3.2. Цвет как способ реализации лирического события в поэме «Соловьиный сад»
Поэма А. Блока «Соловьиный сад» впервые была опубликована 25 декабря 1915 г. в газете «Русское слово». В июле 1918 г. она вышла отдельной книжечкой в издательстве «Алконост». Это была последняя поэма, законченная Блоком накануне революции 1917 года. Как и цикл «Кармен», она связана с образом актрисы Л.А. Дельмас. Связь героев «Кармен» и «Соловьиного сада» подтверждается и биографическим подтекстом этих произведений. Как известно, на экземпляре поэмы, подаренной Блоком Л.А. Дельмас, исполнительнице партии Кармен и вдохновительнице поэта, Блок надписал: «Той, которая поет в “Соловьином саду”»206. Герой поэмы, попавший в замкнутый мир блаженного уединения, связан со своим предшественником в цикле «Кармен»: они оба пленники любви. «Поэтический мир “Кармен” в какой-то своей проекции начинает расходиться с этическим сознанием блоковской поэзии в целом (строки о том, что страсть ведет к забвению, «смывает память об отчизне»), - пишет Д.Е. Максимов 207. Так в «Кармен» возникают предпосылки к новому этапу блоковской лирики - к поэме «Соловьиный сад». Героиня «Соловьиного сада» также в какой-то мере преемница героини «Кармен». Но всё же и герой, и героиня, их чувства в поэме совсем не такие, какими были в цикле. Их изменения отразили логику развивающегося сознания, в которое вписываются стихи Блока. Личный мотив «возможности счастья» вступает в противоречие с представлениями автора о «пути» и долге художника. Блок считал немыслимым для художника, особенно русского, желание отгородиться природой, любовью или творчеством от мировых событий. Он писал об этом, например, в статье 1907 года «“Религиозные искания” и народ» (опубликовано в «Золотом руне», 1907, № 11-12). Он говорил об эстетах младшего поколения, «о тех, кому неугодно сознать, что жизнь их должна быть сплошным мучительством - тайным и явным; должно им исколоть себе руки обо все шипы на стеблях красоты; нельзя им отдыхать на розовом ложе, чужими руками, не их руками, для них разостланном. Они 208 должны знать, что они ответственны, потому что одарены талантами» . О месте и роли подлинного художника в жизни Блок говорит и в статье «Три вопроса» (1908). Поэт пишет о необходимости осознания художником общественного долга; только вопрос «зачем?», который должен ставить перед собой современный художник, откроет ему путь на вершины искусства: «Это - самый опасный, самый узкий, но и самый прямой путь. Только этим путем идет истинный художник»199 200. Таким образом, значение поэмы «Соловьиный сад» велико для понимания творческого пути поэта: он решал в нем для себя и своих современников сложнейшие нравственные и философские проблемы. Для символистов поэма — жанр высокой ответственности. В ней должны быть особенно значительные мысли, выводы. В «Соловьином саде», как в фокусе, сосредоточены многие мучительные вопросы, ставившиеся и прежде в стихах А. Блока, но получившие в поэме новое разрешение. Как известно, универсальным ключом, открывающим тайны художественного текста, является сюжет - поэтическая реализация авторского замысла. Согласно изложенному нами в первой главе представлению современных исследователей (И.В. Силантьев, Ю.Н. Чумаков), сюжет в лирике представляет собой динамику чувств лирического субъекта, которая и составляет существо лирического события - сердцевины лирического сюжета. Лирическое же событие И.В. Силантьев определяет как «качественное изменение состояния лирического субъекта, несущее экзистенциальный смысл для самого лирического субъекта и эстетический смысл для вовлеченного в лирический дискурс читателя» . Последнее замечание представляется нам особенно важным, ибо открывает возможность объединить «лирическим событием» героя и читателя, выйти за привычные рамки анализа в более широкий контекст творчества поэта. Опираясь на такое определение лирического сюжета, постараемся понять суть лирического события поэмы А. Блока «Соловьиный сад», увидеть, какие изменения состояния лирического субъекта оно выражает и в какой дискурс вовлекает читателя. С нашей точки зрения, поэма «Соловьиный сад» отмечена печатью переходности. Во-первых, в ней явственней, чем в прежних вещах поэта, соотнесены разные повествовательные планы, во-вторых, отчетливо просматриваются изменения в поэтике. «Софийный» вариант цветосюжета (план содержания), который разрабатывался А. Блоком после цикла «Стихов о Прекрасной Даме», из области миросозерцания постепенно переходит в область социальной практики, в области поэтики намечается переход к графичной выразительности поэмы «Двенадцать». Лирический сюжет поэмы «Соловьиный сад» строится из взаимосвязи и пересечения следующих его уровней: 1) Временной и пространственный уровни сюжета; 2) Мифологический уровень; 3) Уровень цветовой символики. Рассмотрим их подробнее. 1. Временной и пространственный уровни: Первая глава поэмы Блока начинается строфой: «Я ломаю слоистые скалы // В час отлива на илистом дне, // И таскает осел мой усталый // Их куски на мохнатой спине». Интересно, что в одном из первых черновиков поэмы (август 1914 - октябрь 1915 г.) Блок использует речь от третьего лица: «Он ломает графитные скалы...» . Позже Блок переделывает поэму, используя речь от первого лица. Обращает на себя внимание и направление движения «верх-низ» (скалы - дно). Знаковой является его замена: появление горизонтали и 201 железной дороги у моря. Если образы вертикальные - это образы трансцендентного плана, то образы диагонального пространства имеют земную укоренённость. Донесем до железной дороги, Сложим в кучу,- и к морю опять Нас ведут волосатые ноги, И осел начинает кричать . Горизонталь в творчестве поэта появляется тогда, когда предметом интереса становится реальный мир, земная, обычная жизнь людей. Железная дорога - образ, очень значимый как для поэзии XX века в целом (образ цивилизации, «железного коня» и пр.), так и для лирики А. Блока (напр., «На железной дороге» (1910)). Железная дорога выступает в лирике Блока символом страшного нового века, безжалостного к людям. Таким образом, «я» и осел в поэме «Соловьиный сад» включены в цивилизационный процесс. Но «я» на время из него