СЕВЕРНОРУССКИЕ СКАЗИТЕЛИ И ОСОЗНАНИЕ БЫЛИН ОБЩЕЭТНИЧЕСКИМ НАСЛЕДИЕМ РУССКИХ

Фольклористика в России, как и в большинстве европейских стран, возникала в своеобразной и в известном смысле парадоксальной психологической ситуации. С одной стороны, ее развитие и успехи, открытия и откровения способствовали осознанию фольклора как национального достояния, одной из важнейших составных этнического самосознания.

Фольклористы F своем прогнозе были одновременно и правы, и ошибались. Фольклору, прожившему тысячелетия, действительно предстояло уйти из быта, однако этот процесс развивался далеко не так быстро, как это казалось в середине XIX в. Парадоксальная ситуация способствовала формированию идеализированного представления, согласно которому современности предшествовал некий исторический период, когда фольклор (в том числе и русский героический эпос, который нас дальше будет особенно интересовать) был не только интенсивно, но и равномерно распространен по всей территории. Подобное представление до сих пор еще не изжито, хотя доказать его историческую обоснованность невозможно. Более того, современная этнография не сомневается в том, что на любой стадии развития традиционной культуре была свойственна региональная п локальная дифференциация. Система традиционной материальной культуры каждого народа представляла собой сосуществование по крайней мере нескольких типов, сочетание которых варь ировало у локальных групп населения. В такой же мере нельзя предположить, что какая-нибудь песня или сказка, цикл песен или какой-нибудь фольклорный жанр даже в период своей максимальной продуктивности мог быть вполне равномерно известен во всех районах расселения русских.

Фольклористика XIX в. фиксировала наиболее интенсивное бытование русских былин на окраинных территориях (Русский Север, Дон и частично Поволжье, некоторые районы Сибири). В центральных районах были записаны единичные и далеко не лучшие тексты. Знал ли Центр России когда-нибудь сильную эпическую традицию, остается невыясненным. Вместе с тем можно, со всей уверенностью утверждать, что русский эпос, «открытый» фольклористами XIX в., бытовал в то время только в некоторых районах расселения русских. Осознанный литераторами, учеными, публицистами, музыкантами как органическая и весьма ценная составная часть великого национального наследия, русский эпос был в то время неизвестен большинству русского крестьянства, т. е. большинству русской нации. Только распространение лубочных картинок, «серобумажных» книжек, а потом — грамотности, школьного образования, книги и еще позже — театра, кино, современных технических средств массовой информации превратило былинных богатырей и их подвиги в неотъемлемый элемент русского этнического самосознания, в равной мере актуальный для всех районов расселения русских и свойственный всем людям» имеющим причастность к русской культуре. Тексты былин, которые читаются школьниками на уроках или становятся им известными из многочисленных «дет- гизовских» пересказов, играют в этом процессе такую же роль, как репродукции картип Сурикова, Васнецова, Врубеля, Рериха, иллюстрации Билибина, аранжировки былинных напевов Бородина, Мусоргского, Римского-Корсакова, Балакирева, Аренского, Ляпунова и др., как кинофильмы' («Илья Муромец», «Садко» и др.) или телепередачи на былинные темы.75

Этот процесс, весьма важный для развития русской культуры и русского национального самосознания, изучен еще недостаточно. Бытовая фольклорная традиция — фольклорные записи и издания (филологические и. музыкальные) — фольклор в творчестве русских литераторов, художников и композиторов — фольклористические исследования — фольклор в школьном и вузовском преподавании — популярные издания различных типов и качества — издания фольклорных текстов для детей и т.

Несомненно, что в интересующем пас процессе совершенно особенная роль принадлежит второй половине XIX в. И фольклористика как наука, и художественный фольклоризм русской литературы п искусства, и все виды популяризации фольклора, в том числе и введение локальных его форм в общенациональный оборот, опирались прежде всего на классические собрания Киреевского, Афанасьева, Рыбникова, Гильфердинга, Барсова и др. Даже для тех писателей, которые хорошо знали народный быт, богатейшие фольклористические собрания 1840—1870-х годов были мощным источником пополнения знаний о русском фольклоре (Некрасов, Островский, Никитин, Мельников-Печерский и др., так же как позже Пришвин, Есенин, Твардовский и др.). Однако мы 'не должпы пропустить еще одно звено этого процесса, которому обычпо пе придается должного значения. С начала 70-х годов XIX в. в Петербург, Москву и некоторые другие города стали приезжать крупнейшие мастера русского фольклора. Их публичные выступления воспринимались научной и художественной общественностью как значительные события, и они, несомненно, сыграли определенную роль в развитии как фольклористики, так и художественного фольклоризма. Следует подчеркнуть, что особенное значение имели эти выступления для знакомства ученых, писателей и музыкантов с живым исполнением русских былин. Если знание песен было еще достаточно интенсивным в различных районах России, о том числе и в среде петербургского и московского, как тогда говорили, «простопародья», то знание былия, которое цепплось особенно высоко, было распространено только, как уже говорилось выше, в некоторых районах. До записей Рыбникова оно считалось утраченным или почти утраченным. Открытие Рыбникова, которое на первых порах вызывало даже известное недоверие, собственно, и заключалось в том, что совсем недалеко от Петербурга, в Олонецкой губ., в этой, как ее называли, «подстоличной Сибири», обнаружились интенсивное бытование былин и прекрасные знатоки эпической традиции.

В 1871 г. А. Ф. Гильфердинг повторил записи П. Н. Рыбникова, производившиеся за десять лет до этого.76 Если Рыбникову пришлось разыскивать сказителей, преодолевая и недоверие исполнителей, и неверие ученых в возможность живого бытования героического эпоса в середине XIX в., то Гильфердинг, воспользовавшись уже известными адресами и практическими советами Рыбникова, за два месяца записал такое количество былин, что до сих пор это вызывает удивление. Он встретился с семью десятками исполнителей и записал от них более 300 текстов. Как он сам писал, он работал изо дня в день «до полного физического утомления». Для чего же он это делал? Вопрос этот до сих пор не кажется праздным, так как большинство текстов, которые записал Гильфердинг, были уже известны в записи Рыбникова.

