Глава 7 ЭРОТИКА И СУБКУЛЬТУРНАЯ ДИФФЕРЕНЦИАЦИЯ ПОЛОВ

Давно подмечено, что когда сравнивается мужское и женское, язык тонко дифференцирует сильное от слабого, твердое от мягкого, грубое от нежного. К примеру, даяки Борнео говорят о сильном ливне: «Этот дождь-мужчина!» (Тайлор 1989: 140).

До сих пор отсутствует сколько-нибудь разработанная концепция на сей счет, в то время как предрассудков, связанных с полом, на удивление много. В вопросе о типичном и неизменном в характеристике мужчин и женщин, в их темпераменте, способностях, побуждениях и ценностях бытуют, и весьма широко, непоколебимые стереотипы. Вот что записал о мужчинах в свой дневник накануне операции по перемене пола один ин- терсексуал: «Мне предлагают сменить пол. Это ужасно! Ведь я вынуждена буду на равных общаться с этими грубыми, черствыми существами, которые не могут понять даже слезы другого человека». После смены пола с женского на мужской то же лицо, через пол года, предстает в другом свете: «Я не хочу больше общаться с женщинами. Мне противны их условности, чуть что — они начинают пускать слезы, не могут постоять за себя, болтливы и наивны» (см.: Белкин 1979: 22). Столь же шаблонны и представления о глубине и направленности интересов каждого из полов. «Мужчина тянется к женщине, — иронически замечает философ, — как к празднику, феерии, исступлению, сокрушающему монотонность бытия, а обнаруживает в ней существо, счастье которого составляют повседневные занятия, чинит ли она нижнее белье или посещает dancing» (Ортега-и-Гассет 1991: 171— 172).

Сегодня вряд ли кто станет безапелляционно отрицать генетическое и психофизическое своеобразие полов. Позволю себе лишь несколько штрихов.

Не менее правдоподобно выглядят половые различия на психофизическом уровне. Известно, что еще во внутриутробном периоде отмечается неодинаковость скорости роста и развития организмов мальчиков и девочек. При рождении первые в среднем тяжелее вторых, в то время как у девочек лучше развит скелет. Нетождественны величина общей мышечной массы и силовых характеристик, константа роста и начало половой зрелости, общее количество крови и уровень гемоглобина и т.

Вместе с тем далеко не все согласны с принципиально различным социокультурным предназначением женщин и мужчин. В условиях жесткой зависимости актора от природы и социума эта асимметричность выглядела незамутненной: женщина отвечала за естественное воспроизводство поколений[59], мужчина — за культурное. Роль транслятора навыков и образцов, то есть собственно человеческого опыта, предопределяла господствующее положение мужчин в обществе. Глубина их претензий наглядно высвечивается в символическом присвоении прокреативной функции — куваде[60].

Социальный прогресс, особенно в своей научно-технической стадии, приведший к общественной и культурной эмансипации женщин, смягчил, но, разумеется, не ликвидировал половые различия. «Вплоть до XIX века, — писал Ж.-П. Сартр, — евреи, как и женщины, были лишены самостоятельности, и участвовать в политической и общественной жизни и они, и женщины начали недавно» (Сартр 1991: 155). Другими словами, открывшаяся возможность равновероятного овладения веером социальных ролей не привела к утрате «полового лица», однако способствовала индивидуализации как мужчин, так и женщин. По-видимому, именно последняя подпитывает движение женщин за мифическое равенство полов[61].

Размывание стереотипов маскулинности и фемининности, по моему мнению, наилучшим образом прослеживается в интимнейшей сфере взаимоотношения полов — эротической, которая, с одной стороны, природна, а с другой — предельно окультурена.

Перейдем к конкретным анализам и начнем с клиники. Мужская сексуальность фаллоцентрична, ее кульминацией бывает интромиссия и эякуляция. Физиологическая сторона удовлетворения занимает ведущее место, стабильна и тесно спаяна с оргазмом. Согласно клиническим наблюдениям, мужская сексуальность по сравнению с женской выглядит более возбудимой, агрессивной и экстенсивной. Этот синдром убедительно раскрывает известный исторический анекдот. Рассказывают, что при посещении президентом США К. Кулиджем животноводческой фермы его супруга обратила внимание на необычайно активного племенного быка. «Ты права, дорогая, — согласился президент. — Но заметила ли ты, что он ни разу не покрыл вторично одну и ту же корову!» (цит. по: Кон 1988: 70).

