1.4. Уничтожение вкуса. Рационализация жизнеутверждения и вынужденный самоконтроль
Смысл, содержащийся в концепции «Общества риска» Ульриха Бека, описывает важную подоплеку самоконтроля индивида. Рост взаимосвязей между людьми и достижениями, новые способы организации и новые технологии создают ситуацию, при которой все труднее предвидеть последствия принятых решений и действий. Как это удачно определил Тернер: «Риск, с которым сегодня имеем дело, является следствием огромных масштабов изменений, связанных с самой организацией жизни и стремлением к улучшению ее качества»1. В то же время, предпринятые попытки контроля известного и преднамеренного риска приводят к его росту на отдельных участках. Отчасти, риск становится «побочным продуктом» действий, направленных на его устранение и контроль. Тот факт, что традиционные формы контроля риска себя исчерпали, свидетельствует о переходе современного общества на этап «осознанной современности»2. Используемые до настоящего времени предохранительные меры - больше рынка, больше рациональности, больше контроля, больше экспертизы - становятся неэффективными. Как пишет Дилон, современная западная культура и, в целом, западноевропейская метафизика, инициируют дискуссию о безопасности3. Политические цели являются трансляцией метафизических проблем: предопределенности, необходимости, естественных прав и актуализации субъективности. Безопасность государства, населения, а также территориальная, экономическая и финансовая безопасность, безопасность общая и частная, безопасность физическая и психическая, в частности, безопасное питание и секс - это идеи, 1Тигпег 1987, с.220 1 Beck, Giddens, Lash 1997 3 Dillon 1997 которые определяют суть современной политики, границы политической целесообразности и, в конечном итоге, индивидуально предпринимаемые действия. Дискуссия о безопасности «продуцирует» риск, так как позволяет выявить то, что ограничивает или ликвидирует ощущение безопасности, а также руководит выбором в сфере жизненных стратегий. Риск, о котором пишет Бек109, это риск который невидим, неощутим и вездесущ. Смог, озоновая дыра, перспектива исчерпания традиционных источников энергии, уничтожение окружающей среды, авария на атомной электростанции, вспышка пандемии, террористические атаки, угроза разжигания международного конфликта, генетические эксперименты, а также связанный с ними в известной мере призрак разрушения мира образуют реальность «общества риска». В таких условиях рождаются критерии солидарности и социальных разделений, основанные на аналогичных или отличающихся оценках риска2. То, что для некоторых представляется смертельной угрозой, для других означает спасение и возможность существования, несмотря на возможную катастрофу. Примером таких различных оценок риска является клонирование и производство генетически модифицированных организмов. Следовательно, причины зарождения глобальной катастрофы должны быть определены в рамках той же логики, которая продуцирует угрозу. В большинстве случаев, новое решение воспринимается как лекарство и яд одновременно, а то, что для одних является источником, предупреждающим о катастрофе, для других становится, скорее, предвестником катастрофы и признаком конца времени. Важно, что риск пробле- матизирует и культуризирует критерии социальной солидарности, а также солидарность индивида с самим собой, несмотря на то, что он часто может находиться в положении виновника или генератора риска и, одновременно - его жертвы. Общество риска - это одно из проявлений ощущаемого «кризиса цивилизации». В отличие от других видов кризиса, ему сопутствует уверенность в том, что он будет иметь перманентный характер, и что это кризис, от которого мир уже не оправится, а используемые сегодня средства его предупреждения в будущем могут оказаться убийственными110. Устоявшийся вкус такой атмосферы «конца света» создает и, несомненно, подталкивает стремление к профилактике, к различного рода курсам позитивного мышления, программирования на победу, к битвам со «злым холестерином», пустыми калориями и старением. Наличие риска направляет процесс индивидуализации и, несмотря на восторженное отношение к постоянно появляющимся возможностям контроля риска, должно являться су- хцественным