выпадает в пространство «сна». Рассматривая пространственный уровень сюжета, нельзя обойти вниманием тот факт, что соловьиный сад находится на возвышении, из него открывается широкий взгляд на дольний мир. Пространство сада организовано особым образом: между обычным миром, где труженик погоняет своего осла, и ним, существует словно бы труднопреодолимая преграда, сад находится за изгородью, обвитой колючими розами: «неприступные двери», «утонувшая в розах стена», «колючие розы», «дверь соловьиного сада». Но потом оказывается, что сад так неприступен только на первый взгляд, стоит захотеть туда попасть по-настоящему, и никакие преграды этому помешать не могут: «Правду сердце мое говорила, / И ограда была не страшна. / Не стучал я - сама отворила / Неприступные двери она». Соловьиный сад - полюс счастья и гармонии. Его пространственная организация, в чем-то отражающая иконографические каноны, позволяет 202 соотносить соловьиный сад с раем. Более подробно об этом будет идти речь ниже. Пока же остановимся на мысли о композиционно-пространственном построении поэмы. Итак, вертикаль и горизонталь у Блока - это сакральные сферы, разделенные на верх-низ. К приему разграничения мира на «верхнюю» и «нижнюю» половины Блок обращался на протяжении всего творчества: в отдельных лирических произведениях (например, в проанализированном нами в первой главе стихотворении «Девушка пела в церковном хоре»). А в поэме «Ночная фиалка», по мнению С.Н. Бройтмана , выделено два пространства: героическое «верхнее» пространство прошлого - это возвышенный мир, который отличается героической безмерностью, он лежит вне измерений («ни морей, ни земли»), и «нижнее» пространство - «болотный мир». С.Н. Бройтман замечает, что для поэмы характерна «нераздельность и неслиянность» болотных пространств с пространством героического мира. Время - еще один важный компонент произведения. «Соловьиный сад» состоит из семи главок, что выводит читателей к важному смысловому пласту. В ней, по мнению Анат. Горелова, «семиглавное членение аллегорично: драма героя поэмы как бы дана в недельном сечении» . О семи днях говорится в Ветхом Завете. За семь дней Бог создал Небо и Землю, а на седьмой день отдыхал. И завещано было человеку: шесть дней трудиться и день отдыхать. «Выполнил ли герой поэмы этот завет?» - Л 1 с задается вопросом Анат. Г орелов . Обращает на себя внимание тот факт, что все, происходящее в поэме «Соловьиный сад», маркировано циклическими временными 203 204 205 характеристиками. Начинается поэма «в час отлива», постепенно на берег моря спускается «синяя мгла», а действие второй главы уже происходит ночью («сумрак ночи ползет сквозь кусты»). Благодаря временным пометам, становится ясно, что герой поэмы оказывался у соловьиного сада неоднократно: поэтому крик осла раздается у садовых ворот «каждый раз», «каждый вечер в закатном тумане» проходит герой мимо ворот соловьиного сада. Мотив «кружения» героини связан с бесовством, разгулом нечистой силы, а также с мотивами повторяемости, цикличности. Этот мотив призван демонстрировать иллюзорность восприятия: взятый крупным планом процесс может восприниматься как линейный, при смене перспективы - пространственной и временной - он оказывается цикличным, повторяемым. Отсюда актуальность концепции «вечного возвращения» для автобиографической стратегии А. Блока, о которой писал Д. Максимов: настроения, связанные с идеей «вечного возвращения», не были для Блока случайными и нередко в ярком и трагическом выражении возникали в его поэзии и в его записях. Пятая и шестая главы, в которых герой оказывается в соловьином саду, лишены временных характеристик. Время, которое герой проводит у ворот соловьиного сада и в нем самом, растягивается до неопределенных пределов: «идут за часами часы», «Я проснулся на мглистом рассвете // Неизвестно которого дня». Шестая глава, посвященная пробуждению героя ото сна, начинается с упоминания «мглистого рассвета», т.е. наступает утро. Действие седьмой главы поэмы также происходит утром. В поэме показан один день, начиная с вечера и заканчивая утром, но этот день равен жизни. 2. Мифологический уровень: Фабульная линия поэмы, с одной стороны, обозначена рядом культурных, библейских и современных образов и мифов: Одиссей у нимфы Калипсо, поэт Тангейзер в гроте Венеры, изгнание из рая, а рядом железная дорога и т.д. Картины тяжелого труда в слоистых скалах контрастируют с фрагментами иных сюжетов - ограда в розах, синяя мгла, рокот «моря житейского» и пр. Так рождается собственно поэмный сюжет, реализующий блоковскую философскую и биографическую тайнопись. В первой главе обозначен звуковой контраст поэмы - немузыкальный крик осла как аналог труда непосильного и соловьиное пение, легкий шелест листвы: А у самой дороги - прохладный И тенистый раскинулся сад. По ограде высокой и длинной Лишних роз к нам свисают цветы. Не смолкает напев соловьиный, Что-то шепчут ручьи и листы216. Отмеченный звуковой диссонанс есть фрагмент блоковского мифологического сюжета. Согласно русскому поверью, изложенному, например, в книге С.В. Максимова «Нечистая, неведомая и крестная сила» (1903), хорошо известной Блоку, - осел - одно из очень немногих животных, в которых не может «вселиться бес», они, напротив, обладают некоторой возможностью «отгонять» нечистую силу и наваждение. «Крик осла», следовательно, не обозначение труда непосильного, а своеобразный «оберег» от наваждения, сродни традиционному «крику петуха». Мифопоэтическая традиция использования образа осла чрезвычайно богата. С одной стороны, осел - священное животное, одна из ипостасей божества, объект культа и т. п., с другой - символ глупости, невежества, упрямства, низости, жизни в её материально-телесном аспекте. В древнегреческой мифологии осел - средоточие глупой праздности, лени и похоти. На ослах разъезжают бог вина Бахус и его хмельная свита. Распространенные темы христианской религиозной живописи - въезд Иисуса Христа на осле в Иерусалим и бегство в Египет, в котором также участвует осел 206. Таким образом, осел - животное с крайне противоречивой репутацией. Любопытным представляется в этом отношении исследование О. Фрейденберг «Въезд в Иерусалим на