§ 1.2. Мотив «вечной Сонечки» как развитие мотива жертвенности (на примере рассказа «Соня»)
Идейно-значимый мотив «утраченного Рая», связанный с взрослением ребенка и получивший отражение в первом рассказе Толстой «На золотом крыльце сидели», в последующих рассказах не сводится к окончательной потере детской (идиллической) гармонии между героем и миром. Разрыв с детством-Раем у Толстой если и трагичен, то все же не фатален, поскольку автор находит возможность «возврата» в детство или его замещения. Как уже говорилось, образ героя-ребенка трансформируется у Толстой и с(под)меняется взрослым персонажем с «детскими» чертами и сознанием. Экзистенциальная неизбежность «потери», «утраты» Рая, детства нередко в рассказах Толстой воплощается в разветвленном мотиве жертвенности. Примером тому служит рассказ «Соня», опубликованный в 1984 году100 101. Главный образ рассказа Толстой — наивная, добродушная, кажется, не очень умная героиня Соня. Толстая нередко (за)главными героями своих рассказов делает женщин — например, Милая Шура («Милая Шура»), Женечка («Самая любимая»), Марья Иванна («Любишь — не любишь»), Светка-Пипка («Огонь и пыль»), Зоя («Охота на мамонта»), Мамочка («Ночь») и др. Между тем именно Соня («Соня»), без сомнения, оказывается одним из самых трогательных и запоминающихся персонажей в толстовской галерее женских образов. При всей своей внешней нелепости Соня оказывается особенно глубоким и емким персонажем в творчестве Толстой. Рассказ «Соня» представляет собой воспоминание автора-рассказчика о жизни и судьбе героини. Первая фраза в рассказе, которая знакомит читателя с героиней, — «Соня была дура» (с. 127)102. В рассказе по сути бранное ругательство «дура» становится заместителем имени героини, почти ее прозвищем, ее кличкой, так как повторяется от одной фразы к другой — «во- первых, Соня дура» (с. 134); «Соня, дура, клюнула сразу» (с. 134); «Соня — старая дура» (с. 137) и др.103 Неустроенность жизни Сони очевидна и особенно ярко выделяется на основе сопоставления героини с антигероем, ее антиподом, ее условным «врагом» — Адой. Если Ада «была в своей лучшей форме — фигурка прелестная, лицо смуглое с темно-розовым румянцем, в теннис она первая, на байдарке первая, все ей смотрели в рот» (с. 133), то Соня совершенно иная. Соня служит в музее научным хранителем. «Скучная жизнь у этих музейных хранителей, все они старые девы» (с. 131) — говорится в рассказе о Сониной жизни . Внешний образ героини безрадостен, как отмечает Ада, даже «безобразен»: «что-то синее, полосатое, голова как у лошади Пржевальского, под челюстью огромный висячий бант блузки рукава всегда слишком длинные. Грудь впалая, ноги такие толстые — будто от другого человеческого комплекта, и косолапые ступни» (с. 129). Главная особенность Сони быть чужой в этом мире, быть «не от мира сего». Соня добра, но наивна, прямодушна, но и прямолинейна. «“Я вас видела в филармонии с какой-то красивой дамой: интересно, кто это?” — спрашивала Соня у растерянного мужа, перегнувшись через его помертвевшую жену» (с. 129). И умысла или потаенного смысла в вопросе героини нет — она по-детски проста и спрашивает о том, что видела, но не сумела разглядеть. Простушка Соня становится объектом постоянных насмешек, издевок со стороны допустивших ее в свой круг интеллигентов. К примеру, брат Ады, Лев Адольфович, ради шутки делает двусмысленный комплемент Соне за столом: «“Сонечка, ваше вымя меня сегодня просто потрясает!” — и она радостно кивала в ответ» (с. 130). Или Ада: «“А я вот в восторге от ваших бараньих мозгов!” — “Это телячьи”, — не понимала Соня, улыбаясь. И все радовались » (с. 130). Непонимание или неприятие Соней языковой игры, основанной на столкновении буквальных и переносных значений, придает насмешникам чувство интеллектуального превосходства над ней . Между тем имя героини Толстой — Соня (София) — в переводе с греческого означает «мудрость», «знание», что позволяет a priori говорить о высоком духовном потенциале персонажа. Однако мудрости в привычном (житейском) понимании в образе Сони нет. Толстая говорит об иной мудрости — мудрости сердца, души. К тому же, называя свою героиню Соня, Толстая несомненно проводит параллель с известным образом Ф. М. Достоевского, его Сонечкой Мармеладовой, ставшей воплощением доброты и жертвенности. Действительно, Соня Толстой оказывается олицетворением безграничной душевности, самоотверженного благодетельства. Сонина