или главным на сегодняшний день аспектом того, что связано с ощущением неизбежности индивидуализации. Глобальный риск, это риск, по отношению к которому до настоящего времени применялись формы производственного контроля. Однако глобальный риск нельзя подчинить путем расширения рынка, увеличения контроля или увеличения экспертизы111. Невидимый риск, например, заражение окружающей среды, стирает границы между государствами и проникает в человеческие тела. Принимать пищу, пить и дышать становится опасным112. Кризис имеет глобальный характер, хотя ответственность и обязательный контроль риска остаются частным делом113. Собственно, поэтому риск предопределяет процесс индивидуализации, делая его неизбежным. Ответом глобальному риску является личная ответственность и использование индивидуальных стратегий его предотвращения. Глобализации риска сопутствует делегирование ответственности. Не только не ослабевшим государственным институтам, но и индивидам ставится задача, связанная с выбором и применением эффективной профилактики, как в области болезней цивилизации, озоновой дыры, террористических атак, так и супружеской измены и безработицы5. Стиль жизни превращается в основную возможность контроля риска индивидом6. К выводу Бека можно добавить, что, как ни странно, глобализации риска сопутствует его очевидная непереносимость. Поэтому риск становится основным критерием оценки качества жизни индиви да. Предлагаемые на рынке продовольствие, профилактика и терапия, терроризм и потепление климата, а также интимные отношения включаются в зону повышенного риска. Ощущение риска касается не только загрязнения окружающей среды, оно проникает более глубоко, охватывая всего индивида и наиболее важные для него связи. Приватизация риска осуществляется путем его медикали- зации и медикализации средств борьбы с ним1. Как пишет Тернер, медикализация - это структурирование жизни с помощью идеи чистоплотного, здорового или рационального образа жизни, соблюдения диеты и физических упражнений. Необходимо отметить, что медицинские идеи становятся движущей силой того, что Фезерстоун называет эстетизацией повседневной жизни. Кухни и ванные комнаты уподобляются лабораториям, обычное купание становится лечебной процедурой, а разноцветная еда - лекарством. Медицинские идеи инициируют новые привычки или придают новый, рационализированный смысл давно выбранным и уже применяемым методикам2. Медикализация - это утилитарная версия индивидуализма, так как она рационализирует привычки и предпочтения. Контакт с природой, наслаждение движением, открытие в себе «внутреннего ребенка», чувство юмора, наличие семьи и/или собаки и наслаждение жизнью приобретает вследствие процесса медикализации смысл того, что служит индивиду. Вездесущность риска проявляется в том, что он реально присутствует в сфере человеческого восприятия. Риск определяет сущность или иную сторону и более или менее скрытый смысл того, что ощущает индивид. Вездесущность риска должна определять два типа жизненных стратегий. Первый из них - это попытка контроля и управления риском. В этом случае, экспертиза подменяет существующие правила или сама становится правилом в современном мире. Экспертиза становится «традицией» современности, с помощью которой можно пытаться регулировать и направлять выбор и процессы, придающие смысл действиям, совершаемым индивидами по отношению к себе и другим3. В то же время экспертиза, как и 1 Lash 1979; Baumann 1995а; Turner 1984, 1987 2 Giddens 2005; Turner 1984 3 Giddens 1994 традиция, может восприниматься как опасность и ограничение независимости. Поэтому попытки игнорирования скрытого в риске и профилактике смысла - это второй тип жизненной стратегии. Даже временный отказ от контроля и выбор риска по своему усмотрению - это второй способ подчинения риска. Самоубийственные и почти самоубийственные действия (нелегальные автогонки, экстремальный спорт, лагеря для сурвайеров или поиск партнера по газетным объявлениям, гарантирующий заражение ВИЧ) - это попытки возврата к традиционному миру, в котором индивида «спасает» его предназначение, а не профилактика. Выбор риска является формой его контроля, ибо он выбирается как собственная судьба. Такая стратегия контроля риска показывает: то, что