени; как пишет наш автор, "посланцы города согласились на то, чтобы город был передан нам, если их алькайду ... сохранят достояние, а всем горожанам - возможность пользоваться своими съестными припасами'1. Вошедшие в город представители от каждого отряда крестоносцев должны были собрать имущество мавров и снести его в цитадель к ногам короля для справедливого дележа. Но Афонсу Энрикешу не удалось удержать часть разгоряченных соперничеством иноземных рыцарей, и они прошли огнем и мечом по городу. Завершается послание описанием исхода мусульман из города и последующих решений короля касательно города, его прежних и будущих обитателей.

Если мы согласимся с гипотезой А. Эркулану, т.е. с тем, что автором был клирик и что он видел то, о чем писал, легко объяснимо наличие в его послании двух пластов сведений и представлений о пиренейских землях: одни - априорные, "всплывшие", как только Осборн взялся за перо, вторые, полученные непосредственно во время пребывания на полуострове. К первым можно отнести описание побережья полу^кггрова и самого Лиссабона, ко вторым - наблюдения времени осады, сообщения о собственном опыте.

О.И. Варьяш. Тетрадь вторая * * *

"Послание" посвящено завоеванию Лиссабона. Однако наш автор, начав письмо со сборов в Святую Землю, отнюдь не сразу сообщает о смещении центра повествования, не спешит перенести внимание читателя на зту, фактическую, цель похода.

Впервые имя Лиссабона появляется лишь после описания трудного пути вдоль скалистых северопиренейских берегов, в речи пор- туенского епископа, передающего призыв Афонсу прийти к нему apud Lyxebonam. В ответ ему звучат речи предводителей крестоносцев, обсуждающих пользу и невыгоды предложения, но ни один из них не произносит имени города.

Некое предощущение встречи с Лиссабоном появляется уже в описании последующего пути от Порту на юг: местоположение Синтры определяется отстоянием ее от Лиссабона; более того, на подходах к устью Тежу, как рассказывает Осборн, улеглась, наконец, непогода, до этого долгие дни трепавшая корабли, а уже войдя в эстуарий Тежу, христиане стали свидетелями чуда — битвы в небе черных и белых туч, читай, темных и светлых сил, - и победы последних. Именно здесь автор дает описание земли Лиссабона и самого города. В Тежу "столь велико изобилие рыбы, что там на две части воды [приходится] одна часть рыбы, как считают жители. Мидий там, что песка, потому главным образом, что рыбы в тех водах всегда сохраняют тучность и свойственный им вкус, не изменяя его и не утрачивая, как это бывает у нас, из-за соседства с чем-либо.

Ко времени нашего прибытия городская община состояла из 60 тысяч семей, платящих налоги, вместе с предместьями, не считая тех свободных, которые не были обременены ничьей властью. А верхушка горы опоясана круговой стеной, и справа и слева стены города спускаются по склону к самому берегу Тага, в то время как под стенами располагаются подобные городским кварталам пригороды, вырубленные в скалах, гак что каждый из них мог бы считаться укрепленнейшим замком, ибо настолько опоясан препятствиями. Город населен более, чем можно себе представить. Ибо как мы узнали после того, как город был взят, от их алькайда, т.е. правителя, имелось в этом городе 134 тысячи человек, не считая младенцев и женщин, и сверх того жители замка Скалабия, которые, будучи изгнаны в том году из своего замка, оставались там [в Лиссабоне] как новые поселенцы. Там множество знати из Синтры и Алмады и Палмелы; множество купцов из всех земель Испании и Африки. Но хотя их так много, вооружения, копий и щитов они имели всего на 15 тысяч и с ними по очереди выходили, как было установлено указом правителя. Постройки же в нем громоздятся теснейшим образом, так что едва можно найти улицу шире 8 футов, разве что в торговых кварталах."

Завершается описание уже не "количественной", а качествен ной характеристикой города: " Причина же такой многочисленности состояла в том, что у них не было никакого обряда благочестия, ибо каждый - сам себе закон, так как все самые бесчестные из любой страны мира стекались сюда, как в клоаку, рассадник всякой похоти и нечистоты. Во времена христианских королей, прежде чем его взяли мавры, около города, в месте, которое называется Компо- лет, отмечалась память трех мучеников, а именно Вериссимы, и Максима, и девы Юлии, чья церковь, до основания разрушенная маврами, кажет ныне как знак своих руин лишь три камня, которые оттуда нельзя унести. Одни говорят, что это были алтари, другие - что это могильные камни".

Легко заметить сходство этого описания с традиционной средневековой композицией описания городов, которая основывается на риторической схеме de laudibus urbium, берущей истоки в античности.

Начиная со встречи с королем и его предложения, Лиссабон фигурирует практически в каждой речи. А речей много: король обращается к крестоносцам с условиями, на которых могла бы вестись осада; епископ увещевает их помочь христианскому государю, крестоносцы обсуждают, на что бы решиться. В этих речах Лиссабон рассматривается прежде всего как награда: "Франки, которые останутся вместе со мной осаждать город Лиссабон, получат владения врагов во всем в свою власть для своего обогащения и будут владеть ими... Если кто захочет получить выкуп за захваченных врагов, пусть свободно владеют деньгами выкупа... Если возьмут город силой, пусть владеют им и удерживают его, пока не будет разграблен..." и т.д. Характерно, что город мыслится не только как награда в виде военной добычи, но и как духовное воздаяние: "Мы уверены, однако, - утверждает король, - что вас более благочестие ваше на труды и стремление к таким деяниям подвигнет, чем наши обещания богатства побудят к награде".