осле». Нас интересуют в данном случае не целостные разработки этого сюжета евангелистами, о чем пишет исследовательница, а ее замечание о фольклорном мотиве этого сюжета, «связанном с ослом», в котором, с ее точки зрения, «мотив спасения чрезвычайно силен»207. Так, блоковская «тайнопись» включает противоположение тяжкого труда и красоты искусства в его собственный сюжет искушения красотой, мечтой, возникающими в будничном, тяжком труде. Интересным в поэме является и образ сада. Сад - полиморфный символ. Самый популярный в культуре образ - сад Эдемский. По преданиям, «там дул прохладный ветер, качались зеленые ивы и текли чистые прозрачные реки, где был виден каждый камушек»208. Сад Блока, на первый взгляд, такой же: он «прохладный и тенистый», «шепчут ручьи и листы», «Вдоль прохладной дороги, меж лилий, // Однозвучно запели ручьи», - но это лишь на первый взгляд. Перед нами «таинственный сад», «символ мистического опыта», который должен быть белым, поскольку белизна - цвет синтеза и совершенства. Но в поэме «Соловьиный сад» белое только платье героини. Сад Блока очень музыкален: помимо пения соловьев, в нем журчат ручьи, «звенят запястья», «шепчут листы», слышится пение героини. Это не случайно, ведь музыка является составной частью всякого мистического опыта. Интересен и тот момент, что сад раскинулся «у самой дороги», а единственная дорога, названная до этого - «железная». Но ее шума в райском саду не слышно. Ю.М. Лотман, рассматривая символ как текст, способный «сохранять в свернутом виде исключительно обширные и значительные тексты», обращает внимание на их «сложное многоголосье». Он утверждает двойственную природу символа, реализующуюся в своей «инвариантной сущности», которая, в свою очередь, реализуется в вариантах209 210. Центральный символический образ поэмы А. Блока - сад - обладает именно этими особенностями: он всеобъемлющ, вобрал в себя внешний мир, но он и «многослоен», характеризует внутренний мир героя, нюансы его чувств и настроений. Приметой соловьиного сада А. Блока является наличие в нем растений - лилий («вдоль прохладной дороги, меж лилий») и роз («лишних роз к нам свисают цветы», «утонувшая в розах стена», «их шипы, точно руки из сада, //уцепились за платье мое»). В истории европейской культуры образ розы, как и лилии, имеет достаточно яркий и устойчивый смысловой «ореол». В статье 1898 г. «Из поэтики розы» А. Веселовский отмечал, что в языческой традиции роза «являлась вестницей весны, поры желаний и любви. И в то же время роза - символ смерти» . Подобная двойственность свойственна и образу «лилии»: в христианстве лилия является символом чистой, девической любви (в христианской иконографии используется в качестве атрибута Девы Марии); в народной же символике лилия является не только символом чистоты, но и «бледной смерти». Символика розы была также усвоена христианством: «Средневековый рай полон роз, Богородица представлялась сидящей среди розовых кустов, на которых щебечут птички; ее венчают розами»222. В этом смысле соловьиный сад Блока близок средневековым представлениям о рае. Образ розы в культуре русского символизма был прямо обусловлен романтической традицией. Исследователи отмечают смысловую двойственность концепта розы, соединяющего язычески-«телесную» и христиански-«возвышенную» семантику. В поэме «Соловьиный сад» образ розы имеет большое значение при построении любовного мотива и сюжета плотской страсти. Интересно, что розы в соловьином саду не имеют цветового обозначения. Они описываются как живые создания: розы являются «лишними», их шипы, «точно руки из сада», они «колючие». А в одном из черновиков поэмы розы и вовсе названы «черными»: Поднимаются знойные мысли, Наливаются кровью глаза. О, как черные розы нависли! ЛЛ-1 Верно, к вечеру будет гроза? Мотив пения и кружения героини в поэме тесно связан с древними мифологемами, посвященными нимфам. Как известно, нимфы жили в рощах, у источников, в тенистых горных ущельях - на лоне природы. Их основным родом деятельности были пряжа, тканье, пение, танцы на лугах под флейту Пана, охота. Нимфы в древнегреческой мифологии - олицетворение в виде девушек живых стихийных сил, подмечавшихся в журчании ручья, в росте деревьев, в дикой прелести гор и лесов. Таким образом, героиня «Соловьиного сада» имеет много общих черт с героинями древнегреческого эпоса. Пение нимф, чистое и прекрасное, является синонимом обманного, ненастоящего мира, далекого от жизненных реалий и настоящих человеческих эмоций. Мотив, прослеживающийся в поэме, - удержание героя в таинственном саду, за оградой, далеко от настоящего мира - перекликается с мифом об Одиссее. Нимфа Калипсо семь лет скрывала у себя Одиссея, чтобы заставить его забыть родину. Ее остров Огигия описывается как прекрасный мир, где еще действуют законы «золотого века». Он находится на крайнем западе, на границе мира живых и мертвых, и Одиссей, 211 таким образом, вырываясь от Калипсо, избегает смерти. Отпечаток демонизма несет в поэме и мотив смеха: «А в саду кто-то тихо смеется». Смех имеет сакральную символику, направленную как на творение добра, так и на заклинание злых сил и их «вызов». «Смех - это своеобразная молитва, а также символ, выражающий отношение людей к происходящему событию» . Мотив смеха или манящей любовной улыбки довольно редко, но всё же встречается в фольклорных текстах. Демоническая красавица своей улыбкой манит человека, однако ее потусторонная натура, сначала скрытая, обнаруживается тогда, когда человеку уже не дано спастись. Двойственность смеха при единстве его выражения содержала в себе мощное диалектическое противоречие, требовавшее осмысления. Ситуация, описанная в поэме «Соловьиный сад», оказывается тесным образом связанной и со средневековой легендой о миннезингере Тангейзере, жизнь и личность которого стали темой для немецких народных сказаний. Сущность южно-германского предания о Тангейзере такова. Однажды миннезингер Тангейзер, идя на состязание певцов, увидел богиню Венеру, которая завлекла его к себе в грот; там он пробыл семь лет в забавах и развлечениях (здесь тоже прослеживается цифровая символика числа «семь», поэма «Соловьиный сад» состоит из семи главок). Место обитания Венеры по средневековому преданию - гора, имеющая вид продолговатого гроба, в ней есть пещера, где слышится шум подземных ключей. Вскоре Тангейзер стал тяготиться этим состоянием вечного наслаждения, он мечтает о земле, звоне колоколов и смене времён года. Поэт снова и снова просит Венеру отпустить его на землю. Венера тщетно уговаривает Тангейзера остаться. В опере Рихарда Вагнера Тангейзер призывает Марию, и при упоминании имени Богоматери Венера и её грот исчезают. Однако, согласно народному преданию, Тангейзер, не получив помощи и отпущения грехов у Папы, с горя возвращается к дьявольской Венере. 