испытано, не болезнь и не происшествие. Болезни и происшествия характерны для коллектива, цивилизации и популяции. Только лишь смерть является индивидуальной. Оправданным риском является риск, который индивид уже окончательно покорил и который выбрал как свою судьбу. Риск, контролируемый таким образом, устраняет неуверенность и освобождает от необходимости в его дальнейшем контроле. Тем более, что экспертиза не приводит к появлению чувства безопасности, но пробуждает неуверенность114. Обычно экспертиза риска содержит больше информации о дополнительных факторах, затрудняющих возможность его контроля и указывает на дополнительные факторы, и новые, еще более сложные зависимости. Тем самым экспертиза увеличивает неуверенность115. Прогрессу процесса раскрытия и анализа постоянно появляющихся источников опасности и условий, увеличивающих риск, сопутствует замедленное развитие в области возможного контроля риска116. Такая ситуация характерна для изменения, произошедшего в рамках мечты о здоровом образе жизни117. Первый этап истории фантазий на тему здорового образа жизни был связан с угрозами, существующими внутри индивида. Тем, что делало невозможной безопасную и чистоплотную жизнь индивида, был он сам: его иррациональные желания, слабая воля, плохой характер и безумные желания. Второй этап истории фантазий о здоровом образе жизни — это состояние, когда опасность переносится «наружу», а стремления замещаются соблазнами. Загрязнение окружающей среды, автомобильные аварии, преступность, алкоголь, сигареты и наркотики, «лежащие прямо на улице», «пустые» калории, продукты питания, содержащие «плохой» холестерин, разнообразные удобства, не требующие движения - это внешние факторы, приводящие к тому, что жизнь становится опасной. Мечта о безопасной жизни заменяется манией рациональности118. Мания направляет жизнь так, чтобы исключались происшествия, последствия безалаберности, сибаритства, поблажек, а также слабости, усиленные рекламой, и отсутствие соответствующего образования. Наиболее существенным для этого, второго этапа истории мечты о здоровом образе жизни является уверенность в слабости субъекта. Ведь даже наиболее тщательный самоконтроль уже не дает индивиду ни гарантии того, что его жизнь будет безопасной, ни, вследствие этого, былого ощущения силы. Навязчиво применяемые «микрорациональности» должны служить пробуждению чувства потери контроля и поиску заменителя чувства субъективности119. Жизнь в тени Апокалипсиса рождает подозрение, что жизнь, в которой отсутствует контроль риска, это другая, безусловно, другая жизнь. Контроль риска превращает дом в клинику, а жизнь - в профилактику заболевания. Здоровью, в рамках рациональной профилактики, необходимо посвящать свою жизнь и вести ее так, как будто бы ты болеешь. Особая форма заботы о себе - профилахстика заболеваний, становится способом организации жизни. Как отмечает Риф120: «Когда-то, в центре местного общества находился костел, а сейчас - больница». В обществе риска уже никто не кушает, так как все сидят на каких-то диетах121. Профилактические мотивы управляют стилем жизни и жизненными приоритетами: содержание собаки или кошки в доме является проблемой улучшения связей и облегчения общения между домашними. Медикализация риска влечет за собой неуклонную медикализацию жизни. Процесс медикализации трактуется как результат редукции смысла122, так как из-за нее жизнь разменивается на диеты и тренировки, а смерть распределена между болезнями и группами психосоматических дисфункций123. Медикализация, как утилитарная версия индивидуализма, придает оптимизму механический характер. Оптимизм перестает быть проявлением жизнеутверждения и заменяется «позитивным мышлением», служащим увеличению продолжительности жизни, профилактике заболеваний и старости, а также быстрому выздоровлению. За такой интерпретацией процесса медикализации скрывается убеждение, что применяемая профилактика и здоровый образ жизни - это не только контроль риска, но и значительно большее - попытка придания смысла собственным ощущениям. Таким образом, медикализация должна приводить не только к редукции смысла, но и к устранению «последних проблем». Медикализация жизни опасна тем, что замещает жизнь переживаниями, полностью