2. Исследовательские методы и основанные на них эмпирические результаты исследования

На основе социокультурного подхода к исследованию традиций и инноваций в трудовой культуре российских рабочих возможно использование, по крайней мере, четырех методов для получения эмпирических данных.

Данный метод предполагает преимущественно монографическое описание соотношения традиционного и инновационного в трудовой культуре рабочих, начиная с Петровских реформ по созданию российской промышленности на основе введения фабрик. Согласно ему, можно выделить пять временных периодов: Дореформенная Россия: с Петровских указов о фабриках до отмены крепостного права (1720-1861). Пореформенная Россия: с года отмены крепостного права до Октябрьской революции 1917 г. (1861—1917). Советская Россия ленинско-сталинского времени (1917— 1956). Советская Россия постсталинского времени (1956—1991) Постсоветская Россия (с 1992 г. по настоящее время).

На основе выявления устойчивости — утраченности традиций и введения — воспроизведения инноваций выделяются различные типы традиций и инноваций:

Классификации строятся по отношению к постсоветской России. Универсальные (прочные) традиции, находящие значимое проявление во всех рассматриваемых периодах, получающие отражение в различных социокультурных практиках в сфере труда (связанные с трудом).

Например, а) зависимость (неформальная) рабочих от своего хозяина (руководства). Это традиция патернализма и связанных с ним многочисленных проявлений, б) тяга рабочих к земле. Утраченные дореволюционные традиции: имевшие место в дореволюционной России (в пореформенный период) и утраченные в советское время, не восстановленные в постсоветский период. Например, солидарность, боевитость, революционность рабочего класса.

Например, стахановское движение, социалистическое соревнование, энтузиазм в работе, гарантированная занятость. Воспроизведенные советские традиции: имевшие место в советское время и сохранившиеся в постсоветское. Например, коллективистские ориентации (готовность к бескорыстной помощи), ориентация на доверительные отношения с руководством. Устойчиво отвергаемые инновации. Устойчивое отторжение инноваций во все рассматриваемые периоды. Например, инициативность и индивидуальная ответственность в работе. Состоявшиеся инновации постсоветского периода. Например, страх потери работы.

Таблица 1

Модель распространения типов традиций и инноваций по анализируемым периодам

Основные исследовательские задачи, осуществляемые с помощью данного метода, направлены на: выявление устойчивых (универсальных) традиций и определение их роли и силы, особенностей воздействия на современные социокультурные процессы на предприятиях и в обществе; определение содержания и особенностей устойчиво отвергаемых инноваций, выявление причин их отвержения со стороны рабочих; выявление факторов, способствующих воспроизводству н постсоветской России традиций дореволюционного и советского периодов; выявление факторов, способствовавших утрате дореволюционных и советских традиций.

Рассмотрим содержание, особенности проявления на разных этапах, факторы воспроизводимости одной из универсальных традиций в сфере труда российских рабочих — неэкономической, личной зависимости рабочих от руководства (предприятия).

Анализ исторических предпосылок формирования рабочего класса России позволяет утверждать, что отмеченная зависимость — родовая черта российского рабочего. В этом его основное отличие от западного рабочего. Тот пришел на фабрику в результате процессов «освобождения труда» от связи с землей (процессы «огораживания» в Англии), банкротства ремесленнических союзов, наш — преимущественно из зависимых крепостных крестьян. Господство зависимого принудительного труда рабочих было заложено в генезис российских фабрик и воспроизводилось в той или иной мере на всех последующих исторических этапах.

Само создание фабрик в России явилось результатом заимствованной на Западе инновации в эпоху Петра I. Известно, что первые заводы и фабрики стали появляться в России в начале XVIII столетия, когда Петр I, нуждаясь в оружии для созданной им армии, в сукнах для обмундирования, начал покровительствовать учреждению горных и оружейных заводов, суконных, полотняных и парусиновых фабрик. Правительство само строило и оборудовало фабрики и заводы, а потом передавало их частным лицам, снабжало рабочей силой, деньгами и выписывало из-за границы искусных мастеров, освобождало владельцев фабрик и заводов от уплаты разных податей.