212 Помимо названных античных и средневековых источников, поэма «Соловьиный сад» отсылает читателя и к библейской легенде об изгнании из рая. В библейском райском саду змей-искуситель тоже действовал через женщину. Но, прельстившись красотами райского сада, герой поэмы А. Блока всё же делает свой выбор сам, избирая нищенский удел взамен соблазнам «соловьиного сада». В поэме тесно переплетенными оказываются образы библейские, ветхозаветные, общекультурные и современные (образ железной дороги). Блок любит обращаться к давно знакомым, традиционным образам в своей поэзии, не избегает и цитат. Ю. Тынянов замечает, что поэт предпочитает порой даже стертые образы (ходячие истины), «так как в них хранится старая эмоциональность; слегка подновленная, она сильнее и глубже, чем эмоциональность нового образа, ибо новизна обычно отвлекает внимание от эмоциональности в сторону предметности» . В общем строе искусства Блока эти образы призваны играть важную роль в эмоциональной композиции. Мифологические подтексты приближают поэму к типичной эпической форме, которая отличается равновесием сюжетной композиции и конфликтом между двумя противоположными началами. Однако уравновешенная сюжетная структура, основанная на тематической оппозиции «трудовая жизнь на берегу» / «жизнь в соловьином саду», оказывается только внешним материалом, который фиксирует внутреннее движение героя. Блок при создании поэмы не мог не опираться на широкую общекультурную традицию. Но в то же время, его «соловьиный сад» - это особый, его собственный, блоковский образ - символ, постичь который без проникновения во все многообразие его лирической поэзии невозможно. 3. Уровень цветовой символики: 213 Как известно, цвет - одна из категорий познания мира, которая находится наравне с другими категориями, такими как пространство, время, движение, а также является одним из ключевых культурных концептов. Проанализировав пространственный, временной и мифологический уровни поэмы, мы не можем не обратиться к заложенной в ней цветовой символике. С первых строк поэмы задается цветовая тональность, складываемая из цвета моря (сине-зеленый) и цвета ила (черный или лиловый). Так обозначена неразделенность земли и воды, что отсылает нас к первому дню творения мира в христианской мифологии: «Бог создал сначала вещество вселенной, а потом уже приступил к постепенному устроению ее. Это вещество было в начале неопределенное и нестройное; тут все было вместе: и земля, и вода, и воздух, и огонь; ничто не было разделено, ничто не имело тех видов и форм, какие мы видим теперь»226. Идея миротворения для поэта-символиста имела огромное значение и тесно переплеталась с идеей творения особой, индивидуальной поэтической Вселенной. Искусство начала XX века (особенно символистское), как в свое время искусство романтическое, тяготеет к мифу, погружено в мифотворчество; конкретное, превращаемое в символическое, утрачивает исторические приметы, история растворяется в вечном. Обнаженные отливом слоистые скалы на илистом дне, сад, полный цветов, прохлады, пения птиц, соловьиный напев и рев осла - вот из чего строится композиция первой главы поэмы. Заканчивается она «синей мглой», которая опускается, как некий занавес, на берег скалистый и знойный. Это своего рода цветовое обозначение таинственного мира призраков, густо населявших поэтическую сферу самого Блока. В последующих главах поэмы появятся варианты «синей мглы»: «синий сумрак» и «синяя муть». Вторая глава начинается строкой «Знойный день догорает бесследно». «Синяя мгла» словно бы заслоняет реалистическую картинку, нарисованную в первой главке, и погружает героя в пространство сна: «Только все неотступнее снится // Жизнь другая - моя, не моя...» . Сон дает возможность герою поэмы разомкнуть горизонт своего эмпирического бытия. Он получает возможность обрести утерянную в его бодрствующем сознании память о качественно ином бытии, которому он был когда-то причастен. Таким образом, сон передает ощущение двух состояний мира. Со второй главы наблюдается некоторое приглушение света: «день догорает», «сумрак ночи ползет», «закатный туман». На фоне таких неярких цветов выделяется белое платье героини, мелькающее за резной решеткой ограды сада. «Белое платье» - «готовый» образ, знак, отсылающий нас к романтической лирике XIX века, и к самому А. Блоку («Девушка пела.»), это недоступный, чистый образ любви. Это аллюзии и к Пушкину (например, «Дубровский»), и к Тургеневу («Дворянское гнездо», «Три встречи»). Белое платье - знаковый для ранней поэзии Блока символ, с помощью которого им обозначалась чистота и святость Прекрасной Дамы. Любовный мотив в поэме берет свое начало с образа «белого платья» в «синем сумраке». Таким образом, белое платье не только знаковый, но и содержательный образ, обретающий новые значения в новых контекстах. Так, он вводит в текст поэмы предыдущую жизнь блоковского лирического героя («память»), который раньше испытал первую любовь к Прекрасной Даме и пережил ее потерю. Пережитое даёт понять, что попадание в любовный плен является для героя не новым и что исход этого события ожидаем: И в призывном круженьи и пеньи Я забытое что-то ловлю, И любить начинаю томленье, Недоступность ограды люблю . Таким образом, героиня «Соловьиного сада» становится одной из 214 215 трансформаций женских образов, поочередно бывших то знаками чистоты и возвышенности («Стихи о Прекрасной Даме»), то обманом и мороком лживого мира Снежной маски, Фаины. Вместе с ними возвращается и томление по синим призракам, по веселящему дурману придуманной, ненастоящей