Объяснительный принцип: социальная обусловленность культуры и культурная обусловленность социальной структуры
Сторонники этого направления утверждают идею относительной автономности культуры от социальной структуры. Показательными примерами наиболее систематизированного определения современной социологии культуры и ее предметной области можно считать посвященные этой теме работы англичанина Р. Уильямса и американца Дж. Александера. Следует подчеркнуть, что оба автора отделяют себя от ранних версий этого социологического направления и предпочитают термин «культурная социология» (по аналогии с «культурной антропологией»)31. Структурно-культурное направление с акцентом на структуре. Это направление в социологии культуры обозначилось начиная с 1970-х гг. как результат взаимодействия двух идейных ориентаций. Во-первых, в это время проявляется все большее недовольство редукционистской, «неопосредованной» социальной дифференциацией макроструктурной моделью объяснения культурных феноменов. Во-вторых, благодаря активности неомарксистов все более широкое распространение приобретает «популистская» версия социальной истории с акцентом на культурном опыте низших классов в странах с разным уровнем модернизации (И.П. Томпсон, Р. Уильямс). В рамках этого направления поиски причинности в отношениях «социальная структура/культура», а также объекты аналитического внимания сдвигаются к среднему и микроуровням социальной жизни. Институциональные макроструктуры принимаются во внимание и присутствуют в контексте исследований, и их значимое воздействие на культурную жизнь представителей различных, в первую очередь низших, социальных слоев признается и изучается. Однако они не являются основным фокусом внимания и не считаются «причиной» изучаемых феноменов, но рассматриваются как фоновое окружение, или ограничивающий и побуждающий контекст. В этом движении к микроуровню появляются конкретные исторические акторы (скорее коллективные, чем индивидуальные) вместо родовых, таких как «государственная власть», «клирики», «крестьянство» и т. п. «Культура» понимается как структура символических форм, кодов и схем, или идеологических систем. Но по мере того как из- за социальных институтов проступают конкретные акторы, она все более трактуется как разделяемые значения, идентичности, цели. Они представлены через социальные практики, реализуемые в институциональном (формальные организации) или социальностратификационном (классы, слои, локальные сообщества) контекстах. В макро- и микровременных масштабах культура начинает концептуализироваться как динамичная, «становящаяся» область человеческого существования. Однако в большинстве таких исследований внимание сосредоточено на анализе социальных медиаторов между определенными общественными группами и агентами культурного влияния, т. е. воздействия ближайшего институционального окружения и характерных для них практик на их представления, ценностные ориентации, предпочтения. Культурное содержание такого опосредования — формы, коды, дискурсы, в которых репрезентированы соответствующие послания, — а также их интерпретации реципиентами только недавно стали предметом особого внимания. Без ответа до сих пор остаются вопросы не только о социальных, но даже о культурных последствиях воздействий комму- Нйкаторов на реципиентов. В рамках этого направления вне зоны специального внимания остаются и более масштабные теоретические вопросы. Ни культурное опосредование институциональных структур, ни статус культуры как эпистемы не составляют центров аналитического интереса. В то же время работы таких авторов, как Ч. Тилли. Р. Аминзаде, К. Кодхаун, для которых характерно погружение культуры в социальный контекст, свидетельствуют о ее исторической концептуализации, т. е. применительно к месту и времени, в особенности, когда объяснительный акцент ставится на социальных практиках исторических акторов. Продуцирование культуры (культурное производство). Одна из наиболее активно разрабатываемых предметных зон в рамках этого направления социологии культуры связана с изучением продуцирования культуры. Здесь основное внимание уделяется отношениям Между условиями конструирования культурных символов (например, в области масс-медиа) и их структурными характеристиками. Сам подход определяется настолько широко, что включает в себя исследования, имеющие дело с самыми разными аспектами культуры. Однако термин обычно используется применительно к исследованиям, где В областях Искусства, медиа, популярной культуры рассматриваются последствия