Дальнейший текст послания нагнетает это ощущение противостояния материального и духовного в оценках Лиссабона. В авторских описаниях и королевских высказываниях постоянно подчеркивается материальное богатство города, его важность как военного центра противника при том, что город как человеческая общность представляется олицетворением моральной скверны, от которой естественно желать очистить землю. Материальное и духовное значение завоевания Лиссабона для осаждающих тоже находится в постоянном противоборстве. Это особенно выпукло проявляется в спорах вокруг капитуляции города. Если кельнцы и фламандцы обеспокоены в основном материальной стороной вопроса, то англы и нормандцы ставят превыше этого воинскую доблесть и рыцарскую славу. "Нормандцы и англы, которые вынесли самое тяжелое бремя превратностей войны, утомленные долгой осадой, сказали, что надлежит уступить им и предложить им честь не богатств или съестных припасов, но завоевания города. Кельнцы же и фламандцы, которым прирождена жажда обладания, постановили, помня о расходах долгого пути и гибели своих людей и о длинном предстоящем пути, что врагам нельзя оставлять ничего".

Это противопоставление - материального богатства и духовной нищеты города, материального и духовного значения его завоевания для крестоносцев сохраняются на протяжении всего повествования. И постепенно, подспудно формируется и третий поворот восприятия Лиссабона. Подвиги и гибель воинов, которые являются глубинным смыслом, содержанием всего крестоносного движения, служат одной цели - захвату города; Лиссабон таким образом начинает восприниматься как некая цель, достаточная для того, чтобы отдать за нее свою жизнь.

Два типа противопоставления получают великолепное воплощение, завершение и разрешение в заключительной сцене захвата города: "Но вот, после того как ворота были открыты и была дана возможность войти в город выбранным для этого, кельнцы и фламандцы, придумав хитрый довод ради обмана, добились от наших, чтобы им разрешили войти первыми, по причине их заслуг. Получив такого рода разрешение и возможность идти впереди, вместе с выбранными более 200 из них сверх того пробрались в город, не говоря о других, которые проникли туда через разрушения в стене с их стороны, в то время как из наших никто, кроме выбранных, туда не вошел. Итак, наши предводители вместе с королем и теми, кто был выбран, во главе с архиепископом и коеиископами, несшими хоругвь креста Господня, вошли в город. О как велика была радость всех! О, как велика особая слава всех! О. сколь велик поток слез радости и благочестия, когда все увидели, что в верхней крепости во славу Божию и девы Марии воздвигнута хоругвь спасительного креста, в знак подчинения города...

Между тем король направил стопы свои к стенам верхнего замка. Кельнцы же и фламандцы, видя, что в городе есть, на кого one реться в своих притязаниях, отнеслись без почтения к святости клятвы и веры: туда-сюда рыщут, добычу тащат, двери выламывают, каждый дом внутри обшаривают, горожан изгоняют и против закона божеского и человеческого оделяют всех обидами, одежды и сосуды разбрасывают, над девушками поругание учиняют, закон и беззаконие ставят на одну доску, и все, что должно было стать общим для всех, воровским образом растаскивают. А старейшего епископа города против права божеского и человеческого убили, перерезав горло, ...Нормандцы же и англы, которые в полной мере сохранили веру и благочестие, сожалея о происходящем, спокойно пребывали в назначенном месте, предпочитая уберечь руки от любой добычи, чем нарушить установления веры и сообщества, соединенного клятвой. ...Но наконец, они пришли в себя и нещадными мольбами выпросили у нас, чтобы остальные части города мы вместе с ними мирно присоединили к этим, чтобы после получения всех долей мирно обсудить ущерб и кражи и исправить то, что поспешили сделать неправедно4'.

Трудно было создать более наглядную картину того, как алчность, жестокость, нарушение вассальной клятвы, наконец, суетность и суетливость караются в конце концов утратой награбленного и как с этим контрастирует царственное спокойствие и верность обязательствам - порядок с большой буквы награждается моральным удовлетворением и справедливым воздаянием.

В то же время, если вдуматься в результат осады, как он представляется нашему автору, становится ясно, что Лиссабон - твердыня, которую так и не смогли взять. Однако христианам именно поэтому и необходимо ею обладать. И это стало возможным из-за духовной слабости мавров, которые согласились сдаться христианам. Показательны в этом отношении слова, которые автор приписывает защитникам города во время спора с осаждавшими о том, кому должен принадлежать город: "Город этот некогда был у вас, ныне же наш, в будущем, возможно, ваш. Но и это будет от Бога, по заслугам. Когда возжелал Бог, мы его получили; когда не захочет этого, мы утратим его". И исход мавров из города в этом контексте - очищение Лиссабона от скверны, возвращение ему первозданной чистоты.

Все, что было сказано выше, дает, как мне кажется, основание для следующих соображений. Поход планировался в Святую Землю. Однако крестоносцы берут Лиссабон. В сущности, само согласие крестоносцев остаться для осады города есть признание за Лиссабоном права претендовать на некую по крайней мере равноценность Святой Земле в сознании воинов. Olisippo как физическая цель осады, как место, где гибнут христианские воины в битве с неверными, как последняя награда и таким образом оправдание войны, жизни и смерти крестоносцев заместил собою Святую Землю. Наш автор весьма искусно подводит к этой мысли, а может быть, и бес- сознательно воспроизводит это общее ощущение эпохи. В то же время оно исчезает после превращения города в христианский - но не только. Реконкиста на полуострове отнюдь не воспринималась его жителями в подобном экзальтированно религиозном ключе в эту эпоху, и потому такую трактовку Лиссабона мы встречаем именно у не-пиренейца, вдобавок у клирика и крестоносца.

1 Crusesignati anglici cpistola de expugnatione Olissipponis // PMH. Scriptores. P. 392-405.