Женская сексуальность диффузна, в ней участвует множество эрогенных зон. Сексуальные реакции женщин в большей мере зависят от общепсихологических, особенно эмоциональных факторов. В этом вопросе царит редкое единодушие среди сексопатологов. Так, по А.М. Свядощу, примерно у каждой четвертой женщины сексуальное чувство достигает полного развития где-то к 26—28 годам. Аноргазмию отметили у себя около 20% женщин (из 200 интервьюированных), состоящих в браке не менее трех лет. Напротив, среди мужчин (опрошено 482 человека), живших половой жизнью, не зафиксировано ни одного случая отсутствия сексуального удовлетворения (см.: Свядощ 1967:119—120) \ В том же духе интерпретирует свои наблюдения С.С. Либих. Для достижения адаптации женщине, считает он, требуется, как правило, от года до трех лет. В течение этого периода происходит эмоциональное «узнавание», идентификация образа и эталона партнера. На женщину, безусловно, оказывает тормозящее влияние психоэмоциональная неподготовленность к тем или иным ласкам или осознание нужности мужчине исключительно для релаксации.

Эротическое переживание женщины развернуто представлено И. Ботневой. Вопреки кажущейся устойчивости полового функционирования женщины, считает клиницист, в действительности ее сексуальность отличается повышенной избирательностью и большей хрупкостью в самых интимных механизмах. Наслаждение как по глубине, так и по тональности широко варьируется (даже у одной и той же особи в зависимости от временных, ситуативных факторов, отношения к партнеру и т. п.), связь между удовлетворением от сексуальной близости и оргазмом носит факультативный и рыхлый характер. Специалистам известно, что у животных самки во время коитуса более отвлекаемы, чем самцы. К примеру, кошка прерывает половой акт и устремляется за мышью, а кот не обращает никакого внимания на последнюю. Нечто подобное присуще и миру человека. Наступление оргазма у женщин (в отличие от мужчин) легко тормозится даже внешними обстоятельствами (присутствием посторонних лиц, различными шумами, неуверенностью партнера и др.), не говоря уже о душевных коллизиях. С другой стороны, и имитирует она сладострастие без особого напряжения (см.: Ботнева 1977: 168—174).

Всякому знакомому с классическими текстами не составит труда мысленно нарисовать картину сексуальной близости женщины с эмоционально индифферентным партнером. Мой вариант, навеянный новеллой Апулея о жене бондаря, таков: пара, опираясь на тумбочку с телефоном, совершает акт (он в позиции сзади). Раздается звонок. Трубку снимает женщина и спонтанно вовлекается в обсуждение покупок с подругой. Мужчина, не прерывая фрикций, высказывает глухое недовольство. Партнерша, обращаясь к нему, язвительно замечает: «Дорогой, не мешай, пожалуйста!»

Уверен, что описанные различия в сексуальности мужчин и женщин говорят сами за себя.

Не будем преувеличивать, клиника улавливает в основном природную специфику полов. Культурные же различия проясняются репрезентативными опросами населения, интервьюированием экспертов и прямыми наблюдениями, приподнимающими завесу над повседневными реалиями сексуальных практик широкого круга лиц. Отсутствие эмпирических данных — благоприятная почва для фантазии и мифотворчества. Ограничусь примером, который, хотя и принадлежит истории, ярко подтверждает эту мысль. «Есть какое-то тайное, невыразимое, никем еще не исследованное не только соотношение, но полное тожество между типичными качествами у обоих полов их половых лиц (детородных органов) с их душой в ее идеале, завершении, — замечает В. Розанов. — И слова о “слиянии душ” в супружестве, то есть в половом сопряжении, верны до потрясающей глубины. Действительно, “души сливаются” у особей, когда они сопряжены в органах! Но до чего противоположны (и от этого дополняют друг друга) эти души! Мужская душа в идеале — твердая, прямая, крепкая, наступающая, движущаяся вперед, напирающая, одолевающая, но между тем ведь это всё — почти словесная фотография того, что стыдливо мужчина закрывает рукой!.. Перейдем к женщине: идеал ее характера, поведения, жизни и вообще всего очерка души — нежность, мягкость, податливость, уступчивость. Но это только названия качеств ее детородного органа. lt;...gt; Каковы души, таковы и органы!» (Розанов 1990: 33-34).

