Роль монастырей как параллельной системы церковной жизни и законодателя современной «церковной моды»

Борьба смладостарцами является отражением еще одного процесса, происходящего в Церкви, — противостояния между монашеским и приходским вариантом русского православия. В советский период приходское духовенство довлело в Церкви.

дня и во время службы большое количество исповедников и подолгу беседовать с ними. Приходской священник, «единый во многих лицах», даже если он служил в храме не один, не был способен потратить на исповедь больше двух-трех часов , своего рабочего времени — да и то не каждый день. Существовали, конечно, и приходские священники, бывшие популярными духовниками, но это исключение из правил.

Такая практика привела к тому, что большинство популярных духовников были и остаются насельниками монастырей. Монахи транслировали в мир свои представления об устройстве жизни, в том числе о необходимости большей строгости в соблюдении обрядов, поведении, отказа от мирских соблазнов, а также что настоящее спасение возможно только в монастырской ограде[119]. Именно этим объясняется тот факт, что последователи монашеского стиля жизни в миру нередко исповедуют грехи по «афонскому списку» (в который, например, включен вопрос, не занимался ли кающийся сексом с курицей[120]), соблюдают строгие посты и служат длинные монастырские службы.

Вот, например, как понимает роль монастырей бывший член Духовного совета ТСЛ, а ныне архиепископ Екатеринбургский Викентий (Морарь): «Монастыри имеют большое значение для России. Они являются для нас как бы островка

ми среди бушующего моря, куда люди могут прийти и отдохнуть душой. Там находятся люди, которые приняли на себя особый подвиг, подвиг воздержания и особенного молитвенного предстательства перед Богом. Подвиг совершенствования, когда, казалось бы, уходят от мира, отрекаются от всех мирских удовольствий, радостей и утешений. А люди из мира приходят в стены монастыря, чтобы получить от монахов помощь и советы по своей жизни. Находясь там, монахи несут особое послушание, особый подвиг, очищая себя от грехов, стараясь духовно совершенствоваться. Конечно, их опыт в духовной жизни может помочь людям, находящимся в этом бушующем море страстей и грехов, если человек запутался в этих страстях и не знает, как выпутаться из своих трудностей. В России была традиция, что родители берут своих детей, хотя бы один раз в году, и всей семьей едут в монастырь к святыням и старцам, исповедуются там. Более опытные духовники могут посоветовать, дать духовный настрой»[121].

С наступлением периода религиозной свободы монастыри начали открываться во множестве. Как говорилось выше, теперь их более 600, в то время как в советский период их было 1 б[122]. Если число приходов РПЦ за последние 15 летуве-

дичилось примерно в 4 раза, академий и семинарий — в 8 раз, то монастырей — почти в 40 раз (не считая еще 160 подворий, многие из которых де-факто являются самостоятельными монастырями).

Открытие монастырей было в первую очередь делом рук епископата, для которого иметь в епархии два-три монастыря считалось престижным.

Среди епископов, вышедших из монашеской среды, есть подлинные энтузиасты, открывающие монастыри, не имея четкого представления, откуда возьмутся насельники и где найти средства на восстановление. Например, во Владимирской епархии за последние пятнадцать лет открыты 23 монастыря, а в Саранской — 13 (обе епархии возглавляют бывшие насельники ТСЛ). Общецерковная Комиссия по делам монастырей, которая теоретически должна была координировать политику в этой сфере, ни разу (во всяком случае, публично) не заявила о своей позиции ни по поводу открытия такого количества монастырей, ни по поводу рекомендуемых им уставов, ни тем более по поводу каких-то проблем, связанных с реальной практикой современной монастырской жизни.

Рост числа монастырей привел к серьезным перебоям в работе системы церковного управления. Монашеская общи

на с ее замкнутой системой организации жизни противится любым попыткам вмешиваться или контролировать свою деятельность и подчиняется только авторитету своих уважаемых членов или почитаемого старца. Она практически не зависит от деятельности епархиального управления, занимаясь восстановлением (строительством) монастыря на свои собственные средства. Многие монастыри стремятся добиться статуса ставропигиалъных (т.е. подчиненных непосредственно Патриарху Московскому)[124], что на практике полностью выводит их из-под какого-либо контроля.

