<<
>>

Вы, действительно, хорошо известны в Ленинграде. Почему Ленинград, а не Москва? Или и Москва тоже?

Я думаю, что из всего, о чем я говорил ранее, становится ясным, почему я имею больше дружеских контактов в питерском социологическом мире, чем где-либо еще. Тем не менее, мне доводится достаточно часто бывать и на московских социологических тусовках.
После переезда В.А. Ядова в Москву я стал появляться там чаще. Но дружба с москвичами чаще завязывалась не столько в связи с моими появлениями в Москве, сколько во время их посещения по нашему приглашению Самары. Именно в Самаре мы знакомились и обсуждали новости социологического мира Москвы. Там мы узнавали, кто над чем работает, чем интересен. Слушали научные сообщения москвичей на наших семинарах и конференциях. В Самаре постепенно сложилась благоприятная обстановка для таких встреч. Поэтому москвичи, и не только москвичи, с удовольствием приезжали к нам. Кроме вполне устраивающих их дискуссий на социологические темы у нас была еще Волга во всей своей красе и наше традиционное гостеприимство.

Пожалуйста, охарактеризуйте области Ваших научных интересов. Как они менялись? Под воздействием чего?

В течение первых лет моей работы на социологическом поприще мои представления о собственной научной ориентации сформировались не сразу. Тем не менее, по мере «вхождения в роль» становилось очевидным, что я работаю в сфере социологии трудовой деятельности. И это позволяло мне говорить о том, что это и есть предмет моих научных интересов. Но этим дело не могло ограничиться. Социо-инженерный характер моей работы на объектах исследования, ее прикладная направленность не позволяли оставаться в рамках только социологии труда. Внедрение в практику наших рекомендаций, основанных на результатах социологического анализа каких- то практических проблем, требовало вмешательства в сферу управления персоналом. Это побудило меня к серьезному знакомству с этой областью знаний. Я подготовил и опубликовал ряд статей по социальным проблемам управления.

Довелось участвовать в дискуссиях о предмете социологии управления. Мною был подготовлен и прочитан соответствующий курс лекций для студентов Социологического факультета. Таким образом, в рамках моих интересов оказалась и социология управления.

Поскольку я занимался социальными технологиями, мне стали необходимы знания, навыки и в этой области социо-ин- женерной практики. И я знакомился с опытом такой работы в России и за рубежом. Все это помогло мне предложить и внедрить на предприятиях более десятка социальных технологий. Материал этих поисков стал основой курса лекций для студентов и по этой теме. Не исключено, что меня можно считать социо-инженером, имеющим опыт разработки и внедрения социальных инноваций.

И, все-таки, несмотря ни на что, мои интересы находятся, прежде всего, в сфере социологических проблем трудовой деятельности. Причем, с годами я все больше уделяю внимание теоретическим основам этой научной дисциплины.

По мере работы в области социальных исследований трудовой деятельности у меня накапливалась неудовлетворенность тем, насколько ограниченно мы используем возможности собственно социологии в исследованиях трудовой сферы. Судя по публикациям, это не только мое мнение. Сейчас можно увидеть статьи, в которых говорится о том, что социология труда начала исчезать. Что ее предмет «растаскивается» по смежным социологическим дисциплинам. Что явно экономические или психологические исследования в области труда начинают называть социологическими. Что происходит психологизация социологии труда. Кстати, об угрозе «психологизации» социологии еще в 1971 году говорил в своем докладе А.Г. Здравомыс- лов, выступая на городском семинаре ленинградских социологов в доме ученых, на котором я присутствовал. К сожалению, Андрей Григорьевич оставался одинок все последние годы в своих опасениях за «социологичность» социологии труда и в своих поисках ее усиления. Наконец, многими отмечается тот факт, что в наших ведущих социологических журналах исчезла рубрика «Социология труда».

Мне представляется вполне вероятным, что причины всего этого сложились под влиянием той специфической ситуации, которая имела место в период возрождения социологии в России.