незаменимость проявляется повсюду. Все дела на кухне обыкновенно поручаются Соне, так как она превосходно готовит и торты, и требуху, и почки, и вымя, и мозги — все у нее выходит «пальчики оближешь» (с. 130). Ее «швейные достоинства» и «готовность погулять с чужими детьми и даже посторожить их сон» (с. 128) в любой необходимый момент известны всем героям. «Можно было поехать в отпуск, хоть в Кисловодск, и оставить на нее 104 детей и квартиру» (с. 131), и по приезде найти все превосходном состоянии: «и пыль вытерта, и дети румяные, сытые, гуляли каждый день и даже ходили на экскурсию в музей» (с. 131) — говорится о ней105 106. На этом основании образ героини Толстой оказывается вовлеченным в число героев-праведников русской литературы. В религиозно-философской литературе понятие «праведность» используется как синоним «святости» и имеет значение, подразумевающее ведение благочестивого образа жизни, следование нравственным (религиозным) предписаниям . Среди героев такого рода и святая мученица София. Однако В. Е. Хализев полагает, что помимо религиозной формы праведничества и святости, есть и другая - бытовая, «житийно-идиллическая». Персонажи второго типа живут безыскус(ствен)но, без метаний и напряженных поисков, однако благодаря нравственной интуиции и жертвенности их жизнь сближается с праведничеством и иногда в него перерастает107. К этому типу и тяготеет образ героини рассказа Толстой. В образе Сони в рассказе Толстой обнаруживаются черты блаженных и юродивых. При этом традиционные признаки юродства, сродни которым Сонины «скитание», «бездомье» и «безродность» («неизвестно, кто были ее родители, какой она была в детстве, где жила, что делала и с кем дружила»; с. 132), ее почти бедность (отсутствие собственного дома), некое «мнимое безумие» и др., в рассказе приобретают «мирское» значение108. Так, оттенок блаженного безумия героини ощутим в ее репликах: «если на поминках Соня бодро вскрикивала: “Пей до дна!” — то ясно было, что в ней еще живы недавние именины, а на свадьбе от Сониных тостов веяло вчерашней кутьей с гробовыми мармеладками» (с. 128). Заметим, что в лингвистических словарях слова «юродивый», «безумный», «глупый», «дурачок» стоят в одном синонимическом ряду109, в котором мудрость юродивого определяется как прикровенная, а глупость — как притворная или мнимая. Именно такие черты формируют образ Сони у Толстой. Причем мудрость героини оказывается в рассказе прежде всего духовная, душевная, сердечная, ее способность к самопожертвованию проявляется через любовь. Соня влюбляется в «выдуманного» ее недругами героя. Она любит вымысел, иллюзию, фантом. «У Сони — поклонники?!» (с. 133) — иронично замечает Ада. И предлагает выдумать для Сони таинственного возлюбленного, безумно любящего ее, но не имеющего возможности быть с ней. «Фантом был немедленно создан, наречен Николаем, обременен женой и тремя детьми, поселен для переписки в квартире Адиного отца» (с. 133). «Пусть он видел ее, допустим, в филармонии, любовался ее тонким профилем и вот хочет, чтобы возникла такая возвышенная переписка. Он с трудом узнал ее адрес. Умоляет прислать фотографию» (с. 134). Мотив юродства главной героини, вбирающий в себя мотивы доверчивости и наивности, реализуется прежде всего в готовности персонажа любить: она тут же влюбилась, «клюнула» (с. 134). Развитие любовного сюжета у Толстой оказывается подчинено законам эпистолярного жанра. Письма Сони и ее возлюбленного составляют единственную реальную основу их любовного чувства. В переписке возникают страстные отношения между героиней и фантомом-Николаем — «переписка была бурной с обеих сторон» (с. 134). Выдумщицей Адой и ее большой компанией искусно обыгрываются любовные штампы: к примеру, «Николай сравнивал Соню с лилией, лианой и газелью, себя — с соловьем и джейраном, причем одновременно» (с. 135). Николай, по замыслу Ады, влюблен в Соню с первого взгляда и признается ей в любви в первом же письме: «ваш незабываемый облик навеки отпечатался в моем израненном сердце» (с. 135). Кажется, что в рассказе Толстой актуализируется проблема «маленького человека», обретающего «я» через письма к ее возлюбленному (подобно Макару Девушкину из «Бедных людей» Ф. М. Достоевского)110. Однако эпистолярный роман, пусть даже с несуществующим Николаем, нисколько не «умаляет» образ Сони, а «превозносит» его. Мотив самоотверженной любви героини поднимает ее, делает тверже и