ВАРИАТИВНОСТЬ КАК ПРОБЛЕМА ТЕОРИИ ФОЛЬКЛОРА

Проблема варианта, оценки соотношения вариантов, природы вариативности как специфического явления возникла в процессе формирования фольклористики и до сих пор воспринимается как одна из фундаментальных проблем.

Обзор обширной литературы (теоретических высказываний и текстологической практики, в которой сказывалось понимание проблемы) показывает, что накопилась целая серия взаимоисключающих решений.

Различия, которые обнаруживаются в повторных записях сказок, песен, преданий, баллад, героико-эпиче- ских песен, даже пословиц, оценивались то как свидетельство распада и порчи (Zersingen) или недостаточной сохранности текста, то, наоборот, как свидетельство творческой жизни его в народной среде —- «шлифовки» (Um- singen, чешек, obrusovani), то как проявление коллективности традиции, то — индивидуальпого почина, то как нечто, связаннее с талантливостью исполнителя (свобода обращения с текстом), то, наоборот, его неумелости, нетвердого знашия текста. Интенсивность вариативности считалась проявлением то живости традиции, то затухания ее. Вариативпость, изменчивость оценивалась то как свидетельство архаичности, то — поздних наслоений и т. д., и т. п.

Эти и подобные им взаимоисключающие решения возникли не случайно. Они связаны с тем или иным пониманием фольклора, фольклорной традиции и механизма ее функционирования. Условно можно говорить о двух взаимоисключающих концепциях, между которыми располагаются перечисленные выше решения.

а. Супер стабильность. [Фольклор, есть сверх- устойчивая традиция. Вариативность — явление побочное, досадное, разрушительное, которое можно при исследовании любого вопроса игнорировать (элиминировать). В теоретико-информационном плане — это будто бы «шумы», которые мешают восприятию того, что фольклорист дол жен изучать (пратекст, нормальный текст, инвариант и т. п.).127

б. Супердинамичность. Фольклор — это сфера непрерывных и безграничных изменений, отдельных речевых актов, объединенных только набором средств их осуществления.

Как уже говорилось, современные исследования и теоретические выводы из 'них приводят к убеждению, что необходимо окончательно отказаться от основной альтернативы: абсолютная стабильность — абсолютный дина

мизм. Фольклор — явление традиционное, а любая традиция, как мы уже говорили, это органическое сочетание стабильности и вариативности.

Сочетание стабильности и вариативности не есть исключительная специфика фольклора.

Как уже говорилось, вариативность является способом существования традиции и биологической, и социальной. Не варьируя, традиция не может существовать, так как отдельные акты ее воспроизведения (реализации, актуализации, манифестации) осуществляются в конкретных ситуациях, составные элементы которых изменчивы.

Констатация всеобщности сочетания стабильности и вариативности логически влечет за собой вопрос: в чем же его специфика в сфере фольклорной традиции? Разумеется, прежде всего в самом содержании традиции и в его социальной функции. Однако для нашей темы важно подчеркнуть различие механизмов стабилизации и вариативности.

Так как фольклор представляет собой систему речевых структур, которые включают также неречевые элементы (мимика, жесты, хореографические элементы, интонация, мелодия), то анализ стабилизирующего механизма, как мы это делали в других случаях, следует пачие АТЬ с сопоставления фольклорной традиции с языком и фольклорного исполнительского акта с речевым актом.

Не претендуя на точное определение, можно было бы сказать, что языковая традиция — это определенный, свойственный данной локальной и контактной социальной группе лексический фонд, определенные способы и нормы сочетания слов в высказывания (с точки зрения фольклористики— «разовые тексты»). Вместе с тем в языковой традиции накапливаются фразеологизмы и фразеологические сращения, которые воспроизводятся в речевой деятельности. Отметим, что фразеологизмы, которые регулярно воспроизводятся и получают общую мотивировку или метафорическое применение, вводят нас в сферу фольклора.

Фольклорная традиция в отличие от языковой представляет собой передачу и восприятие (т. е. трансмиссию) не только способов и средств воспроизведения текстов, но и самих текстов.

Так же как в сфере традиционной материальной культуры и обрядов, в сфере фольклора происходит материализация результатов человеческой деятельности и эти результаты передаются по традиции.