Еще в 60-х годах. Следует вспомнить о том, что в середине минувшего века, когда радостно воспринимался «ренессанс» отечественной социологической науки, объект и предмет социологии труда были определены очень нечетко. Можно предположить, что на это не хватало ни времени ни сил. Да и достаточных знаний. Как пишет в своей книге «Социология труда» Данило Ж. Маркович: «В Советском Союзе утверждение социологии труда как особой науки началось не с дискуссий о ее предмете, а прежде всего с констатации тех изменений, которые произошли в содержании и характере труда в связи с автоматизацией, техническим прогрессом.». (2) Не исключено, что серьезной причиной отказа от дискуссий по поводу предмета социологии труда во второй половине ХХ века были жесткие рамки идеологических условий советского периода, когда кроме Маркса никакие иные авторитеты не признавались. Разумеется, крупные, классические исследования того времени (имеется в виду исследование «Человек и его работа», « Рабочий класс и научно технический прогресс» и некоторые другие) сопровождались теоретическими разработками отдельных изучаемых проблем. Но они и не ставили своей задачей создать общие теоретические основы такой науки, как социология труда.

Это привело к тому, что к компетенции отечественной социологии труда на начальном этапе был отнесен неоправданно широкий круг социальных проблем и социальных аспектов промышленного труда и управления им. Она была в тот период единственной научной дисциплиной, к которой обращались и в русле которой работали и заводские социологи, и исследователи академических институтов. Словом все, кто был занят социальным планированием, стабильностью персонала, адаптацией молодых рабочих и многими другими частными проблемами трудовой практики. Соответственно проблематика социологии труда была весьма обширной. Она включала в себя развитие трудовых коллективов, оптимизацию управления ими и их структуры. Под ее эгидой анализировались проблемы профессионального роста и адаптации молодых работников, условий труда, мотивации труда и образа жизни, социальных аспектов содержания труда и профилактики заболеваний, уровня жизни, межличностных отношений, отношений в коллективе и психологического климата.

Это была, по сути, не столько социология трудовой деятельности, сколько социология деятельности предприятия.

Или социология социально-трудовой сферы производства. Не случайно многие исследователи того времени (в том числе и В.Г. Подмарков) называли эту отрасль социологических знаний среднего уровня «промышленной социологией».

Так не могло продолжаться долго. Начиная с 70-х годов, одним из последствий сложившейся предметной неразберихи стал «процесс распада» социологии труда. От нее постепенно начали «отпочковываться» и институциализироваться в самостоятельные научные дисциплины «Социология управления», «Социология организаций», «Экономическая социология», «Физиология труда», «Психология труда», «Эргономика», «Социология профессий». Те проблемы, которые они уносили с собой, были действительно их проблемами. Все чаще и чаще, по мере становления самостоятельных дисциплин, стали появляться претензии, что социологи труда работают «не на своем предметном поле». Все это можно было назвать кризисом социологии труда, как научной дисциплины.

Мне представляется, что настало время вернуться к уточнению и обоснованию объекта и предмета социологии трудовой деятельности. А также к определению характера ее взаимодействия с другими социологическими и социальными дисциплинами, действующими в сфере труда. Это бы позволило укрепить научные и исследовательские позиции заслуженной дисциплины в научном мире и открыть простор для творческого переосмысления ее возможностей в новых социально-экономических условиях.

К коррекции теоретических позиций подталкивает и общее повышение уровня социологического знания. Нельзя не видеть того, какой путь прошла за последние годы мировая и отечественная социология. В созданном ею полипарадиг- мальном научном мире необходим поиск возможности новых подходов к анализу трудовой деятельности, позволяющих получить новое знание в этой сфере, учитывающее, в том числе, и глобальные изменения в характере факторов социальной деятельности вообще.

..т.е. от теории никуда не уйти...

Да, безусловно, несмотря на длительный срок прошедший после осознания проблемы, не завершена дискуссия об объекте и предмете социологии труда.

Нам представляется, что когда мы рассматриваем человека в труде исключительно как субъекта трудовой деятельности, достаточно обоснованным стал бы отказ от использования в качестве объекта социологического анализа понятия «труд» и замены его термином «трудовая деятельность». Хотя эти понятия и синонимичны, нам представляется, что именно в трудовой деятельности, содержатся и появляются вновь те социальные проблемы, функционируют социальные механизмы и отношения, которые относятся к компетенции социологии. Аналог такого подхода можно увидеть и в одном из современных определений объекта самой социологии. «В качестве своего объекта эта наука традиционно рассматривает общество. Но для нынешней социологии, пишет известный польский ученый П. Штомпка, общество -

это не конкретный коллектив, не конкретная людская группа, а скорее своеобразный вид деятельности, заявляющий о себе самыми разнообразными способами в различных коллективах, совокупностях, группах, формирующихся на разных уровнях» (3). Ориентация социологии труда на исследование деятельности в трудовой сфере позволяет более взвешенно подойти и к определению ее предмета.

