<<
>>

Глава 5 СЕКСУАЛЬНЫЕ ПРАКТИКИ, НЕ ЦЕНТРИРОВАННЫЕ НА МАТРИМОНИАЛЬНОСТЬ: ПОСЛЕДНЯЯ ТРЕТЬ XX ВЕКА («СЕКСУАЛЬНЫЙ РЕНЕССАНС»)

Давно и справедливо замечено: «lt;...gt; действия людей — лучшее толкование их мыслей» (Локк 1985: 116). Следуя этому тезису, я, опираясь, как правило, на собственные источники эмпирической информации, рассмотрю состояние молодежных нелегитимных сексуальных практик; там же, где обнаружится сопоставимый материал, естественно, сравню свои данные с результатами других исследователей.

Моя первая гипотеза сводится к следующему. Согласование (рассогласование) ориентаций на принципиальную возможность юридически неоформленных сексуальных отношений и актуализацию эротического наслаждения конституирует актора в рамках культуры как морального субъекта. Скажем, из общего числа ленинградских студентов начала 70-х годов, склонных к оправдыванию сексуальных контактов вне матримониального поля, в них фактически состояло 80%, из рабочих тех же лет — 86%. Лапидарно говоря, молодые люди, оправдывающие нелегитимные сексуальные связи, в подавляющем большинстве реализуют свою диспозицию. Поражает другое: почти каждый второй из совокупности «осуждающих» состоит (или состоял) в указанных связях. Нет оснований сомневаться в том, что автономия эротики от прокреации возрастает по мере отхода от консервативных нравственных установок. Верифицировать это положение, не сомневаюсь, поможет обращение к исследованию интеллектуалов. Так, в выборке 1969 г. из числа «оправдывающих» актуализировали свою ориентацию 88%, из «амбивалентных» — 76% и из «осуждающих» — 46%. В опросе, проведенном в той же социальной среде через двадцать лет, доля вовлеченных составила по соответствующим позициям: 92%, 70% и 59%*. Количественные соотношения, таким образом, подтвердили выдвинутое мной предположение. Определенное несовпадение в практиках интеллектуалов, по сравнению со студентами, объяснимо главным образом различиями их семейных статусов. Первые, как отмечалось, состояли в брачном союзе, тогда как среди вторых таких было немного.

Отсюда вывод: эротический потенциал студентов, разумеется, еще далеко не исчерпан.

Представленный набросок способствовал выдвижению новой гипотезы: вскрытые эмпирические закономерности свидетельствуют не просто о количественном росте юридически неоформленных сексуальных контактов в молодежной среде, но и о тенденции к их качественным преобразованиям. Прояснить это достаточно аморфное ощущение помогут такие характеристики сексуальной активности молодых людей, как возраст дебюта, мотивы, тип партнера, сценарии ухаживания и уровень сатисфакций.

Обсуждение всего спектра отношений начнем с возраста сексуального дебюта (см. табл. 5).

Табл. 5. Динамика начала сексуальной жизни студентами последней трети XX века (% к общему числу имевших опыт)

Возраст

Год опроса

1965 г. 339 чел.

1972 г. 331 чел.

1995 г. 397 чел.

До 16 лет

5,3

8,2

12,1

16—18 лет

33,0

30,8

52,9

19—21 год

39,5

43,8

30,7

22—24 года

19,5

16,0

3,3

позднее

2,7

1,2

1,2

Статистические показатели указывают на стабильный рост доли учащейся молодежи, начинающей сексуальную жизнь в раннем возрасте (до 16 лет), и наоборот — снижение в старшем (после 21 года). Особо интенсивные изменения приходятся на последние два десятилетия. При этом, если число реализовавших свой экспрессивный потенциал до 16 лет увеличилось по объему не намного, то в интервале 16—18 лет, т.

е. между двумя значимыми рубежами в жизненном цикле индивида (психосоматическая и социальная зрелость), прирост просто колоссальный.

Казалось бы, цифры сами по себе впечатляют. Тем не менее не дает покоя одна «закавыка»: можно ли экстраполировать результаты, полученные при опросе студентов, на всю молодежную аудиторию? Ведь студенты, во-первых, образованный ее слой, во-вторых, маргиналы по социальному статусу. Для проверки чистоты обнаруженной тенденции воспользуемся материалами опроса населения Санкт-Петербурга (1998 г.) и Тулы (1999 г.).

В мегаполисе (согласно принятой возрастной периодизации — см. табл. 5) выявлены следующие доли молодых людей, вовлеченных в эротическую практику, — 10,1%, 30,2%, 37,0%, 16,8% и 5,9%. Данное распределение в наибольшей степени созвучно показателям ленинградских студентов начала 70-х годов: минимальная активность на полюсах, максимальная — в центре. Что касается населения областного города Нечерноземья России, то обнаруженная здесь картина если не тождественна, то, во всяком случае, близка к петербургской: 7,0%, 32,8%, 40,0%, 14,3% и 3,9%. Вместе с тем сопоставление части (студенчества) и целого (всех слоев городского населения) нельзя признать корректным. Исходя из этого соображения, выделим группу юношей и девушек 18—24 лет, т. е. студенческого возраста, проживающих в Санкт-Петербурге (соответственно в Туле) и сравним их сексуальные дебюты со студенческими. Итак, 28% петербуржцев вступили в эти связи до 16 лет, каждый второй — в возрастном интервале между 16—18 годами, почти 20% — в 19—21 год, позднее — немногим более 2%. В Туле вскрыты несколько иные, однако непротиворечащие, по сути дела, мегаполисным, соотношения: до 16 лет —16,2%, 16—18 лет —61,1% и 19—21 год —22,7%. Стало быть, в обоих городах молодые люди независимо от образовательного ценза к концу XX века раньше, чем учащиеся высших учебных заведений середины 90-х годов, вовлекаются в нелегитимную сексуальную практику. Иное — горожане старшего поколения (возраст за 55 лет).