Однако формы материализации весьма различны. В первом случае это вещи, которые существуют вне тех, кто их произвел, более или менее длительное время.

Во втором случае (обряды) материализация осуществляется в форме определенных действий, употребления ритуальных предметов, которые вне обряда могут терять свою семантику, и, наконец, произнесения каких-то традиционных текстов или текстов, приобретающих традиционные функции. В промежутках между актами исполнения этот синкретический комплекс не существует; он каждый раз заново воспроизводится по определенным правилам в соответствии с определенными представлениями и нормами. Именно эта особенность — раздельные, разъединенные дискретные акты материализации, обретающие традиционную структуру, и «дематериализованное» хранение их в памяти между двумя исполнениями роднит обряды с фольклором. Фольклорные тексты тоже исполняются — воспринимаются — помнятся — снова исполняются (воспроизводятся) и т. д. .

К сожалению, психологи пока пе могут достаточно убедительно ответить па вопрос, как именно хранит память фольклорные тексты в их незвуковой дематериализованной форме. До сих пор психолингвистика может оперировать только отдельными словами и несложными словосочетаниями. Для современной фольклористики не менее важно выяснить, что значит «запомнить текст» и «правильно воспроизвести» его с точки зрения исполнителей.

Несомненно, что воспроизведение фольклорного текста не означает создания абсолютной копии того, что звучало в предыдущий раз. Абсолютная стабилизация текста осуществляется только при тиражировании — способе производства текстов, чуждом фольклорной традиции.

Любой текст играет роль медиатора коммуникации между экспедиентом (лицом, его создавшим или воссоздавшим) и воспринимающим. Это значит, что варьировать могут все члены коммуникативной триады (экспе- диент — текст — воспринимающий). Однако в условиях тиражирования варьирование концентрируется на полюсе восприятия, текст же остается стабильным, как и создавший его автоїр.

Итак, фольклорный текст — стабилизатор речевой деятельности, однако повторные акты его воспроизведения приводят к возникновению ;не копий, а вариантов. Явление это нельзя объяснить только законами памяти, якобы недостаточной для сохранения относительно больших текстов (известно, например, что среднеазиатские исполнители эпических поэм «запоминают» десятки тысяч строк), или ошибками слуха (Horfehler), хотя и то и другое, несомненно, оказывает известное влияние.

Подобно тому как ответ школьника оценивается учителем как правильный или неправильный не только по степени близости его к прочитанному в книге, но и в зависимости от «жанра ответа», т. е. от поставленной задачи и правил запоминания (ср., например, выученное наизусть стихотворение и хорошо выученный урок о событиях Семилетней войны), каждый жанр фольклора можно охарактеризовать системой правил запоминания и воспроизведения текстов. Известно, что у некоторых народов исполнители специально обучаются этим правилам (украинские кобзари, казахские жиртп, азербайджанские ашуги и др.). Затронутый вопрос требует всестороннего и систематического изучения. Сейчас же можно наметить только общие контуры и возможные перспективы такого изучения.

Далеко не все изменения фольклорного текста существенны, однако это не значит, что несущественные изменения не должны изучаться.

Для того чтобы понять механизм появления существенных изменений, фольклористы должны разобраться в их количественном н качественном соотношениях с вариациями синонимического характера, т. е. замещениями (равноценной заменой) одного элемента другим с тем же значением, функцией и в той же структурной позиции. Здесь мы говорим именно о них.

Напомним: в биологии считается доказанным, что мутации лишь сравнительно редко наследственно закрепляются. Языковеды считают, что синонимия — одна из наиболее фундаментальных проблем современной лингвистики; трансформационный анализ, который оперирует синонимическими трансформами, является весьма действенным методом современного лингвистического исследования. В фольклористической текстологии абсолютное совпадение двух записей ставит одпу из них под подозрение (перепечатка? фальсификация? копия?).

Обозрение доступных нам данных позволяет утверждать, что способы и правила запоминания и воспроизведения текста весьма различны для разных жанров и групп текста — от точного запоминания (заговоры стихотворные и прозаические, пословицы и поговорки, некоторые виды хоровых песен, например свадебных, и др.) до воспроизведения весьма общей композиционной схемы и довольно свободно понимаемого содержания по достаточно общим правилам (причитания).