жизни. Таким образом, можно отметить, что вызываемые в сознании читателя с помощью цветового образа («белое платье») аллюзии усиливают повествовательную функцию основного сюжета. Но, помимо отсылок к классической традиции прошлого, образ «белого платья» в совокупности с открытым финалом в поэме А. Блока «Соловьиный сад» имеет и выход в новую литературную реальность. Так, например, в первом прозаическом произведении В. Набокова, романе «Машенька», проявляются следующие черты, присутствующие и в дальнейшем творчестве автора, - игра литературными цитатами и построение текста на ускользающих и вновь проявляющихся лейтмотивах и образах. Среди них много образов лирики Блока: соловьиное пение, шум поезда, свидание в метель, героиня в снегу. Набоковым, так же, как и Блоком в поэме «Соловьиный сад», традиционный финал отброшен. Глубинные переживания Ганина для него намного важнее, чем нюансы отношений героев. Отказ Ганина от встречи с любимой имеет не психологическую, а скорее философскую мотивировку. Он понимает, что встреча не нужна, даже невозможна, не потому, что она влечёт за собой неизбежные психологические проблемы, а потому, что нельзя повернуть время назад. Это тема невосполнимой утраты. В романе «Машенька» Набоков впервые обращается к темам, которые затем будут неоднократно появляться в его творчестве. Утраченная Россия выступает как образ потерянного рая и счастья юности, «счастья неволи». Тема памяти, противостоящей всё уничтожающему времени, важнее и значительнее для писателя, чем сожаления об ушедшей любви. Как видим, многие блоковские темы и мотивы получили дальнейшее развитие в русской литературе. Пространственно-временными рамками, в которых реализуется любовный мотив в поэме А. Блока, являются «соловьиный звенящий сад», «закатный туман», «мгла благовонная и знойная». Любовная линия помечена чистыми цветами (синий, голубой), оттенками (золотой), цветовым обозначением полноты, совершенства (белый). Через цвет происходит «эстетизация переживаний» для читателя. Цветовая динамика подтверждена важными составляющими романтического любовного сюжета - «белое платье», «розы». Смена цвета есть развитие любовного сюжета. «Зной» - примета уже иного сюжета, символизирует страсть, ожидание плотской любви. Завершается это противоречивое «круженье и пенье» строкой словно из другого сюжета: «Что с тобою, возлюбленный мой?». Таким образом, любовный сюжет в поэме представлен как часть длящейся жизни. Третья глава начинается строкой «Отдыхает осел утомленный». Очарованный бедняк бросил свой лом, он бродит вокруг таинственного сада, у ограды, «убегающей в синюю муть». Исследователи поэтического наследия Блока не раз отмечали, что синему цвету в его поэтике принадлежит особое место. «Синий» передает не столько цвет, сколько эмоциональное осмысление контекста. Традиционно «синий» и его оттенки - символ гармонии и покоя, для Блока - символ непорочности и первозданности. Это цвет Прекрасной Дамы. В ранней лирике поэт говорил о синих, лиловых и лазурных мирах торжественно, патетически. В поэме «Соловьиный сад» «синее» впервые называется «мутью». Может быть, поэтому поэт констатирует: «а уж прошлое кажется странным». Все, что раньше казалось таким прочным и нерушимым, подвергается сомнению в более поздней лирике Блока: «Наказанье ли ждет, иль награда, / Если я уклонюсь от пути?»216. Таким образом, следствием погружения в «синюю мглу» и зачарованности «соловьиным садом» является уклонение от пути. В первом черновике поэмы (январь 1914 г.) набросаны только первая, вторая и третья главки будущей поэмы. Далее Блоком дается следующий план продолжения: «Он услышит чужой язык, испугается, уйдет от неё, несмотря на её страсти и 230 слёзы, и задумается о том, что счастию тоже надо учиться» . В четвертой главе «Соловьиного сада» описывается «уклонение от пути». Герой поэмы, нищий бедняк, оказывается оглушенным «сладкой песнью», опьяненным «золотистым вином». Сладкая, усыпляющая песня заставляет героя забыть горе, забыть каменистый путь, которым ему надлежало идти. В этом изысканном, но обманчивом мире огонь не обжигающий, а золотой, он искрится и дурманит, как вино. Этот огонь дурманит своей сладостной красивостью. В пятой главе в душе героя, укрывшегося за оградой сада, нарастает тревога. Его преследует рокот волн, напоминая о покинутом мире: «Отдаленного шума прилива // уж не может не слышать душа» . Поэт признает бессилие соловьиной песни «заглушить рокотание моря». Место поэта там, где человеку тяжело. В этом невеселом признании сказалось величие гения, прошедшего сквозь испытания и проклятия «страшного мира» и почувствовавшего свою ответственность за стыд этого мира. Итак, фабульное содержание поэмы заключается в том, что некий труженик «ломает слоистые скалы» на берегу моря и отвозит камни на спине осла к дороге, где находится сад, куда отправляется герой, чувствуя, что его там ждут. Но, услышав крик осла и шум моря, герой покидает сад. С фабульной точки зрения лирический сюжет достаточно традиционен. В нем столкнулись две бесспорные ценности: счастье и долг. Выбор героя - в шестой главе, когда он, наконец, пробуждается. Выход из состояния сна сопровождается явлением цвета («мглистый рассвет», «окно голубое»), а также звуками «реального мира» («рычанье прибоя», «призывающий жалобный крик» осла, «далекие и мерные удары»). В этой 217 218 главке вновь подчеркиваются колдовские чары героини: «Как под утренним сумраком чарым // Лик, прозрачный от страсти, красив!..» . «Чарый» - устаревшее слово, означающее «колдовской», «обманчивый», связанный с магией, волшебством. Герой продолжает любить свой «сад», он даже тихонько задергивает полог на окне, чтоб продлить «очарованный сон». Но крик покинутого осла напоминает о долге. Герой поэмы бежит из очарованного сада. Лирическим событием в «Соловьином саде», является, таким образом, качественное изменение состояния лирического субъекта, имеющее для него экзистенциальный смысл. Лирическая часть сюжета обозначена отсылками к «сердцу», «душе», к реалиям «соловьиного сада»: «Сердце знает, что гостем желанным // Буду я в соловьином саду», «Правду сердце моё говорило», «Взяли душу мою соловьи», «Крик осла был протяжен и долог // Проникал в мою душу, как стон». Крик осла возвращает лирического героя в пространство реальной жизни, напоминает о необходимости «бегства из рая», которое тем не менее есть свободный, но необходимый выбор героя. Так возникает сюжет «потерянного рая», многократно воспроизведенный А. Блоком в разных произведениях. Фабульно эта ситуация выглядит иронично: герой спускается к ослу, оставляя возлюбленную. Возможность такого истолкования подтвердила Л.