наград, систем запретов, участия в рыночных структурах для карьер и деятельности тех, кто занят в соответствующих институциональных структурах. В этих; рамках изучаются личные отношения между авторами, продюсерами, спонсорами, взаимодействия между, организациями, занимающимися производством массовой культуры, способы выработки институциональных решений и их влияние на активность профессиональных деятелей и сообществ в этой области. Существует большой объем эмпирического материала относительно того, как функционируют культурные институты. Хотя эти исследования далеки от постмодернистских рассуждений о неопределенности культурного поля й значений артефактов, они фиксируют меняющиеся условия культурного продуцирования, которые в первую очередь способствуют поддержанию того состояния, которое описывают постмодернисты. Как отмечает Г. Тачмен1, работы в области культурного производства подверглись критике за то, что здесь игнорировались вопросы политической экономии и гегемонического контроля, без внимания оставался вопрос о том, как искусство и медиа служат целям государств, корпораций, элит. А Р. Уильямс неоднократно отмечал, что эта область познания пока еще занимает маргинальное положение, но полагает, что ей принадлежит важное место в 52 1 Tuchman G. Mass media institutions // N. Smelser (ed.). Handbook of Sociology. Newbury Park: Sage, 1988. P. 601-626. решении целого ряда значимых социально-научных проблем. С его точки зрения, чрезмерный акцент на изучении экономических и политических институтов оставил за пределами рассмотрения влияние культурных факторов на динамику социальных порядков. Если же тема культуры как-то присутствовала в социологии США и Великобритании, то главным образом в виде эмпирических исследований институциональных аспектов искусства и СМИ, а также их социальных эффектов, выявляемых с помощью массовых опросов. Этой мало интересной в теоретическом отношении позиции он противопоставляет распространенную в Германии познавательную традицию, связанную с изучением социального содержания искусства и контекста его существования, которая сочетает в себе социальную теорию, философию и историю. С его точки зрения, такую многогранность не следует ограничивать только этой областью изучения. Ее следует распространить на культуру в целом. Соответственно появится возможность анализа тех социальных «значений», которые несут в себе медийные продукты и литературные произведения. Сейчас при рассмотрении их содержания используют преимущественно приемы литературной критики. В то же время в социологии для изучения такого рода значений есть все необходимые средства, Могли бы использоваться методы количественного анализа, контент-анализа, т, е. эту тему можно было бы перевести в термины скорее категорий, чем гуманитарных интерпретаций. Как отмечает Р. Петерсон, без этого они рискуют вытеснить из исследований «социологию». Все чаще в среде социологов культуры высказывается мнение, чго при изучении культурного производства следует задаваться вопросами, при каких условиях одна, а не другая категория культуры (например, авангард УЗ. сложившиеся каноны) продуцируется, кто ее создатели, что формирует их взгляды, насколько они автономны по отношению к социальной структуре. Другой аспект темы «продуцирования культуры» представлен изучением социального конструирования артефактов. Оно основывается на теориях Бурдье и Фуко, а также на социологии техники. Сторонники этой точки зрения утверждают, что «артефакты» — от искусства до технологий — воплощают социальные отношения, институциональные практики, стратегии действий и возможности их трансформаций. Они рассматриваются как особый вид культурных образцов, которые фиксируют и организуют определенные виды взаимодействий и коммуникаций, придают им символическое значение. Такая концептуализация согласуется с тенденцией рассматривать культуру и социальную структуру скорее как взаимопереплетенные, чем разделенные единицы анализа, поскольку предполагает, что все артефакты, или искусственные объекты, представляют собой не производные институциональных форм, но их неотъемлемую составляющую. Еще одна точка зрения представлена в работах Уильямса. И хотя он в основном занимается изучением искусства и массовой культуры, его теоретические обобщения имеют важное значение для социологии культуры в целом. Прежде всего, социологический анализ культуры он предлагает осуществлять в трех основных измерениях: идеальном, социальном и документированном. Согласно первому, объекты культуры соотносятся с универсальными