Изменения в процессуальном законодательстве в Португалии XIV в/

Для пиренейских стран влияние рецепции прослеживается с XIII в. Особый интерес с этой точки зрения представляют правления Диниша и Афонсу IV. Эпоха короля Диниша ознаменована несколькими событиями, важными для нашей темы. Прежде всего, это складывание королевского двора в таких формах, которые сделали его одним из крупнейших центров пиренейской культуры, куда стре-

Нпсрныс опубл.: Право в средневековом мире. М., 2001. С. 4Н—57.

мились не только португальские и кастильские, но и каталонские и запиренейские "интеллектуалы", Несмотря на то что двор при Динише и при его преемниках оставался странствующим, Лиссабон в определенном смысле начинает выполнять роль столицы, концентрируя некоторые общекоролевские учреждения и став местом пребывания первого (и долгое время единственного) Португальского университета, в котором с самого начала был сделан акцент на изучении права.

Отправление королевской властью, самим монархом и его двором судебных функций - явление обычное и обязательное в средние века - в XIV в. получает законченные и разветвленные формы. В ХШ в. король решал судебные дела в присутствии курии, или на курии, для подготовки дел назначая специальных должностных лиц. Иногда судебная власть для решения дел, разбиравшихся не при дворе, делегировалась королем верховным судьям. В правление Афонсу IV при королевском дворе оформились следующие судебные инстанции: четверо верховных судей, двое клириков и двое мирян, образовывали два смешанных "трибунала" но гражданским делам; четверо судей по уголовным делам составляли два уголовных трибунала; и, наконец, двое судей состояли непосредственно при короле.

При том же короле Афонсу IV и процесс, и оформление дел приобретают новый характер. Законы о процессуальных реформах 1314 (еще при короле Динише), 1330 и 1352 гг. настаивали на скрупулезной подготовке дела должностными лицами, обязательной письменной фиксации дел, подаче прошений и запросов тоже в письменной форме, не говоря о решении суда как таковом-. Возможности выполнения этих требований надо оценивать, учитывая, что с правления короля Диниша в делопроизводстве, судопроизводстве и законодательстве употреблялся только португальский язык.

Результатом всех этих нововведений стало расширение королевской канцелярии, специализация функций тех, кто в ней состоял, и "оседание" ее основного состава в Лиссабоне (секретари канцелярии постоянно находились в Лиссабоне еще со времен Афонсу 111), хотя, разумеется, кочующий двор и короля сопровождали канцлер и писцы. Одновременно был создан архив королевской канцелярии, впоследствии знаменитый Torre do Tombo. Начавшись именно в королевской канцелярии и королевском суде, затем эти явления распространились и на другие судебные инстанции.

Интерес к праву в Португалии был вообще велик. Не говоря уже о Лиссабонском университете, в других европейских университетах португальцев также привлекали прежде всего юридические науки, В XIV в. в Болонье, Орлеане, Невере, Саламанке мы встречаем выходцев из Португалии - и все они обучаются праву. По данным за один год, которые приводит Ж. Вериссиму Серран в своем исследовании о португальских студентах в южнофранцузских университетах, из 15 студентов четверо изучали медицину, остальные - право. То же можно сказать и о других городах*.

Чем объяснить такое увлечение юриспруденцией? Если говорить о глубинных корнях, то надо, видимо, учесть особое положение Португалии в ХІ1-ХПІ вв. как королевства, долго уточнявшего свой статус и отстаивавшего свои права, и не только военной силой в сражениях с Кастилией, но и юридическими средствами, вплоть до арбитража римского папы.

Несмотря на собственное активное участие в процессе освоения "римского" наследия, португальское законоведение развивалось под очень сильным влиянием кастильского, зачастую на первых порах знакомясь с рецепированным правом из вторых, кастильских, рук. Тесный контакт кастильского и португальского дворов на рубеже столетий, получивший личностное выражение в фигурах Альфонсо X и Диниша, конечно, во многом этому способствовал. Взаимообусловленными можно считать и процессы возвышения королевской власти, с одной стороны, и его теоретического обоснования в правовых доктринах - с другой. Поэтому так пришлись к португальскому двору компендиум "Flores de las leyes*\ автор которого Жауме Руис, видимо, участвовал в создании Партид и Королевского фуэро, а позднее - перевод Партид, в том числе Третьей партиды, содержавшей нормы процессуального права4.

Изменения в нем, как мы видели, начались намного раньше. Первые их проявления встречаем при Афонсу III (вторая половина ХШ в.) и его сыне Динише, который прежде всего сознательно меняет форму фиксации процесса, о чем говорилось выше. Завершение реформа процессуального права получила при Афопсу IV, принявшем целую серию ордонансов по этому поводу: в 1330, 1352 и 1355 гг.5 Особенно интересен для нас первый из них, подробно излагающий ход процесса и действия обеих тяжущихся сторон, а также судей и защитников6.