А. Дельмас, в одной из бесед рассказавшая, что Блок, читая ей «Соловьиный сад» и отождествляя себя с героем поэмы, шутливо спросил, не обидится ли она, что он ушел от нее к ослу . И в биографическом, и в экзистенциальном планах поэмы А. Блок преодолевает «искушение» остаться в «соловьином саду», уклониться от «кремнистого пути», свойственного русскому поэту. Возвращение героя поэмы к месту своих трудов ощущается как трагическая необходимость, как земной удел человека. В связи с такой трактовкой сюжета поэма 219 220 «Соловьиный сад» прочитывается в экзистенциальном плане. Человеческая жизнь рассматривается поэтом-философом как неизбежная утрата целостности с миром («рай»), как «возмездие» за греховность земного пути. Библейские, мифологические коннотации прочитываются отчетливо. Мотив «потерянного рая» находит отражение и в еще одной поэме Блока, «Ночная фиалка». Одним из первых попытался найти исходный жанровокомпозиционный мотив поэмы «Ночная фиалка» С.Н. Бройтман. По его мнению, это мотив «потери». Объектом потери выступает у Блока героическое состояние мира, представленное героико-мифологическими образами Скандинавии и связанное в сознании поэта с образами вагнеровской мифологии. Но, «кроме скандинавско-вагнеровского мифа о героическом состоянии мира и его гибели, Блок использует и миф о первоначальном “райском” состоянии и его потере», - пишет С.Н. Бройтман . Важной представляется и мысль о том, что «райское», «золотой век» в поэме Блока это не просто теза в истории человеческого рода, но и теза личного бытия героя, соотнесенного с духовным опытом автора. С.Н. Бройтман отмечает особую моделирующую роль мотива потери, который становится всепроникающим смыслом и жанрово-композиционным приемом, используемым поэтом во многих произведениях. В этом ключе решена в поэме «Соловьиный сад» лирическая тема. Ее толкование не может быть воспринято вне символистской идеи катастрофизма человеческого бытия в негармоническом, «немузыкальном» мире. Счастье двоих иллюзорно, оно включено в общую судьбу мира. Кратковременность любовного плена напоминают в поэме А. Блока аллюзивные отсылки к сюжетам Одиссея или Тангейзера, о чем мы говорили выше. Поэтому-то дорогу лирического героя в соловьиный сад помечают лукавый смех, тайные 221 знаки, соблазны. Герой уходит из сада не потому, что его тревожит крик осла, а потому, что его ведет внутреннее беспокойство, то, что выше мы определили как долг поэта перед миром. Напомним, что С.Н. Бройтман обозначил его как мотив «потери», связав его с утратой героического состояния мира. Что это глубинное свойство европейской культуры разделял А. Блок, подтверждает его письмо Любови Александровне Дельмас, в котором он рассуждает о взаимозависимости человека и мира, об их экзистенциальной связи: «возможность счастья, что? Словом, что-то забытое людьми, и не мной одним, но всеми христианами, которые превыше всего ставят крестную муку; такое что-то простое, чего нельзя объяснить» . Не о метафизической ли вине человека перед человечеством размышляет поэт, предпочитающий счастью и личному благополучию все тревоги мира? В 1919 г. Блок писал в статье «Крушение гуманизма»: «Оптимизм вообще - несложное и небогатое мировоззрение, обыкновенно исключающее возможность взглянуть на мир как на целое. Его обыкновенное оправдание перед людьми и перед самим собою в том, что он противоположен пессимизму; но он не совпадает также и с трагическим миросозерцанием, которое одно способно дать ключ к пониманию сложности мира»222 223. Таким образом, в понимании Блока, для художника, видящего мир не только в плоскости быта, но бытия, естественно «угрюмство», т.к. он видит мир в его экзистенциальной сложности, лишь с помощью этого знания может возвыситься над ценностями цивилизации, увидеть реальность, в то время как оптимистический взгляд останавливается лишь на частностях. Такой взгляд на мир свойствен человеку трагического мироощущения, человеку катастрофического ХХ века. Важной в поэме является также идея о том, что каждый человек двойственен по своей сути, в нем есть две ипостаси: духовная и плотская, определяемые его способностью понимать «мир горний» и «мир дольний». Издавна у наших предков существовало представление о том, что есть мир дольний, видимый, проявленный мир, где мы живем нашей обыденной жизнью, обеспечиваем пищей наше тело, решаем какие-то житейские задачи и бытовые проблемы, и мир горний, где живет наша душа, где она любит, чувствует, страдает, переполняется счастьем, восторгом, радуется или плачет. Наши предки считали, что истинный, праведный путь — это путь, который лежит посередине между дольним и горним миром. Такой истинный путь и ищет герой поэмы Блока. Не случайно сад - это еще и «символ возделанного сознания» . К этой идее в свое время примкнул Вольтер с призывом: «Надо возделывать свой сад». Человек должен, прежде всего, делать свое дело, то, к чему у него лежит душа, то, чем он призван заниматься, как бы ни складывались вокруг него обстоятельства. Но нахождение гармонии в мире дело нелегкое. В поэме «Соловьиный сад» эти две ипостаси человека (духовное и телесное) оказываются тесно переплетенными. Мысль о равенстве «дольнего горя» и «моря» помогает выйти на метафизические смыслы поэмы: Пусть укрыла от дольнего горя Утонувшая в розах стена, - Заглушить рокотание моря 238 Соловьиная песнь не вольна! Говоря словами Т. Сильман («Заметки о лирике»), в центре лирического стихотворения находится «момент лирической концентрации», некое «открытие». «Открытие» следует понимать в том смысле, что поэт, описывая определенное событие или явление (в «Соловьином саде» событием является приход в соловьиный сад / уход из него), приходит к некоему итогу, выводу, решению, новому