Кланы и «команды»

Большая часть священников строит свое групповое существование по законам кланов. Зачем нужны духовенству кланы, если существует «вотчинная система»? Если священник готов довольствоваться бедным сельским приходом или имеет основные интересы и источники заработка вне Церкви, то ему кланы действительно не нужны.

Однако большинство священников относятся к своему служению как к профессии, которая должна кормить их се

мьи. Карьерный рост в этой профессии должен приносить и необходимое большинству людей чувство социализации. Доходных приходов всегда меньше, чем священников в епар- *хии, и потому за эти места постоянно идет подковерная борьба. В одиночку священник теоретически может подкупить секретаря епархиального управления и занять пост настоятеля (или второго священника) крупного городского храма. Однако в реальности все эти должности распроданы, а среди священников епархии существует несколько группировок, каждая из которых следит за конкурентами и освобождающимися «хлебными местами». Как правило, во главе таких групп становятся секретари епархиальных управлений, настоятели кафедральных соборов и крупных монастырей.

Зачастую группировки возникают на основе родственных, земляческих (тут первенствуют кланы уроженцев Западной Украины), идейных и, возможно, гомосексуальных связей. Автор из Смоленска, скрывающийся под псевдонимом Антон Карагие, в своей рукописи «Витрина православия» еще в 1998 г. дал достаточно подробную информацию о «команде» священников-украинцев, действующей в епархии под руководством настоятеля кафедрального собора.

сказал о существовании группировок в современной церковной среде. Некоторые при этом сравнивали их с мафией[241]. Согласно исследованиям М. Эдельштейна, в Ивановской епархии на 1999—2002 гг. существовали две «команды»: секретаря епархиального управления архимандрита Зосимы (Шевчука) и настоятеля Николо-Шартомского монастыря архимандрита Никона (Фомина). Последняя входила в имеющий общецерковное значение клан наумовцев. Духовным сыном старца Наума является и упоминавшийся выше настоятель Свято-Введенского женского монастыря архимандрит Амвросий (Юрасов), однако, по всей видимости, в последние десятилетия он действует самостоятельно[242].

Мои беседы со священниками в Алма-Атинской, Красноярской, Новосибирской, Симферопольской и Тверской епархиях подтвердили распространенность этого явления и даже общность описываемой терминологии. Для средней епархии (100—120 священников) считается нормальным существование 2—4 группировок, каждая из которых насчитывает 10— 15 священников.

Вместе с тем подобные группировки есть не во всех епархиях. Работа М. Эдельштейна в Костромской епархии, а также исследование, проводимое в настоящее время О. Сибиревой в Рязанской епархии, не обнаружили существования там «команд». И в том и в другом случае епископы лично контролируют все значимые вопросы епархиальной жизни и к тому же свели к минимуму численность своего аппарата.

Процесс восстановления инфраструктуры Церкви, разрушенной в советский период, вызвал хаос передела собственности.

строения — в каком бы состоянии они ни были — контролируются ныне весьма конкретными священниками. Естественно, что священник, потративший время и силы на восстановление полуразрушенного и загаженного храма, выражает недовольство, когда указом правящего архиерея его переводят на другой приход, — если только за этим не последует компенсации. Конечно, встречаются и энтузиасты-храмост- роители, которым сам процесс восстановления доставляет огромное удовольствие. Однако для основной массы духовенства, зачастую обремененного огромными семьями, подобные перемещения крайне нежелательны. Тем более что психологически первостроитель (восстановитель) храма чувствует себя его настоящим хозяином, что вполне естественно, если иметь в виду описанную выше «вотчинную систему».

Даже лояльный к МП автор государственного пропагандистского сайта «Странами», говоря о возможностях архиерея контролировать приходскую жизнь, признает: «Поскольку инициатива выдвижения кандидата в старосты принадлежит приходскому собранию (читай: настоятелю. —Н.М.), то... нередки случаи, когда настоятель выдвигает в старосты служащего с ним в одном храме диакона или даже второго или третьего священника. Маловероятно, что собрат и сослужитель (чаще всего и личный друг) настоятеля займет сторону архиерея в случае, если архиерей поставит такого старосту в ситуацию жесткого выбора»[243].

Подобная практика не являлась бы большой проблемой, если бы она не создавала ситуаций, когда один священник становится хозяином-настоятелем сразу нескольких храмов. В конце 1980-х — первой половине 1990-х гг. были очень часты ситуации, когда из-за острой нехватки духовенства настоятель одного действующего храма начинал курировать еще несколько соседних приходов или даже инициировал их со

здание. Первоначально они зачастую представляли собой группки православных активистов, желавших из груды кирпичей на окраине села воссоздать храм. По мере того как храмы восстанавливались, а семинарии и духовные училища заканчивали молодые священники, приходы должны были переходить в их руки.

Примером может служить ситуация в Луцкой епархии (Западная Украина), где с 1998 г., несмотря на объективную нехватку священников на приходах, начали сокращать прием в семинарию. Духовенство отказывается передавать «лишние» храмы и принимать к себе «вторых священников», мотивируя это тем, что «двоих приход не прокормит»[244]. Подобная тенденция в Украине подкрепляется еще и традиционной практикой священнических династий. Зачастую храм может не только удерживаться священником на протяжении всей его жизни, но и передаваться по наследству одному из сыновей.

Приватизации подвергается не только церковная собственность, но и незримая сфера влияния вокруг нее. Самым характерным примером является храм Архангела Михаила в Тропареве — единственный в огромном спальном районе Москвы (территория вокруг метро «Юго-Западная»), В дни больших праздников в него попросту невозможно войти. Логичным было бы строительство по соседству других церквей, но их нет и не предвидится. Храм считается «кормильцем» одного из отделов МП и потому не допускает появления конкурентов. В Екатеринбургской епархии подобные ситуации вызывают негодование секретаря епархиального управления:

«Маститый протоиерей боится открытия второго прихода: я тут жизнь положил, чтобы все у меня было, а ты мне разрушаешь!?»1 Возможно; в некоторых случаях такая позиция оправдана. При возрастании количества приходов РПЦ в четыре раза по сравнению с 1988 г. и увеличении числа храмов более чем в три раза (не все из них еще полностью достроены) полностью прекратились характерные для 1980-х гг. жалобы на тесноту, духоту и давку во время служб. Происходящее разжижение приходов подрывает финансовую основу существующих.