Ситуация осложнилась тем, что «советских» монахов, имевших налаженные отношения с иерархией и умевших жить в монастырях, оказалось катастрофически мало доя разворачивания в столь сжатый срок сорокократно увеличившейся сети монастырей. К тому же значительная часть опытных монахов, которые могли бы стать основателями и руководителями новых монастырей, была в конце 1980-х — начале 1990-х гг. произведена в епископы. Монахи и монахини очень неохотно покидают свою обитель, даже если существует прямой приказ о переводе их в другое место, на новое послушание[125]. Хотя часть насельников старых (советских) монастырей, а также приходского духовенства в монашеском сане удалось «мобилизовать» в настоятели новых обителей, всерьез это ситуацию не исправило. С начала 1990-х гг. ситуация стабилизировалась и в таком состоянии продолжает оставаться и по сей день — большинство насельников имеют крайне ограниченный опыт жизни в монастырях, в значительной степени остаются нео

фитами, находящимися под влиянием того или другого старца, и строят жизнь обители по нескольким имеющимся в их руках книжкам XIX в.

Вот характерный пример монашеского влияния на воцер- ковляющегося советского человека, опубликованный на популярном Интернет-форуме диакона Андрея Кураева «Человек и его вера» (kuraev.ru): «Нарисую, каким мне видится детский православный лагерь. У всех детишек, допустим, отдельные одноместные маленькие домики — келии, где есть место для сна, и, скажем, тумбочка и табуретка (стул). Над кроваткой висят иконы, распятие и т.д. С первыми лучами солнца (или чуть позже — детям можно дать скидку) православные монахи и монахини обходят каждый домик-келейку и будят детей, осеняя их крестным знамением, благословляя на грядущий день, зажигают свечечку у икон, кропят святой водицей. Дитя встает и одевается в белые, светлые одежды. Двери домика- келии открываются, и в маленькую комнатку врываются радостные лучи Солнца. Вокруг домиков повсюду растут цветочки. О детях заботятся добрые монахини, наставляют их, читают им жития Святых и молятся за них.

Ситуация не всегда столь анекдотична. Преподаватель теологии в Московском государственном университете путей сообщения рассказала в интервью о ее спорах с заведующим кафедрой — недавно умершим митрополитом Питиримом (Нечаевым): «Он был против того, чтобы мы, преподаватели кафедры теологии, надевали черные юбки, темные платки и в таком виде шли на лекции. Он, напротив, нам говорил, что лучше не надевать косынки, когда идешь по университету. Если в косынках нравится ходить — ходите дома, но не здесь.

К студентам на занятия нужно идти в цивильном виде. И даже добродушно подсмеивался над нарочито “монашествующими” преподавателями. А ведь нам всем так бы хотелось ходить на занятия в длинных темных юбках, в платках... После летней поездки в Дивеево (знаменитый женский монастырь в Нижегородской области. —Н. М.) ко мне словно “приросли” длинная юбка, длинные рукава и платок. И дома, в Москве, я с большим трудом от этого освобождалась...»[127] Известный православный журналист А. Щипков еще в середине 1990-х гг. пытался ввести в оборот термин «сидеть на четках» (аналогичный более распространенному «сидеть на игле»): «Если перевести с арго — стремиться приблизить личное молитвенное правило к суровым монашеским образцам»[128].

Во второй половине 1990-х гг. епископат осознал, что не способен контролировать монашествующих. Большинство конфликтов между епархиальными управлениями и монастырями никогда не становилось достоянием гласности, хотя число их огромно. Например, известность приобрел шумный скандал 1996 г., когда митрополит Воронежский силой выгонял с территории своей епархии неподконтрольный ему Свя- то-Тихоновский Преображенский женский монастырь, для чего со всей епархии были собраны более 100 священников[129]. Похожая история была в апреле 2001 г., когда по настоянию правящего архиерея Тираспольской епархии батальон спецназа «Днестр» Приднестровской республики проводил паспортную проверку насельников крупнейшего в Молдове Но- во-Нямецкого Кицканского монастыря[130].

ном конфликте самого крупного в Пермской области Белогорского монастыря с епархиальным управлением.