Однако массовое строительство фабрик и заводов и их поддержка государством противоречили всем народным привычкам, долгое время являлись искусственным, чуждым сложившимся культурным традициям институтом. Искусственно воздвигнутая фабрика не находила рабочих, их просто не было. Были крепостные крестьяне, нищие, бродяги, преступники и совсем незначительное число вольнонаемных работников. В этих условиях ничего не оставалось, как разными способами укреплять институт зависимого принудительного труда. Самой массовой формой стало приписывание крепостных крестьян целыми деревнями к фабрике. Указом Петра от 1736 г. покупка крестьян осуществлялась с тем условием, чтобы прикупаемые крестьяне уже навсегда состояли при фабрике или заводе, к которым они были приписаны. На тех же условиях к казенным заводам, а иногда и к частным фабрикам, приписывались солдаты, бродяги, преступники. Иногда и люди разного звания добровольно приписывались к фабрикам63. Таким образом, в XVIII в. большинство рабочих на фабриках и заводах было на всю жизнь прикреплено к ним и не имело прав ни уйти от своих хозяев, ни переменить их. Сформировавшиеся на основе зависимого принудительного труда основные типы рабочих: вотчинные (принадлежавшие своим помещикам), кабальные (отданные в найм помещиком), посессионные (приписанные к фабрике или купленные), вольнонаемные, — оказывались в полной зависимости от хозяина. В итоге вместо капиталистической промышленности, развивающейся в то время на Западе, у нас возникло крупное производство, основанное на принудительном труде. Сформировались мощные институты личной зависимости. Убедившись в выгодах принудительного труда, фабриканты стали стремиться к закрепощению и всех остальных свободных рабочих64.

Работающие на фабриках и заводах крепостные рабочие были в полном смысле рабами своих хозяев. Все определял предприниматель.

Все стороны труда и быта российского рабочего в дореформенный период способствовали укреплению его зависимости от предпринимателя. В наибольшей мере это отражалось в условиях проживания. Известно, что на Западе жилые помещения находились вне фабрики, рабочие нанимали квартиры. В России было массовым и почти обязательным устройство жилых помещений на фабриках. Это были даровые помещения. Рабочие жили там же, где и работали (в сушильнях, мастерских). «Они мирятся с этим еще и потому, что уровень потребностей в этом отношении у них не высок. Не привык рабочий к чистоте и простору, не беспокоит и не шокирует его и то, что в одной комнате помещаются несколько семей. То же самое он видит и в своей деревенской избе»66.

«Российские рабочие далеки от понятий жизненного комфорта. Ткачихи убаюкивают своих несчастных детей в люльках, подвешенных к потолку в проходах между рядами станков»67. Помимо укрепления зависимого положения рабочих от предпринимателей, представлявших столь неприхотливые условия для проживания, такое положение рабочих способствовало в длительной перспективе формированию привычки экономить на жилье, неприхотливости к бытовым условиям в целом. В советское время это отразилось в терпеливом проживании в коммуналках, длительном ожидании отдельного жилья по очереди.

Наиболее сильно личностно зависимые отношения в сфере труда проявились на уральских посессионных заводах, где рабочий находился в состоянии почти полного рабства68. Исследователи отмечают «сросшесть» рабочих с заводом, привязанность к одному месту, неповоротливость и трудную приспособляемость к другим производственным условиям.

Привязанность рабочих к своему предприятию, полная зависимость от него и патерналистская система отношений в дореформенное время негативно сказывалась на профессиональных качествах, превратив их в несамостоятельных безынициативных работников, но, вместе с тем, формировало чувство незаслуженной обиды, когда опека со стороны предпринимателя, начальника, предприятия в целом прекращалась.