сильнее, позволяет обрести истинный смысл жизни. Ее способность по-настоящему любить (вымышленного) героя и глубоко сопереживать ему обнаруживает человеческую силу героини, обозначает художественную яркость образа. Мотив любви-вымысла в рассказе «Соня» становится в один ряд с традиционными для ранних рассказов Толстой мотивом детскости — с мотивами мечтательности и сказочности. Но если обыкновенно у Толстой мотивы мечты-фантазии были связаны с образами самих героев-мечтателей, то здесь мотив иллюзии-мечты порожден и сформирован чужой фантазией- шуткой. Хотя и героиня участвует в сотворении мечты: она самоотверженно отдается ей и превращает ее в собственную реальность — но корни мотива оказываются заложенными в другом образе, в образе змеи-Ады. Существенным оказывается тот факт, что коллизия рассказа Толстой строится главным образом на «шутке-игре», инициированной Адой. «Ада // змея»: «женщина-змея», «острая, худая, по-змеиному элегантная» (с. 129) — становится не просто провокатором, но и «двойником» (alter ego) выдуманного ею же Николая, противником-возлюбленным Сони. Мотивный комплекс, ранее у Толстой связанный с образом главной героини (героя), в данном случае раздваивается, членится на две линии, кажется, не только не пересекающиеся друг с другом, но и противоречащие одна другой. Ада — змея, враг, противник. Однако Толстой удается вобрать в сложное противоречие реальной жизни мотивы, спорящие друг с другом, взаимоисключающие, в тексте рассказа в конечном итоге порождающие подлинность, реалистичность, психологическую объемность. Ассоциативная и фонетическая перекличка слова ад и имени Ада позволяет буквально понять выражение «почта от Ады», т.е. «адская почта», что еще более усиливается словосочетанием «адский планчик» (с. 132). «Адские детали» постепенно выстраивают мотивный ряд, обретающий собственную сущность и воплощающий идею двусоставности мира: ад и рай, Бог и Дьявол. В результате Ада становится своего рода посланником того света как неизбежной составляющей представления о сложном и емком мире в целом. Мотив двусоставного («дуального») мира, явленный в первом рассказе через со- и противо-поставление взрослого и детского миров, мечты-сказки и жизни-реальности, прошлого и настоящего, в этом рассказе реализуется как антитеза противопоставленных мотивов мира живых и мертвых, настоящего и вымышленного — в конечном счете порождающих в своем диалектическом единстве цельность и подлинность реальности. Так, мотив причастности Ады-Николая к «потустороннему» миру оборачивается своей противоположностью: Ада-враг оказывается Николаем- возлюбленным Сони. И так же, как это было прослежено в рассказе «На золотом крыльце сидели», невидимая отсылка к мотиву жениха из «другого мира» (условно-фольклорного «мертвого жениха»111) вновь обнаруживает глубины создаваемого Толстой художественного мира: спираль времени уводит героев в фольклоризированное и мифологизированное прошлое, смыкая тогда и теперь, расширяя пределы вселенной, в которой существуют персонажи. Обращение Толстой к мотиву взаимодействия разных миров позволяет говорить о попытке прозаика совместить бестелесный мир мечты (иллюзии) с миром реальной действительности (жизни), о стирании границ между видимым и невидимым. Ада — реальность, Николай — вымысел, но они суть одно и то же. Толстая говорит о том, что Ада так активно включается в игру, так вживается в роль Николая, что сама едва ли не превращается в него: «порой в зеркале при вечернем освещении ей мерещились усы на ее смугло-розовом личике» (с. 136). А по ходу развития сюжета (блокадные эпизоды) Ада попросту вытесняется Николаем, действительно превращается в него. Рассказчик воспринимает Аду глазами Сони и уже прямо называет ее Николаем, описывает ее как лицо мужского пола: «Николай лежал» (с. 138); «гладко побритый» (с. 139); «Соня прижалась к его глазам», «напоила его» (с. 139). Обращение Ады в Николая актуализирует в рассказе мифологический по своей природе мотив умирания и перерождения — «оборотничества», который соотносится с архаической концепцией «двойственности» и «взаимооборачиваемости», т.