Прежде чем углубляться в процесс образца 1330 г., уместно задаться вопросом, что реформировалось, от чего пытались уйти авторы реформы?

Судебный процесс до середины - конца ХПІ в.

Законы 1330 г, сильно усложнили всю процедуру. Отныне она включала в себя подачу истцом жалобы (иска) и вызов ответчика на суд; появление обеих сторон перед судьей; выставление обвиняемым контрдоводов или защиты; решение судьи о рассмотрении иска и контрдоводов, т.е. начать или нет процесс. Затем шла собственно "тяжба", т.е. приведение доказательств и прения истца и ответчика или их доверенных лиц или защитников. После этого, исчерпав все доказательства и свидетельства, а также свидетелей, стороны соглашались закрыть процесс и просить приговора, за чем следовал сам приговор, выносимый судьями8. Законы 1330 г. включали также регламентацию подачи апелляций, деятельности защитников и некоторые другие вопросы9. Наконец, разные суды предназначались указом для рассмотрения гражданских и уголовных дел10.

В мою задачу, однако, не входит в данном случае подробное рассмотрение хода процесса. В целом он совпадает с процессом этого типа в других странах. Сейчас же хотелось бы обратиться к смыслу процедур для участников процесса, постараться понять, что эти изменения значили для попадавшего иод колесо правосудия человека и для тех, кто решал его участь.

Прежде всего зададимся вопросом, перед кем оказывались в этом новом суде и истец, и ответчик.

судей королевского суда и судей, назначаемых королем в провинции11, за редким исключением, о чем я скажу несколько позднее. И в том и в другом случае для обеих тяжущихся сторон судья оказывался лицом, стоящим вне привычного сообщества. Даже если речь шла о круге придворных, функционально королевские судьи в силу своего особого положения были из него, хотя бы на время, изъяты. Исследователи обычно вполне справедливо подчеркивают возрастание роли судьи в процессе по рецепированному праву, но обратной стороной оно имело дистанцирование судьи - и суда - и тяжущихся.

Крайне любопытное впечатление оставляет описание законодателем взаимоотношений обеих тяжущихся сторон. Они выглядят как бесконечный спор-состязание. Однако состязание чего? Доводов и возражений, доказательств и опровержений. Закон за законом (№ 13, 14, 15, 16 и др.) рассказывают о том, как: истец выставляет иск - ответчик возражает на него; истец выставляет свидетелей - ответчик тоже, со своей стороны: судья рассматривает весомость заявлений и показаний свидетелей той и другой стороны и требует доказательств. Истец выставляет свои, ответчик приводит контрдоводы; истец в свою очередь - контрдоказательства против защиты ответчика и т.д. Примерно то же происходило и вокруг апеллляции12.

Стороны могли вести это состязание сами, В то же время закон весьма настойчиво напоминает о том, что состязание могут вести представители сторон (закон и судебная практика различали procu- radores - доверенных лиц и vogados - защитников), а также очень подробно регламентирует их действия13. Создается ощущение, что закон и законодатель предпочитали защи тников как лиц. естественно, более сведущих в правилах игры. Таким образом, происходит своего рода переход от состязания физического (божий суд) и нравственного (клятва) к состязанию интеллектуальному. И именно это отнимало о feito ("дело") у истца (да и у ответчика) с той самой минуты.

Еще одной крайне характерной чертой законов 1330 г. была требовательность в отношении письменной фиксации процесса14. Как я уже отмечала, еще Диииш ввел правило оформлять письменно запросы и решения суда. Теперь фактически каждый шаг процесса завершается в законе сакраментальной фразой, выражающей требование к судьям: "И пусть они (судьи) велят сделать запись об этом своим писцам1, - иногда с объяснительным прибавлением: "чтобы потом не возникло недоразумений".

Итак, запись делалась писцом - и вот еще одна фигура, опосредующая процесс, ''отнимающая" дело у хозяина-истца. Его дело, его жалоба, которую он принес в суд, изложена им, но записана другим и уже без него выносится на суд. Конечно, важно и то, как был записан иск, но самое главное состояло в том, что дело, как вода, утекало из рук истца в руки защитников и писцов, не оставляя ему возможности, как на устном процессе, каким бы то ни было образом влиять на его ход. Если в устном процессе личность жалобщика или ответчика как бы слита с его делом, то в новой ситуации оно, напротив, отчуждается от личности. Для закона в идеале тяжущиеся стороны, предоставив все возможные свидетельства и доказательства, предстают лишь наблюдателями битвы законоведов и объектами приложения судебных решений.