Пореформенный период вплоть до революции 1917 г. в целом способствовал постепенному снижению личной зависимости рабочих от своих хозяев. Благодаря реформе 1861 г. было устранено одно из главных препятствий — недостаток рабочих рук. Примерно 2/3 крестьян в результате реформы 1861 г. оказались малоземельными. Малая величина наделов способствовала отъезду в город. Число фабричных рабочих в 1863-1867 гг. возросло на 85% и составило 656 932 человека71. Многие из тех рабочих (по сути, крепостных крестьян), которые были приписаны к фабрике, как только стало известно об освобождении от крепостного права, бросали фабрики и шли в деревню. Стремление возвратиться к земле, крестьянскому труду для крепостных рабочих оставалось одной из жизненных ценностей72. Но от свободы в деревне оставалась только свобода «умереть с голоду». Приходилось выбирать между работой на фабрике и безработицей, нищенством.

И все же, благодаря реформе существенно изменились социокультурные характеристики личности рабочего. Рабочий знал, что теперь, поступая на фабрику, он останется на ней для работы до тех пор, пока захочет сам. Он перестал смотреть на фабриканта как на своего господина. Известный исследователь рабочего класса в России К. Пажитнов, выделяя в пореформенном времени два периода: 1) 1861 — середина 1880-х годов и 2) середина 1880-х — 1904 г., отмечал, что в первом периоде взаимные отношения предпринимателей и рабочих складывались на почве свободы договора, не стесняемого контролем со стороны государства. Однако под этим договором скрывался необузданный произвол капиталистов в деле эксплуатации рабочих73. Действительно, новые социальные отношения столкнулись со сложившимися ранее культурными трудовыми традициями, которыми предприниматели на некоторое время сумели эффективно воспользоваться и от которых не в силах были отказаться рабочие. Исследования фабричных инспекторов показали, что и в пореформенный период общей характерной чертой рабочих остается их невежество, почти беспросветная темнота. Большую часть дня они проводят в изнурительной работе, едва поддерживающей существование, без всякой надежды на лучшее будущее74. Положение рабочих на фабрике в значительной степени определялось характером личности заведующего фабрикой, наличным составом низших чинов фабричной администрации. Мастера, воспитанные при суровом режиме доброго старого времени, когда всевозможное рукоприкладство входило в систему обращения с рабочими, особенно малолетними, и в пореформенное время сохранили пристрастие к этой системе. Как была, так и продолжала оставаться практика бесплатной работы фабричных рабочих в свободное время в домах и огородах мастеров. Рабочие, не угодившие своему начальству, попадали в группу риска75.

Сохранению патерналистских форм зависимости рабочих в пореформенный период способствовали традиции коллективной памяти, которые подталкивали их к воспроизводству патриархальных отношений в новых условиях: наделение землей, бесплатный

отпуск леса, работа только на своем заводе. Отмечаются массовые проявления ностальгии рабочих по обязательным отношениям с заводом76.

В рабочей среде господствовала установка на уравнительность. Устоялась практика «гулевых дней» — из трех недель работали две или по 4 часа в сутки, чтобы дать работу возможно большему числу людей. Уравнительность способствовала единству рабочих в их борьбе за свои права77. Господство традиций прошлого, дореформенного времени в новых условиях труда охватывало не только сам труд и его условия, но и сферу быта, всю внепроизводственную жизнь рабочих. В выводах исследователей того времени отмечалось, что «общий строй уральской жизни не содействовал развитию инициативы среди населения. Оно жило под вечной опекой и с этой идеей сжилось. Завод кормил население, и население сжилось с мыслью, что завод его должен кормить»78.