исключая самореализацию124. Пробуждаемое экспертизой беспокойство способствует замене жизни переживаниями125. Вопрос: «Как выжить?», заменяет и исключает фундаментальные для культуры индивидуализма ценности - самовыражение и независимость. Таким образом, риск становится основанием для новых понятий и новых самоопределений индивидов. Деление на больных и здоровых изживает себя, а его место занимают группы риска126. Профилактика, терапия, превращение дома в клинику, а животных - в маленьких терапевтов, наслаждение едой - в прием лекарств, приводит к тому, что окончательной проблемой становится отсутствие времени и возможностей для пользования всеми теми благами, часто полученными с помощью труда и самопожертвования, которыми является получение знаний, гарантирующих жизнь «лучшего качества». Другими словами, дилеммой является следующее: из-за страха перед развязыванием ядер ной войны переместиться в убежище, чтобы там жить в безопасности, имея чуть больше шансов пережить катастрофу, или воспользоваться имеющимся запасом здоровья, самочувствия и энтузиазма для нездоровых дел, и жить полной жизнью, не заботясь о возможных фатальных последствиях потакания своим желаниям. Таким образом, медикализация в восприятии индивидов несет угрозу потери вкуса к жизни. Если значение любых действий сводится к профилактике и терапии, то они должны иметь горький лекарственный привкус. Медикализация не только убивает вкус жизни, но и жажду к ней. Здоровье, молодость и дееспособность в медикализиро- ванной реальности принимают характер абсолютных ценностей1. Дилемма, которая появляется в современной культуре индивидуализма, состоит в следующем: что лучше: культивировать эти ценности или просто ими пользоваться? Как пишет Тернер2, большинство голосует за расчетливый гедонизм. В наше время здоровье, молодость, дееспособность и ощущение счастья определяют «размер» свободы, которой обладает индивид. Однако культу природы, натуральности и естественной жизни сопутствует здесь неслыханная предопределенность в борьбе с такими естественными процессами, как старение, потеря дееспособности, ослабление иммунитета или смерть. По мнению Бодрийяра, в ситуации, в которой очутился новый, по- настоящему дискриминированный класс, снижение веса, омолаживание, увеличение мышечной массы, возрастная терапия, а также стиль жизни, который всему этому служит, воспринимаются индивидом как избавление от постоянной безысходности и социальной эмансипации. Риск, о котором пишет Бек, должен иметь демократический характер. Смог, озоновая дыра, ядерная война - это риск, который касается всех. Однако, как утверждает Тюрнер, при наличии риска жизнь становится источником новых делений и нового социального неравенства, так как существует явно выраженная сила системного притяжения между бедностью и крайним риском3. Риск, в целом, распределен не равномерно. Индивиды имеют различные возможности его контроля, а основным ин- 1 Featherstone 1991; Nurner 1984 2 Turner 1984 3 Turner 1987 струментом контроля является стиль жизни. Жизнь при наличии риска создает новые деления, которые являются следствием неравных возможностей для осуществления контроля. Различные стили жизни играют существенную роль в распределении риска, что приводит к появлению новых форм солидарности, основанных на одинаковой оценке риска, однако при этом могут укрепляться барьеры между ними. Неприязнь и негативное отношение вызывают в обществе риска те, кто, имея средства для контроля риска, ведут «самоубийственный» образ жизни и, тем самым, постоянно «генерируют» риск, повышая уровень риска в жизни тех, кто старается его контролировать. В таких условиях стиль жизни все больше становится основой для формирования мировоззрения, политических и религиозных взглядов. Безусловно, различные стили жизни имеют разную степень политической заангажированности и различную степень готовности к превращению их в политические течения. Превращение стиля жизни в политический инструмент является проявлением постполитической заангажированности127. Следовательно, очевидной апатии и ослаблению или исчезновению публичной сферы сопутствуют явления, указывающие на смешивание различных областей, в которых проявляются политические и мировоззренческие позиции128. Следует