Однако чаще всего в епархиальных управлениях предпочитают не связываться с монастырями, приблизительно знают о количестве находящихся там насельников, а на расспросы об их деятельности секретари епархиальных управлений говорят: «Съездите и посмотрите сами». На Архиерейском соборе 2000 г. было принято решение поручить Священному Синоду (любопытно, что не Комиссии по делам монастырей) разработать Положение о монастырях и монашествующих, однако на начало 2004 г. информации о результатах этой работы найти не удалось.

Нормы, которые пропагандируют монастыри, в настоящее время поддерживают значительное количество воцерковленных и часть белого духовенства (особенно молодого). Большинство приходских священников положительно относятся к монастырям в целом, однако осуждают обстановку в соседних обителях. Например, в ноябре 2001 г. в фундаменталист- ски (а значит, промонашески) настроенном Новосибирском епархиальном управлении мне с негодованием рассказывали

о              Свято-Никольском Могочинском монастыре в соседней Томской епархии, в который из Новосибирска уехало жить около 800 человек. По словам сотрудников епархиального управления, «это настоящая православная секта, откуда людей приходится увозить, а потом реабилитировать, в том числе и в психиатрической больнице»1. Примечательно, что, как и некоторые другие фундаменталистские монастыри, Могочинс- кий объединяет под началом своего духовника игумена Иоанна (Луговского) и женскую, и мужскую общины.

Закрепление за духовником административных функций, связанное, как правило, с появлением в женской обители достаточно большого количества мужчин как в духовном сане, Материалы поездки Н. Митрохина в Новосибирскую епархию. Ноябрь.

так и без оного, отмечается во многих фундаменталистских монастырях (и нередко критикуется белым духовенством[131]): как в упомянутом Воронежском Свято-Тихоновском (духовник — архимандрит Петр (Кучер), так и в Свято-Введенском монастыре в г. Иваново (настоятель — архимандрит Амвросий (Юрасов), и в Ново-Тихвинском монастыре в Екатеринбурге (духовник — архимандрит Авраам (Рейдман), одновременно исполняющий обязанности настоятеля мужского монастыря)[132]. Заметивший подобную тенденцию епископат принял на Архиерейском соборе 2000 г. определение (№ 14), в котором «подтвердил необходимость тщательного подбора духовников женских обителей» из семейных священнослужителей и лишь в крайнем случае из имеющих «богатый духовный опыт и находящихся в преклонных годах»[133].

Серьезным и постоянным раздражителем для белого духовенства являются попытки монастырей поставить под контроль близлежащие приходские храмы. Любопытно, что сами приходские священники (в отличие от значительной части

воцерковленных) не стремятся участвовать в паломнических поездках по святым местам в пределах бывшего СССР, в которых монастырям отводится, как правило, большая часть времени. Но пока ощутимое недовольство белого духовенства монастырскими нравами не оформилось ни в мифологической форме, ни тем более в виде каких-то конкретных дел.

Помимо трений с иерархией и намечающихся вопросов во взаимоотношениях с белым духовенством, монастырям хватает собственных проблем.

Монастыри, безусловно, важны для Церкви как символ русского православия, место сосредоточения духовной жизни, полезны для презентации Церкви в обществе. Для маловерующих и захожан монастырь выступает в качестве хранителя святынь и предмета волнующего путешествия, приобщения к неземной «ангельской» жизни, для воцерковленных это к тому же место обитания старца, по молитвам которого возможно их будущее спасение, и потенциальное место жительства, если они примут решение о постриге. Для массового сознания светских людей большой, красивый, стоящий в историческом месте монастырь является олицетворением Церкви.