е. взаимопроникновения различных сторон действительности друг в друга. Эта идея отражает мысль писателя: кажущееся истинным может быть ложным, а ложное может оказаться поистине подлинным, реальное выдуманным — и наоборот. Мотив оборотничества (обращения), не «материализованный» в тексте посредством «предметных» деталей, становится «непрописанным», но зримым мотивом, бросающим отсвет на отношения реальной возлюбленной и вымышленного возлюбленного. Амбивалентные мотивы формируют художественный мир рассказа Толстой. Шутка-выдумка Ады незаметно превращается для нее же в её «каторжное ядро» (с. 136). Выдуманный роман становится бременем, которое ей приходится нести. Выдуманный фантом становится частью ее жизни (мужское истощенное голодом тело, «проступающие» усики). Первоначально жестокая и всевластная, Ада сначала в письмах, а потом и в жизни превращается в совсем иной характер-образ. Независимая и гордая, в дни войны и блокады она обращается в существо беспомощное и слабое, неспособное бороться за собственную жизнь: «съела все, что было можно» (с. 137), похоронила отца, потом брата, написала Соне, что все было ложью, и легла на диван умирать. Заметим, что еще одно (последнее) письмо к Соне стоит в ряду самых важных событий в жизни Ады, точнее — жизни и смерти Ады. Любовь Николая (и ненависть Ады) к Соне становится частью сущности героини. Мотив «эпистолярной» любви Николая становится важной слагаемой противоречивой духовной сущности Ады. Совершенно иначе в финале рассказа предстает главная героиня — Соня. Из наивной, нелепой, романтичной девушки/женщины Соня превращается в истинного «героя», способного пожертвовать своим благополучием (по сути — пожертвовать жизнью, последними остатками еды) ради другого (любимого) человека. У казавшейся абсолютно бесхарактерной героини-дуры обнаруживается по-настоящему стойкий и решительный характер. Мотив юродства «оборачивается» мотивом подвижничества, мотив благодушия — мотивом жертвенности: Соня без сомнения берет последнюю «баночку довоенного томатного сока сока там было ровно на одну жизнь» (с. 138) и отправляется через весь город спасать свою любовь и мечту — Николая112 113. Мотив жертвенности и подвижничества — отдать жизнь за любимого, за свою мечту — становится высшим воплощением мотива святости и юродства, проявляющим праведность чистой (наивно-детской) души героини . Неслучайно в рассказе постоянным мотивом, сопровождающим образ Сони, становится образ-мотив голубя — «белого эмалевого голубка» (с. 130), который героиня никогда не снимала. Эмалевый голубок воспринимается символом духовной высоты Сони, ее «голубиного духа», а сама героиня — земным воплощением, «заместителем» «Святого Духа». Образ-символ «белого голубя» в рассказе воскрешает мотив райского сада, сада Эдема, идиллического пространства, прослеженного в рассказе «На золотом крыльце сидели», и указывает на связь различных рассказов Толстой, единство их проблематики и близость мотивной системы. Соня- дура — персонаж с детской душой, подобно героиням первого рассказа писателя, воплощает черты «неотмирности», наивности и чистоты, доверчивости и открытости свойственных детству. За образом Сони вновь прочитываются мотивы утраченного человечеством рая, единичности и обреченности повзрослевших душ. Мотивы умирания и возрождения, рождения и взросления детской души вновь возникают в тексте рассказа Толстой. Фраза «Жил человек — и нет его. Только имя осталось» (с. 126), открывающая повествование, порождает мотив памяти в рассказе, который в конечном итоге перерастает («оборачивается») в мотив бессмертия главной героини . О Сониной брошке- голубке Толстая метафорически говорит: «...голубков огонь не берет» (с. 140). (см.: Славянская мифология. Энциклопедический словарь. М., 2002. С. 203). Об архаическом мотиве змееборчества см., напр.: Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу. М., 1995. Т. 2; Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. СПб., 1996; и др. Кроме того лошадиные черты внешности героини Толстой, кажется, возможно интерпретировать иначе. Учитывая некоторые отсылки в образе Сони к сказочному Ивану-дураку, который, по мнению исследователей фольклора и мифологии, связан с космологической символикой и сам может быть понят как своего рода «первочеловек», соотносимый с мировым древом и его атрибутами, важным становится и ещё один мотив. В ряде сказок в ветвях древа Иван-дурак пасёт своего коня (ср.: мотив «конь у мирового дерева» / «конь мирового дерева») (см., напр.: Иванов Вяч., Топоров В. Н. Иван Дурак // Мифологический словарь / под ред. Е. М. Мелетинского. М.: Советская энциклопедия, 1990. С. 226). У Толстой Соня совмещает в себе черты и дурака, и лошади и как будто удваивает космологическую символику, становится «первочеловеком» в квадрате. 