Они оказались более сдержаны в своих эротических проявлениях даже относительно студентов середины шестидесятых. Напомню, 5,3% обучавшихся в ленинградских институтах (1965 г.) вступили в сексуальные связи до 16 лет, тогда как у представителей старшего поколения Санкт-Петербурга и Тулы (а им, как нетрудно посчитать, в середине шестидесятых не было и 30-ти) этот показатель не превышает 1,5%; среди тех же, кому на момент опроса было более 24 лет, этот уровень составил 2,7% (у петербуржцев) и несколько превосходил 12% (у туляков). Кстати, раннее приобщение молодых людей к сексуальной жизни с начала 90-х годов зафиксировано и медиками. Московский венеролог O.K. Лосева с коллегами опросила 120 девушек 14—18 лет, из которых 60 были больны сифилисом (основная группа), а другие 60 (контрольная группа) обучались в медицинском училище. Оказалось, что 60% респонденток основной группы и около 30% контрольной впервые вступили в эти контакты в возрасте 14—16 лет. Педофильство, условно говоря, сопровождалось значительным числом случайных связей (признали 50% больных и 25% здоровых) и частой сменой партнеров (имели генитальные контакты не менее чем с пятью мужчинами в первой группе 74%, во второй — 30%) (см.: Лосева, Чистякова и др. 1991:47-^8). Экспериментальные свидетельства хотя и нерепрезентативны, но в силу технической продуманности, без сомнения, подтверждают как гипотезу о снижении среднего возраста девушек, вовлекаемых в сексуальные практики, так и предположение о противодействии унисексу.

Тенденция к снижению с конца 80-х годов границы эротического дебюта свидетельствует о «встроенности» в этом отношении российской молодежи в общеевропейский контекст (см.: Barret 1980; Starke 1980; Козакевич 1985; Kontula, Haavio-Mannila 1995).

Ошибочно думать, вместе с тем, что дебют сексуальных практик сам по себе предопределяет силу экспрессии, однако и полностью проигнорировать его влияние, конечно же, недопустимо. Омоложение возраста вступления в эротические контакты не столько детерминировано акселерацией человека 20-го столетия, сколько корреспондирует с незавершенностью эмоционального созревания, иными словами, с несформированностью душевного строя личности.

Сошлюсь на такой факт. Когда пятнадцатилетняя школьница пишет в «Комсомольскую правду» (28 октября 1987 г.), страстно защищая «промискуитетные» связи, обосновывая их неудержимостью влечения к мужчинам — если она, конечно, не нимфоманка, — то вся ее аргументация надумана, рассудочна и детерминирована не природой, а обществом, непосредственным окружением и воздействием стереотипов массовой культуры[34]. Последнее замечание станет более прозрачным по мере уяснения мотивов и партнеров по первой сексуальной близости (см. табл. 6).

Табл. 6. Мотивы вступления молодых людей в дебютную генитальную связь (по годам опроса; в %)*

Группы

респондентов

Ленинградские

(петербургские)

студенты

Рабочие-

мигранты

Интеллек

туалы**

Молодое население (18-24 г.) Санкт- Петербурга

Молодое население (18-24 г.) Тулы

^"^\Годы

МоТИВЬ1^\^^

1965

1972

1995

1974

1989

1998

1999

Любовь

40,9

35,8

41,8

36,7

42,0

42,4

36,3

Сексуальное

влечение

33,3

32,4

21,6

28,4

47,2

15,7

17,5

Любопытство

30,1

22,9

13,3

18,7

19,2

24,5

18,8

Соблазнение

10,8

7,0

6,4

9,3

6,8

6,9

8,8

Насилие

1,2

0,3

1,1

1,6

1,8

2,0

3,8

Случайность

9,0

13,5

4,1

12,1

7,6

8,8

12,5

Иные мотивы (в том числе желание стать взрослым, стремление не отстать от сверстников)

-

-

14,5

8,2

11,6

13,8

15,0

* Опрашиваемым предоставлялось дать один или два ответа ** Мотивы нелегитимной сексуальной практики выяснялись ретроспективно

Три побуждения определяют поведение подавляющего числа молодых людей независимо от их социального статуса и мес- топроживания.

Иерархия удельных весов отражает не только количественную сторону обсуждаемой практики, но и, несомненно, сущностную. Во всех выборках (исключение — интеллектуалы) ведущая мотивация совпадает — более трети респондентов полагают, что в сексуальном общении реализовали полноту психосоматического наслаждения. Мало это или много? — вопрос чисто риторический, по меньшей мере неизменно высокая потребность в утверждении собственного «я» в приватной сфере налицо. Не надо быть особенно прозорливым: среди этого контингента преобладают женщины. К примеру, в петербургской совокупности (1998 г.) 63,6% женщин против 36,4% мужчин; в Туле (1999 г.) соответственно 56,3% и 43,7%.

Казалось бы, следующий по значимости мотив говорит сам за себя. Однако в действительности не всё так очевидно. Для мужчин понятие «сексуальное влечение» имеет широкий семантический диапазон: от непременной составляющей гедонизма до релаксации (физиологической разрядки). В связи с этим обратим внимание на колонку «интеллектуалы». Закономерно возникает вопрос: чем можно объяснить доминирование здесь мотива «сексуальное влечение»? Памятуя о том, что в данной выборке мужчин ровно столько, сколько женщин, приписать обозначенное побуждение лишь одному из полов было бы, мягко говоря, некорректно. Скорее всего мы имеем дело с рационализацией респондентами прошлого опыта. Образованным и состоящим в браке людям представилась идеальная возможность спустя некоторое время (10—15 лет) мысленно проиграть дебютную ситуацию и подвергнуть ее тщательному анализу и интерпретации, тем самым взвешенно расставить акценты. Результат — превышение задним числом значимости тела над духом.

И еще один мотив из числа ведущих — любопытство (вуайеризм). Его охват (от 13,3% до 30,1%) отражает реалии современного состояния нравов. Вступление в сексуальную связь с «познавательной» целью — свидетельство игнорирования социальными институтами (в первую очередь семьей и школой) одного из базовых аспектов частной жизни человека. Нельзя умолчать и о другом. В течение трех десятилетий доля «любопытствующих» постепенно сокращалась. Правда, это происходило не за счет интенсификации целенаправленного сексуального просвещения детей и подростков[35] (дискуссия о его полезности или вреде до сих пор ничем не завершилась; см.: Кон 1997: 294—297), а как следствие коммерциализации средств массовой информации (СМИ). Ограничусь парой иллюстраций, не требующих, по-моему, обширных комментариев.