Наиболее крупные и знаменитые монастыри называются Лаврами. В настоящее время в РПЦ их четыре —Троице-Сер- гиева (г. Сергиев Посад Московской области), Александро- Невская (Санкт-Петербург), Киево-Печерская (Киев), Почаев- ская (г. Почаев Тернопольской области, Украина). Также широко известны и некоторые другие крупные монастыри, насчитывающие свыше 50 насельников. Среди них и те, что существовали в советское время: Псково-Печерский (г. Псков), Жировицкий (Гродненская область, Белоруссия), Пюхтицкий (Эстония), Свято-Данилов (Москва), Свято-Успенский (Одесса), — и открывшиеся после 1988 г.: Валаамский (о-в Валаам в Республике Карелия), Соловецкий (Соловецкие о-ва в Архангельской области), Свято-Троицкий Серафимо-Дивеевский (Нижегородская область), Оптина пустынь (Калужская об

ласть), Толгский Свято-Введенский (Ярославская область), Свято-Успенский Святогорский (Псковская область), Ново- Нямецкий (с. Кицканы Приднестровской республики, Молдова) и др. Как правило, при Лаврах, а также при упомянутых крупных монастырях действуют учебные заведения, работает Духовный совет монастыря, живут достаточно известные церковные богословы и духовники. Подобные монастыри ведут активную хозяйственную деятельность.

Однако большая часть из открытых в последние 15 лет сотен монастырей (сейчас открывается примерно по 30—40 монастырей в год) не похожи наТСЛ или московский Свято-Да- нилов монастырь. В основном в полуразрушенных зданиях обитают общины, которые насчитывают 2—5 насельников в монашеском или послушническом чинах и 5—7 трудников из прибившихся бродяг, бывших уголовников и наркоманов.

Говорить о социальном составе монашествующих трудно, поскольку подобных исследований не проводилось. По личным наблюдениям можно отметить, что в монастырях достаточно высокую долю (не менее 20—30%) составляют люди с высшим светским образованием и бывшие военные. Однако подобная тенденция характерна и для всего клира РПЦ. Интересно, что, по мнению духовенства, процесс прихода в монахи в целом закончился. В последние несколько лет в монастыри приходит относительно небольшое (естественное) количество новых послушников, так как все те, кто не мог этого сделать в годы советской власти, уже либо пришли в монастырь, либо отказались от своего желания, столкнувшись с суровым монастырским бытом (текучка послушников и трудников очень велика). Существует и определенная прослойка трудников-странников, которые кочуют из одного монастыря в другой в поисках лучшего места По оценке архиепископа Уфимского Никона (Васюкова), примерно 10% из трудников имеют шансы быть постриженными в монашествующие. В то же время сами монашествующие, особенно постриженные в молодом возрасте (до 40), являются не очень стойким

элементом. И тут уже дело не столько в суровости монастырского быта и соблюдении постов, сколько в слабой возможности сдерживать сексуальную энергию. Потребность в нормальной сексуальной и семейной жизни нередко приводит к .уходу монахов (в том числе постриженных в мантию) из монастырей[134].

Основное занятие насельников и трудников — восстановление монастырских зданий и храмов в надежде, что в отстроенные помещения придут новые люди. Если монастырь действительно является значимым памятником архитектуры или находится в центре крупного города, то в течение нескольких лет на его возрождение находятся средства из государственных или частных источников. Однако, как правило, на епархию приходится не более одного-двух подобных объектов (соответственно для мужской и женской общин).

Вот, например, в этой связи типовое сообщение провинциальной прессы, сопровождающей пересказ пресс-релиза местных властей характерным заголовком «Саранск: городские власти решили превратить Макаровский монастырь в место паломничества»: «Провести значительную реконструкцию расположенного в пригороде Саранска села Макаровка намерены местные власти. В 1980-е годы... городская администрация намеревалась выстроить здесь специальный музейный комплекс “Макаровский погост”, включавший в себя этнографический музей, восстановленную и отреставрированную помещичью усадьбу и здания-образцы деревянного зодчества. В настоящее время здесь расположен Макаровский мужской монастырь. Мэрия Саранска и епархия намерены провести строительство стилизованного комплекса, состоящего из гостиницы, трапезной, тротуаров и даже автобусной остановки, выполненных в одном стиле. Как было заявлено на прошедшем в администрации Саранска оперативном совеща

нии Владимиром Рыбкиным, заместителем Главы города, “все работы должны быть сделаны по высшему разряду”: в Макаровне будут принимать высокопоставленных гостей и туристов, которые “должны уезжать с хорошим мнением о столице Мордовии”»[135].