и абсолютными ценностями, которые в свою очередь выявляются в ходе исследования. Второе предполагает обращение к образу жизни людей. В этом контексте выявляются значения и оценки его составляющих как институционального, так и обыденного уровня, а также формы принятых здесь коммуникаций. Третье относится к зафиксированным в символической форме результатам практического опыта и познания людей. В ходе исследования в этом случае выявляются их основания, конвенционально принятые языковые обозначения, способы категоризации и классификации. Такая система координат обеспечивает не только объемное видение любого артефакта, но и локализацию его в определенном социальном контексте. Без этого, по мнению Уильямса, понимание культурных объектов не может быть достигнуто. Далее, важное место в программе социологии культуры Уильямса занимает понятие культурного опыта. Его источником считается «творческий разум», который актуализуется в процессах восприятия, интерпретации реальности, коммуникации с другими и воплощается в культурных объектах, систематическим образом организованных и имеющих определенный смысл. На примере искусства в его институциональной форме демонстрируется, как происходит социально санкционированное конструирование нового опыта и его распространение в более широкий культурный контекст. Это область социокультурного пространства, где соответствующие объективации, технологии, смыслы кумулируются в историческом масштабе и транслируются из поколения в поколение. Социально значимый опыт, организованный в образной форме, распространяется в более широкий социокультурный контекст и, будучи освоенным членами общества, — на другие его институциональные области: образование, бизнес, политику и т. п. Совершенно очевидно, что эта теоретическая схема не ограничивается только сферой искусства и может быть отнесена к любой другой составляющей общественного разделения труда — науке, праву, религии, массовым коммуникациям и т. п. Особое значение Уильямс придает также механизмам культурной селекции. Он подчеркивает, что в обществе всегда происходит отбор среди культурных объектов, который выполняет две важные функции с точки зрения социальной организации. С одной сторо ны, этот механизм обусловливает институциональную дифференциацию и стратификацию в обществе, где каждая единица характеризуется своими классами артефактов и основаниями предпочтений. Таким образом сохраняется относительная автономность составляющих его единиц. С другой — он обеспечивает преемственность, самотождественность культуры в рамках каждой из них. Регулярный пересмотр культурных. ценностей прошлого и их соотнесение с новыми отнюдь не означает полного отказа от того, что предпочиталось раньше. Отбор предполагает определенный компромисс между ними. Сохраняются те, что оказываются созвучными друг другу в данный момент исторического времени, и предаются забвению или оттесняются на периферию культуры те, что считаются полностью несопоставимыми с требованиями времени. Иными словами, работа механизма социального отбора культурных феноменов, согласно Уильямсу, — это постоянные пересмотр оснований исторической памяти и переинтерпретация прошлого с позиций сегодняшнего дня. Наконец, следует отметить самый существенный аспект культурносоциологической программы Уильямса. Это концепция культурного производства, где выделяются две основных компоненты. Во-первых, его пространство, которое представлено соответствующими институтами и формациями, под которыми понимаются устойчивые корреляции между тремя измерениями, определяющими исторически специфичные основания продуцирования культурных объектов. Во- вторых, его агенты (в качестве таковых он выделяет интеллигенцию, интеллектуалов), которые в своих действиях и взаимодействиях как осуществляют процессы социального воспроизводства, так и порождают культурные проблемы. Предлагаемую Уильямсом теоретическую позицию можно рассматривать как показательный пример изучения культуры, базирующегося на исходных предпосылках функционализма. Это полностью соответствует логике британской социальной антропологии —• что признает и сам автор, — где культурные образования трактуются с точки зрения их социального порождения и институционального закрепления. Структурно-кулътурноенаправлениесакцентомнакулътуре. В большинстве работ этого направления культура не представлена в качестве объяснительного фактора. Однако здесь открыто и последовательно признается ее активное и действенное присутствие в социальной жизни и, следовательно, она рассматривается