На государственных всероссийских телевизионных каналах систематически демонстрируются рекламные ролики, в которых «девицы» в непристойных позах зазывно предлагают мужской аудитории позвонить им (телефон высвечивается на экране). Принимая во внимание, что в нашем отечестве проституция не легализована, то такого рода трансляции не только аморальны, но и противозаконны, уголовно наказуемы. Другой типичный пример. В начале 90-х годов московская газета «Частная жизнь» публиковала из номера в номер предложения супругов о временном обмене сексуальными партнерами в присутствии друг друга, приглашения к куннилингусу. Я не сторонник раз и навсегда заданных эротических норм и клише; по-видимому, кто-то без вуайеризма или куннилингуса не представляет себе сексуального наслаждения — это личное дело каждого человека. Вместе с тем скажу следующее. Здесь проповедуется «свинг», т. е. крайняя форма «сексуально-открытого брака». Выставление сокровеннейших пластов приватной жизни на всеобщее обозрение — это нечто большее, чем филистерский эпатаж. Через ор- гийность[36] пытаются убедить себя и окружающих в широте взглядов и поведенческой раскованности. Позволю себе метафору: как постоянные кислотные дожди разъедают почву, так и превращение сатурналий в рутину разрушает центральную ось интимности — сочувствие, привязанность и душевное сродство.

Значимое представительство (подчеркну именно охват, ибо аномии[37], вероятно, постоянные спутники цивилизации) неспецифических мотивов сексуального дебюта (соблазнение, самоутверждение, случайность и т. п.) во всех слоях населения — яркое свидетельство возрастающей привлекательности потаенной сферы человеческой жизни. Скажем, девушки, в отличие от юношей, для сохранения иллюзии «большого чувства» склонны на жертвенность — эмоционально «необязательный» телесный контакт (по общепетербургским данным 9,2% против 0,9%). В свою очередь, юноши чаще прикрываются маской «соблазненного» (в Туле 10% против 7%, в Санкт-Петербурге 8% против 4%). В этом случае, по- видимому, срабатывает либо прямое кокетство, либо бессознательная боязнь неизведанного, но значимого события: неудачное начало которого может отрицательно сказаться на дальнейшем экспрессивном опыте. Учитывая преимущественно мачистский характер отечественной культуры и психофизиологическую специфику полов, вполне убедительным выглядит допущение о подавляющем преобладании в эротическом дебюте мужской инициативы. Так, более тысячи наблюдений, полученных в конце 90-х годов прошедшего столетия в Петербурге и Туле, показывают, что 70 мужчин из каждой сотни в мегаполисе и 76 из ста в среднем городе приписывают себе инициативу вступления в первую сексуальную связь. В согласии с ними почти 90 женщин из каждой сотни указывают на агрессивное давление со стороны своего партнера. (Соотношение показателей устойчиво и не зависит ни от места опроса, ни от величины и характера поселения, в котором родился респондент, ни от его возраста, образования и брачного статуса.) Следовательно, о «соблазнении» юношей как о сколько-нибудь вероятностном событии не может быть и речи.

Полагаю, что то или иное побуждение сопряжено как с возрастом вовлечения в сексуальную практику, так и с мерой психофизиологической удовлетворенности. Проясняя первое, ограничусь данными опроса интеллектуалов. В этой среде «сексуальное влечение» в качестве основного мотива отмечается лицами, не достигшими восемнадцатилетнего рубежа; в то время как «любовь» становится ведущей ценностью, освящающей сближение девятнадцати-, двадцатилетних. Сузилась ниша «любопытствующих». В самом деле, если в опросе 1969 года на это побуждение ссылались не только несовершеннолетние, но частично и 19—21летние, то в выборке 1989 года — исключительно подростки. Прочие мотивы в большей или меньшей степени стабилизировали свои пропорции. Например, «промискуитетные» контакты по преимуществу присущи несовершеннолетним, хотя время от времени ими не пренебрегают и 19—24-летние молодые люди.

По поводу степени взаимообусловленности мотивов сексуального дебюта и уровня эмоциональной отзывчивости замечу следующее: петербургские студенты (1995 г.), достигшие порога «наслаждения», мотивировали завершение ухаживания вагинальным контактом в первую очередь любовью (51,5%), во вторую — сексуальной потребностью (25,0%) и в третью — соблазнением (6,6%). Вовсе не удивительно, что среди респондентов, акцентировавших гармонию «душевного» и «физического» в результате андрогинного воссоединения, соотношение мужчин и женщин равно 3 к 1. Напротив, среди тех, кто испытал от телесной близости разочарование — неприятное соматическое состояние и психический дискомфорт, — подавляющее число женщин: 1 к 19.

Продолжим эту линию анализа. Исходя из общепетербургских данных, оптимальная структура эмоциональной отзывчивости обнаруживается у молодых людей, начавших эротическую практику под влиянием страсти. И действительно: 38,5% респондентов испытали наивысшее наслаждение (оргазм), пять из ста затруднились определить свое состояние; почти каждый четвертый ощутил эмоциональный подъем и лишь 5,8% плюс 3,8% испытали соответственно неприязнь и безразличие, то есть были разочарованы в своих экспектациях. В то время как «романтики» предстали экспрессивно более бедными, а именно: 43% затруднились вообще определить свое пост- коитальное состояние, лишь 22% испытали наслаждение и еще около 18% — эмоциональный подъем, в противовес этому почти 15% остались разочарованными (безразличие и даже неприязнь). В общем и целом те же зависимости подтверждаются тульским опросом. И еще «пучок» зависимостей. Во всех случаях дебютную сексуальность в более благоприятных тонах рисуют мужчины, чем женщины; состоящие в браке, чем холостые; молодые, чем пожилые.