Трудно не поддаться натиску и поэтичности повествователя. И всё же, если «половые лица» описаны с натуралистической достоверностью, то с душами не всё столь просто. Мягкость и податливость женской души — это скорее патриархализи- рованное ожидание, чем реальность. Согласимся, встречаются женщины мазохистского типа (речь идет не о парафилии[62], а об ориентации обычного влечения) — покорные, подчиняемые, влекомые к властным, грубым, агрессивным мужчинам. В ласках они предпочитают испытывать боль, унижение, подчиненность. В их сексуальных фантазиях и сновидениях нередки сюжеты насилия, погони, овладения. Однако нужно ли специально доказывать, что в не меньшей степени распространены и женщины-амазонки. Они выражают свою заинтересованность мужчиной психоэмоциональной (ирония, насмешка, язвительность), а затем физической агрессией (причиняя на грани садизма боль в ласках и половом акте, покусывании, «вампиризме», испытывая возбуждение при виде крови, синяков), предпочитают командовать, хотя бы символически унижать мужчину, возбуждать в нем ревность и т. д. И этими образцами женское разнообразие далеко не исчерпывается (см.: КС 1998: 34). По аналогии можно сконструировать и множество мужских сексуальных типов.

В обыденном сознании сексуальная дифференциация полов — если иметь в виду идеальный маскулинный и фемининный стереотип — представляется прозрачной и незыблемой: для мужчин характерен «относительно ранний дебют», «активность», «эмоциональная экстенсивность», «частая сменяемость партнерш» и «редуцированность». Женский стереотип сексуальности ассоциируется с «относительно поздним дебютом», «пассивностью», «избирательностью», «малой сменяемостью партнеров», «экспрессивностью» и «духовностью». Вектор и стабильность традиционных представлений я предполагаю верифицировать главным образом собственными эмпирическими данными.

Важные отличия фиксируются уже на пороге полового созревания. У девочек с 12—13 лет пробуждается интерес к эротике, у мальчиков в пубертате зарождается собственно сексуальная потребность. На мою просьбу вспомнить, сопровождалось ли половое созревание обострением интереса к сексуальности, положительно ответили почти вполовину больше студентов, чем студенток (в 1965 г. 59% против 35%, в 1972 г. 64% против 39%). Судя по имеющимся наблюдениям от А. Кинзи до А. Бежена, юноши активнее реализуют свою эмоциональную потребность, мастурбируя, а девушки — обращаясь к петтингу[63]. По свидетельству Г. Васильченко, мастурбантов больше среди сексуально здоровых и, наоборот, никогда не мастурбировавшие превалируют среди мужчин с тяжелыми расстройствами потенции.

Нетрудно предположить несовпадение у юношей и девушек мотивов, сдерживающих от сексуального дебюта. Так, у студенток (независимо от года опроса) главные мотивы — «моральные соображения» (в пределах 65%—70%) и «сексуальная индифферентность» к генитальной близости (от 25% до 46%); у студентов — «отсутствие случая реализовать эротическую потребность» (от 44% до 65%) и «моральные соображения» (от 38% до 48% )[64]. Если пренебречь несущественными количественными нюансами, то и в среде рабочих-мигрантов явственно прорисовываются тождественные различия. А именно: женщины ссылаются на «мораль» (68%), «боязнь последствий» (24%) и «отсутствие сексуальной потребности» (18%); мужчины — «мораль» (55%), «страх заражения болезнями, приобретаемыми половым путем» и «отсутствие случая» (по 17%). В известной мере указание на отсутствие благоприятной ситуации (а у рабочих — и на фантом заразы) как на сдерживающие основания раскрывает необязательность экспрессивного и интимного компонентов в мужской сексуальности по меньшей мере в молодом возрасте.