Между этими двумя крайностями располагается широкий спектр типов запоминания и воспроизведения. О создании обоснованной типологии говорить рано, но уже сейчас можно выделить некоторые противопоставленные друг другу группы типов.

а. Так, например, правила запоминания и восшройзвё-' деяия различны для текстов, представляющих собой закрытые или открытые структуры. В отличие от сказки или былины, завершающихся традиционной развязкой, русские похоронные причитания допускают безграничное наращение текста, представляющего собой цепочку поэтически и ритуально однородных мотивов (стереотипов).

б. Правила эти различны для жанров, в которых доминирующую роль играет эстетическая или, с другой стороны, неэстетическая (прикладная, информационная и т. д.) функция. Так, в отличие от сказки для всех видов так называемой несказочной прозы (Sage) характерен значительно менее выраженный этикет повествования. Форма подобных текстов в значительно большей мере ситуативна, т. е. соотношение формульных и ыеформульных сегментов текста, которые по-разному запоминаются, различно.

в. Явно различны правила запоминания и воспроизведения текстов, функционирующих в составе обрядовых комплексов или исполняющихся свободно, при любой бытовой ситуации. Первым из них свойственны сильные внетекстовые связи, обусловливающие особый характер запоминания текста.

г. Выделяются тексты сакрального характера. Их исполнение связано с представлением, согласно которому любое изменение грозит ослаблением его магических качеств. В связи с этим нами предлагался термин «обрядовый минимум», обозначающий предел возможной редукции обряда или сакрального текста. Ниже этого предела текст теряет свои основные качества. Варьирование при этом приобретает характер колебаний между редукцией (сжатием) и амплификацией (разрастанием, разбуха-. нием).

д. И наоборот, известны жанры, отличающиеся нарочитой установкой на импровизацию в прямом смысле этого слова, т. е. на создание текста в процессе его исполнения. В русском фольклоре это приговоры свадебного дружки, зазывания и выкрики ярмарочных торговцев, балаганных «дедов», раешников и т. д. Разумеется, и в этом случае импровизация опирается на определенный запас речевых «заготовок» — формул, рифм, метрических колодок, разнообразных сатирических приемов и т. д. Однако

сами тексты в точном смысле этого слова являются разовыми. Это не исключает того, что некоторые из них могут отложиться в традиции.

Переходную группу составляют так называемые «спевы», например цепочки нанизанных по определенному тематическому признаку частушек (Schnaderhtipfel, дайн), колыбельных песенок и т. д.

Особенно следует заметить, что для многих групп текстов (например, сказки, русские героико-эпические песни) характерно различение правил запоминания и воспроизведения для разных частей текста (формулы и неформульные сегменты).

Традиционный текст как некое единство можно рассматривать как стабилизатор речевого поведения исполнителей. С этой точки зрения представляет большой интерес изучение механизма стабилизации, который обслуживает фольклорную традицию, обеспечивает единство устойчивости и подвижности ее и обусловливает тот или иной тип запоминания и воспроизведения. Этот механизм представляет собой некий набор стабилизаторов и факторов вариативности.

Изучение подобных стабилизаторов во всем разнообразии — дело будущего. Сейчас же можно было бы выделить лишь некоторые из них, дифференцировать их хотя бы по двум основным группам:

а) внетекстовые — социальная группа, ее фольклорный опыт («фольклорное знание») и традиция восприятия; —

типовые бытовые ситуации, в которых с большей или меньшей регулярностью воспроизводится интересующий нас текст; —

обряд и связанные с ним нормы и представления;

б) текстовые — сюжет или традиционная для данной локальной группы сюжетная контаминация (для повествовательных жанров);129 —

традиционные персонажи и их функции; —

этикет исполнения текста, принадлежащего к определенному жанру; —

формулы, фиксирующие определенные моменты повествования (темы, мотивы, сюжетные переходы), — наиболее изученный в современной фольклористике вопрос; —

опорные слова как основные носители традиционной семантики того или иного текста.