Фигурально выражаясь, последняя — но не по значимости — характеристика, завершающая представление о количественной и качественной стороне молодежных нелегитимных сексуальных практик — партнер по экспрессивному взаимодействию (см. табл. 7).

Начнем с краткой характеристики статуса сексуальности каждого из представленных типов партнерства.

Табл. 7. Сопоставление типов партнеров по эротическому дебюту студентов, молодых людей всех сословий 90-х годов и поколения, молодость которого пришлась на вторую половину 60-х годов 20-го столетия (в %)

Партнер

Петербургские студенты (1995 г.)

Молодые люди всех сословий (18—24 года)

Пожилые люди всех сословий (свыше 55 лет)*

I

II

III

коренные

приезжие

Петербург 1998 г.

Тула 1999 г.

Петербург 1998 г.

Тула 1999 г.

Жена/муж

2,9

1,3

8,4

10,5

49,0

63,8

Невеста/жених

8,2

9,5

9,6

10,5

11,5

11,3

Любимая/любимый

55,6

54,2

35,0

36,9

19,1

11,3

Хорошо знакомая незамужняя женщина/ холостой мужчина старше по возрасту

11,2

11,7

22,8

24,6

7,6

3,8

Замужняя женщина/ женатый мужчина

6,2

5,3

7,2

7,7

0,6

1,3

Случайная женщина/ мужчина

15,9

18,0

15,6

6,1

7,6

3,8

Проститутка

-

-

1,4

3,7

-

-

Нет ответа

-

-

-

-

4,5

5,0

* Ответы ретроспективные

Муж/жена — легитимные члены брака. Их эротический союз скреплен правовыми и/ил и конфессиональными установлениями. Принципы могут быть, по сути, разными, но раз определены, то их надобно автоматически исполнять. К примеру, согласно Плутарху, Солон, много сделавший для стабильности афинской семьи, издал закон, обязывавший супругов сближаться не реже чем трижды в месяц «не ради наслаждения, а с тем чтобы, обновляя брак, освободить его от набирающихся при всей взаимной благожелательности в повседневной жизни разногласий» (Плутарх 1983: 578).

Невеста/жених скреплены нормами обыденного права. Перед родственниками и свойственниками будущие муж/жена публично берут на себя определенные обязательства, нарушители коих неукоснительно подвергаются санкциям со стороны непосредственного социального окружения вплоть до остракизма.

Под любимой/любимым (girl/boy-friend) понимается член неформальных парных отношений, эмоционально напряженных, как правило, публично неманифестируемых. Связь с Единственной (-ым) базируется на нравственных ценностях, пренебрежение коими приводит к конфликту, затрагивающему, впрочем, исключительно двоих.

Возникновение понятия — «хорошо» знакомая/знакомый — результат выделения из ряда известных лиц такого актора, который какой-либо одной стороной (физической, эмоциональной, интеллектуальной) превосходит (или так кажется) всех остальных. Отношения эти менее открыты для публики и не столь экспрессивны, как предыдущие, вместе с тем они не лишены избирательности и определенных житейских обязательств.

Союз с замужней женщиной/женатым мужчиной по определению двусмыслен. С одной стороны, он может быть эмоционально наполненным и интенсивным, но с другой — предмет страсти как бы делится с законным супругом, что в конце концов создает нравственно конфликтную ситуацию, не исключающую психических найряжений вплоть до дистрессов1.

При физических контактах со случайной знакомой(-ым) тело представляет собой объект релаксации, а поэтому никто уже не питает собственнических иллюзий; более того, партнерам приходится преодолевать брезгливость, в том числе скорым завершением вынужденной процедуры и разнообразием приемов, считающимися этически неприемлемыми в общепринятой приватной атмосфере.

Наконец, так как в рассмотренных выборках вновь высветилась как сексуальный объект проститутка, о ней поговорим позже.

Обратимся теперь к непосредственному рассмотрению данных таблицы. Первым делом проанализируем востребованность каждого из типов партнеров по сексуальному взаимодействию раздельно по колонкам. Даже беглого взгляда достаточно, чтобы заключить: у студентов конца века, независимо от места рожде-

^истресс — отрицательное влияние стресса на деятельность человека, вплоть до ее полной дезорганизации.

ния (стало быть, первичной социализации), выстраивается — в отличие от их коллег середины 60-х годов — идентичная иерархия. В основании пирамиды незыблемое место зарезервировано за «любимой(-ым)»;[38] вслед за тем, что знаменательно, оттесняя «хорошую» знакомую (-го), очередной рубеж занимает «случайная» партнерша (соответственно, партнер). Объяснение этого феномена, по-видимому, в юношеском максимализме: коль скоро отсутствует объект желанной страсти, то торжествует принцип наименьшей затраты нервной энергии. И только потом на шкале отмечается устойчивая, при незначительной амплитуде, последовательность компаньонов: от «хорошей» знако- мой(-го) через невесту/жениха к замужней женщине/женатому мужчине и замыкает этот ряд легитимный напарник. Удельный вес последнего изначально предполагался относительно небольшим, на деле же оказался откровенно микроскопическим. Студенческий мир, приходится артикулировать банальность, не лучшим образом пригоден для смены брачного статуса.

На очереди вторая колонка. Здесь, относительно большее расхождение, чем в студенческих подвыборках. С одной стороны, молодые люди, проживающие в обоих городских поселениях, согласованно отдают предпочтение любимым и «хорошим» знакомым, с другой — выявляются и существенные расхождения. Так, у туляков последующие два места приходятся на долю легитимных и полулегитимных напарников, промежуточную нишу между указанными лицами и партнерами с «промискуитетны- ми» задатками занимают женатые/замужние люди, эротический потенциал коих для исследователя загадка. Короче, соотношение крайних позиций почти 2 к 1 не в пользу случайных сексуальных объектов. Количественная наполненность и последовательность лиц по эротическому дебюту в мегаполисе практически та же, что и в среднем российском городе, различия фиксируются исключительно на полюсах шкалы, причем если на ее верхних этажах расхождение незначительно, то на нижних — превышение более чем вдвое в пользу петербуржцев.