пониманию. «Поэт испытывает 224 225 при этом какой-то толчок, душевный сдвиг, в психологическом плане совпадающий с моментом лирической концентрации»239. Таким образом, лирический план сюжета поэмы составляет духовное движение героя, переживающего коллизию между мечтой и реальной жизнью. Перечисленные нами попытки трактовки основной мысли поэмы говорят о том, что поэма до сих пор открыта для новых прочтений и даже в какой-то степени на них напрашивается. Сюжет «Соловьиного сада» не дидактичен, а вопрошающ, от каждого нового читателя он ждет самостоятельного ответа. Главная же загадка поэмы таится в ее финале. В седьмой главе герой вновь вступает на знакомый каменистый берег, «где остался мой дом и осел». Здесь впервые в поэме появляется тема дома. Во второй главе герой называет место своего обитания «хижиной тесной», это место не кажется ему привлекательным или уютным, его влечет рай соловьиного сада, куда не доносятся «жизни проклятья». А в последней главе он стремится к дому, ищет его: «Где же дом?». Дом - чрезвычайно емкий космический символ, он символизирует освоенное, «одомашненное» пространство, где человек находится в безопасности. «Дом строится как уменьшенная модель вселенной» . Герою кажется, что он все еще во сне, потому что он не может найти дома, прежде знакомый путь оказывается на этот раз кремнистым и тяжелым. Интересная деталь: брошенный героем лом оказывается ржавым. Из цивилизационного пространства (железная дорога), герой попадает в «сад», в пространство мифа, тем самым обретая и время (как известно, миф обладает пластической и временной полнотой, время мифа - вечность). Таким образом, сюжетная перспектива поэмы обретает бесконечность. Возвращение из мифологического хронотопа сообщит смысловую глубину и значительность в глазах лирического героя миру «дольнему». Для седьмой главы характерно особенное цветовое решение, приглушенные, «мокрые» цвета. «Тяжкий, ржавый, под черной скалою // Затянувшийся мокрым песком», «серые спруты», «лазурная щель», «песчаная мель» - природные (и вечные) цвета - моря, неба и песка. Кольцевая композиция поэмы возвращает нас к колористической гамме первой главы, формально решенной в тех же тонах, что и седьмая: это аквамарин, природные, естественные цвета («илистое дно», «лазурная щель» и т.д.). Но то, что в первой главе было фоном тяжкой, однообразной работы («Я ударил заржавленным ломом // По слоистому камню на дне»), в седьмой главе становится завершением цветосюжета, на фоне которого разыгралась непростая драма прощания с готовым раем («сад»), с возвращением к тому, что «всеми христианами, которые превыше всего ставят крестную муку», называется жизнью. Так поэма «Соловьиный сад» окончательно обрела формульное завершение в завязке и эпилоге цветосюжета, который в своей целостности является метафорой жизненного пути человека. Центральные части цветосюжета поэмы, создающие иллюзию счастья, вариант «рая», пространство сна, «соловьиного сада», содержат яркие цвета: «синий сумрак», «синяя муть», «белое платье», «золотистое вино», «золотой огонь», «окно голубое». Эти цвета являются знаками-символами, отсылающими нас к ранней лирике Блока, к «Стихам о Прекрасной Даме» и к идее первотворения. Они служат обозначением кульминационных моментов цветосюжета, обозначают его предсказуемую динамику. Его движение определяет «эстетизацию переживаний», симфонизм художественного мышления, содержит отсылки к его культурным и мифологическим вариантам. Образы, встающие за переживаниями лирического героя, становятся основой переживания читателя. Как пишет Т. Сильман, «всякое подлинное лирическое стихотворение, имея своим источником подобный душевный толчок и совершая какое-либо открытие, становится источником значительных душевных переживаний и постижений для воспринимающего 241 его читателя или слушателя» . В поэме «Соловьиный сад» Блок проявил себя как истинный символист, причем в его поэме тесно взаимосвязанными оказываются символы разного рода: цвета, звука, чисел, пространства и времени. Цвет, а также музыка - две важнейшие составляющие поэмы «Соловьиный сад». Музыка - одна из самых высоких форм символического мышления. Андрей Белый писал о духе музыки как об источнике символа, ибо именно в музыке осуществляется «наибольшее приближение глубин духа к поверхностям сознания»226 227 228. Поэма состоит из семи глав. Как уже было сказано выше, поэт большое значение придавал символике чисел. Число «семь» выбрано им не случайно. Это количество дней недели, но еще и количество нот и цветов спектра: красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый. Известно, что «семь нот музыкальной гаммы, как и семь цветов спектра соотносят с семью космическими лучами, поддерживающими существование космоса» . В полном соответствии с символистской космогонией А. Блок оперирует синим цветом («синяя мгла», «синяя муть»), адресуя его Космосу, тайнам мироздания. Динамическое цветовое движение от голубого к черному адресовано в поэме пространству человеческой мечты и работы: «Я окно распахнул голубое», «Тяжкий, ржавый, под черной скалою». Гол-убое окно и чернота скалы в мифологизированном пространстве поэмы поставлены в связь с уже знакомым нам блоковским образом чистоты и манящей радости - белым платьем. Другие цвета в поэме, соотнесенные с этими цветовыми границами, обретают признаки дополнительности, уточнения реалий того мира, в котором реализует себя лирический герой: «илистое дно», «тенистый сад», «закатный туман», «ржавый лом». Картина мира получила качественные, оценочные характеристики в границах цветосюжета, обрела символическое наполнение. Как известно, символ - это проявление вечного и подлинного во временном. Если окружающий нас мир - лишь видимость, эмблема подлинности, то проникнуть в его суть, освободиться от чар заколдованного сада и должно символическое искусство. Проанализировав цветовую символику поэмы «Соловьиный сад», мы видим, что цвет наделен выразительной и изобразительной функциями, является смысловой составляющей лирического события, имеющего как пространственную протяженность, так и культурологическую наполненность. Сад, море, небесная высь - важные цветосодержащие