также отметить тенденцию к легализации стилей жизни. Стиль жизни становится базой для различных инициатив, общественных и политических движений. Однако эти стили жизни все больше стимулируют развитие различных движений и групп в сфере общественных, религиозных и политических инициатив. Одним из многочисленных примеров может быть тот факт, чго Дипэк Чопра, американский врач, гуру американских энтузиастов йоги, много лет пропагандирующий идею жизни по принципам древнеиндийской медицины, накануне начала войны с Ираком заявил, что полностью согласен с призывом к примирению, исходящим от Папы Римского и Далай-ламы. Пресса и читатели не только считают, что знаменитый врач и терапевт разбирается в политических вопросах, но и интересуются его мнением на эту тему. «Социальная энергия» многих групп, предпринимающих действия на тему новых законодательных актов, запрещающих или ограничивающих определенные действия которые считаются иррациональными, вредными, увеличивающими риск для жизни тех, расходы на которых несет «все общество» (судовые процессы против табачных концернов, ресторанов быстрого питания), генерирует увеличивающаяся солидарность, связанная с одинаковой оценкой риска и одинаковыми стилями жизни. Некоторые стили жизни проходят процесс узаконивания и получают законодательную поддержку. Множество печатных изданий, пособий и даже семинаров в университетах пропагандируют определенный стиль жизни. Различные стили жизни демонстрируют также группы общения («Хранительницы веса»). Они имеют свои места паломничества и восстановления, унифицированные диеты, любимые спортивные дисциплины, табу, культовую литературу и кино, а также своих гуру героев и «святых» - виртуозов определенного стиля жизни. И хотя некоторые из приведенных примеров могут считаться экзотическими, многим из них удается представлять различные варианты «одного и того же», то есть - фантазии на тему здорового образа жизни, часто проявляющиеся по-разному. Наиболее часто встречающиеся ее варианты - это «возврат к природе» или «возврат к природе через восточную культуру». В восьмидесятые годы у различных движений: этнических, религиозных, сексуальных меньшинств, феминисток, пацифистов, экологов, появились сходные признаки1. Солидаризация различных движений основывалась не на аналогичных и родственных стилях жизни, а на требованиях, связанных с ярким самовыражением через стиль жизни. Представленные этими движениями меньшинства образуют то, что Бурдье назвал «класс для Иного». «Класс для Иного» говорит о такой форме бедности, которая связана с ограничением возможности доступа к созданию своих авторских образов. «Класс для Иного» - это категории людей, культурные образы которых всегда создаются другими. Предметом протеста этих движений являются общепринятые «образы» существующих меньшинств и их стилей жизни. Солидаризация различных меньшинств вы- разилась не в отказе от присущего им стиля жизни, а стиль жизни сыграл тут ключевую роль. Предметом претензий стали деградирующие «образы» различных стилей жизни, а также непосредственно связанный с ними результат, а именно, не надуманное, а реально испытанное ощущение униженного достоинства. Кроме того, стили жизни позволяют достичь больших возможностей и, тем самым, большей свободы в сфере выбора политических позиций или мировоззрения. Опираясь на многочисленные примеры, мы покажем, что многие из этих стилей жизни становятся выражением возможностей, не учтенных при делении политического пространства. Определение схожести или подобия различных стилей жизни является проблематичным, особенно, если учитывать тот факт, что, как правило, те незначительные и несущественные, но очевидные различия между ними, которые могли бы создавать единый вариант одного и того же стиля жизни, при иных обстоятельствах принимают фундаментальный характер. Кроме того, в случае некоторых стилей жизни удается определить тех, кто их практикует, а также сторонников этих стилей. Практикующие и сторонники потребительского бойкота, простой жизни, вегетарианства, квазивегетарианства, питающиеся светом, или приверженцы медленного питания, демонстрируют различные продвинутые или зарождающиеся убеждения и политические позиции. Сторонники квазивегетарианства, вегетарианства, вегетарианской