Монастыри не всегда развиваются и отстраиваются за счет того, что их назначили быть главным туристическим аттракционом «стилизованного комплекса». Обитель, находящаяся в крупном городе, имеет шансы обустроиться и за счет чисто религиозных факторов. Например, за счет обретения мощей новопрославленного святого, чья, как полагают, особая чудодейственная сила привлекает не только воцерковленных, но и захожан, а также публику, не посещающую храмы, но надеющуюся на чудо.

Примером подобного развития является Сретенский мужской монастырь в Москве, переживающий период бурного расцвета, после получения им в середине 1990-х гг. достоверной (и первой в России) копии Туринской плащаницы, которая стала предметом внимания верующих всей страны. В Крымской епархии аналогичная ситуация сложилась вокруг женского монастыря в Симферополе, в котором находятся мощи архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого). В Нижнем Новгороде из-за свежеобретенных мощей даже случился скандал областного масштаба. В октябре 2000 г. прибывшие из московского Свято-Данилова монастыря монахи во главе с настоятелем обители ночью и в обстановке секретности выкопали на местном кладбище мощи архимандрита Георгия (Лаврова), незадолго до того прославленного на Архиерейском соборе, и увезли их в столицу. Местная епархия (рассчитывавшая передать их в один из своих монастырей), областные и городские власти были поставлены перед фактом[136].

Реальный интерес к монастырям меняется в зависимости от региона. Центром распространения монашества для всей РПЦ является Россия и особенно ее столичный, московский регион. Именно здесь складывались основные традиции русского монашества и поныне определяются его основные тенденции. Северные монастыри имеют богатое историческое прошлое, но в настоящее время не оказывают значительного влияния и являются получателями людских и материальных вливаний остальной Церкви. Помимо Москвы и Московской области (вместе— 31 монастырь), сильные промонашеские симпатии наблюдаются во Владимирской (23), Ярославской (16), Ивановской (11), Нижегородской (10), Рязанской (9 плюс 4 подворья московских) областях, а также в Мордовии (13). Дело не только в большом количестве монастырей в этих регионах, но и в том, что здесь находятся наиболее крупные обители и практически все они являются почитаемыми, с большим количеством святынь и памятников архитектуры. В эти монастыри стремятся послушники из всех регионов и стран, где сильно влияние РПЦ. На Урале две епархии имеют значительное количество монастырей — Екатеринбургская (14) и Пермская (10). Хотя уровень поддержки православия здесь ниже, чем в Центральной России, свою роль в появлении большого количества монастырей сыграли не только многолюдность этих регионов и высокий уровень их экономического развития, но и то, что в 1990—2000-х гг. эти епархии последовательно возглавляли архиереи — любители монашеского делания.

За Уралом, а также на Северном Кавказе интерес к монашеству гораздо меньше. В Украине к монахам особенно благово-

в Нижнем Новгороде исчерпан // Сайт «NTV.Rugt;gt;. 2000. 20.10; Скандал вокруг чина обретения мощей святого архимандрита Георгия продолжается // Нижегородское телеграфное агентство. 2000. 24.10; Митрополит Нижегородский и Арзамасский Николай находит странным, что чин обретения мощей святого Георгия производился ночью // Сайт «Regions.ru». 2000. 8.11.

лит центральный регион, и в силу большого количества православных общин он является поставщиком кадров во многие монастыри. В Белоруссии интерес не дифференцирован, хотя духовным центром православия в этой стране является именно крупный мужской монастырь — Жировицкий, в котором, кроме того, находится единственная в Белорусском экзархате семинария. А вот Молдавия переживает бум монашества — около 40 монастырей там заполнены насельниками, и даже происходит достаточно интенсивный экспорт их в Россию и Украину. Например, журналист, посетивший Соловецкий монастырь, расположенный на крайнем Севере России, с недоумением отметил, что «сейчас в кремле, скитах, на всех островах и подворьях материка живет около 40 монахов, по странному стечению обстоятельств большинство из них выходцы из Молдавии. Многие очень плохо говорят по-русски»[137]. В Молдове крупнейшим мужским монастырем является Ново- Нямецкий Кицканский, расположенный на территории непризнанной Приднестровской республики. Его насельники уверенно называют монастырь Лаврой, хотя официально такого названия он не имеет.