как существенное измерение любого социологического исследования. Культура понимается как интерсубъективные значения и идентичности или как трансперсональные структуры символических кодов. Однако, будучи важным предметом изучения, она не концептуализирована как объясняющий принцип и, следовательно, ее воздействие на социальные структуры не рассматривается. Сторонники этой позиции, такие как В. Зелизер, Э. Смит, Л. Гринфилд, Р. Брубейкер, Б. Шварц, не придают первостепенного значения и не уделяют особого внимания социально-структурным факторам. Они, скорее, отнесены к контексту происхождения культурных феноменов в качестве фоновых или латентных. Благодаря этому культурные феномены приобретают автономию и объяснительный статус по отношению к институциональной организации общества. Здесь особым образом понимается историзм, или изменчивость культуры, поскольку признается, что культурные изменения порождаются сменой конфигураций социально-структурных «контекстов происхождения». Соответственно процессы взаимного влияния между самими культурными феноменами, такими, например, как популярная политическая культура и идеология или идеология и национальная идентичность, вызывают больший интерес и аналитически более разработаны, чем в других направлениях социологии культуры. Наиболее отчетливо эта позиция представлена в «сильной программе» культурной социологии Дж. Александера, которую он называет также структурной герменевтикой. Ее специфичность подчеркивается противопоставлением «социологии культуры» с ее так называемой «слабой программой». Александер признает, что их объединяет признание культуры в качестве значимой конституирующей силы общественной жизни. Но между ними существуют глубинные структурные различия. В рамках «слабой программы», к которой автор относит работы П. Бурдье, М. Фуко, направление «культурных исследований» (Бирмингемская школа, связанная с идеей «производства-потребления культуры»), культура трактуется как зависимая переменная по отношению к фундаментальной социальной структуре. Отсюда ее «поверхностное описание» (thin description, по К. Гиртцу), оставляющее за пределами внимания ее собственные закономерности и роль в качестве силы, определяющей социальную динамику. Предметной областью изучения в этом случае считается культурная компонента общества и его подсистем (культура труда и быта, политическая и экономическая культура и т. п.), полностью детерминированная институциональной структурой. Александер предлагает иную теоретическую ориентацию. В этом случае культура рассматривается не как производная социального (понимаемого как социетальная институциональная структура) , но как равноправное с ним измерение совместного существования людей. Соответственно речь идет о фундаментальном уровне познания совместного существования людей, где социальные структуры трактуются в их культурной обусловленности и репрезентиро- ванности. Он подчеркивает, что смысл идеологии или системы веро ваний нельзя понять исходя из анализа только социальных связей. Его необходимо герменевтическим способом выводить из контекста соответствующих областей культуры. В то же время радикальная автономизация, предполагающая, что таких знаний достаточно для объяснения обусловленности социальных взаимодействий, по его мнению, недопустима. Нужно также рассматривать соответствующие представления в их обусловленности процессами, происходящими в рамках социальных систем, в которые они вписаны. Далее, пока неясно, каковы механизмы связей между культурой, социальной структурой и действием. Однако Александер полагает, что в этом случае не следует отказываться от их уже существующих определений, варьирующихся от религиозного ритуала, социализации и образования до драматургических импровизаций и формирования классового сознания. Все эти представления могут быть катетеризированы и классифицированы в общих теоретических рамках «сильной программы» культурной социологии. Наконец, важно, с его точки зрения, более точно определить само понятие культуры. До сих пор существуют разногласия относительно того, является она набором логически взаимосвязанных символов или ценностей, эмоционально нагруженных символов сакрального и профанного или метафизических идей о потустороннем спасении. Александер подчеркивает, что в каждой из приведенных позиций есть рациональное зерно. Действительно, нельзя понять культурные проявления, не принимая во внимание связанных с ними субъективных смыслов. Но следует также обратиться к ограничениям, налагаемым на них социальной структурой. Чтобы