Чрезвычайно важно отметить также, что, за исключением .некоторых групп текстов сакрального характера, во всех остальных (даже наиболее устойчивых) текстовые стабилизаторы в живом исполнении варьируют не только от одного исполнителя к другому (что дало основание П. Д. Ухову использовать формулы русских былин для атрибуции текстов), но и от одного акта исполнения к другому. Их отличия от неформульных сегментов — ІНЄ в абсолютном окаменении, а в меньшем диапазоне и меньшей интенсивности варьирования. То же .самое можно сказіать и о других типах стабилизаторов.

Не менее сложным и тоже требующим специального систематического изучения является механизм варьирования. Мы уже говорили о том, что в настоящем разделе речь идет не о проблемах исторической трансформации текстов, а о варьировании как о широком и непрерывном явлении, под которым мы разумеем замещение определенных элементов текста по законам синсемантической синонимии.

Механизм варьирования, так же как система стабилизаторов, должен быть изучен применительно ко всем составным коммуникативной системы, обеспечивающей функционирование фольклора (традиция, коммуникативная ситуация, исполнитель, текст, слушатель).130 Изучение зависимости варьирования текста от того, кем, кому и при каких обстоятельствах он исполняется, требует специальной экспериментальной методики записи, до сих пор, к сожалению, недостаточно применявшейся в фольклористике. Большинство имеющихся записей фиксирует усредненные (и в этом смысле искусственные) варианты, выключенные из контекста реального бытового или обрядового общения исполнителей и слушателей. Эмпирические различия конкретной коммуникативной ситуации — состав его участников, соотношение их фольклорного опыта (социального, эстетического, обрядового, языкового и т. д.), функциональной предназначенности текста и реальной функции, которая выполняется им в данной ситуации, сочетание вербальных и невербальных элементов и т. д. — не могут не влиять на поведение участников коммуникативного акта, на произносимый текст и характер его восприятия.

Важнейшим условием дальнейшего изучения механизма варьирования, на наш взгляд, является дифференциация элементов текста, которые варьируют, по их объему; слово, значимый сегмент, синтагма (строфа), эпизод, группа эпизодов (все эти изменения Душан Холы предлагает объединить понятием «мутации», введя для их различия соответствующие приставки — микромутация, субмутация, мутация, макромутация) и, наконец, текст (смена функций и жанровой системы текста или замещение одного текста другим в более обширном комплексе). От мутаций можно было бы отличать, как предлагает Д. Холы, комбинации, т. е. внутритекстовые перестановки единиц членения, контаминации (сращения сегментов или эпизодов, первоначально фигурирующих в разных текстах) и конглобации (сплав подобных элементов).131 Дело, разумеется, не в терминологии (хотя в ней, несомненно, испытывается нужда), а в самом принципе выделения типов варьирования по объему замещаемых элементов.

Типы варьирования могут быть намечены также в зависимости от позиции замещаемого элемента и его функции в развертывании текста (запев — зачин, присказка, исход, обслуживание основных повествовательных функций сюжета или движения тем лирического текста, «переходные» сегменты, диалоги, описание, эмфазы и т. д.).

Варьирование означает осуществление определенного выбора возможностей, которые находятся в синонимических отношениях. Этот выбор является многоступенчатым и сложным. Выбирается ситуация исполнения, состав исполнителей и слушателей, жанр, текст, способы его передачи, набор формул или опорных слов, наконец, слова, входящие в состав отдельных сегментов текста. В некоторых случаях дополнительно выбираются музыкальный инструмент, определенная хореографическая система или по крайней мере набор сопроводительных движений и жестов. В условиях двуязычия может выбираться язык или то или иное сочетание форм двух языков.

Выбор этот вместе с тем довольно жестко ограничен стабилизирующими факторами. Коммуникативные ситуации в условиях традиционного быта повторяемы и слагаются в определенные типы (особенно обряды). Состав участников в большинстве случаев предопределен рамками малой социальной группы контактного характера; состав жанров, запас текстов и формул составляют традицию этой же группы, так же как речевые возможности ее языковые традиции.

Выбор в большинстве случаев носит неосознанный характер. Однако не следует преувеличивать степень стихийности. Певец или сказочник, до того как начнет исполнять какое-то фольклорное произведение, обычно слышит его от нескольких исполнителей.132 Каждый акт прослушивания обогащает его- запасом новых возможностей выбора отдельных элементов. Научиться исполнять фольклорный текст — значит не только овладеть определенным запасом возможностей, но и приемами выбора, выработанными традицией. Наконец, сам выбор может стать традиционным, т. е. какой-то элемент может перейти из разряда варьируемых в стабильные.