диеты, питающиеся светом (конечно, незначительное количество практикующих, как правило, сторонники такой возможности) и приверженцы медленного питания могут совместно протестовать против условий, в которых содержатся животные. Квазивегетарианцы делают это во имя фантазий о здоровом образе жизни, приверженцы медленного питания — во имя качества продуктов питания, а другие, например, во имя ощущения общности с различными живыми существами. Некоторые из этих позиций легко связать с существующим делением политической арены, а некоторые позиции предоставляют возможности, не имеющие аналогов на этой арене. Например, приверженцы медленного питания, которые, прежде всего, хотят «просто наслаждаться приемом пищи» и добива- ются того, чтобы сыры производились в соответствии с традиционной рецептурой, обвиняются как в симпатиях к правым, так и в альянсе с антиглобалистскими пацифистами. Не менее существенным является еще один фактор, придающий стилям жизни политическое значение. Процесс распознания нового риска влияет на законодательство и прямо или косвенно влияет на повседневную жизнь индивидов. Процесс распознания риска требует постоянного контроля и реорганизации собственной жизни. Решения по поводу того, где жить, где проводить отпуск, что покупать, что кушать и какие новые профессии получать - это решения, которые должны учитывать реальные проявления риска. Таким образом, процесс распознания является процессом структурирования и определения частоты и направления различных социальных процессов. Мечта о здоровом образе жизни не только существенно влияет на системные решения, но и вызывает индивидуальные и групповые протесты, устанавливая нового врага. Врагами фантазии о здоровом образе жизни являются все те, кто рискует без причины. А значит, не просто страстные курильщики, алкоголики, болезненно толстые и практикующие опасный секс, но и те, кто понимает огромную величину этого риска, и те, кому он известен, но они сознательно заявляют о своем нежелании исправиться. То есть, те, кто ведет нездоровый образ жизни, ибо они сами его выбрали, или имеют какую-то «фальшивую осознанность», но не обладают соответствующим знанием для того, чтобы пожелать с ним расстаться. Это люди опасные для себя и других, ибо своим стилем жизни «генерируют» риск, касающийся других. Таким образом, врагом мечты о здоровом образе жизни является не курильщик после неудачной терапии по отвыканию, не больной булимией129, выбирающий болезнь для того, чтобы отдалить от себя призрак полноты, и не толстяк, занимающийся аэробикой - все они заявляют о своем желании исправиться и находятся на правильном, том же, что и другие, пути к мечте о здоровом образе жизни. Кажется, что в тени мечты о здоровом образе жизни возникает много новых видов зависимости, максимум появления которых приходится на семидесятые годы130. В литературе, конкретно посвященной новым зависимостям, показано, что по существу их проявления выходят за рамки медицинских понятий. Зависимости являются предметом исследования различных научных дисциплин и тематических курсов131. Новые зависимости, такие как нарушение пищеварения, зависимость от физических тренировок и нарушение режима питания, приводящее к увеличению веса, телемания, зависимость от сотового телефона, трудоголизм, воспринимаются зависимыми людьми как стиль жизни. Никто не страдает анорексией132, пишет Тернер133, анорексия - это образ жизни. Зависимость - как болезнь, и зависимость - как стиль жизни, приобретают значение яркого самовыражения134. Анорексия, как считает Тернер, сегодня не только является классическим случаем зависимости (зависимости от самоконтроля), но и представляет собой нечто вроде «социальной загадки», как когда-то истерия и агорафобия135. Значение, которое придается сегодня публичному существованию и внешнему образу: мода на диеты и тренировки, «ядовитость» близких, феминизм, конкуренция, потребление и самовлюбленное сознание - это подоплека и те проблемы, которые разжигают и «генерируют» анорексию. В соответствие с Тернером, анорексия, так же как и туберкулез, распространенный в интеллектуальной и артистической среде в XIX веке, является «благородной» болезнью. Ее классический или симптоматический для современной