Укрепление стремлений российских рабочих к независимости, усиление чувства собственного достоинства не находило явного отражения ни в забастовочном движении и создании сильных рабочих профсоюзов, как на Западе, ни в повышении квалификации, общего образования и культуры. Оно являлось оборотной стороной их терпения и отражалось в основанных скорее на эмоциях, а не на расчете кратковременных остановках работы и требованиях, обращениях к начальству мирно уладить дело в пользу рабочих79. Применялись и более радикальные методы, но они вполне вписывались в существовавшие издревле обычаи. Например, публичное изгнание администрации с предприятия путем коллективного осмеяния посредством вывоза на тачке и «обувания в лапти». За такого рода обычаями скрывалось желание заставить начальника пройти те круги ада, которые ежедневно испытывали на себе рабочие: спуститься в шахту, поесть хлеба из недоброкачественной муки80. Тем самым рабочие торжествовали победу, пусть и временную, но которая вселяла уверенность в своей силе, закрепляла устойчивые стереотипы поведения, усиливала внутригрупповую сплоченность. Даже в укрепившемся у рабочих обычае устраивать маевки в мае проявлялось в большей мере желание установить новую форму воскресного дня, чем выразить протест через него. Рабочие не предъявляли никаких требований, просто оставляли работу, пытаясь таким образом заставить власть узаконить их праздник81.

Можно утверждать, что до начала XX в. большинство форм про- гестного поведения рабочих не выходило за рамки патриархальных отношений с руководством. Рабочие были не менее самих хозяев заинтересованы в непрерывном заводском действии.

Не существовало и каких-либо значимых предпосылок для повышения независимости рабочих за счет повышения квалификации и образования. Исследователями отмечается, что рутинная организация труда, низкий технический уровень и нежелание предпринимателей его улучшать, поскольку величина их доходов определялась прежде всего дешевизной рабочей силы, ее низкий культурный и образовательный уровень, общая атмосфера консерватизма и инерции на уральских предприятиях негативно сказывались на профессиональном уровне рабочих в пореформенный период82. Вместо повышения технического уровня производства предприниматели заказывали на Западе специальные простые машины, приспособленные к имеющейся квалификации российских рабочих83.

Итак, в пореформенный период традиция зависимого от хозяина и предприятия положения рабочих оказывалась явно заметнее, чем традиция свободного труда. Но почему же тогда уже в начале XX в. в пролетариате сформировалось осознание принципа непримиримости классовых интересов, невозможности добиться улучшения своего положения никаким иным способом, кроме решительной борьбы и насильственного ниспровержения существующего строя? Факт формирования такого сознания нашел реальное подтверждение в революционных событиях 1905 г., отмечался в многочисленных работах и не требует дополнительных аргументов. Ответ на этот вопрос дает обращение к роли прошлого. Именно в силу прочных традиций зависимости рабочих от своих хозяев и администрации, их бесправности по отношению к ним они не могли ни договориться между собой об установлении условий продажи своего труда, ни объединиться в кассы взаимопомощи, ни тем более создать сильные и надежные профсоюзы. Выход из тяжелого экономического положения рабочие находили такой, который опять же соответствовал их повседневной трудовой жизни и традиционным культурным практикам. Стихийное бунтарство и насилие, проявляемое рабочими в протестном поведении, являлись оборотной стороной их зависимости и терпения.

Повседневность труда рабочих — это высокий производственный травматизм, постоянная борьба за выживание, огромная зависимость рабочих от заводов и администрации, определенная задан- ность, предопределенность всего жизненного пути и отсутствие реальных возможностей разорвать этот замкнутый круг. Безотчетная растрата физических и духовных сил, штурмовщина, сверхнапряжение, характерные для крестьянского труда и передавшиеся рабочим, так и не научившие их работать ритмично, сопровождались столь же безотчетным, разнузданным куражом, непомерным пьянством. Чем больше они выкладываются на работе, тем в большей мере отступают от сдерживающих границ поведения человека в праздники. Насилие и бунтарство в этом смысле — непосредственное продолжение характеристик труда. Но насилие является и обычной формой непосредственного труда рабочего, т.к. ему постоянно приходится напрягать мускулы, его повседневные дела предрасполагают тело к насилию. На насилии было построено обучение в заводских школах и отношения администрации с рабочими. Рабочие считали физические наказания нормой и привыкли к ним. Факты насилия или угрозы его применения по отношению к администрации являлись стабильным фоном многих социальных конфликтов на уральских заводах и в дореформенный период84.