Выбор при варьировании во многом аналогичен поиску методом проб и ошибок, с которым мы постоянно встречаемся во всех сферах традиционной культуры. Удачная находка может оказаться принятой, передаваться дальше и тем самым осуществится так называемая «шлифовка», о которой уже говорилось.

На наш взгляд, термин «вариант» должен был бы употребляться для противопоставления двух и более актов исполнения в рамках определенной локальной группы контактного характера. Если противопоставляются записи разнолокальные, можно обозначать их условность эпитетами («региональные», «этнические», «национальные», «европейские» и т. п. варианты) или пользоваться термином «версия». Сходство разно локальных записей, возникшее в (результате диффузии или аффинитета, обычно обозначается в советской фольклористике термином «редакция». Важно при этом, чтобы вариант не осмыслялся как противопоставление мистическому «пратексту», вымышленному «нормальному тексту» или другим текстологическим иллюзиям, достаточно популярным в фольклористике XX в. Противопоставление «исходному тексту», когда речь идет о фольклоризации литературного произведения, как показывает опыт, тоже в известной мере условно, так как записи, которыми располагает фольклорист, обычно находятся по отношению друг к другу в сложной генеалогической зависимости, еще более сложной, чем списки долго переписывавшегося произведения средневековой литературы.133

Как показывает опыт текстологических изучений, совпадающий с опытом изучения рукописных памятников и памятников материальной культуры, максимум набора мотивов в повествовательных жанрах или максимум набора тем или традиционных формул в жанрах лирических или обрядовых падает, как правило, не на начало исторической жизни текста и не на его заключительную стадию, а на пик продуктивного периода. Этот максимум может, по-видимому, время от времени восстанавливаться в практике талантливых исполнителей («целевой текст», или Zielform, в том смысле, в каком употребляет этот термин М. Люти).134 Он выражает наиболее активное использование поэтических, идеологических, стилистических и языковых возможностей, заложенных в тексте.

Сочетание выбора и ограничений означает, что каждый элемент текста варьирует в определенном диапазоне возможностей, в определенной «зоне варьирования». При наличии массовидного материала (песня, сказка и др.) основные параметры этой зоны (масштаб, интенсивность, количество взаимозаменяемых элементов и т. д.) могут быть установлены статистическим путем їй характеризоваться коэффициентами вариативности.

Напомним о параллельных, не совпадающих по своему значению, но сходных по своей методической сути терминах современного музыковедения: «зона музыкального слуха», «зона восприятия» (Н. Гарбузов), «интонационное поле» (И. Земцовский) и др., которые тоже обозначают мобильность элементов и в то же время предел этой мобильности («зонности» языка устной традиции, И. Земцовский) .135

Продуктивный период по историческим причинам может смениться непродуктивным, и тексты перестанут функционировать или подвергнутся порче. «Зо,на варьирования» в таком случае неизбежно сузится, в нее могут втягиваться элементы, нарушающие стилистическую гармонию текста.

Следует признать, что до сих пор фольклористике удавалось выразительнее показать историческую смену пластов фольклора, чем частную историю отдельных текстов (если они только не литературного происхождения). Вероятно, это связано не только с определенными пределами вариационности, но и с пределами трансформации текста. Тексты скорее выпадают из репертуара, заменяясь новыми, чем претерпевают действительно коренные изменения.

В этом смысле не исключено, что не использованные еще возможности таятся в изучении исторической динамики «зон варьирования» (смене границ, материала, способов варьирования и т. д.).

Каждый фольклорист встречается с трудностью определения границ вариационных изменений текста (Schwingimg, Oszillation) и его исторической трансформации. Эти трудности усугубляются тем, что, по представлениям современной литературоведческой теории, любой формальный элемент художественного текста содержателен, он есть единственное найденное автором решение. Вопрос о синонимических заменах (трансформах) при этом исключается. Поэтому интересующая нас проблема для каждого конкретного случая может быть переформулирована следующим образом: действительно ли синони мичны замещающие друг друга элементы, или замена ведет к смысловым -сдвигам, семантической трансформации?