Многообразие подходов, которое характерно для современного состояния социологии, допускает неодинаковость предметов исследований. Это применимо и к социологии труда. Так, например, марксистский подход предполагает сегодня в качестве своего предмета - отношение к труду. Здесь сформировались свои школы, своя теоретико-методологическая база, свои обоснования возможностей такого подхода. Активистски- деятельностный и институциональный подходы формируют в рамках социологии труда свои предметы исследований. В то же время следует заметить, что преимущества и недостатки этих подходов очень слабо подвергнуты специальному теоретическому анализу.

В настоящее время мои усилия направлены на более полное раскрытие возможностей хорошо известного, но, на наш взгляд, практически не используемого в отечественных исследованиях - культурного, и если следовать примеру Дж.

Александера, то «культурального подхода». Использование необычного термина объясняется попыткой культуральных социологов размежеваться с исследователями, занятыми в области социологии культуры. Исторически сложилось так, что и там определения понятия «культура» очень похожи. И там, и там культура рассматривается как способ жизни.

Тем не менее, это сходство чисто поверхностное. В методологии культурального подхода культура занимает принципиально иное место в деятельности людей, нежели то, которое ей отводится, традиционной социологией культуры. В социологии культуры под понятием «культура» понимается зависимая переменная, которая формируется под влиянием изменений в содержании деятельности и в социальной структуре общества. Культуру рассматривают как эпифеномен социального, как совокупность результатов деятельности людей, как социальное наследие. Отсюда идея культурного лага, неизменного отставания культуры от событий социальной действительности. Что касается культуральной социологии, то здесь культуре отводится совершенно иное место в деятельности людей. Она рассматривается как координатор, формирующий и регулирующий социальную деятельность. Как «движитель» социальных изменений.(4)

Приобретающий в настоящее время все большую популярность в мировой социологической практике, культуральный подход предполагает в качестве своего предмета «культуру трудовой деятельности».

Преимущество использования такого подхода заключается в возможности более глубокого анализа социальных механизмов трудовой деятельности во всем их многообразии и полноте. На наш взгляд, он дает возможность достаточно обоснованно прогнозировать характер и качество этой деятельности на перспективу и находить средства влияния на нее.

Как изменилась Ваша работа после переезда в Петербург?

После переезда в 2004 году в Петербург, с началом работы в Социологическом институте РАН, я использую открывшиеся здесь возможности как раз для работы над теоретическими проблемами современной социологии трудовой деятельности во всех ее ипостасях. В частности, большой интерес для методологических поисков представляют такие объекты исследования как научная и инновационная деятельность. В фокусе моих разработок культуральный подход к социологическому анализу именно этих видов деятельности. На Всемирном социологическом конгрессе в Дубаи в 2006 г. развитию культурального подхода было уделено значительное внимание. Но отечественная исследовательская практика еще не имеет опыта его использования. Я делаю в пределах моих возможностей попытку накопить такой опыт и благодарен В.А. Ядову, который поддерживает мои усилия. С коллегами по сектору нашего института в 2007-2008 гг. мы реализовали программу первого небольшого эмпирического исследования на основе культурального подхода. И у нас складывается впечатление, что взятое нами направление работы достаточно перспективно. Разумеется, мы не рассматриваем используемый нами подход в качестве панацеи. Реальны и необходимы поиски и других путей реализации возможностей социологической теории в анализе проблем трудовой деятельности. Но они пока что ждут своих исследователей.

Как-то незаметно мы подошли к нашим дням, но мне хотелось бы вернуться к прошлому, к смерти Сталина и выступлению Хрущева. Вы были уже зрелым по возрасту человеку, многое видевшим, жившим в семье, много пережившей... как Вы восприняли эти события? Помимо войны эти события были формирующими Ваше поколение... Может быть, осмысление всего происходившего в те годы и практика партийной работы «раскрыли Вам глаза» и постепенно привели в социологию?