В заключительной колонке (III) распределение радикально иное, нежели в первых двух: господствующее положение легитимного напарника бесспорно. Вместе с тем различия в выборе партнеров в сравниваемых городах достаточно велики. И впрямь, в мегаполисе не только значительно меньше молодых людей в прошлом совмещали сексуальный дебют с юридическим оформлением брака, но и активнее расширяли интимное поле за счет отношений с любимыми и «хорошо» знакомыми партнерами, не пренебрегая при случае и «промискуитетом». Отсюда без всяких сомнений следует: изменение роли сексуальности в жизнедеятельности актора происходит первоначально в крупнейших городах и только впоследствии распространяется по территории. Трансформация моральных ценностей, напомним, приходится на середину 70-х годов. В этом свете не покажется чересчур смелым заявление о фиксации нами не просто неких флуктуаций, а элементов зарождающейся сексуальной революции.

Наступил черед сопоставить статистические данные трех колонок между собой. Предпочтения студентами и молодыми людьми, представляющими все слои городского населения, тех или иных партнеров отчасти разнятся друг от друга. Так, интересы студентов концентрируются преимущественно в одном пункте — более половины учащихся вузов манифестируют своего дебютного визави как любимую(-го). И хотя и прочей молодежи мегаполиса не чужды такого рода устремления, всё лее ^г1/Ьоу- йтепс! составляют у них немногим более трети. Имеются и другие отличия. Молодые петербуржцы численно превосходят студентов в формировании легитимных сексуальных союзов, в эротическом общении с «хорошей (-им)» знакомой (-ым) и в контактах с проституткой. Молодые туляки в целом придерживаются того же поведенческого сценария. Исключение составляют «промис- куитетные» и проституционные связи: первых меньше, вторых, напротив, — больше.

Старшее поколение (в обоих городах) в молодости по-иному выстраивало свои сексуальные предпочтения. Предваряя конкретные свидетельства, отмечу больший консерватизм туляков в частной жизни. В прошлом современные «пожилые» люди, как правило, совмещали юридическое оформление брака и сексуальный дебют (шестикратное превышение относительно сегодняшних молодых поколений!). В силу этого, не секрет, никакие иные сексуальные практики не могли конкурировать с «матримониальным эросом». Следующий партнер по наполненности в петербургской «возрастной» когорте — любимая(-ый); к слову, ее (его) доля вдвое ниже, чем у нынешних молодых людей, а относительно студенчества — даже втрое. В Туле второй и третий ряд в равной мере закрепился за невестой/женихом и любимой/любимым (последние, кстати, с 3—5-кратным отставанием от их затребованности на рубеже XX—XXI вв.). На долю всех остальных типов партнеров у «пожилых» жителей мегаполиса пришлось около 16%, а в среднероссийском городе и того меньше — 8%. Словом, у респондентов старшего поколения выбор партнера по эросу был невелик (особенно в Туле) и ограничивался рамками традиций.

Не пройдем мимо «нового-старого» феномена, проявившегося в выборках конца прошлого века, причем исключительно у поколения 18-24-летних — манифестируемого возвращения проститутки как объекта сексуального дебюта. По правде говоря, мне впервые удалось такое зафиксировать. Даже у студентов, опрошенных в середине 90-х годов, наличие «непотребства» отмечено не было, скорее всего эти связи растворились в «промискуитетных».

Незначительная доля проституционных контактов в общей массе нелегитимной сексуальности не должна смущать, ведь речь я веду об эротическом дебюте. Мало того, реальная распространенность проституционных связей в молодежной среде в настоящее время не столь велика в сравнении с любым периодом предыдущего века[39]. К примеру, опрос, проведенный в 1991 году среди ленинградской молодежи, показал: 3,6% респондентов имели один контакт с проституткой, а 4,4% — несколько. Около 9% студентов и школьников, 5% служащих и 2% рабочих (обоего пола) были не прочь «иметь сексуальные контакты за плату»[40].

Российская проституция не только по сути напоминает европейскую, но и количественно с нею «сопоставима». Ограничусь двумя свидетельствами. В общенациональном французском исследовании[41] респондентам был задан вопрос: имели ли они за последние пять лет «один раз или больше сексуальные отношения за плату или получали плату сами»? Обращение к проституции, определяемой таким образом, обнаруживается более или менее заметно только у мужчин: 3,3% из них ответили на этот вопрос утвердительно. Число обращений к проституткам увеличивается пропорционально размеру населенного пункта, в котором проживает респондент (5,2% в парижской агломерации против 2,1% в городах с числом жителей менее 5 тыс.). К проституции несколько чаще прибегают те, кто относит себя к нерелигиозным или не придающим религии большого значения, а также те, чей уровень образования выше (4,2% из имеющих степень бакалавра по сравнению с 2,5%, кто прошел обычную профессиональную подготовку). В целом среди мужчин с высшим образованием, не состоящих в браке и проживающих в черте Парижа, к проституткам обращались в течение последних пяти лет 8,6%. Всего 1 % мужчин в возрасте от 18 до 69 лет сообщили, что за последний год вступали в сексуальные отношения, за которые они платили. Среди них 36% имели связи с одной проституткой, 29% — с двумя, 30% — имели от трех до десяти партнерш, а 4% — более десяти (см.: Бр1га, Вщоь 1993: 141—142). Согласно опросу, проведенному в Финляндии, каждой пятой женщине и 8% мужчин предлагались деньги за сексуальные услуги[42]. В Хельсинки соответствующие показатели составляют 37% и 14%. Довольно часто деньги предлагаются женщинам, которые имели до этого совсем немного сексуальных партнеров[43]. Только две из опрошенных женщин и 1,5% мужчин признали, что согласились принять деньги. По словам исследователей, женщины, предлагавшие себя, или не признались в этом, или не попали в число респондентов. Что же касается мужчин, то 10% платили за секс-услуги, причем 6% — несколько раз. Как правило, возраст мужчин, обращавшихся к проституткам, превышал 40 лет (см.: Копш1а, Нааую-МаппПа 1995: 211).