Субкультурное своеобразие полов рельефнее демонстрируется в актуальном поведении. Опросы свидетельствуют: мужчины, как правило, раньше и активнее женщин вовлекаются в сексуальные практики (особенно вагинальную и мастурбацион- ную). Вместе с тем, в последние десятилетия поведение девушек менялось интенсивнее, чем поведение юношей. Как уже отмечалось, если, согласно данным, в 1965 году в нелегитимные сексуальные связи были вовлечены 80% мужчин и 38% женщин, то в 1972 году это соотношение составляло 78% к 45%, а в конце 70-х — начале 80-х годов — 84% к 61% (воссоздано на основе ретроспективного опроса). К середине 90-х годов доля женщин, указавших на наличие нелигитимных сексуальных практик, сравнялось с мужской и составила 80%. Следовательно, в течение анализируемого периода вовлеченность незамужних женщин в сексуальные отношения возросла более чем вдвое[65]. Одновременно произошло снижение возраста девичьего сексуального дебюта. К примеру, в 1965 и 1972 годах студентки чаще всего (53%) впервые вступали в сексуальную связь в возрасте от 19 лет до 21 года; в начале 80-х годов обозначенная группа несколько уменьшилась (на 7 пунктов), и всё же оставалась по-прежнему наиболее представительной. В последующие десять лет ее удельный вес продолжал снижаться (вплоть до 27%): дебютная модальность сдвинулась к 16—18летним (до 42%).

Однако, несмотря на меняющийся акцент активности, молодые люди продолжают доминировать в наиболее ранних возрастных когортах. Среди рабочих до 16 лет сексуальную практику начали 17% юношей и менее 2% девушек (1974 г.), у студентов (1995 г.) это соотношение 12,4% против 6,8%, в общепетербургской выборке (1998 г.) — 18,8% к 2,4%, а в Туле (1999 г.) — 13,5% к 1,7%. Обнаруженная эмпирическая закономерность вполне поддается интерпретации. Раннее вступление мужчин в генитальные контакты в немалой степени предопределено их физиологией, а рост вовлеченности женщин, особенно в промежутке между 16 и 18 годами в большей мере сопряжен с эротическим созреванием.

Сближение возраста сексуальных практик мужчин и женщин при одновременном сохранении их специфичности недвусмысленно подтверждается набором основных дебютных мотивов. Зафиксирован интересный феномен последнего десятилетия — в эротических отношениях оба пола стремятся реализовать в первую очередь (по меньшей мере, им так представляется) любовное чувство: студентки — 47,6%, студенты — 34,3%. Дальнейшая последовательность и удельные нагрузки побуждений уже разнятся: у женщин — «любопытство» (15,1%) и «сексуальная страсть» (11,1%); у мужчин — «сексуальная страсть» (30,8%) и «любопытство» (10,9%). Аналогичные результаты получены в общегородских выборках Санкт-Петербурга и Тулы. В мегаполисе мотивы распределились следующим образом: у женщин — «любовь» (63,6%), «любопытство» (13,4%) и «боязнь потерять любимого» (9,2%); у мужчин — «любовь» (44,7%), «сексуальная страсть» (23,4%) и «любопытство» (14,7%); в провинциальном центре — у женщин: «любовь» (56,3%) и «любопытство» (14,7%), «боязнь потерять любимого» (7,4%); у мужчин — «любовь» (45,3%), «сексуальная страсть» (25,9%) и «любопытство» (14,7%).

Вписывается в традиционную схему и уровень психоэмоциональной удовлетворенности женщин и мужчин от сексуального дебюта. На прямой вопрос: «Какие эмоциональные впечатления оставили у Вас первые сексуальные контакты?» — почти 59% тулячек затруднились дать определенный ответ, 5,6% ощутили «неприязнь», 10,4% — «безразличие» и только 8,7% — «душевный подъем»; туляки отреагировали, естественно, по-иному: соответственно 29,4%, 1,2%, 1,8% и 22,4%. В Санкт-Петербурге опросы дали в целом близкие соотношения: женщины в своем большинстве (49%) затруднились однозначно оценить свое ощущение, 8,9% высказали «неприязнь», 14,9% — «безразличие» и 7,3% ощутили «душевный подъем»; у петербуржцев доли соотнесены так: 32,5%, 1,6%, 4,4% и 28,4%.

