ОТВЕТЫ НА ВОПРОСЫ

О. Лев. Я совершенно не информирован о каком-либо конфликте. Знаю только, что был, в частности, и у нас в Кондопоге, владьжа Иоанн, архиепископ Финляндский. По-моему, здесь что- то не так. Православная финская миссия, которая была как бы в противовес нашей, российской, разве существовала?

Продолжение вопроса. Не в противовес. Она существовала параллельно. Эти миссионеры активно работают, привозят Библию на местном языке и т.д.

О. Лев. Может быть, речь идет не о православной миссии, а о лютеранской? Нет? Вы знаете, в первый раз слышу об этом. Что-то такое неслыханное. Когда это было?

О. Георгий Кочетков. Продолжается и сейчас.

О. Лев. Да? Не слышал.

Вопрос. Нам был очень интересен Ваш рассказ о том, как Вы, человек из столицы, работаете в каком-то совершенно неведомом, как будто и Богом забытом месте. В вашем городе на колдуна в большой Дом культуры идет толпа народу. А Вы не могли бы устроить тоже что-то подобное, чтобы собрать людей? Почему к Вам не может прийти толпа народу, тем более что у Вас уже есть оппонент?

О. Лев. Это, конечно, связано с личностью. Может быть, кто-то другой на моем месте оказался бы симметричен колдуну. У меня нет таких дарований, или такой энергии, или даже такого желания. Попытка — не попытка, а ответ на приглашение выступить в ДК бывал. Но видите ли, совершенно иной духовный модус руководит жизнью того, кто идет слушать слово священника о Церкви, в стране, которая все-таки кое-что про Церковь знает, и каждый из тех, кто идет к колдуну, и храм видел, и крещен.

О. Георгий Кочетков. Спасибо. Я думаю, что мы снова затронули довольно глубокую проблему: почему случилось так, что в нашей стране с тысячелетней христианской традицией священник нужен немногим, а колдун — почти всем, так же как приехавший сектант, который тоже интересен всем или почти всем?

О. Лев. Можно я оттеню свой ответ? Я чувствую, что наше существование там, в северном городке, в основном оправдано воспитанием отроков. Тем, кому сейчас 10-15 лет, их поколению я надеюсь, колдун не особенно понадобится. Люди, духовно живые, приходят именно в Православную церковь. Их мало, т.е. их вообще мало — духовно живых. И еще раз повторю, что церковь не велика. Это звучало и вчера, и позавчера. Удивительно, что, говоря о приходе и общине, мы выступаем с таким выводом. Но надо воспитать, как-то утвердить в вере и в радости свое малое стадо, и это, пожалуй, важнее, чем понравиться большому залу. Понравлюсь — и так же забудусь. Важно воспитать именно этих, еще способных воспитаться, еще не одичавших. Одичание страны — это жуткая проблема. Вот проблема бабушек. Кто эти бабушки? Комсомолки 30-х годов. Что все-таки удается с ними, если продолжить разговор о них? Они — люди, кому 70, у которых очень большой стереотип недоброжелательности друг ко другу, не конкретно этой к этой, а вообще человека к человеку своего поколения. Они легко идут на осуждение друг друга, на какие-то пересуды, на подозрительность, на конфликт и с большим трудом идут на что-то доброжелательное, просто на исполнение Господней молитвы.

Вопрос. Вы все время говорите об отроках. А что за родители у этих отроков?

О. Лев. Только в одном случае, когда квазимодствовали 6 человек, четверо из которых — свои сыновья и двое приемышей, родители — это члены нашего прихода, верующие молодые люди. Во всех остальных случаях — это родители, которые решительно не интересуются детьми. Вот когда, например, мы везли мальчишек в Москву, или я возил их на раскопки во Псков, или наш отец дьякон возил ребят нынче в Оптину Пустынь, то родители даже не проводили их на вокзале и не встретили. Это преимущественно алкоголики. И присутствие этих детей у нас связано просто с кормлением их. Они всегда приходят к обеду. Мы обедаем артельно: братия, которая трудится в мастерской, я с женой и с нашим мальчишкой. Ребятишки, которые приходят из других кварталов, — это почти все дети из неблагополучных семей, они сами пришли. В помянниках тех мальчиков, которые стали действительно церковными, в основном они же сами, потому что мамы, папы, бабушки — некрещеные, я уж не говорю — неверующие. Это удивительно. Проявление веры у этих мальчишек, которым никто никогда ничего о Боге не говорил, — это как первая живая плесень где-нибудь на Луне. Но вот появился храмик в квартале, где они вертелись. Все они из неверующих семей. Один, помню, был, когда мы еще только там появились, — Виталик. Шапка набекрень, сопли до пояса. Ну как Сидоров из рекламы или Гекльберри Финн. Все говорил: "А я в Бога не верю". Ну, не веришь — не верь. Через год стал приходить. Как сеть, поставленная где-то на ровном месте, — вот что такое маленький храм в таких условиях.

О. Георгий Кочетков. Большое спасибо, отец Лев. Я очень Вам благодарен за то, что Вы вспомнили про темы для обсуждения в дискуссионных группах. Мне кажется, интересно пройтись именно по всем заявленным в программе вопросам. Мы не имели возможности это делать в прошлые дни. Ваши ответы по одному приходу — как некая целостность, живая целостность. Большое Вам за это спасибо и за Ваш доклад тоже.

Сейчас я с удовольствием предоставляю слово о. Франсуа Эве, которого многие из вас помнят по прекрасному выступлению на прошлогодних Афанасьевских чтениях. И мы переносимся с Крайнего Севера во Францию.