Проблема эта может быть прояснена, если исследователь отрешится от собственной оценки происходящего и выяснит точку зрения исполнителя. Последняя обычно выражена в самом тексте, в характере и масштабе варьирования, в смысловой равнодействующей, которая объединяет имеющиеся варианты.

Приведем только два примера разнолокального варьирования. В русской былине «Первая поездка Ильи Муромца» богатырь по дороге в Киев освобождает город от осадивших его врагов, которые называются то просто «силой», то «татарами», то «литовцами». Сам же город чаще называется Черниговом, иго встречаются также и другие названия — Бежегов, Бекетовец, Тургов, Орехов, Себеж, Обалков, Кидоша, Чиженец, Смолягин и др. Жители освобожденного города зовут Илью Муромца в «воеводы» или в «короли»; он отказывается ш едет в Киев.136

•С точки зрения историка совсем не безразлично, как называется освобожденный город. Чернигов — один из наиболее значительных феодальных центров Древней Руси. Кидоша и Чиженец, вероятно, восходят к легендарному Китежу, опустившемуся в озеро при наступлении татар. Другие названия объясняются легче или труднее, но все они малоизвестны в русской истории или просто вымышленны. Видимо, с точки зрения поэтической системы былин различия эти несущественны; это просто некий город, который Илья освободил и в котором он не остался, так как он должен выполнить свое богатырское предназначение в Киеве — столице Древней Руси. В этом смысле все названия городов, фигурирующие в отдельных записях, синонимичны (синсемантичны). Так же следует оценивать и чередование «татар», «литовцев» и «силы». Можно поставить вопрос: как попали в резерв варьирования все эти слова? Но, опираясь па них, безусловно нельзя датировать тот или иной вариант интересующей нас былины — это синонимы в контексте этой былины. Характерно, что название Киева не варьирует. Киев связан с определенными представлениями об «эпическом времени», в которое проецируются подвиги богатырей и которое маркировано со всей определенностью как «киевское».

В популярной лирической песне «Как жила-была вдовушка-вдова» три дочери выдаются за боярина — посадского — крестьянина или за боярина — подьячего — татарина (Соболевский, т. III).

№1 (Самарская губерния)

Как жила-была вдовушка-вдова,

Как у той ли у вдовы было три дочери.

Уж отдам ли я первую дочь за боярина,

А вторую дочь за крестьянина,

А как третью-то дочь за татарина.

№2 (Курская губерния)

У государыни матушки Нас было три дочери,

Три было хорошие.

Одну дочку отдали В село за боярина;

Другу дочку отдали В Москву за подьячего;

Третью дочку отдали В орду за татарина.

№3 (Курская губерния)

Два поля чистые, третье сороватое 137 Полынь, перекати-поле...

У нашей у матушки две дочери счастливы,

А третья бессчастная.

Перву дочь отдала в Москву,

В Москву за боярина;

Другую дочь отдала у город,

У город за мастера;

Третью дочь отдала в полон,

В полон за татарина.

№ 4 (Орловская губерния)

У отца, у матери Зародилось три дочери:

Две дочери счастливые,

А третья несчастная.

Большая дочь говорит:

«Отдай меня, батюшка,

В Щигры за подьячего!».

Другая дочь говорит:

«Отдай меня, батюшка,

В МоЬкву за посадского!».

А третья дочь говорит:

«Отдай меня; батюшка,

У Крым за татарина!»,

№5 (Тверская губерния)

Как у матушки у родимой Три квашоночки растворены Да три дочери сговорены.

Перва дочушка — за боярина,

Друга дочушка — за посадского,

Третья дочушка — за крестьянина.

С точки зрения исполнителей «крестьянин» и «татарин» синсемантичны. Выдать за них означает наихудпшй выбор. С точки зрения историко-фольклористической интересна смена материала, из которого построена триада. Смысл песни не менялся, менялась зона варьирования социальной терминологии. Нижние исторические границы появления этих стереотипов в русском языке установить легко; труднее выяснить, сколь долго действовала инерция исторической памяти. Возникает и другой вопрос: случайно ли появление в записи из Тверской губ. термина «крестьянин» вместо «татарин» в записях, например, из Самарской губ., если учесть, что население второй из них контактировало с татарами в XVIII—XX вв., в то время как население Тверской губ. подобного контакта уже не знало?