Однако это нисколько не снижало устойчивость монархических стереотипов рабочей среды. На всех этапах, включая революционные события 1905 г., рабочие продолжали верить, что высшая власть не позволит закрыть заводы, довести их до нищеты и разорения и продолжали обращаться к ним с петициями и жалобами, организуя для этого протестные действия на своих заводах и в регионах. Исследователями отмечаются факты незнания рабочими существующих основных законоположений. Они думали, что фабрикант не имеет права закрывать фабрику, что, если он плохо ведет дело, фабрика отбирается в казну. Рабочие, как дети, совершенно бессознательно исповедовали государственный социализм85.

Монархические ориентации рабочих проявились и на начальном этапе революции 1905 г. Раскрывая порядок выхода разных социальных групп на сцену революционных событий 1905 г., исследователи отмечают, что промышленные рабочие были третьими после студентов и крестьян86. Промышленный кризис 1899 г., за которым последовали падение заработной платы, рост безработицы и все большее давление со стороны работодателей, не могли не вызвать протеста со стороны рабочих. Однако рост забастовочной активности рабочих носил спорадический характер, в редких случаях переходил на общегородской и региональный уровни.

Начало революционного процесса 1905—1907 гг. датируется большинством исследователей девятым января 1905 г. В этот день примерно 150 тыс. рабочих с женами и детьми, неся царские портреты и иконы, направились к царскому дворцу для того, чтобы передать царю петицию с просьбой об улучшении социальных и экономических условий жизни народа. Рабочие даже в условиях крайних жизненных невзгод не изменяли сложившимся за века монархическим стереотипам, продолжали верить в хорошего царя и видели беды в его плохих советниках. Оружейные залпы в ответ и гибель сотен людей способствовали не столько слому вековых традиций верности царю, сколько их обратным проявлениям: насилию и бунтарству, теперь уже умело организованным политическими партиями. Отклик на Кровавое Воскресенье 9 января был впечатляющим. И прозвучал он прежде всего со стороны тысяч ра

бочих империи, отреагировавших забастовками солидарности, направленными против бойни в Санкт-Петербурге. Трудные условия жизни, укреплявшие настроения придавленности, неверия в собственные силы при неразвитости классового сознания и профсоюзов рабочих, в критических ситуациях проявлялись в стихийно-бунтарских, часто в особо резких формах, вспышках группового эгоизма, в поведении, отражавшем характерную для рабочих психологию «революционного нетерпения»87.

Опыт массовых стачек, политических забастовок, вооруженной борьбы в 1905—1907 гг. не прошел для рабочих даром. Рабочие России доказали свой радикализм и активность и, может быть, впервые за всю историю своего существования заставили власть прислушаться к своим чаяниям, смогли на время прервать вековые традиции своего зависимого положения, обрести черты требующей уважения со стороны других личности. Забастовки показывали, что рабочие осознали, что они такие же граждане, как и другие классы88. Революционные действия рабочих позволили добиться ряда реальных результатов. Правительство, наконец, приняло закон о страховании пенсий для промышленных рабочих и предоставило самим рабочим возможность выбирать своих представителей в руководство страховых касс. Благодаря урокам революцион ной борьбы рабочие ясно осознали свои возможности и свои слабые места. Они смогли остановить жизнь страны, найти верных сторонников и идеологов рабочего движения среди интеллигенции. Но они не смогли на долгое время удержать свое преимущество в борьбе с хозяевами предприятий и полицией. Государство, городские «средние классы» (государственные чиновники, крупные и мелкие торговцы и хозяева предприятий) испытали «великий страх и шок перед разорвавшим свои цепи и вырвавшимся на свободу зверем — лавиной красных флагов, демонстрациями, всеобщими забастовками и горящими усадьбами, крушением респектабельности и уверенности»89. Последовавшая за поражением революционной борьбы рабочих жестокая реакция лишь усилила их недоверие и ненависть к буржуям и царскому режиму в целом. Однако было бы неверным утверждать, что революция способствовала формированию у рабочих самодостаточности и классовой полноценности. Вместо царя и хозяина предприятия у рабочих появился новый опекун. Им стала социал-демократическая интеллигенция. И до революции 1905 г. рабочие были для социал-демократии только опекаемыми. «От имени рабочих говорила и действовала радикальная интеллигенция. Она парализовала ум и волю рабочего. Отсутствие у рабочего организационных навыков, а также книжной учености интеллигенции позволяло ей стать господином положения в рабочем вопросе»90.

