Особенности «вертикального контракта»

Центральное место в традиционалистских представлениях об отношениях государства и общества занимают концепты «патернализма» и «подданничества». В массовом сознании эти отношения сохраняют многие атрибуты «вертикального контракта».

Закрепившаяся в массовом сознании модель обеспечения социально-экономических прав граждан (как и принципа «равенства всех граждан перед законом») также отводит государству центральное место. По данным Левада-центра, в конце января 2008 г. первое место в иерархии институтов, которым граждане вменяли и обязанность обеспечивать свои права в этой области, занимали президент и правительство (68%), второе место — с большим отры- иом - законодательная власть (36%), и третье — судебная (23%). Институты политического представительства и структуры гражданского общества занимают в нормативной модели массового со- шания откровенно периферийное место. Только 12% наделяли функцией обеспечения социально-экономических прав граждан независимые профсоюзы, 11% — независимые общественные организации и движения, 8% — независимые СМИ49. Признаки доминирования политического традиционализма — налицо.

Но отсталость нормативной модели не исчерпывает сложившихся к настоящему времени массовых представлений о взаимоотношениях государства и общества. Постсоветский «вертикальный контракт» доминирует, но отличается неустойчивостью.

Кризис традиционализма — не единственная причина широко распространившегося недовольства властью. Часть недовольства носит вполне «современный» характер: оно связано не с ностальгией по опеке и государственным социальным благам, а с неспособностью власти в 1990-е годы выполнять свои элементарные функции — поддерживать общественный порядок и обеспечить реализацию законных прав граждан. Исследование «идеального» образа власти, проведенное социологическим центром ЦИРКОН, показало, что в массовом сознании патерналистская модель «штсть-отец» соседствует с технократически-легалистской моде- ш.ю «власть-менеджер»52. (В политическом смысле последнюю можно считать весьма консервативной, но вряд ли — традиционалистской.) Другими словами, неудовлетворенность и недовольство властью имеет не только традиционалистские («патерналистско-популистские»), но и современные («гражданские») корни.

В массовых представлениях об отношениях власти и общества присутствуют и демократические ценности, вытеснившие политический традиционализм. Большинство устойчиво поддерживает общедемократическую норму о подконтрольности власти гражданам. По данным Левада-центра, с утверждением, согласно которому «необходимо, чтобы власть была под контролем граждан», в 2005 г. согласилось 57%, а в 2007 г. — 66%. Традиционалистская норма, согласно которой «если власть действует в интересах народа, контролировать ее необязательно», поддерживалась 30% в 2005 г. и 27% - в 200753.

Преобладание «универсалистской» интерпретации «закона» («один для всех») свидетельствует о том, что политическое равенство признается нормой массовым сознанием, а это — важнейшая предпосылка демократического правления54. Можно предположить, что и «универсалистская» интерпретация «закона», и высокая оценка принципа политического равенства тесно связаны с эгалитаристским идеалом, имеющим глубокие корни в российской политической традиции (по крайней мере, не менее глубокие, чем ценности «социальной иерархии», «подданничества» и «патернализма»). Присутствует и понятие политических прав, но показательна их иерархия: свобода самовыражения (свобода слова и право на получение информации) оценивается в целом выше, чем право избирать своих представителей55. Другими словами, право на собственное, независимое мнение признается в большей степени, чем право на автономное политическое действие (даже элементарное, например, голосование на выборах). Наконец, составная часть отношений между государством и обществом — одобряемые, хотя и несовершенные и неокончательно легитимизированные институты критики, оппозиции и протеста. В итоге можно сказать, что в массовом сознании место общества в отношениях с государством определяется сочетанием автономии и комплекса слабости.

По данным Левада-центра, устойчивое большинство высказывает предпочтение таким моделям отношений, которые предполагают наличие границы между обществом и государством («власть и народ должны уважать друг друга и взаимодействовать в соответствии с принципами, установленными законом» + «власть должна исполнять волю народа и находиться под его строгим контролем»), В количественном выражении это большинство составляло 52% в 2000 г.

Причины ощущения слабости во взаимоотношениях с государством, судя по всему, не сводятся к начавшемуся разрушению «вертикального контракта». Другой причиной, скорее всего, выступает скептическая оценка институциональных возможностей добиваться защиты своих интересов. Поданным Левада-центра, абсолютное большинство не считает, что при помощи обращений «с просьбами и предложениями» в органы исполнительной власти можно «скорее всего добиться решения своих проблем»: в январе 2008 г. в это верили только 17%. Возможности судов оценивались также весьма низко: в их эффективность в решении проблем граждан верили 21%58. По данным ФОМ, в середине августа 2007 г. среди сообщивших об ущемлении своих прав за последний год только четверть заявили, что требовали защиты в судебном порядке, тогда как три четверти в суд обращаться не стали. (В качестве причин отказа от использования судебной процедуры чаще всего упоминались бесполезность такого шага, отсутствие денег и нежелание ввязываться в волокиту.)59 Негосударственные институты оценивались еще ниже.

Отношение к профсоюзам в массовом сознании представляется весьма показательным. К настоящему времени оно вполне освободилось от «советского наследия»: представительство наемных работников не воспринимается более как часть государства. Представления о функциях профсоюзов стали достаточно современными. По данным ФОМ, в начале февраля 2008 г. 79% были убеждены, что в первую очередь профсоюзы должны «защищать и отстаивать права трудящихся». Традиционалистское мнение, согласно которому профсоюзы в первую очередь должны «распределять социальные блага среди трудящихся», поддержали только 9%. Но отношение к профсоюзам в этом новом для них качестве — откровенно скептическое. По данным, полученным в ходе опроса, 62% сообщили, что не состоят в профсоюзах (о членстве заявили только 23%). Свидетельств о том, что проявления социального и культурного традиционализма, а именно — недоверие к обезличенным формальным процедурам, предпочтение улаживать вопросы неформальным путем и в индивидуальном порядке — играют важную роль в скептическом отношении к профсоюзам, обнаружить не удалось. Зато имеются данные, что решение не вступать в профсоюз питается рациональными мотивами: 67% полагают, что руководство предприятий сегодня никак не учитывает мнение профсоюзов во взаимоотношениях со своими сотрудниками (противоположной точки зрения придерживаются лишь 11 %)61. Массовое сознание отказывает профсоюзам в адекватной поддержке потому, что воспринимает их как слабый и неэффективный институт. Основания для скептицизма в отношении негосударственных «институциональных посредников» (партии, профсоюзы, общественные организации, СМИ) во многом совпадают: это не традиционализм, а реалистические оценки.

Компенсировать ощущение социальной слабости массовое сознание стремится не только за счет обращения к традиционалистским инструментам (наращивание требований в государственной защите), но и при помощи вполне современных. Поданным Левада-центра, в декабре 2006 г. 49% сообщили о позитивном отношении к «правозащите» (отношение еще 33%, у которых она «не вызывает особых чувств», можно определить как нейтральное)62. Отношение к обращению в суд как инструменту защиты своих прав постепенно становится более позитивным. По данным ФОМ, с 2003 по 2007 г. удельный вес тех, кто считал, что такое действие имеет смысл, увеличился с 42 до 51%. (Перелом был обеспечен в основном за счет изменения установок более молодых возрастов.)63 Но пока граждане ограничивают свое воздействие на государство преимущественно словом. Отношения между государством и обществом вышли за рамки традиционализма, начали перемещаться в полосу преимущественно современных («гражданских») представлений, но этот процесс далек от завершения.