Фольклористика давно оставила длительно бытовавшую легенду, согласно которой основной целью поездки А. Ф. Гильфердинга была проверка подлинности сборника Рыбникова. Однако в процессе преодоления этой легенды возникли новые преувеличения и необоснованные догадки. Несомненно, что Гильфердинг — ученый с широкими научными интересами и сложившейся славяноведческой, исторической и политической концепцией — не мог пе интересоваться многими проблемами социального, исторического, этнографического л т. п. характера. Зная, чем Гильфердинг интересовался до этой поездки и что он писал как ученый и публицист, довольно легко сконструировать набор подобных предполагаемых проблем. Однако нет решительно никаких оснований не доверять тому, что сам Гильфердинг сообщил о своей поездке, подозревать его в сокрытии подлинных намерений. Важнейшей целью, несомненно, было послушать открытых Рыбниковым певцов былин. В знаменитом те- йерь предисловии к сборнику «Онежские былины», который стал важнейшим результатом столь короткого путешествия, Гильфердинг пишет: «Мне давно хотелось побывать на нашем Севере, чтобы составить себе понятие о его населении, которое до сих пор живет в эпохе первобытной борьбы с невзгодами враждебной природы»,77 но тут же добавляет: «В особенности меня манило в Олонецкую губернию желание послушать хоть одного из тех замечательных рапсодов, каких здесь нашел П.

Поэтому нам не кажется убедительным вывод, к которому пришел В. Г. Базанов в предисловии к четвертому изданию «Онежских былин»: «Отправляясь далеко на Север, Гильфердинг ставил перед собой задачу более широкую, нежели собирание былинного эпоса».82 Нет оснований считать, что задача «послушать... замечательных рапсодов», как писал об этом А. Ф. Гильфердинг, могла быть для него недостаточно «широкой» или недостаточно «серьезной», просто удовлетворением «личного любопытства».83 Гораздо плодотворнее попытаться объяснить, почему такая задача казалась ему достаточной для того, чтобы употребить на нее два месяца жизни. Кстати, судя йо всему, идея повторной записи родилась уже в пути, после встречи с первым исполнителем былин (А. Е. Чуковым) в Петрозаводске и после того, как •А. Ф. Гильфердинг обратил внимание на расхождение подлинных текстов в живом исполнении и текстов, напечатанных в сборнике Рыбникова («не в содержании рассказа, а в стихе», как он писал об этом все в той же вступительной статье).

Гильфердинг увидел в севернорусских былинах значительную общеславянскую проблему. Знакомый с южно- славянским эпосом не только по сборнику В. Караджича, но и в живом бытовании, он не мог считать проблему 4 общеславянского эпического наследия недостаточно широкой или недостойной специального ж внимательного изучения.

Обостренный интерес Гильфердинга к живому исполнению былин и его желание не только получить «личные впечатления», но и сделать их достоянием научной и художественной общественности привели к тому, что в первые же месяцы после возвращения Гильфердинга из поездки по Олонецкой губ. в Петербурге один за другим появляются и выступают перед публикой лучшие исполнители былин, открытые Рыбниковым и Гильфер- дингом. Именно с осени и зимы 1871/1872 г. начинается серия приездов исполнителей русского фольклора (и прежде всего — былин) в Петербург и другие города (Москву, Петрозаводск, Нижний Новгород, Казань, Одессу, Киев и др.). В этом также нужно видеть одну из заслуг

А. Ф. Гильфердинга перед русской наукой, русской литературой и русским искусством, до сих пор еще недостаточно оцененную в своем историко-культурном значении.

Начиная с 70-х годов и в последующие четыре десятилетия мастера русского фольклора по крайней мере 70—80 раз выступали перед публикой, более всего петербургской.' Это были Т. Г. Рябинжн и И. Т. Рябинин,

И. А. Федосова, И. А. Касьянов, В. П. Щеголенок,

К. И. Романов, А. Е. Чуков, Н. С. Богданова, М. Д. Кри- вополепова и др. Сведения об этих поездках извлекаются из журналов и газет, современных интересующим нас событиям, хранятся в архивах РГО, Академии наук, Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете, Общества истории и древностей российских, Славянского благотворительного общества и, вероятно, еще в других архивах. До сих пор систематическому изучению подвергались только поездки И. А. Федосовой,85 отчасти И. А. Касьянова 86 и В. П. Щеголенка.87 Мы располагаем также довольно подробным рассказом П. Т. Виноградова, который сопровождал И. Т. Рябинина в его поездках по России и славянским странам,88 однако сведения, сообщаемые им, до сих пор пе подвергались сопоставлению с архивными документами и сообщениями печати. Таким образом, история публичных выступлений русских сказителей во второй половине XIX—начале XX в. еще ждет своего исследователя. При этом очень важно было бы выявить с максимальной полнотой пе только то, где и когда состоялись выступления и что пменно исполнялось, ПЕГО и кто посещал эти выступления, кто слушал интересующих нас исполнителей. Разумеется, нет шансов восстановить списки всех посетителей фольклорных «концертов», как их тогда называли, однако очень важно, что газеты и журналы того времени, протоколы заседаний ученых обществ сохранили в ряде случаев фамилии наиболее выдающихся слушателей и организаторов выступлений, сведения об общем количестве присутствовавших и т. д. Для того чтобы располагать всеми этими сведениями, предстоит проделать весьма трудоемкую работу. Только тогда можно будет решиться на окончательные выводы п точнее определить роль этих приездов п выступлений в истории русской культуры. В настоящем разделе мы предполагали поставить этот вопрос в общей форме и предварительно рассмотреть первый этап его развития, по следовавший сразу же за поездкой А. Ф. Гильфердинга, так как он теснейшим образам связан с самой поездкой ж ее задачами, как их понимал А. Ф. Гильфердинг.