Зададимся вопросами: чужда ли современному российскому обществу проституция? Возможно ли эффективно ей противодействовать? Ответы непросты. Но одно безусловно — ажиотаж вокруг «запретной» темы проходит, наступила пора серьезных обсуждений (см.: Голод 1996:129—133). История свидетельствует: ни правовая, ни медицинская регламентация, направленная против проституток, не дала ожидаемого результата. Повторять в начале XXI века этот опыт неразумно. По-моему, заслуживает внимания идея легитимации института проституции: публичного признания факта его существования. Промедление с этим шагом приводит в повседневной жизни к организации подпольных притонов и прочей инфраструктуры по оказанию так называемых интимных услуг. Легитимность откроет как путь к уточнению правового статуса проститутки, так и возможность отработки регламента взаимоотношений государственных институтов, гражданского общества, торгующих телом и их клиентов. Проституция, как уже отмечалось, непременный спутник патриархальной семьи, иными словами, этот феномен имманентен культуре с господствующей гендерной асимметрией. Уверен, перспектива института проституции в руках женщин и сопряжена в первую очередь с достижением ими своей ипакости (подробнее о последней речь пойдет в гл. 8)[44].

Вернемся к опросным материалам и продолжим обсуждение проблем, прямо или косвенно связанных с характеристикой партнерства. Обращает на себя внимание соотнесенность выбора определенного типа участника эротического взаимодействия и мотивов вступления в него. В том случае, когда контрагент именуется как «невеста/жених», основополагающие побуждения к телесному сближению располагаются, скажем, у студентов (1995 г.), в такой последовательности: любовь (почти 70%), сексуальное влечение (12%) и любопытство (около 9%); близкие пропорции обнаруживаются у жителей Петербурга — 70%, 11 % и 7%. В Туле полулегитимные отношения поддерживаются потребностью в любви (73%), любопытством (9%) и стремлением к физическому изыску (5%)[45]. При акцентировании студентами неформального статуса партнера — «любимая(ый)» — мотивы физического обладания не претерпевают существенных пертурбаций, однако меняется численное представительство каждого из них, в частности, снижается доля «любви» (на 23%) и, напротив, повышается — «гедонизма» (на 11%) и «познавательного интереса» (на 5%). Созвучная эмпирическая закономерность зарегистрирована и среди жителей сравниваемых поселений. Думается, не требует специального доказательства наличие иной мотивационной шкалы у респондентов, вступивших в сексуальные контакты со случайным актором. Это не что иное, как релаксация в чистом виде, которая не подразумевает эмоциональную отзывчивость и нравственную разборчивость, а в лучшем случае базируется на подсознательно сформировавшемся стереотипе. Действительно, каждый четвертый студент последнего десятилетия XX века из числа вовлеченных в такого рода связи аргументировал их необходимостью снятия физиологического напряжения; 15%, не мудрствуя лукаво, сослались на обстоятельства и столько же — на воздействие опьянения. Отчасти по-иному распределились предпочтения среди петербургских и тульских «промискуитетчиков». В обоих городах наибольший удельный вес оказался тех, кто индифферентен к ситуации и объекту сексуальной разрядки, а вот далее проявилось разночтение: в мегаполисе — «желание не отставать от товарищей» и «стремление стать взрослой(-ым)»; в среднем городе — «желание стать взрослой (-ым)» и «любопытство».

В свою очередь, обнаруживается сопряженность продолжительности периода ухаживания с наименованием типа партнера по эротическому дебюту. Указанная зависимость особенно рельефно проступает по краям эмоционально-духовного континуума. Так, в Туле у 43% молодых людей, вступивших в брак девственниками, ухаживание длилось более года, в Санкт-Петербурге таких оказалось на 6% меньше; после столь же продолжительного ухаживания своего эротического контрагента обозначили как «жених/ невеста» соответственно по городам — 38% и 49%. Для того чтобы в конечном счете осознать: «да, это именно тот человек, которого я рисовал (-а) в своих мечтах — любимая(-ый)» — более чем 30% респондентов оказалось достаточно от 5 до 6 месяцев ухаживания. С другой стороны, каждому третьему горожанину (независимо от местожительства), рискнувшему вступить в дебютную сексуальную связь со случайным объектом, хватало недели поиска, а каждый второй утверждал, что справляется с этой задачей и вовсе за день. Отсюда следуют по меньшей мере два вывода: (1) чем привлекательней и ценней объект эротики, тем большей продолжительностью и избирательностью сопровождается его поиск; (2) превращение «любимого(-ой)» в полу- легитимного партнера — «жених/невеста» — непременно предполагает испытание временем.

Еще один принципиальный показатель избирательности сексуального партнера — устойчивость дебютного общения. Судя по моим источникам информации, у студентов эта деятельность выглядит прозрачно и в целом убедительно. Симметрично представлены полюса (по 15 с небольшим процента): на одном из них расположился «суетливый ничтожный эрос» — сразу же по достижении одномоментного соматикоэ- моционального удовлетворения контакт прекращается; на другом — «эрос, центрированный на матримониальной цели», короче, ухаживание приводит к браку. «Эрос центра», к слову — наиболее представительный, под его «покровительством» оказался почти каждый второй респондент, — поощряет экзистенциальные, сугубо личностные ценности. Тем самым подразумевается относительно длительное и напряженное общение, однако не завершающееся правовым контрактом. Нетрудно догадаться, что среди приверженцев «суетливого эроса», как правило, 18—20-летние молодые люди; матримониально центрированные, — по большей части, 21—23-летние; сторонники эмоционально богатых переживаний, не ограничивающих себя официальными рамками, распределились приблизительно пропорционально, от 32% до 38% и репрезентативны всем возрастным категориям. Для более емкого подтверждения обсуждаемых зависимостей вновь обратимся к опросам населения Санкт-Петербурга и Тулы. Сравним три представляющие, судя по всему, разноликие нравственные принципы когорты: 18—24-летних, 35—44-летних, 55 лет и старше.