Один из имманентных показателей стереотипа «маскулинности» — безоговорочное ожидание от мужчины инициативы в реализации сексуального дебюта. Именно здесь исследователя подстерегает неожиданность — «надлом» (пока не более того) этой культурной нормы. В самом деле, 71% петербуржцев приписывают обозначенную инициативу себе, вместе с тем каждый четвертый (!) акцентирует активность партнерши; в свою очередь, около 5% петербурженок признают свою инициативу в «потере» девственности, и всё же в 90 случаях из 100 пальму первенства они отдают партнеру. Направленность (да и удельный вес) в принципе полностью повторяется в тульской выборке. Вот где простор для феминистской деятельности: поле вспахано, но не засеяно.

Дебют и мотивы вступления в сексуальную связь, несомненно, важные составляющие приватного стиля жизни полов. Для его (приватного стиля) характеристики столь же показателен, если не больше, тип общения, к рассмотрению которого мы и перейдем (см. табл. 8).

Табл. 8. Тип сексуальной связи в сопоставлении с полом респондента* (в %)

* Выборка рабочих, середина 70-х годов

В общем и целом, статистические данные не подрывают исторически закрепившиеся стереотипы. Обратимся к обсуждению удельного веса раздельно по колонкам.

У мужчин, нетрудно заметить, варианты отношений представлены более или менее равномерно. Правда, выделяются, условно говоря, маргиналы — лица, состоящие одновременно в двух разнохарактерных нелегитимных связях[66]. При этом ответить, какой из контактов базовый, а какой — дополнительный, с ходу затруднительно. Попробуем подойти к проблеме не столь прямолинейно: методом исключения однопорядковых статусов.

Молодых людей, ограничивших сексуальное общение единственной женщиной, очевидно, можно отнести к числу реализовавших, по меньшей мере на данный момент, свою эротическую потребность или/и выбравших потенциальную супругу.

Иной смысл скрывается за актуализацией случайных контактов. Что подталкивает юношей к этому? По-видимому, неспособность самоутвердиться другим образом или неумение преодолеть гиперсексуальность (скажем, мастурбируя). Отсюда концентрация всех помыслов на вагинальной релаксации. Само по себе наличие «бездуховных» связей не должно удивлять, поражает массовость. Чем же она предопределена? В общем плане ответ прост: отсутствием избирательности в самой, казалось бы, личностной сфере человеческой жизни; здесь женщина не воспринимается как субъект отношений («Другой»), ее экзистенциальный мир остается чуждым, невостребованным. Она превращается в инертный объект — фетиш[67].

Что касается третьего варианта партнерства, то мужчины, придерживающиеся его, с одной стороны, не склонны сводить сексуальность исключительно к релаксации, а с другой — оказываются несостоятельными в гармонизации материально-телесного «низа» и духовного «верха». Их сексуальная практика амбивалентна, протекает в противоборстве секса и эроса, секса и любви. Попытка занять однозначную позицию, преодолеть дуализм не приводит, в своем большинстве, к желаемому; в результате — фрустрация.

Столь же коротко поговорим о практиках девушек. Впечатление от соотношения в опросах удельного веса двойственно. С одной стороны, подавляющее большинство девушек предпочитает нелегитимные сексуальные отношения с постоянным партнером. С этим фактом массовое сознание уже свыклось. С другой, — о чем стали говорить в открытую только с середины 80-х годов, — каждая десятая девушка вступает в эротические связи со случайным знакомым[68]. И всё же наибольший удар по блюстителям «фемининной чистоты» наносят женщины, которые, имея постоянного партнера, не отказываются время от времени от параллельного сексуального контакта со случайным мужчиной.

Эмоционально две последние модели поведения могут восприниматься по-разному, но для нас важно выявить их подоплеку. Если за одно из объяснений случайных контактов признать трудности установления стабильных отношений, то резонно задаться вопросом: почему молодые женщины идут на случайные связи, имея постоянного неформального партнера? Невольно закрадывается сомнение — не идеализирован ли стереотип, сопрягающий женскую сексуальность с избирательностью и экспрессивностью? Исчерпывающий ответ пытаемся получить путем анализа всего эротико-сексуального пути мужчин и женщин. Пока же ограничимся сопоставлением колонок табл. 8.