То же можно сказать и об одном из элементов системы доказательств. Вообще законы 1330 г. не уделяют ей достаточно внимания, возможно, за очевидностью для современников представлений о том, что такое testemunho и prova ("свидетельство" и "доказательство")13. Однако в любом случае лишь они и могут приводиться сторонами в качестве аргументов. Отсутствуют упоминания о сопри- сяжничестве, еще столетие назад, судя по форалам, весьма распространенном в судопроизводстве. Лишь единожды встречается ссылка на клятву, и то контекст таков, что речь может идти о клятве свидетелей в истинности показаний. Наиболее приемлемым считалось признание ответчика16, но если такового не следовало, судьям вменялось достичь истины, "устремив разум" к пониманию доказательств и свидетельств17. Совершенно неведомы законам ордалии или "божий суд". Зато в очень сложных случаях уголовных дел закон разрешал пытку, т.е. и в этом случае действие было направлено на личность ответчика; не он участвовал в процессе, а к нему применяют методы расследования.

Характерно и появление "промежуточного", так сказать, приговора. В каком случае он выносился? В случае доказательства вины ответчика суд завершался, естественно, обвинительным приговором; в случае его успешной защиты, защиты "по праву", ему выдавалась грамота о том, что он свободен от обвинений, т.е. невиновен. Но если защита успешна, а подозрения остались, либо уж очень тяжелым было обвинение, хотя и недоказанным, ответчику выдавалась грамота без указания на его невиновность, а лишь с предписанием властям не лишать его свободы18. Таким образом, человек оказывался ни осужден, ни оправдан, иными словами, в ситуации неопределенности, столь не типичной для судебного процесса предыдущей эпохи, с точки зрения не только положения че- ловека или решения суда, но и понимания самой сути правосудия как восстановления порядка в мироздании. Теперь мироздание, человек и его гипотетическая вина оказывались разъединены и не зависели друг от друга.

Нельзя пройти мимо еще одного понятия, появившегося в правовых документах этого времени, в нашем законе в том числе, - краеугольного камня римского права - понятия aequitatis legis, или по- португальски igualdade do direito - равенства закона для всех и всех перед законом. Достаточно абстрактное, особенно для средневекового человека, оно, на первый взгляд, должно было остаться и оставалось некой правоведческой формулой, не влиявшей ни на представления более широких, чем легисты, слоев, ни на практику. Это кажется тем более вероятным, что в тех же законах 1330 г. мы встречаем указание на необходимость учитывать qual pessoa for ("каков, что за человек") ответчик или истец, или, быть может, свидетель, т.е., видимо, каковы его статус и репутация. В то же время существуют некоторые данные, заставляющие усомниться, что "равенство перед законом" можно легко сбросить со счетов. Во-первых, проникновение легистов, несших общее право, и в том числе эту идеальную установку, в местные суды, в XIV в. приняло довольно значительные масштабы1^. Следовательно, во-вторых, с этой идеей были знакомы лица, обладавшие вполне реальной судебной властью, что уже сов сем не то, что просто рассуждения-трактаты. В-третьих, некоторые факты судебных решений Диниша (к сожалению, единичные) говорят о его склонности использовать, может быть, подсознательно, эту установку, когда это было ему выгодно. Наконец, именно этим понятием аргументирует Афонсу IV издание закона о том, что знатные ("могущественные", os poderosos) не должны сами, лично являться в суд, но лишь присылать своих представителей20.

Субъективные намерения и желания создателей закона прокламируются в преамбуле и прослеживаются в аргументации отдельных статей. "Дон Афонсу, - так начинается ордонанс, - видя, что в его королевствах многие терпят великий ущерб из-за проволочек, в которые попадают из-за исков, которые они вчиняют или которые вчинены им, ...и что потому больше ущерба, чем пользы, от того, что выиграл,... и желая найти путь, на котором это зло может быть обуздано, полагаем за благо...'1, - и далее следует текст законов21. В статьях неоднократны ссылки на поиск истины, на пользу королевству. Если же проанализировать реформу процесса с точки зрения социально-психологических последствий, с неизбежностью придется сделать вывод о том, что в суде нового типа человек был в значительной степени (или по крайней мере в большей степени. чем раньше) дистанцирован от происходящего. В силу самого этого факта, но еще более в виду того, что эта ситуация была непривычной, у человека, оказавшегося в суде, процесс вызывал чувство неуверенности и незащищенности, своей отчужденности и зависимости от тех, кто его вершил.