1 Мотив памяти поддерживается в тексте указанием на то, что главная героиня была музейным работником, музейным хранителем. Образная мотивика «музей // память». В целом образ Сони может быть соотнесен с мифологическими мотивами, формирующими увиденный еще в первом рассказе писателя образ персонажа-«первочеловека», который прошел через смерть и обрел новую жизнь в памяти окружающих (детей, друзей, врагов). Толстая (особенно в финале рассказа) фокусирует внимание прежде всего на нравственной составляющей образа Сони, ее духе, провозглашая величие и мужество души одинокого, по-детски наивного «маленького» героя . Мотивы памяти, мечты, святости, жертвенности главной героини Сони, мудрой душой, в конечном счете оказывают влияние и на образ ее врага, змеи-Ады. Ада в финале рассказа из «адской» выдумщицы и по-своему жестокой фурии превращается в героиню более сложную и психологически емкую — задумчивую, таинственную, внутренне скрытую, хранящую Сонины письма (и эмалевого голубка) и как будто понявшую нечто важное. Мотив беспамятства, связанный с образом Ады, накладывается на мотив памятливости, связанный с образом Сони, мотив ненависти трансформируется на основе ее образа в мотив любви — не только любви мужчины и женщины, но человеческой любви, почти библейской: «возлюби ближнего как самого себя». Мотив утраченного рая (Адой) вновь 1 Со- и противо-поставленная героиня встречается в рассказе «Огонь и пыль». Подобно Сониной, внешность главной героини Светланы вызывает насмешки окружающих: «черный рот, где пеньки зубов» (с. 142), «полуодетая, или одетая не с того конца: на босу ногу — детские задубелые ботиночки среди зимы, руки красные, в цыпках» (с. 142). У Светланы тоже (почти) ругательное, оскорбительное прозвище Пипка (пипка обозначает половой орган, либо маленькую вещь, штучку, безделушку — см., напр.: Елистратов В. Словарь русского арго // http://www.gramota.ru/slovari/argo/). Главными характеристиками Пипки, как и Сони, становятся определения «безумная» (с. 141), «сумасшедшая» (с. 144) и т.д. Она никем всерьез не воспринимается: «Да разве Пипка человек?» (с. 141). Безродность героини и неустроенность жизни («неизвестно, куда подевалась Пипка, как неизвестно, откуда она вообще взялась»; с. 145) сближают ее с Соней. Однако если Сонин образ жизни несет идею святости, безгрешности, то жизнь Светланы переполнена грехом и пороком: «способна на все» (с. 144). По-разному героини проверяются и любовью. В отличие от своего «прототипа» Светка-Пипка, жизнь которой, кажется, насыщена любовными приключениями, в гораздо большей степени одинока и несчастна. «Огонь и пламя» (с. 162) любви Светланы (ср.: имя героини имеет корень «свет», что усиливает ассоциативную связь со светом огня, пламени) прогорает дотла, и от пламени, которое «было видно издалека и стояло столбом до неба» (с. 162), остаются «одни угольки», «пыль», символизируя тщетность поисков настоящей любви Светланой. актуализируется, но теперь переформатируется — Ада наконец обретает покой и смирение, эгоизм сменяется человеколюбием. Рассказ «Соня» в прозе Толстой оказывается значимым не только потому, что ее взрослые герои оказываются глубже и сложнее по сравнению с героями-детьми, а сюжетные коллизии заставляют задуматься о смысле жизни и существования человека, но еще и потому, что в этом рассказе обнаруживается динамика и развитие — усложнение — мотивов детства (детскости, инфантильности) — мечты, счастья, чистоты, любви и др. Комплекс мотивов «детскости» усложняется и разрастается (чистота ^ жертвенность, любовь ^ самоотдача, ненависть ^ любовь), теснее смыкается с мотивами памяти/памятливости (образные ряды музей, письмо, фотография), обнаруживает новые грани в мотивах юродства, праведничества, святости («дурости»). В традиции классической русской литературы образ толстовской Сони встраивается в ряд «вечной Сонечки», жертвенной героини русской прозы — Сони Мармеладовой Ф. Достоевского или Наташиной кузины Сони из романа Л. Толстого «Война и мир». Мотив детскости и инфантильности у Толстой перерастает в мотив высокой и возвышающей жертвенности, имеющей своими истоками любовь и человеколюбие. На фоне новизны и трансформаций, которые переживает мотивный комплекс рассказа Толстой «Соня», тем не менее в своих основных доминантных чертах он остается цельным и целостным — по-современному «толстовским».