А. Ф. Гильфердинг возвратился из поездки в Олонецкую губ. в начале сентября 1871 г. На первом же заседании Отделения этнографии Русского географического общества, состоявшемся 25 сентября, он не только доложил о результатах своей поездки, но и высказал мнение, «что для лиц, занимающихся исследованием нашей былевой поэзии и вообще дорожащих ею, было бы интересно послушать, как эти былины поются в народе». И далее, как говорится в протоколе этого заседания, «для сего г. Гильфердинг вызвался, если Отделение того пожелает, пригласить сюда в Петербург одного из замечательнейших „сказителей" Олонецкой губернии, с которым он познакомился, крестьянина Т. Г. Рябинина, причем издержки по путешествию и пребыванию здесь в Петербурге

г. Гильфердинг берет на себя, а просит Отделение лишь о назначении ему (т. е. Т. Г. Рябинину, — К. Ч,) некоторого подарка».15

Отделение согласилось с предложением и поручило своему председателю организовать приезд Т. Г. Рябинина в Петербург. Судя по дальнейшему развитию событий,

А. Ф. Гильфердинг сразу же досылает письмо не только Рябинину, но и олонецкому губернатору с просьбой содействовать поездке. Можно предположить, что письмо

А. Ф. Гильфердинга не было неожиданностью для Т. Г. Рябинина. Возможность приезда в Петербург наверняка обсуждалась ими при встрече в июле того же года.

Итак, осенью 1871 г. Петербург ждал Т. Г. Ряби- нина — певца, о котором все читавшие сборник Рыбникова уже хорошо знали; поездка Гильфердинга подтвердила высокую оценку его мастерства. Впервые не фольклористы отправляются в путешествие за песнями, а певец былин едет в Петербург.

Рябинин дождался, пока озеро встанет, и тогда двинулся хорошо знакомым ему путем через Петрозаводск в Петербург. Он бывал здесь до 1871 г. по крайней мере дважды с ладожской рыбой, в годы, когда регулярно нанимался в артели для приработка.16 В Петербург он при-

15 Изв. РГО, СПб., 1872, т. 7, № 2, с. 342. «Подарок» предполагался в размере 100 р. 18

Онежские былины. М.; Л,, 1$38, т. 2, с.

охал к Концу поября. Неожиданно оказалось, что до него здесь за эти месяцы уже побывали два певца былин —

В. П. Щеголенок и И. А. Касьянов. Оба они пришли в Петербург по своим надобностям, но не преминули побывать у Гильфердинга, с которым познакомились летом этого же года.

В. П. Щеголенок появился уже в начале сентября. Он направлялся в Киев на богомолье. Дальний путь не пугал бродячего сапожника.

Нам неизвестно, как долго пробыл В. П. Щеголенок в Петербурге. Судя по пометам на записях былйн, он уже 5 сентября был в Петербурге и пробыл по крайней мере до 10 сентября.89 А. Ф. Гильфердинг записал от него за это время несколько новых текстов и еще раз выверил заонежские записи.90 Видимо, приход его в Петербург был для Гильфердинга неожиданностью. В начале сентября трудно было еще собрать многолюдную аудиторию, и поэтому приезд Щеголенка на этот раз не приобрел общественного значения. Предварительный просмотр петербургских газет и журналов за сентябрь—октябрь 1871 г. пока выявил только один печатный отклик — статью во «Всемирной иллюстрации» 91 с портретом Щеголенка, который впоследствии воспроизведен- в «Онежских былинах». Автором ее был, по-видимому, сам А. Ф. Гильфердинг, так как в процессе подготовки заметки о Щеголенке для сборника был использован листок, вырезанный из этого журнала, и на нем были нанесены необходимые поправки.92 К статье в качестве приложения давался текст былины «Первые подвиги Ильи Муромца» с пометой: «Записано в Кижах 5 июля; проверено в Петербурге 8 сентября 1871 г.». Статья начиналась словами: «Недавно мы имели удовольствие видеть здесь в Петербурге одного из тех „сказителей44, которых г. Рыбников отыскал в глуши Олонецкой губ.».

Примерно через месяц после В. П. Щеголенка в Петербурге появился еще один земляк Т. Г. Рябинина — И. А. Касьянов из заонежской деревни Космозеро. В отличие от Щеголенка И. А. Касьянов выступал публично. Это произошло 15 октября в помещении Русского географического общества. На этот раз пресса довольно