интерпретировать социальное поведение, не достаточно признать, что оно обусловлено определенными культурными кодами, важно заглянуть глубже и отрефлексировать, что представления акторов задают для них меняющуюся среду, да и сами они суть порождения взаимодействий и коммуникаций людей. Унаследованные из прошлого метафизические идеи имплицитно присутствуют в основаниях современных социальных структур, но влиятельные агенты иногда преуспевают в том, чтобы в рамках своих идеологий придать им первостепенное значение. Разделяя позицию Ф. де Соссюра, он считает, что социальная структура или действие не могут быть понятыми без обращения к их культурной опосредованности. Здесь каноническим образцом становится язык. Речь рассматривается как социальное действие, мотивированное ситуативной необходимостью. В этом отношении индивидуальных акторов можно считать ответственными за речевые акты. Но они не имеют контроля над языком, т. е. не могут произвольно обращаться со знаками, которые конвенционально зафиксированы в строгих границах и порядках использования. Подобным же образом можно трактовать культурные структуры и смыслы. Они порождаются и поддерживаются совместной активностью людей, но обычно неосознаваемы. В то же время они регулируют социальные отношения в известной степени рациональным образом. Здесь совершенно очевидно влияние структурализма, где антропологически универсальные формы упорядочения отношений людей с окружением можно обнаружить за любым многообразием их интерпретаций и репрезентаций. Цель культурной социологии, согласно Александеру, состоит в том, чтобы сделать социальное бессознательное доступным наблюдению. Совершенно очевидно, что все эти задачи невозможно решить средствами какой-то одной науки. Каждая из них связана с определенным измерением социокультурной реальности. Однако их следует интегрировать в пределах более общей перспективы, где они могли бы логически сочетаться друг с другом. Соответственно в рамках «сильной программы» культурной социологии принимается методологический принцип так называемого программного эклектизма, предполагающего объединение определенных положений философии, социологии, антропологии, истории, политологии, лингвистики, литературоведения, теоретически скрепленных общими программными целями. Характеризуя эту теоретическую позицию, С. Кравченко пишет: «Она выступает своеобразной „культуральной структурой" (понятие предложено Дж. Александером), под которой социолог понимает внутренние, латентные, как правило, неосознаваемые механизмы деятельности людей, формирующие коллективные эмоции и идеи, которые оказывают существенное влияние на мышление и поведение людей. По мнению Дж. Александера, в условиях постмодерна культуральные структуры находятся, прежде всего, в виртуальной реальности. Однако, несмотря на свою виртуальность, культуральные структуры по силе воздействия на общественное сознание, на мышление людей подчас превосходят разного рода материальные структуры — организационные, политические, экономические и другие. Сила культуральных структур — в производимом ими смысле, который может обретать относительно автономное существование, собственную власть дискурса, подчас выходящую из-под контроля своих создателей. Культуральные структуры ныне формируются не только стихийно, но все более целенаправленно. Примером целенаправленно созданных культуральных структур являются имиджи, бренды, мифы, нарративы»1. В зарубежной теоретической социологии культурная социология Дж. Александера неоднократно обсуждалась с критических 58 1 Кравченко С.А. Социологическое теоретизирование, мышление, воображение в условиях постмодерна. шшш./1$ргга$.ги/р1с$/ЕПе/ро$1тоёет/КгаусЬепко.рё? позиций. Отмечалось, что характерные для нее утверждения описательны, их нельзя ни доказать, ни опровергнуть, а используемая здесь терминология отличается нечеткостью. Некоторые полагают, что ее нельзя считать альтернативой социологии культуры в целом. Однако сам Александер отмечает поисковый характер и незавершенность своей программы. О своих эссе на эту тему он говорит, что это «рискованные поиски в диалектике культурного мышления. Они движутся между теоретизированием и исследованием, интерпретацией и объяснением, культурной логикой и культурной прагматикой... Моя цель всегда была теоретической. Применением культурносоциологического метода к широкому спектру тем я хотел продемонстрировать, что культура является не вещью, а измерением, не зависимой переменной, а нитью, пронизывающей каждую мыслимую социальную форму»32.