Итак, подавляющее число девушек имеют постоянного партнера по сексуальным практикам, среди юношей таких менее трети. Несмотря на то что мужчинам традиционно несравненно легче установить стабильные отношения, тем не менее случайных контактов у них в три раза больше, чем у женщин. Это может служить одним из подтверждений экстенсивности, малой вовлеченности «сильного пола» в эротическую деятельность.

Другое свидетельство — продолжительность ухаживания «дебютного» партнера. Здесь наблюдается четкая последовательность, воспроизводимая в обеих общегородских выборках, — минимальный временной отрезок от знакомства до вагинального контакта превалирует у мужчин и, наоборот, максимальный — у женщин[69]. И в самом деле, одного дня знакомства было достаточно для совершения первого в жизни сексуального контакта для 9% петербуржцев и 2% петербурженок, для жителей Тулы соответственно — 7% к 1%. Экспозиция меняется на противоположную у тех, кто продолжал ухаживать на протяжении шести месяцев. Такая продолжительность периода знакомства оказалось необходимой для перехода от петтинга к генитальной близости каждой третьей женщине и каждому четвертому мужчине, проживающим в Санкт-Петербурге, а в провинциальном центре - 23,8% и 17,6%.

В выборке студентов 1972 года 60% девушек против 20% юношей первый сексуальный опыт мотивировали «любовным влечением»; через 20 лет этот мотив выставляется в качестве побуждения уже меньшим числом девушек — 47% и, напротив, большим числом юношей — 34%. В начале 70-х годов у каждой третьей девушки дебютный партнер — «потенциальный» жених, а у 8% — «случайный» знакомый; у каждого третьего молодого человека — «случайная» знакомая, и только у 7% — «потенциальная» невеста; через два десятилетия у первых доля «потенциального» жениха снизилась до 12%, тогда как «случайного» знакомого возросла до 11%; у вторых практических изменений в предпочтении партнерш не установлено.

Противоборство традиционных (в значительной мере институционализированных) и современных (связанных с распространением релятивистской этики, иными словами, самоконструиро- ванием себя как автономной единицы) начал как будто бы высвечивается через показатели продолжительности дебютной сексуальной практики и перманентных поисков эротического наслаждения. Неуспешность вагинального дебютного сближения (по-другому его трудно квалифицировать, поскольку оно сразу же прекращается) отмечается почти 17% петербургских и 12% тульских мужчин, соответственно 7% петербурженок и 4% туля- чек. Такая неудача, как правило, не оставляет ятрогенного1 следа на эмоциональном и психическом самочувствии мужчин. Они совершили поступок и горды собой. Для женщин ситуация не столь проста, ибо речь идет о завершающей стадии эротического дебютного цикла, который, как известно, во многом определяет ее дальнейшую экспрессивную судьбу. Французские исследователи, в частности, обратили внимание на следующее обстоятельство. Первый мужчина, с которым женщина вступила в сексуальные отношения, не является, за редким исключением, ее будущим мужем. Но поразительно — обнаруживается, что первый партнер женщины остается как бы прообразом ее будущего супруга, в которого она так же влюблена, и разница в возрасте с ее супругом примерно такая же, как с первым партнером. Напротив, мужчина, даже если он был влюблен в свою первую партнершу, не рассматривает ее как потенциальную «супругу» и не ищет в актуальной супруге тех же черт и особенностей (см.: Вогоп 1990: 570). Несмотря на «сбой», часть женщин, преодолевая исторически навязанную им пассивность, продолжают поиск партнера. Одновременно нельзя не отметить и устойчивость их нелегитимной сексуальной практики, продолжающейся на протяжении многих лет. Отсюда и один промежуточный вывод: стремление к стабильной и богатой эротике остается для «слабого» пола важной целью, но путь к ней разнообразен — девственность необязательно должна приноситься на алтарь брака. Раскрою последний тезис путем анализа частоты сменяемости нелегитимных партнеров у обоих полов.

Опрашиваемые, не буду скрывать, неохотно отвечают на вопрос о количестве нелегитимных сексуальных партнеров — на мою просьбу в среднем откликнулось около 20% респондентов. Но это в среднем. Особенно тщательно скрывают свой опыт (по разным причинам) люди старших возрастов и состоящие в браке. К примеру, среди молодых петербуржцев (до 24 лет) число ответивших на данный вопрос приблизилось к 50%, тогда как среднее и старшее поколение (после 45 лет) — около 10%.