культуры характер можно отнести к попытке достижения моральной победы над лишенным «глубины» изобилием благ. В большинстве случаев специфика новых зависимостей основана на том, что их причиной является собственно патологический и навязчивый самоконтроль, а не снисходительное отношение к себе и потеря самоконтроля, как было раньше. В случае ранее проявившихся зависимостей, таких, как алкоголизм или нар комания, причина зависимости — утрата самоконтроля влияла на методику лечения и ожидаемый результат. Лечение и ожидаемый результат базировались на отказе от объекта зависимости. Однако в большинстве случаев по отношению ко многим новым зависимостям не удается применить даже усовершенствованные варианты такого подхода. Ибо в случае нарушений пищеварения следовало бы исключить еду, как объект зависимости, а в случае трудоглизма - работу, и так далее. При описании новых зависимостей решающее значение должны иметь два критерия. В случае новых зависимостей развитый самоконтроль (анорексия, трудоголизм, орторексия1) и/ или его последствия (бигорексия2) не являются «функциональными», и зависимый теряет здоровье, друзей или родственников. Зависимости приводят к снижению «качества жизни», к замене желаемой «критической осознанности» и к выбору одного и того же путем копирования или путем постоянного отбора. Психиатрический диагноз отсылает нас к идее утилитарного индивидуализма (чему должно служить то, что делаешь, и служит ли оно чему-нибудь), а также к идее ярко выраженного индивидуализма (имеет ли действие характер выбора или характер принуждения). Патологией считается неосознанное действие, которое идентифицируется как неприемлемое и навязанное. В большинстве случаев новых зависимостей просто не удается исключить объект зависимости и невозможно вылечить навязчивое состояние. Объект зависимости, потребление пищи, труд или секс также не является просто плохим. Стиль жизни зависимых людей не является следствием «принудительного самоконтроля», то есть, действия, основанного на одном принципе и на отсутствии толерантности к минимальным от него отклонениям. Таким образом, психиатрический диагноз исключает ортодоксальность, которая заменила критическое самосознание и поддержание постоянной чувствительности. Возрастающее количество выявленных при врачебном осмотре зависимостей свидетельствует об интенсивной медикали- зации личного восприятия. В обществе, в котором в ощущении свободы реализуется субъективность, граничные условия 1 Орторексия (мед.) - одержимость правильным питанием и обязательностью выполнения физических упражнений (прим. перев.) 2 Бигорексия (мед.) - навязчивое стремление к наращиванию мускулатуры (прим. перев.) В поисках личного вкуса. Культуризация... В 111 Шт существования становятся проблематичными по медицинским показаниям. Вследствие потери свободы, зависимость понимается как способность к самоподчинению. В условиях общества риска и прогресса в сфере способностей к раскрытию риска, когда ежедневно можно увидеть «кричащие» заголовки типа «молоко — тихий убийца», рациональным является постоянный самоконтроль, отслеживание информации и расширение критического самосознания (также и в отношении «обнаружения» источников риска), а не привыкание и безразличное отношение к одному принципу. Расчетливый гедонизм не допускает возможности поддаваться всяческим соблазнам. Навязчивый самоконтроль (анорексия, трудоголизм, орторексия) приводит к устранению «объекта» так, как это предлагала терапия ранее существовавших зависимостей. Принудительный самоконтроль: жизнь без еды или без свободного времени и развлечений или без того всего, к чему естественным образом может появиться сильная тяга и страсть, преследует цель исключения ситуаций потери самоконтроля. В этом случае, контроль над страстью осуществляется путем ее исключения. Многие из новых зависимостей появляются только при попытках сближения с мечтой о здоровом образе жизни. Из моря предложений можно выбрать все (устранение зависимости от покупок), можно выбрать что-то (устранение зависимости от табака) или ничего не выбрать (анорексия)1. Таким образом, все зависимости можно представить как какой-то новый вид «потребителя с изъяном». Это потребитель, который не управляет собственным вкусом.