энергично откликнулась на приезд певца былин.2*1 Вместе с тем заметки в газетах подчеркивали специфический характер появления Касьянова в Петербурге. За десять лет до этого перешедший из старообрядчества в единоверче- ство, Касьянов стал активным его пропагандистом и отправился в свое путешествие для сбора пожертвований на строительство в Заонежье единоверческой церкви. Этой же цели он подчинял и пение былин. Как он при этом действовал, мы достоверно не знаем. Может быть, это были сборы на ярмарках или базарах, как это обычно было у подобных сборщиков. Это могли быть посещения богатых покровителей единоверчества, особенно из числа купцов. Видимо, И. А. Касьянов быстро уловил интерес образованной публики к пению былин и стремился использовать его для своих целей. Он не ждал приглашения, а появлялся сам то в одном городе, то в другом. Пел ли он былины или духовные стихи на папертях церквей или просто на улицах сел и городов, как это делали обычные «калики» — нищие, сборщики на храмы или бродячие монахи, мы не знаем. Свидетельства об этом пока но разысканы. Вместе с тем ясно, что Касьянов был не просто «каликой». Это был человек грамотный, он занимал выборные крестьянские должности, у него были какие-то связи с учеными, и не исключено, что Гильфердипг во всем этом сыграл определенную роль. Мы знаем, что позже И. А. Касьянов присылал в Географическое общество собственные записи былин, написал даже своеобразные воспоминания о А. Ф. Гиль- фердинге. Одним словом, деятельность И. А. Касьянова была промежуточной формой между бродяжничеством традиционных «калик» и выступлениями исполнителей фольклора по официальным приглашениям ученых обществ, начавшимися в России по инициативе А. Ф. Гиль- фердинга. Посещение Гильфердинга в Петербурге он первоначально не связывал со своими сборами и, вероятно, только после первого выступления в Географическом обществе, где он был представлен публике не только как певец былин, но и как сборщик на единоверческую церковь и получил первые пожертвования от тех же лиц, которые интересовались его пением, пришел к выводу, что эти две функции могут сочетаться. Рассказ Касьянова о том, как оы решился в Петербурге навестнть Гильфердинга и как тот его принял, заставляет (как и визит Щеголенка к Гйльфердингу, тоже, видимо, первоначально не связанный с идеей публичных выступлений) предположить, что Гильфердинг обоих певцов, так же как, вероятно, и других своих олонецких знакомцев, приглашал навестить его, если они окажутся в Петербурге, давал им свой адрес и т. д. Однако это не сопровождалось какой-либо конкретной договоренностью, не обусловливалось сроками и т. п. То, что двое олончан уже в сентябре и октябре того же года пришли к нему, свидетельствует о том, что Гильфердинг умел расположить к себе, умел преодолеть в своем общении с олонецкими крестьянами социальную дистанцию. Вспомним о том, что Касьянов называет его «генералом», что вполне соответствовало его гражданскому статусу по табели о рангах. Касьянов при встрече в Чолмужах был потрясен тем, что «генерал» пил с ним по-дружески чай за одним столом, сравнивал его с местными чиновниками, которые лезут на мужика, как он пишет, «как зверь на рогатину, не взирая ни на какие справедливости». Размышляя в Петербурге, решиться ли ему зайти к «генералу», который был в Заонежье так неожиданно прост и дружелюбен, Касьянов решал сложную для себя психологическую задачу: будет ли Гильфердинг и у себя дома, в Петербурге, столь же прост? Он пишет: «После того по осени приехал в Петербург по сбору на церковь, и у меня пришло большое желание увидеть своего благотворителя. И думаю я, что такой ли будет здесь весьма добрый, как был в наших местах, или не пустит и на глаза? Но, однако, бог ни даст, а надобно сходить. Вдруг выбегает знакомый слуга Ефим Иванович. И я ему рас- сказался. Тогда он ввел меня к себе, потом предложил обо мне Александру Федоровичу. Тогда господин приказал мне зайти к себе в покои, где сидела у него законная супруга Варвара Францевна, и так ласково и милостиво посадил около себя. А генеральша наливала сама мне чай и с закускою. Но и опять я удивился, что генеральша наливает чай простому мужику. Сижу и про себя думаю: „Это, должно быть, вторая Сарра, имела 300 рабынь, а сама месила тесто и кормила рабочих14».93

Из воспоминаний Касьянова следует также, что идея выступления в Географическом обществе родилась во время их первой петербургской встречи: «Но тут же мне сказал Александр Федорович: „Я предложу Географическому обществу, может, мы Вас попросим в собрание41».

Мы не знаем, сколько времени И. А. Касьянов пробыл в Петербурге, выступал ли он еще с пением былин публично или в частных домах, куда пошел из Петербурга, где бродил зиму. Сведения об этом пока не разысканы, и неизвестно, отразился ли этот период его жизни в каких-нибудь документах. Пометы Гильфердинга на записях от Касьянова располагаются между 13 октября ж 24 ноября 1871 г. Как установил В. С. Бахтин в статье, которая упоминалась выше, вскоре после посещения Петербурга Касьянов начал присылать в Географическое общество собственноручные записи былин, которые припомнил он сам или слышал от других лиц. Первая такая запись датирована 20 февраля 1872 г.

Статья В. С. Бахтина освобождает нас от необходимости подробного рассмотрения выступлений И. А. Касьянова в других городах. Суммируя сведения, разысканные автором этой статьи, можно сказать, что Касьянов, который не представлялся, видимо, Гильфердингу особенно значительным исполнителем, был все-таки, как мы знаем теперь, одним из лучших знатоков былин. При первой встрече с Гильфердингом он признавался ему, что пел последние годы мало и многое забыл. Последующие годы показали, что это именно так и было. Общаясь с собирателями и слушателями в 1870—1890 гг., он значительно активизировал свои знания, а может быть, даже и пополнил их. По сведениям В. С. Бахтина, в эти десятилетия он выступал в Москве. Петрозаводске. Ярославле, Рыбинске. О его выступлениях писали также газеты Вильнюса и Варшавы. Думаю, что не ошибусь, если выскажу предположение, что мы еще далеко пе все знаем о деятельности И. А. Касьянова.

Появление в Петербурге В. П. Щеголенка и .затем й. А. Касьянова и выступление Касьянова в Географическом обществе не рассматривалось А. Ф. Гильфердингом как нарушение его плана продемонстрировать петербургской учепой и художественной общественности Т. Г. Рябинина. Он не отказался от хлопот, связанных с вызовом Рябинина в Петербург и подготовкой его выступлений. По представлениям Гильфердинга, репертуар

и Щеголенка, и Касьянова был значительно беднее, чем Рябинина. Но главное даже не в этом — Рябинин оценивался и Рыбниковым, и Гильфердингом как непревзойденный мастер эпоса. Такого же мнения о нем были и заонежские крестьяне, помогавшие Рыбникову разыскать его. Характерно, что выступление Касьянова, несмотря на то что оно было первым (а может быть, потому, что было первым) по времени публичным выступлением, не собрало такого количества публики и было слабее отражено в тогдашних газетах и журналах, чем последовавшие за ним выступления Т. Г. Рябинина.