Итак, в Туле к моменту опроса имели не более трех партнерш по нелегитимным практикам 47% мужчин, 41% — от четырех до десяти и 12% — более десяти; у женщин показатели распределились так: 78% (при этом 60% из них ограничились единственным партнером), 19% и 3%. Среди петербуржцев 56% указали до трех партнерш, 30% — от четырех до десяти и 14% — более десяти; у женщин шкала выстроилась таким образом: 81% (при этом 75% имели единственного партнера), 16% и 3%. Различие между городами незначительно. Отсюда как общенациональное явление (по меньшей мере, для населения урбанизированных центров) можно фиксировать по-прежнему большую вариативность в сменяемости объекта сексуальности мужчинами и несомненное новшество в эротическом поведении женщин — от монотонности к существенному разнообразию1. Убедительным подтверждением высказанной гипотезы могут послужить ответы на тот же вопрос, полученные от молодых образованных людей середины 90-х годов — студентов петербургских вузов (см. табл. 9).

Табл. 9. Количество нелегитимных сексуальных партнеров у петербургских студентов середины 90-х годов в сопоставлении с полом (в %)

Совсем недавно среди специалистов господствовало мнение, что мужчины склонны преувеличивать количество своих «побед», в то время как женщины — преуменьшать свои «поражения». В последнее десятилетие XX века так не скажешь: это не соответствует ни духу (кто кого «имеет»?), ни нравам. Кстати, в нашем случае на поставленный вопрос охотнее отвечали женщины, чем мужчины: 96% против 93%. Из распределения удельного веса, представленного в табл. 9, следует: частота сменяемости эротических объектов, по большому счету, не зависит от пола респондента. В действительности только после седьмого партнера начинает оправдывать себя приписываемая мужчинам так называемая «промискуитетность». На самом же деле вполне репрезентативной частью молодых людей (обоего пола) пять-шесть нелегитимных партнеров перестает восприниматься как физиологическая «перверсия», превращаясь в приемлемый рубеж, обозначающий если и не устоявшуюся еще культурную норму, то уж точно практику, которую мало кто рискнет назвать девиацией.

Посмотрим теперь, каков интервал, разделяющий первого партнера от второго. Потеряв девственность, молодые люди тем самым сбрасывают с себя «бремя обязательств», без оглядки устремляются к реализации экспрессивной потребности. Почти каждая четвертая девушка в течение одного месяца находит себе «утешителя»; другой четверти для этого нужно полгода и только остальные проводят в ожидании (необязательно пассивном) немногим более года. Несколько иной ритм поиска партнерши у мужчин. В течение месяца реализовать свою потребность им значительно труднее (14%); «удача» им сопутствует в интервале от двух месяцев до полугода (58,5%), а затем наступает спад, очевидно, обусловленный возросшей избирательностью. Рваному ритму сопутствует многообразие поводов к сближению. У женщин выделяется, как маяк, мотив «сексуальное влечение» (28%). Он превышает следующее побуждение — «просто понравился мужчина» — в полтора раза, а третье — «любовь» — вдвое. Не могу не упомянуть и еще о двух побуждениях, свидетельствующих о девичьей предуготовленности к поступку, — «как-то получилось само собой» и «соблазнение». Мотивация мужчин более привычна. Три побуждения, вобравшие в себя более 75% ответов, по-следовательно по убыванию расположились следующим образом: «просто понравилась женщина», «сексуальная потребность» и «как-то само собой получилось». Особо отмечу, что в смене сексуального партнера как такового 10% студенток и 8% студентов не видели ничего предосудительного: можно с наслаждением покурить, идя по улице; можно заниматься петтингом на эскалаторе, а можно совершить коитус с духовно чуждым тебе партнером. И хотя мое сравнение, признаюсь, несколько утрирует ситуацию, но не настолько, чтобы к ней не присмотреться. Так, у мужчин на две «хорошо» знакомые сексуальные партнерши приходится одна «случайная»; у женщин же соотношение еще более скошено не в пользу «хорошо» знакомого партнера.