Есть, правда, и другая сторона вопроса: думал ли и что именно законодатель о защищенности участников процесса. Половина ответа заключена все в той же преамбуле: именно интересы тяжущихся оказываются первыми в ряду перечисленных им причин создания закона. Забота об интересах участников тяжбы проявляется как в том внимании, которое законодатель требует уделять изложению дела истцом, так и в количестве необходимых доказательств, а также в допущении бесконечных контрдоказательств со стороны ответчика. Негласно в ордонансе присутствует презумпция невиновности, в признании того, что ни истец, ни ответчик не имеют преимуществ друг перед другом, Наконец, крайне показателен в этом отношении закон о признании вины как главного доказательства и в особенности о процедуре получения этого признания22.

В то же время ордонанс оперирует понятием судебной ошибки, признавая возможность неправедного суда2\ Настойчивые повторения тезиса о том, что гарантия истины состоит в признании сторон либо в компетентности судей24 вставляет задуматься о тенденции к субъективизации понимания преступления, хотя тут, конечно, нужны дальнейшие исследования.

Разумеется, законы 1330 г. имели в виду прежде всего деятельность судей при королевском суде. В городах и местечках в это же время продолжали действовать судьи городских советов, которые основывались преимущественно на местных обычаях и форалах. В 1331 г. и 1352 г. Афонсу IV созывал кортесы, многие статьи решений которых посвящены ответам на жалобы сословий по поводу нарушений старых обычаев, в том мисле и в судах. Показательно, что в большинстве случаев королевское слово восстанавливало обычные нормы24. Однако он же широко ввел институт разъездных королевских судей. Законоведы новой формации, в том числе выпускники уже Португальского университета, занимали городские должности. Косвенным, но весьма характерным свидетельством этого стало обсуждение на кортесах, уже в 60-е годы, преимуществ использования в судебном происссе подлинных латинских текстов правовых памятников, а не касіильской Третьей партиды26. Да и сам ордонанс 1330 г., несмотря на преимущественное внимание к королевским судьям, не обошел молчанием местные суды. Специальный раздел его посвящен тому, как нужно вести дела в конселью, и пред- ставляет собой попытку внедрить в местное судопроизводство нормы и принципы, изложенные выше27.

Остается лишь горько сожалеть об отсутствии в руках живого материала судебных заседаний за исключением единичных фактов. Однако я убеждена, что взаимовлияние и встречное движение теории и практики наблюдалось особенно сильно в процессуальном праве, и создание фиксированной законом процедуры, пусть медленно и не сразу, достигало судов и влияло на ощущения и представления их участников и посетителей.

Эти наблюдения приобретают особый смысл, если вспомнить, в какое время проводилась реформа процессуального права. Век XIV для Португалии был отмечен теми же кризисными моментами в демографическом, политическом и в социальном отношениях, что и в других странах Западной Европы. И стоит задаться вопросом, насколько распространение и внедрение рецепи- рованного римского права усугубило социальные страхи, усилив агрессивность, разлад и дестабилизацию, с учетом роли суда как института и значения правосудия как идеи для средневекового сознания. 1

CaetanoM. Historia da direito purtugues. Li^boa. L981. Т. I. P. 309. 2

LLP. P. 55-56, 226, 452. 3

Verissimo Serrao J. Historia de Portugal Lbboa. 1979. Vol. 1. P. 378. 4

Caetano M. Op. cit. P. 340: Braga da Cruz Д. Obras esparsas. Coimbra, 1981. Т. II, pt. 2. P. 269-270. 278-279.

* LLP. P. 226. 452, 478, 6

Ibid. P. 226 ss. Поскольку текст этого ордонанса дробится на ''законы" (leis). далее ссылки будут даваться только на законы, например: Lei 18. 7

Caetano М. Op. cit. См. также форалы Х1І-ХІ11 вв.: PMH. Leges.

s Этот порядок, отраженный в ордонансе 1330 г.. соответствует изложенному в известном в это время в Португалии трактате-руководстве: Nove tempos do к pre і Юм // PMH. Leges. P. 330-332" y Leis 13, 18. 1,1 Lei 14.

11 Leis 6. 12, 13, 14 etc. Lei 10.

M Leis 1, 13: LLP. P. 238 ss. M Leis 5, 11. 12. 15 Leis 2, 7 etc. [b Leis 7, 11. 17

Lei 17. 18

Lei 16.

ig Leis 17, IX. LLP. P. 430. Ibid. P. 226-227.

22 Lei 7. 2Я Leis 10. 13. 24

Lcis 10. N, 15. 17, L8. 25

Cones poiluguesas. Reinado de D. Afonso IV (L325-1357). Lisboa, 1982. 215 йг^а da Cruz A. Op. cil. P. 283.

11 LLP. P. 238. См. также: P. 261; Braga da Cruz Л. Op. cit. P. 268.