Во всех тульских возрастных когортах модальная продолжительность дебютной связи — «больше года». Удельный вес указанного отрезка эротического взаимодействия заметно уменьшается от старшего поколения (76%) через среднее (59%) к младшему (30%), словом, зафиксировано снижение объема в 2,5 раза. С другой стороны, в случайные связи вовлекалось наименьшее число жителей среднего города. При этом обнаруживается противоположная тенденция — рост распространенности «промискуитета» от старшего поколения (1,3%) к среднему (10%) и далее к младшему (12,5%). Если крайние позиции для всех возрастных когорт созвучны, то в промежуточной дает о себе знать полифоничность. «Срединный» показатель продолжительности дебютных сексуальных контактов почти у 20% «молодого» поколения ограничивается одним месяцем, тогда как у двух других — несколькими месяцами, причем у 35— 44-летних он (этот промежуток) определяет поведение каждого пятого респондента, а у «пожилого» — менее чем десятого.

И в петербургской выборке бросается в глаза модальное представительство тех респондентов, которые продолжали сексуальное общение с первым сотоварищем более года. То же относится и к распределению удельного веса: он существенно сокращается от «пожилого» поколения (61%) к «среднему» (54%) и далее к «молодому» (33%). В противоположном направлении сокращается количество «встреч-однодневок» (с 24% до 6%). В двух возрастных категориях (младшей и средней) промежуточный по частоте упоминаний интервал остался за теми, кто претерпевался к партнеру(-ше) в течение нескольких месяцев (соответственно 11%и19%); тогда как старшему поколению для этого был необходим год (13%).

До сих пор в основном рассматривался период сексуального дебюта. И такая концентрация внимания объяснима, ибо в эту пору происходит процесс нравственного самоконституиро- вания актора в рамках зарождающихся стратегических проектов эротизма. Одна из таких крайних стратегий может быть проиллюстрирована моральной максимой, сформулированной Ж.-П. Сартром, вобравшей в себя житейскую прагматику и «высоколобый» сюрреализм. По словам Симоны де Бовуар, «Сартр любил женское общество, он находил, что женщины не так смешны, как мужчины; он вовсе не собирался в свои двадцать три года навсегда отказаться от их чарующего многообразия. Если любовь между нами, — продолжала она, — относилась к явлениям закономерным, то почему бы нам не иметь также и случайных связей». Отсюда и не должны удивлять принципы взаимоотношений знаменитой французской пары: «lt;...gt; никаких брачных уз — это главное; никаких детей — они слишком обременительны. Каждый живет сам по себе, заводит романы, вступает в связь с кем хочет, единственное обещание — ничего друг от друга не скрывать и никогда друг другу не лгать. Короче, полнейшая свобода и открытость» (Ламблен 2000: 87, 89). Поддерживание декларируемых позиций требовало от Бовуар не только пассивного, но и активного поощрения «тройственного союза», в то время как Сартр демонстративно использовал ма- чистские[46] принципы. Нетрудно предположить, что в оппозиции описанной элитарной стратегии расположен брачный эротизм, но, разумеется, не традиционный, центрированный на матримониальные ценности, а признающий сексуальное много- цветие. И всё же наиболее массовая стратегия нацеливает молодых людей на удовлетворение эротической нужды в разнообразных нелегитимных формах общения. В данной главе нас, естественно, интересуют последние.

Одна из важных характеристик молодежного эротизма — это количество сексуальных объектов. Установлена корреляция между количеством партнеров и принадлежностью респондента к определенной возрастной когорте. К примеру, лишь четверть туляков 18—24 лет (как правило, холостых) ограничили свою сексуальную практику одним партнером, большинство из них (58%) имели контакты с пятью сотоварищами, остальные — даже с шестью и более; у поколения 35—44-летних (между прочим, они почти все к моменту опроса состояли в юридически оформленном браке, иначе говоря, завершили нелегитимный период общения) количественное распределение партнеров существенно иное: в два раза больше респондентов указали на одного и, напротив, настолько же меньше — на шесть и более. Сходные закономерности обнаружены в Санкт-Петербурге. А именно: почти 30% 18—24-летних сослались на наличие у них одного друга/подруги, тогда как 23% — на шесть и более; 35—44-летние, соответственно—44% и 5,6%.

Студенты середины 90-х проявили несколько большую сдержанность: 40% отметили эротическую близость с одной подругой/другом, 42,5% — от 2 до 5 и 17,5% — шесть и более, проще говоря, к аскетам их также не причислишь. Кстати, о том же свидетельствуют интервал между первым и вторым партнером, частота контактов и уровень психосоматической отзывчивости. Так, почти каждый пятый студент (независимо от пола) из числа находившихся в поиске эротического партнера уже в течение месяца смог реализовать свою потребность, при этом его объектом равновероятно оказывался как «хорошо», так и «случайно» знакомый актор. Положение дел радикально меняется, если поиск растягивается хотя бы на 2—3 месяца. В этом случае, во-первых, расширяется до 42% круг студентов, осуществивших свою эротическую мечту; во-вторых, изменяется соотношение компаньонов 3 к 1 в пользу boy/girl-friend; в-третьих, возрастает уровень эмоциональной отзывчивости, позитивное ощущение высказывает не 68%, как в первой совокупности, а 76% респондентов, и, напротив, негативная реакция снижается с 31% до 16%.

Но это не всё. Большинство студентов, имеющих (или имевших) случайные контакты, не испытывают по этому поводу випы\ мало того, им нравится такое времяпрепровождение. Молодые люди объясняют свой индивидуальный стиль жизни отсутствием boy/girl-friend’а, желанием встретить подходящего мужчину (женщину), способного удовлетворить их эротические запросы, или далее желанием просто развлечься.

Анализ не центрированных на матримониальность сексуальных практик будет не полон, если хотя бы бегло не затронуть еще один вид поведения, который находится в поле зрения врачей и педагогов с начала XX века, но тем не менее до сих пор остается малопрозрачным для исследователей. Я имею в виду — мастурбацию. Откровенно говоря, это чуть ли не последнее белое пятно на карте человеческой сексуальности.