В Петербурге Т. Г. Рябинин жпл у Гильфердинга. По некоторым сведениям, которые, впрочем, нуждаются в проверке, он прожил здесь около месяца, хотя первоначально газеты писали о том, что - «олонецкий сказитель приехал в Петербург на короткий срок».94

Точный день приезда Т. Г. Рябинина установить не удается. Единственное, чем мы располагаем, — это опять- таки пометы на петербургских записях, которые делал

А. Ф. Гильфердинг. Самая ранняя из них — 24 ноября 1871 г. Кстати, дата эта совпадает с последней по времени пометой на записях от Касьянова. Это говорит о том, что Касьянов и Рябинин встретились в Петербурге.

После приезда Рябинина Гильфердинг продолжал с ним усиленно работать. Шесть текстов было записано впервые, большинство старых записей прослушано вторично и на черновики нанесены варианты отдельных строк и эпизодов. Гильфердинг, видимо, тоже первоначально предполагал, что Рябинин недолго пробудет в Петербурге — он торопился с новыми записями. Пометы на них ежедневные — 24, 25, 26, 27 ноября, причем в некоторые дни записывалось по два текста. 3

и 5 декабря состоялись наиболее многолюдные вечера, на которых Т. Г. Рябинин пел свои былины. Столичная печать живо откликнулась на эти вечера. Сообщения о них появились во многих газетах и журналах. Наиболее пространный отчет поместила на своих страницах известная газета «Санкт-Петербургские ведомости».95 Судя по нему, вечер 3 декабря в Географическом обществе был не только многолюдным, но и обставлен весьма торжественно. На заседании были президент Академии наук известный мореплаватель и географ Ф. П. Литке, президент Географического общества вел. кн. Константин Николаевич, известный теоретик и историк искусства В. В. Стасов, профессор Университета и видный фольклорист, автор монографии «Илья Муромец и богатырство киевское» О. Ф. Миллер. Видимо, много было литераторов и музыкантов. Не исключено, что именно на этом вечере М. П. Мусоргский записал мелодии двух былин, исполненных Т. Г. Рябининым («Вольга и Микула» и «Добрыня и Василий Казимирович»). Они были позже опубликованы не только в «Онежских былинах», но и в сборнике народных песен, изданном Н. А. Римским-Корсаковым («Сборник русских народных песен», Спб., 1877). И сам Н. А. Римский-Кор- саков, приготовивший записи Мусоргского к изданию, несомненно, слушал Рябинина. Позже, в своей «Летописи музыкальной жизни», он писал, что образцом для речитативов в опере «Садко» ему послужили напевы сказителей Рябининых (в начале 90-х годов он слушал также и сына Трофима Григорьевича — Ивана Трофимовича). Исследователи считают, что былинная мелодика сказалась также в «Борисе Годунове» М. П. Мусоргского (первая постановка в 1874 г.), в частности в хорах «Сцен под Кромами».96

В отчете говорится о том, что всего на заседании было «около 130 человек».97 В статье «Трофим Григорьевич Рябинин, певец былин» в журнале «Русская старина» можно прочитать: «Давно не видали в залах Географического общества такого многочисленного собрапия, как то, которое посвящено было отделением этнографии слушанию его былин».98 В газете «Русский мир» говорилось о том же заседании: «Нет сомнения, что слушание былин из уст самого сказителя — редкий случай и весьма интересный, который, вероятно, и привлек в заседание громадную публику, большая часть которой за неимением мест стояла».99

Знакомя собравшихся с певцом, А. Ф. Гильфердинг произнес вступительную речь. Отчеты не сохранили полного текста речи, но, судя по отдельным выдержкам, она была близка к писавшемуся в то время предисловию к сборнику «Онежские былины». Видимо, Гильфердинг рассказал не только о Рябинине, но и о других певцах, от которых он записывал.

В газете «Санкт-Петербургские ведомости», о которой мы уже упоминали, так рассказывается о первой части заседания: «Рябинин — старик-раскольник, 80 лет, крестьянин Олонецкой губернии, одетый в сибирку, с длинной седой бородой и с глубоко впавшими глазами, придающими ему почтенный и серьезный вид, сидел у стола заседания, в креслах, положив обе руки на ручки своего кресла, и когда председатель отделения попросил его начать, принялся за исполнение выбранной былины без всякого дальнейшего приготовления и вступления, смело, без робости, как человек, давно привыкший к своему делу... Голос Рябинина — довольно приятный, несмотря па старость, тенор. Поет он очень просто, не возвышая и пе ослабляя голоса и лишь изредка сбиваясь в словах, но, впрочем, тотчас же поправляя свою ошибку».100

После первых двух былин («Вольга и Микула» и «Илья и Калин-царь») был объявлен перерыв, а затем Рябинин пел былины по выбору присутствовавших. Так, по просьбе О. Ф. Миллера он исполнил былину «Илья в ссоре с князем Владимиром». Присутствовавший тут же

В. В. Стасов, против книги которого «Происхождение русских былин» (1868) была направлена монография О. Ф. Миллера, попросил спеть былину «Добрыня и Маринка», как пишет автор статьи, «так как, по его мнению, тут специально есть немало русских подробностей». По желанию Гильфердинга пение было завершено былиной «Про худую жену, жену умную».101

Статьи в газетах и журналах и сохранившиеся протоколы заседаний свидетельствуют о том, что отношение к певцу и его выступлениям не было однозначным. Это выявилось, в частности, в истории присуждения Т. Г. Ря- бинину медали в награду за его сказительскую деятельность. Совет Общества отклонил ходатайство Отделения этнографии. Это решение вызвало возмущение не присутствовавшего на заседании Совета вице-президента Общества известного географа академика П. П. Семенова- Тян-Шанского. Он настоял на повторном рассмотрении вопроса и добился решения ходатайствовать о присуждении Рябинину правительственной медали.102 Ходатайство это было удовлетворено, и 15 марта 1872 г. секретарь Отделения этнографии доложил на заседании о письме олонецкого губернатора, в котором сообщалось о том, что он вызывал Рябинина в Петрозаводск и вручил ему награду.103 Несомненно, что спор велся не просто о точности соблюдения параграфа соответствующего устава Географического общества. В середине 90-х годов, когда обсуждался вопрос о награждении И. А. Федосовой, часть членов совета РГО тоже решительно заявила, что я^елает строго придерживаться однажды установленного правила — представители податного сословия не имеют права претендовать на золотую медаль Общества.104

5 декабря 1871 г. Т. Г. Рябинин пел на заседании Петербургского отдела Славянского благотворительного общества. По предложению О. Ф. Миллера А. Ф. Гильфердинг перед выступлением Рябинина читал, как говорится в сообщении, «составленную им по личным наблюдениям статью о современном состоянии эпоса в Олонецкой губернии».105 В этот же день в газете «Биржевые ведомости» сообщалось, что Рябинин «уже сказывал свои былины в некоторых частных домах» 106 — в каких именно, остается неизвестным.