Подводя итоги, скажу следующее. Для воссоздания целостного представления о трансформациях, происходящих с половыми субкультурами, накоплен достаточно разносторонний эмпирический материал. Установлен многогранный, противоречивый процесс, который нельзя назвать движением в сторону эгалитаризма мужчин и женщин. Зафиксировано не только сближение мужских и женских мотивов, типов партнеров, практик, но вместе с тем и «размывание» половых стереотипов. При всем неуемном стремлении женщин эмансипироваться «по мужскому типу», проступают вольно или невольно признаки «Другого».

Выскажусь по этому поводу несколько подробнее. Психофизиологическая половая специфика (диморфизм), несомненно, влияет, однако жестко не предопределяет всю гамму эротического самовыражения и экспрессивной направленности мужчин и женщин. Так было всегда, но к концу 20-го столетия «разбаланси- рованность» увеличилась. Механизм социализации, обусловливающий формирование половых субкультур (определенных ожиданий, ценностей, правил, практик), оказывается в одних случаях созвучным, в других — диссонирующим психофизике человека. Тем более и сама психофизика «поплыла»: разрушаются границы перверсий, например, мазохизм сегодня необязательно ассоциируется с дряхлой старостью, а садизм с мачизмом; некоторые перверсии благополучно переродились в парафилию, скажем, мастурбация или фетишизм. Определяющим в новой ситуации становится выбор актором — относительно автономным от социума — меры согласованности природного «каркаса» со становящимися социально-культурными нравами, стилистическим разнообразием, ценностями и сценариями. Неординарность задачи нахождения сексуальной идентичности подтверждается многообразием гетеросексуального (отчасти гомосексуального) поведения юного поколения. Невосприимчивость к происходящей трансформации подчас заканчивается трагично[70].

Не подлежит ни малейшему сомнению незыблемость природной дифференциации полов; одновременно обнаруживается углубление сексуальной полифонии у женщин и эротической — у мужчин. Массовые опросы весьма рельефно представляют картину эмансипации сексуальности: с одной стороны, прорисовывается специфика каждого из полов, с другой — их поведение сближается по мужскому традиционному образцу. Сосуществование названных тенденций подпитывается тем, что в практиках одних (независимо от пола) сопрягается противоборство обычаям и устраняется наносное, исторически преходящее; другие же (ис

ключительно женщины) отождествляют патриархальные принципы (и традиции) с исторической случайностью («дьявольским наваждением»), отвергая принципиальную возможность вычленить из них общечеловеческое (как ни парадоксально, именно феминистки чаще подсознательно стремятся реализовать всю гамму архаических ценностей и привилегий). Значительная доля мужчин по-прежнему реализует себя в согласии с мачистским стереотипом. Взаимодействие представленных устремлений благоприятствует формированию разнообразных линий сексуального поведения. У женщин они особенно впечатляют: от максимально эмоционально скованных — «библейский» тип (викторианки), через кокетливо игривых — «классический» тип (венерианки), до неприкрыто напористых — «феминистский» тип (трансвеститки и амазонки).

Сказанного как будто достаточно, чтобы понять бесперспективность традиционных стереотипов «маскулинности» и «феми- нинности». Субкультурные различия не случайны, но и не фатальны. В современном обществе ничто не препятствует росту избирательности и инновационным поискам как мужчин, так и женщин. Эти различия не создают непреодолимых барьеров на пути интериоризации, казалось бы, «чуждых» образцов, приписываемых исключительно тому или иному полу. Так, поведение женщин с откровенно рациональными или садистическими наклонностями, равно как мужчин с повышенно эмоциональным и мазохистским комплексом сегодня уже воспринимается не как перверсия, а, скорее, как вариант нормы. В дальнейшем сексуальные практики будут множиться (как мужские, так и женские), создавая континуум с полюсами от ярких индивидуальностей до субъектов со стертыми «половыми душами» (В. Розанов).

Описанная поведенческая поливариантность — лишь одно из свидетельств активного усвоения женщинами всего спектра социальных ролей, стилей и тактик. Вместе с тем, как и предполагалось, здесь рельефнее, чем в любой другой сфере взаимодействия мужчин и женщин, высвечиваются границы толерантности, выход за пределы которых чреват утратой гендерной специфики.