границы, символическое обозначение пространства человеческой жизни, вмещающей в себя мир «горний» и «дольний», природный и освоенный культурой. И герой поэмы в каждом из этих пространств по-разному себя реализует. Уходя из соловьиного сада, он оказывается не в ограниченном пространстве сада, а в огромном пространстве мира. Пространственная аллегория прозрачна: обманам соловьиного очарования герой должен предпочесть ослиный рев, ведь именно в нем - реальная жизнь, от которой никто не может уклониться. Вечности блаженства герой должен предпочесть протяженность и время реального пространства. Но если вечность блаженна и неподвижна, то жизнь динамична и стремительна даже в своих испытаниях. И уже другой рабочий, погоняя чужого осла, повторяет знакомый герою путь. Как известно, концовка стихотворения есть его наиболее ответственная часть. Здесь завершается лирический сюжет и дорисовывается душевный облик лирического героя, формулируется итог, поэтическое «открытие», ради которого произведение было создано. Финал поэмы «Соловьиный сад» является далеко не однозначным. С одной стороны, конец поэмы словно бы повторяет начало, смыкается с ним. Такой прием отмечал Тынянов в ранней лирике Блока: «Эмоция колеблется: дан эмоциональный ключ, эмоция нарастает и на высшей точке напряжения вновь падает к началу, - таким образом, целое замыкается началом и как бы продолжается 244 после конца, вдаль» . В поэме «Соловьиный сад» семь дней творенья сменились вечностью, безбрежностью. Семь дней творенья - начало, в известном смысле детство мира, а дальше - испытания, «потерянный рай». Эмоция-то хоть и «падает к началу», но все же «продолжается после конца», и в этой дали едва ли новый рай и сад. В конце поэмы «Соловьиный сад» герой оказывается, казалось бы, в том же месте, где он и был в ее начале. Но только на первый взгляд. Сюжет героя заканчивается четвертой строфой седьмой главы: «Я ударил заржавленным ломом // по слоистому камню на дне...». Сюжет же всей поэмы, который шире, чем просто история одного конкретного человека, подразумевает еще один финал, развертываемый в трех последних строфах седьмой главы. Из них мы узнаем, что хижины, которая раньше была жилищем героя, теперь нет, что осел уже «чужой» и что его погоняет другой рабочий с киркою. Появление нового «хозяина» осла в финале не просто вытеснение героя, но перевод лирического сюжета в мистериальный: финал разомкнут в новую реальность, в которой герою предстоит заново искать свой путь. Таким образом, сюжет поэмы «Соловьиный сад» представляет собой символистскую реконструкцию человеческой жизни, со всеми ее испытаниями, соблазнами, изменами. Жизнь - это всегда самопознание, борьба человека с самим собой, борьба духовного с плотским. Сюжет поэмы - способ рассказать о жизни, такой, какой поэт её представляет. Реальная жизнь не проста и не сказочна, она не может предложить герою постоянного наслаждения и отдыха, она предлагает ему тяжелый, «кремнистый» путь, но этот путь предполагает участие человека в настоящих событиях жизни, его неравнодушие к ним, являясь, таким образом, предпосылкой развития личности, вехой на пути ее вочеловечения. А. Блок по сути закладывал новую традицию соотношения лирического и эпического, которая через некоторое время найдет свое продолжение, к примеру, в лирических поэмах М. Цветаевой и Б. Пастернака. В доказательство сошлемся на статью С.Н. Бройтмана «Жанрово-композиционное своеобразие поэмы А. Блока “Ночная фиалка”», в которой он фиксирует диаструктурность поэмы, основанную на соотношении ее двух метамиров - «сна» и «яви», развернутость мотива потери, редуцированного в поэме XIX в. С его точки зрения, первая завершенная поэма Блока стала находкой новой жанровой формы, содержащей в себе потенции всех последующих модификаций ее. «Эпический момент», по Бройтману, состоит в «соотнесении человека с героическим или эпическим состоянием мира, которое у Блока оказывается объектом потери, поиска и желаемого обретения» . Верность утверждения С. Бройтмана можно подтвердить еще и тем, что обе поэмы, «Ночная фиалка» и «Соловьиный сад», в «лирической трилогии» Блока фигурируют в качестве разделов: «Ночная фиалка» - во втором томе, «Соловьиный сад» - в третьей. Это безусловное свидетельство того, что именно лирическая поэма для А. Блока наиболее органично, эмоционально и глубоко отобразила сложные процессы, происходящие как во внешней действительности, так и во внутреннем мире человека. Соотношение «лирики» и «эпоса» в поэмах Блока даёт нам возможность глубже осмыслить творческий путь поэта. Синтез «лирики» и «эпоса» у Блока, как мы видим, не влечёт за собой угнетения лиризма, а, напротив, способствует его обогащению и расширению. Лиризм является для Блока самым надёжным и искренним способом, который приводит его к 245 Шахматовский вестник / Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького РАН, Науч. совет по истории мировой культуры РАН, Блоковс. комис., М-во культуры Моск. обл., Гос. ист.- лит. и природ. музей-заповедник "Шахматово". - Москва: Наука, 1980. Вып. 9: [материалы междунар. науч. конф. "Александр Блок: Жизнь и творчество. Окружение и рецепции" (2005)] / [отв. ред. И. С. Приходько]. - 2008. - С. 251 большому, «эпическому» миру. Лирическим сюжетом обозначены не только пространственно-временные особенности поэмы, но и намечен открытый ее финал, выход в новый сюжет, обозначенный образом железной дороги, лишенным цвета и заместившим и белое платье, и сад на правах социальной реальности. Итак, «Соловьиный сад» явил собою новый тип соотношения «лирики» и «эпоса», что особенно заметно в сравнении, например, с поэмой «Возмездие». В поэме «Соловьиный сад» «эпическое» восходит к культурно- мистериальному, циклическому, тогда как в «Возмездии» оно апеллировало к «историческому», «линейному» содержанию. В пространстве истории в «Возмездии» экзистенциальные проблемы обрели плоскостное, ординарное воплощение, и не случайно поэма не была завершена. В поэме «Соловьиный сад» мир увиден в иной оптике и поэтике, эпическое обозначено в нем цветосюжетом, охватывающим беспредельность неба и моря, тяжесть и «черноту» труда, многоцветье мечты и движение лирического чувства.