Приезды в Петербург В. П. Щеголенка, И. А. Касьянова и Т. Г. Рябинина составили первый в истории русской культуры цикл выступлений севернорусских сказителей перед ученой (и художественной общественностью. Он стимулировал дальнейшие выступления и, более того, создал традицию, сыгравшую определенную роль в истории русской науки, литературы и искусства.

Следующий цикл публичных выступлений севернорусских сказителей связан с именем В. П. Щеголенка. В 70-е годы от него записывали М. Гурьев и К. Петров* а с июня по август 1879 г. он был в Ноной Поляне у JL Н. Толстого.

Мы не будем рассматривать историю взаимоотношений JI. II. Толстого и В. П. Щеголенка. О ней писали много раз. О «Народных рассказах», об интересе JI. II. Толстого к былинам и крестьянским устным рас^ сказам также существует большая литература.107 Отметим только, что весьма любопытные сведения о нем содержатся в переписке JL Н. Толстого и В. В. Стасова, до сих пор не учтенной фольклористами. Есть в ней и интересные сведения о пребывании В. П. Щеголенка в Петербурге. 4

августа 1879 г. В. В. Стасов получил от JI. Н. Толстого письмо, в котором значилось: «У меня гостил летом податель этого письма Василий Петрович Щеголен- ков, олонецкий мужик, певец былин — очень умный и хороший старик. У него есть хлопоты в Петербурге, и мне пришло в голову направить его к Вам».108 В ответном письме от 12 августа того же года В. В. Стасов писал о том, как складывались дела Щеголенка в Петербурге, сообщал, что предполагаются его публичные выступления, однако только в октябре, так как в августе Петербург пуст. Одновременно он делится своими впечатлениями от встреч со Щеголенком. Он восхищается простотой, степенностью и умом старика. Значительная часть письма — рассказ о том, как Стасов слушал Щеголенка, заведя его в дальнюю и пустынную залу Публичной библиотеки . Он пишет: «Я в тот же де.нь провел с шом несколько часов в Библиотеке (причем отвел его в даль- нюю-дальнюю залу Страхова, где теперь совершенно пустынно и никакой черт ниоткуда не услышит, — вот тут он у меня и пел «про царя Ивана»)». В этом же письме он пишет: «Я очень жалел, что теперь в разъезде все наши музыканты (т. е. я разумею — музыканты мои зна-

комые и приятели, вы знаете, новой нашей музыкальной школы), а то бы они тотчас записали за ним иные великолепные мотивы; я слышал песню про царя Ивана, и хоть я не музыкант родом, а скажу вам, что был потом в таком азарте, что целый день потом у меня играл внутри один главный чудный мотив. Я дня через два потом напевал еще частицу его Балакиреву и Римскому- Корсакову, когда они на минуту приезжали с дач в город. Они бог знает как жалели, что не были тут и не слыхали, как я, Щеголенка».109

И, наконец, особенный интерес в свете нашей темы представляет письмо В. В. Стасова JI. Н. Толстому от 5 декабря 1879 г.39 В нем он рассказывает о состоявшихся уже выступлениях Щеголенка в Петербурге в октябре того же года. Он пишет: «Лев Николаевич, я давно все собираюсь дать вам отчет про В. П. Щеголенкова, да сто разных дел поминутно мешали. .. Приехал Щего- ленков в октябре, и недели две-три прожил совершенно понапрасну: все нельзя было состряпать его дело. Наконец кое-как состряпали. Во-первых, он пел в особом для того созванном собрании Географического общества, куда по этому случаю понабежало народу человек 300. Слушали смирно и кротко — в том числе и женщины, которых было немало, много тоже аплодировали, а иные (например, Пыпин) и сам председатель Этнографического отделения Майков — брат поэта — следили за текстом по книге Гильфердинга («Заонежские былины»), где напечатаны, вместе с портретом Щеголенка, и все яетые им вещи. На другой день Щеголенка пригласили петь в собрании Археологического института, устроенном здесь вот уже второй год известным, конечно, вам Калачовым. Там он провел весь день, у Калачова на квартире и остался до следующего утра. Потом еще пригласили Щеголенка к генералу Комарову (знаете, начальнику штаба Тимокско-моравской армии, а теперь редактору и издателю «СПб. ведомостей»), потом еще в разные дома, в том числе пел он и у меня на собрании специально музикусов (Балакирев, Мусоргский, Римский-Корсаков, Бородин, Кюи), и эти господа в несколько карандашей записали за ним не только мелодии в главном их ске лете, но к во всех їїЗїйбах их мельчайших, а это нелегкої».110

Таким образом, если в начале 70-х годов в центре движения был Т. Г. Рябинин, то в 1879 г. основным событием были публичные выступления В. П. Щеголенка.