Более других в идейном господстве над рабочими преуспели большевики, руководимые В.И. Лениным. Среди уроков, которые извлек Ленин из революции 1905—1907 гг., была вера как в способность народных масс к творчеству политических форм, так и в возможность навязать свою волю «аморфному пролетариату и всей России, решать за них, что им на самом деле нужно»91. Ленин видел, как российские «массы» шарахались между бунтарством и готовностью подчиниться абсолютной власти, а также как быстро они учились политической самостоятельности в условиях жесткой конфронтации и насилия92. Рабочие повернулись лицом к большевикам потому, что жаждали «своей власти», которой можно доверять и с удовольствием подчиняться. Главное условие поддержки — единство власти с народом. Но насколько новая большевистская власть действительно оказалась народной и смогли ли рабочие благодаря ей стать более свободными в своем труде?

Идея обеспечения свободы труда была одной из важнейших в большевистской революции 1917 г. Под этим понималось прежде всего прекращение эксплуатации человека человеком и обязанность трудиться для всех членов общества. Идеи политики партии большевиков, воплощенные в лозунгах «Кто не работает, тот не ест», «Не трудящийся да не ест», были понятны и близки массам рабочих и крестьян и не требовали дополнительных разъяснений. Такое понимание свободы труда отчетливо воплотилось в модели всеобщей трудовой повинности. Под нее, по замыслу Ленина, прежде всего, попадали богатые люди. Однако особый характер всеобщей трудовой повинности для богатых продолжался недолго. После всеобщей национализации промышленности, проведенной по декрету от 28 июня 1918 г., «богатые», т. е. собственники средств производства, акций и вкладов в банках, исчезли. Физически исчезли немногие, исчезли их богатства. Тяготы трудовой повинности, воплощенные, согласно политике военного коммунизма, по всеобъемлющих и жестких формах милитаризации труда, пали, как всегда это было в истории, на народные массы. Историки отмечают всеобъемлющий характер проводимой в 1918—1920 гг. мобилизации труда, сложившиеся типы, формы и методы проведения. Ее последовательная реализация привела к тому, что хозяйственные руководители практически перестали заботиться

о              рабочей силе, и если надо было решать какие-то проблемы, то просто делали заявки на рабочих от привлечения их к работе в военных отраслях до мобилизации людей для сбора шишек93. По сути, такая политика мало чем отличалась от использования крепостного труда на петровских фабриках.

Идея использования принудительного труда на основе трудовой повинности прочно вошла «в плоть и кровь» советских руково

дителей и активно использовалась на всех этапах социалистического хозяйствования, за исключением периода нэпа.

Годы индустриализации, труда во время и после великой отечественной войны, поднятия целины и строительства БАМа, КАМАЗа отражали преобладающую роль мобилизационной политики коммунистической партии в организации труда народных масс, прежде всего рабочих. Вряд ли можно найти документальные свидетельства, что такая политика противоречила настроению и менталитету в целом большинства советских рабочих. Напротив, практики коллективного, организованного и контролируемого сверху труда под гарантии обеспечения сносного для жизни проживания были намного ближе советским рабочим, чем свободный труд с гипотетической возможностью заработать много и большим риском не иметь ничего вовсе. Поэтому с высокой долей уверенности можно утверждать об универсальном характере традиции неэкономической зависимости труда рабочих, сохраняемой практически во все исторические периоды функционирования российского и советского общества.