Вплоть до последнего времени в отечественной сексологической литературе можно встретить высказывания такого рода: «lt;...gt; мастурбация представляет суррогатное средство, позволяющее снять или смягчить проявления физиологического дискомфорта, поролсдаемые биологической потребностью, не находящей адекватного удовлетворения» (ОС 1977: 205). Или вот более позднее рассулсдение: «Секс реализует lt;...gt; стремление к близости на физическом уровне, но, если физическая близость не сопроволсдается душевной, то удовольствие от нее будет не многим больше, чем от мастурбации, т. е. чисто механического процесса» (КС 1998: 136). Прогресс налицо, по меньшей мере уже не запугивают обывателя полным физическим и психическим истощением от онанирования. Однако и сегодня мало кто из респондентов при опросе в России склоняется к публичному признанию в собственном «грехе». Такое положение дел нельзя расценить иначе как архаику. Но факты упрямая вещь, а посему не остается ничего другого как обратиться к анализам опросного материала, собранного в так называемых демократических обществах, в частности, во Франции.

В общенациональном опросе был задан следующий вопрос: «Занимались ли Вы мастурбацией?» 84% мужчин ответили на него положительно, но только 42% женщин дали такой же ответ (см.: Бежен 1998: 143). Для того чтобы проверить, не утаивают ли женщины факт мастурбации, в конце процедуры автор поставил контрольный вопрос: «Достигаете ли вы оргазма, когда мастурбируете?» Предлагался ряд альтернатив: «всегда», «довольно легко», «скорее с трудом», «никогда», «ко мне это не имеет отношения», «затрудняюсь ответить». В результате установлено — 56% женщин (а не 42%) применяли эту практику. Выявленное умолчание особенно значительно у молодежи: среди 18—19-летних женщин 67% — вместо 34% — имели по крайней мере минимальный опыт мастурбации (см.: Вдт 1993: 1448).

Зададимся вопросом: почему женский онанизм больше мужского подвергается сокрытию? Достаточно убедительные ответы мы находим в работах А. Бежена. По его мнению, женщинам хуже удается очертить границы того, в чем действительно состоит мастурбация. Эти расхождения также свидетельствуют о сохранении женской стыдливости. Обе версии, несомненно, пригодны для объяснения отдельных случаев утаивания. Однако главное — и с этим надо согласиться — в том, что для женщин в большей степени, чем для мужчин, сексуальное наслаждение начинается или, по крайней мере, разворачивается именно в парном общении. Практика онанирования, по словам французского специалиста, в общем довольно низко оценивается женщинами, ибо она «слишком легкая», здесь не нужно соблазнять или привлекать партнера, следовательно, не подтверждается собственная привлекательность. Больше того, мастурбация продолжает связываться с идеей одиночества и не может удовлетворить потребность любить и быть любимой. Согласимся и с другим утверждением французского социолога. Феномен утаивания нельзя рассматривать изолированно. Его необходимо соотнести с фактом занижения «прекрасным полом» количества сексуальных партнеров в их жизни. Дело выглядит таким образом, как будто бы женщинам свойственно не принимать в расчет то, что для них не значимо. В этом не надо ни в коем случае усматривать ложь или лицемерие. Вполне возможно, что подсознательное утаивание свидетельствует скорее о более высокой эротической избирательности большинства из женщин.

<< | >>
Источник: Голод С.И.. Что было пороками, стало нравами. Лекции по социологии сексуальности М.: Ладомир. - 244 с.. 2005

Еще по теме Глава 5 СЕКСУАЛЬНЫЕ ПРАКТИКИ, НЕ ЦЕНТРИРОВАННЫЕ НА МАТРИМОНИАЛЬНОСТЬ: ПОСЛЕДНЯЯ ТРЕТЬ XX ВЕКА («СЕКСУАЛЬНЫЙ РЕНЕССАНС»):

  1. Глава 6 НЕЛЕГИТИМНЫЕ МОЛОДЕЖНЫЕ СЕКСУАЛЬНЫЕ СТАНДАРТЫ В РОССИИ НАКАНУНЕ XXI ВЕКА
  2. Глава 8. ПСИХОГЕННЫЕ СЕКСУАЛЬНЫЕ РАССТРОЙСТВА
  3. Глава 5. ПСИХОЭНЕРГЕТИКА СЕКСУАЛЬНОЙ ЖИЗНИ И ПРОБЛЕМА ЗАЩИЩЕННОСТИ
  4. Глава 9 СУПРУЖЕСТВО И СЕКСУАЛЬНОСТЬ
  5. ГЛАВА 3 СЕКСУАЛЬНЫЕ РАБЫ ИШТАР
  6. ГЛАВА 13 СЕКСУАЛЬНАЯ РЕВОЛЮЦИЯИ ЕЕ ПОСЛЕДСТВИЯ
  7. Глава 8 СЕКСУАЛЬНАЯ ЭМАНСИПАЦИЯ ЖЕНЩИН И ПРОБЛЕМА ДРУГОГО[71]
  8. Глава 1 ЭМАНСИПАЦИЯ СЕКСУАЛЬНОСТИ В РОССИИ: РУБЕЖ XIX-XX ВЕКОВ
  9. Глава 3 ЭСКИЗ ЭРОТИКО-СЕКСУАЛЬНОГО ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ ГОРОДСКОГО НАСЕЛЕНИЯ 1930—1960-х ГОДОВ («ЕВНУХОВИДНОСТЬ»)
  10. Глава 4 ЦЕННОСТНЫЕ ОРИЕНТАЦИИ И ФАКТОРЫ, СДЕРЖИВАЮЩИЕ ЮНОШЕЙ И ДЕВУШЕК ОТ НЕЛЕГИТИМНОЙ СЕКСУАЛЬНОСТИ (ПО МАТЕРИАЛАМ ОПРОСОВ 1965-1999 гг.)
  11. Сексуальные преступления
  12. Сексуальное насилие
  13. 8.1. Возрастная периодизация сексуального поведения
  14. ПСИХОЛОГИЯ СЕКСУАЛЬНОЙ ЖИЗНИ
  15. Пезешкиан Н. Сексуальные расстройства
  16. Сексуально-невротические нарушения.
  17. Любовь и сексуальность
  18. СЕКСУАЛЬНЫЕ РОЛИ В АМЕРИКЕ