В 80-е годы продолжаются встречи собирателей с мастерами севернорусского фольклора (экспедиция Ф. М. Истомина и Г. О. Дютша и др.), но можно говорить только об одном значительном выезде сказителей за пределы северных районов. Мы имеем в виду длительное пребывание И. А. Федосовой в тверском имении Славянских Кольцове, в результате которого было издано трехтомное «Описание русской крестьянской свадьбы» О. X. Агреневой-Славянской.111 История этой поездки И. А. Федосовой была довольно подробно описана нами в книге «Народная поэтесса И. А. Федосова».112

Следующий и на этот раз крупнейший по своим масштабам цикл публичных выступлений севернорусских сказителей падает на 90-е годы XIX в. и начало XX в. Совершенно очевидно, что это не случайно. Если первый цикл начала 70-х годов связан с открытием живого бытования эпоса, становлением русского эпосоведепия и специфическими процессами в русской литературе и искусстве этого времени, то и этот третий цикл не случайно начался на рубеже 80-х и 90-х годов XIX в. Это были годы формирования чрезвычайно авторитетной в русской фольклористике «исторической школы», в центре интересов которой были былины. Характерно, что в эти же годы в кругах русской художественной интеллигенции снова и весьма заметно нарастает интерес к русскому фольклору в целом, и в том числе к русскому эпосу.

Как это ни удивительно, и этот цикл выступлений исполнителей фольклора в русских городах начался с появления И. А. Касьянова в Петербурге в 1892 г. Пригласил ли его кто-нибудь, или он снова появился по собственной инициативе, остается невыясненным.113 Через год, в 1893 г., в Петербург был приглашен сын умершего к тому времени Т. Г. Рябинина И. Т. Рябинин. С этого времени и почти без перерывов до 1902 г. состоялось несколько десятков выступлений его и Й. А. Федосовой как в Петербурге, так и в других городах России и славянских стран. О выступлениях И. Т. Рябинина довольно пбдробно рассказывается в брошюре П. Т. Виноградова «Сказитель И. Т. Рябинин и моя с ним поездка» и в известной книге Е. Ляцкого «Сказитель Иван Трофимович Рябинин и его былины» (М., 1895).114

Поездки и выступления И. А. Федосовой особенно широко отмечались печатью. Видимо, можно считать, что важнейшие отклики выявлены и изучены, хотя, конечно, нет никакой гарантии, что не будут найдены еще какие- нибудь статьи или заметки, особенно в провинциальной или неспециальной печати. Результаты этого изучения (около 200 статей и заметок) изложены в упоминавшейся книге «Народная поэтесса И. А. Федосова».115

Выступления И. А. Федосовой и И. Т. Рябинина в 1893—1899 гг. — это несколько десятков вечеров в Петербурге, Москве, Нижнем Новгороде, Казани, Киеве, Одессе. В 1902 г. И. Т. Рябинин пел в Константинополе, Филшгаополе, Софии, Нише, Белграде, в Праге и Варшаве. Организатором поездок и Рябинина, и Федосовой был на этот раз преподаватель петрозаводской гимназии П. Т. Виноградов, поддержанный Т. И. Филипповым, Ф. М. Истоминым и другими известными общественными деятелями и фольклористами. Выступления И. Т. Рябинина в Петербурге, а позже в Москве (зимой 1894 г.), так же как и выступления его отца в этих же городах двадцатью годами раньше, вызвали интенсивные отклики в прессе. Как уже говорилось, подобные отклики выявлены еще далеко не полностью, однако обзор уже известных показывает, что в январе 1893 г. в Петербурге состоялось по крайней мере десять-двенадцать выступлений. Так, 8 января И. Т. Рябинин пел на заседании Этнографического отдела и Песенной комиссии Географического общества. На вечере были Ф. И. Истомин, Г. О. Дютш, академик В. И. Ламанский, по-видимому, Н. А. Римский-Корсаков, М. А. Балакирев, А. С. Аренский, Н. А. Янчук и, как сообщается в одной из газетных заметок, «многие представители ученого мира».116 18

января И. Т. Рябинин выступал на собрании Русского литературного общества, где его рисовал И. Е. Репин. Рисунок этот опубликован в книге «Репин в Третьяковской галерее» (М., 1944, с. 194) и вторично в книге Б. Б. и И. Н. Грановских «Русская песня в жизни Репина». По определению М. Ю. Барановской, рядом с И. Т. Ря- бининым здесь изображены В. И. Немирович-Данченко, Н. И. Наумов, Д'. JI. Мордовцев, Д. В. Аверкиев и Т. И. Филиппов. По предположению И. С. Зильберштейна, среди слушающих можно также узнать Д. С. Мережковского.117

В эти же дни И. Т. Рябинпн неоднократно пел в частных домах (у В. И. Ламанского, вице-президента Академии наук академика Я. К. Грота) и во многих петербургских учебных заведениях.

Через год, зимой 1894 г., И. Т. Рябинин, как известно, приезжал в Москву.

Как мы уже писали, в 1895—1896 гг. газеты и журналы информировали своих читателей о 31 выступлении И. А. Федосовой в различных городах России.118 Значительная доля их падает прежде всего на Петербург и Нижний Новгород, где она регулярно выступала в дни Художественно-промышленной выставки. В Петербург она приехала 4 января 1895 г., и 8 января состоялось ее первое выступление на открытом вечере в большой аудитории Соляного городка. В течение января ее выступления повторялись несколько раз и неизменно собирали много слушателей. Газеты отмечали, что среди них были Н. А. Римскпй-Корсаков, М. А. Балакирев, музыковед

В. В. Ястребцев, председатель Песенной комиссии Географического общества Т. И. Филиппов и другие известные литераторы, музыканты и любители народного творчества. На вечерах 8 и 10 января Н. А. Римский-Корсаков сделал запись девяти мелодий песен, исполненных И. А. Федосовой.119 11

января Федосова выступала на общем собрании Академии наук, 14-го — на заседании Этнографического отдела Географического общества, 15 января —* в Архео логическом институте. При этом ее слушали академики Б. й. Ламанский, JI. Н. Майков, А. И. Соболевский, К. Н. Бестужев-Рюмин. Ее напевы записывает С. Рыбаков, и они публикуются в журнале «Русская беседа» (1895, № 4, с. 181—184). Она выступает также в нескольких гимназиях и частных домах (у Т. И. Филиппова, К. П. Победоносцева, в доме Шереметьевых и др.). Отъезд ее первоначально был назначен на 13 января. Однако она из Петербурга не уехала и по предложению Т. И. Филиппова поселилась на четыре года, почти до самой смерти, в его доме на Мойке. В конце января в газете «Новости и биржевая газета» появилось своеобразное оповещение: «Нас просят заявить, что находящаяся в Петербурге „сказительница" народных былин и вопленица Ирина Федосова проживает в квартире государственного контролера тайного советника Т. И. Филиппова: лиц, желающих пригласить Федосову к себе для пения, просят обращаться к швейцару (Мойка, 74)».

Количество и обстоятельства выступлений Федосовой за эти четыре года трудно поддаются более или менее полному учету. Известны только отдельные эпизоды. Так, в том же году с Федосовой встречалась известная русская детская писательница А. Н. Якоби-Толиверова, в прошлом гарибальдийка, издательница детского журнала «Игрушечка». На одном из вечеров у Т. И. Филиппова Федосову слушают Ф. И. Шаляпин и известный создатель оркестра русских народных инструментов

В. В. Андреев. Ф. И. Шаляпин позже вспоминал об этой встрече и о впечатлении от пения Федосовой в книге «Страницы из моей жизни».120

В марте Федосова побывала на родине и проездом — в Петрозаводске. К 28 мая ее ожидали в Нижнем Новгороде для выступлений на Художественно-промышленной выставке. Мы не будем описывать этот цикл ее выступлений, он достаточно известен. В конце июля Федосова вернулась в Петербург, чтобы снова, теперь более чем на два с половиной года, поселиться в доме Т. И. Филиппова. О ее выступлениях в это время мы ничего не знаем. Известно только, что Т. И. Филиппов при участии П. Т. Виноградова (или, наоборот, П. Т. Виноградов при участии Т. И. Филиппова) готовил новое издание запи- сей от 11. А. ФедосЬвой. Рукопись этого неосуществленного издания (вероятнее всего, причиной этого была смерть Т. И. Филиппова) до сих пор не разыскана.

Последним эпизодом третьего значительного цикла выступлений севернорусских сказителей в Петербурге был приезд И. Т. Рябинина в 1902 г. Перед отъездом в славянские страны он был приглашен в Зимний дворец и пел здесь (и был награжден золотой медалью) в Мраморном зале в присутствии царской семьи. Тем самым было подчеркнуто, что этой поездке придается далеко не просто литературный или художественный характер. Рябинину предстояли многочисленные встречи с учеными,, литераторами, музыкантами, педагогами, общественными и политическими деятелями славянских стран. Это была определенным образом задуманная культурно-политическая миссия. Для ее исполнения был избран крупнейший русский знаток эпоса из прославленного рода Ря- бининых.

Прямым продолжением намеченной нами линии в истории русской культуры были поздние приезды в Петербург известной олонецкой сказительницы Н. С. Богдановой-Зиновьевой в 1911 г., М. Д. Кривополеновой в 1915 г. и И. Г. Рябинина-Андреева в 1921 г. Последняя поездка одновременно как бы заключила цепь выступлений севернорусских сказителей, . начавшуюся в 1871 г. приездом старшего Рябинина в Петербург, и одновременно открывала традицию встреч советских фольклористов с исполнителями русского фольклора, которая приобрела особенный размах в 30-е годы и отмечена именами П. И. Рябинина-Андреева, Ф. А. Конаш- кова, А. М. Пашковой, М. М. Коргуева, М. С. Крюковой, М. Р. Голубковой, И. Т. Фофанова и др.

Итак, с начала 70-х годов до конца XIX в. выступления севернорусских сказителей были почти непрерывными и весьма многочисленными. Эти три десятилетия укладываются в жизненные сроки одного-двух поколений русских литераторов, ученых, музыкантов, художников и общественных деятелей. Это означает, что большинство интересовавшихся народной поэзией практически могли, слышать и видеть крупнейших мастеров русского фольклора того времени. Этот факт должен несомненно учитываться как в истории русской фольклористики, так и: в истории фольклоризма русской литературы и искусства.. Мы не будем еще раз перечислять имена присутствовае-

Ших па публичных выступлениях сказителей. Разумеется, газетно-журнальные сообщения и протоколы заседаний ученых обществ отражали состав присутствовавших только в незначительной степени. Кроме того, они изучены еще далеко не достаточно. Напомним, что мы преследовали цель обобщить уже выявленное и подчеркнуть значение до сих пор мало изученного первого петербургского цикла выступлений 1871 г., связанного с именем А. Ф. Гильфердинга. Но и те сведения о слушателях, которыми мы располагаем, рисуют в своей совокупности блестящее созвездие деятелей русской культуры второй половины XIX в. Очень важно, что они знакомились с русским фольклором не только по сборникам,-которые мы теперь воспринимаем как классические. Если многие из іних действительно не выезжали в специальные фольклорные экспедиций в районы Русского Севера, то по крайней мере имели возможность познакомиться с Т. Г. Рябининым и И. Т. Рябининым, В. П. Щеголен- ком, И. А. Касьяновым, И. А. Федосовой, т. е. крупнейшими мастерами русского фольклора того времени, в дни их пребывания в Петербурге, Москве и других городах.

Это обстоятельство хорошо было замечено Е. В. Ляц- ким — автором монографии о И. Т. Рябинине, как бы завершающей целую линию в истории русской фольклористики, начавшуюся заметками П. Н. Рыбникова и интересом А. Ф. Гильфердинга к живому бытованию эпоса, и личности сказителя. Он писал: «И Рябинин, и другие, певцы не раз уже бывали в Петербурге и пели там, и эти посещения сами по себе знаменуют собой новую эпоху в нашей общественной жизни: то известная часть интеллигенции, горя идеей освобождения и просвещения, шла в народ, не ведая, что в нем таится; то, тридцать с лишком лет спустя, словно платя визит, он является к нам в лучших своих представителях, чтобы показать себя, как есть, без прикрас и поделиться с нами своим душевным богатством».121