Что касается моего восприятия решений ХХ партийного съезда, то для меня, пожалуй, большей неожиданностью была смелость и решимость разоблачителей культа личности Сталина, которую они проявили, чем сам факт ниспровержения этого культа. Правда, в дальнейшем, многие годы спустя, я понял, что эта «смелость» помощников вождя была порождена страхом перспективы оказаться в числе ответчиков за все содеянное вместе с ним. Ведь это были люди одной политической культуры. Судя по всему, они решили опередить события и раскрыли факты сталинского произвола, о которых рядовые члены правящей партии и понятия не имели. Но тогда у меня сложилось ощущение предстоящих коренных перемен в жизни страны. Тем более, что действительно в те годы страна стала жить заметно иначе. Что же касается Сталина, то в моей юношеской и более позднего периода памяти накопилось немало фактов не в его пользу, а точнее, не в пользу проводимой им политики. Поэтому для меня он уже длительное время был не светлым образом лидера, а своего рода «злым гением». Хотя, как я уже говорил ранее, в истинность коммунистической идеи я, тогда еще, как и многие мои сверстники, веры не терял.

В ту пору мне не с кем было обсуждать происходящее. Мы были приучены опасаться подобных разговоров. Был выработан своеобразный «инстинкт самосохранения». Репрессии по отношению к людям, которых я знал, даже после войны не прекращались. И эти репрессии постепенно освобождались в моем восприятии от сложившейся еще в детстве уверенности в их необходимости. Понимание необоснованности, противоестественности таких мер, стало приходить ко мне особенно после встреч со ссыльными в Сибири, где я некоторое время после окончания института жил. Появлялись вопросы и сомнения, которыми я ни с кем не мог поделиться. Еще во время учебы в институте мой однокурсник на семинаре по истории партии спросил у преподавателя, почему у принципа «демократический централизм» в реальности действует только его вторая часть. Его осудили по 58 статье за антисоветскую агитацию. В 1949 году была репрессирована вся кафедра марксизма-ленинизма Ленинградского железнодорожного электротехнического института, в котором я учился. Годом позже мимо меня по транссибирской железной дороге, где я работал, прошли эшелоны, в которых везли на поселение в Сибирь крестьян с Западной Украины и Прибалтики. Их везли под охраной, с собаками и пулеметами на крышах вагонов. Вместе с детьми и стариками.

В те годы мне стали известны факты репрессий в отношении освобожденных из плена солдат Красной армии. Дальний родственник моей семьи в 1942 году в составе миллионной группировки наших войск, окруженной немцами под Харьковом, оказался в немецком плену. При возвращении на родину в 1945 году он по ранению, а может быть потому, что сотрудничал со СМЕРШ-ем, был отпущен домой. Но из его рассказов следовало, что все остальные обитатели его барака в немецком лагере были по прибытии на родину арестованы. Их отправили в Воркуту, в лагерь для заключенных без предъявления обвинений. В моих представлениях это не находило оправданий. Ведь была объявлена амнистия.

В литературных источниках, которые нам рекомендовались в институте по курсу «Основ марксизма-ленинизма» и которые я внимательно читал, я не находил оснований и объяснений происходящего беспредела «в обществе победившего социализма». Меня ставили в тупик публичные славословия в адрес Сталина, которые невероятно умножились после его семидесятилетия. Это было какое-то повальное низкопробное угодничество. Эпитеты, употребляемые в обращениях «к великому вождю всех времен и народов, любимому товарищу Сталину», ассоциировались у меня с обращениями эмиров к шаху в популярных в те времена веселых рассказах о похождениях Ходжи Насреддина.

Поэтому решение съезда было воспринято мною как заслуженное историческое осуждение Сталина в рамках партии. Партия, как мне казалось, как бы очищала себя, отрекаясь от сталинского стиля и методов. Я верил в то, что теперь все будет по иному. Но, как оказалось, я серьезно ошибался. Партия- монополист прекратила репрессии против своих граждан. Но она не стала ни демократичнее, ни эффективнее. При новых генсеках она все более обюрокрачивалась и расширяла поле действия телефонного права и кумовства.

Для меня это стало особенно очевидным, когда уже значительно позже, в конце 60-х годов, как руководитель предприятия, претендующего на «образцовость», я был неожиданно избран на пост второго секретаря городского райкома партии г. Куйбышева (Самары). Вот тогда-то я вплотную столкнулся непосредственно с деятельности этой партийной машины. Разумеется на городском и региональном уровне. И был окончательно разочарован. Партия потеряла в моих глазах свою особую роль лидера экономического и социального развития.

Работал я в качестве секретаря, в ведении которого находилась промышленно-экономическая деятельность района. Очень скоро я понял, что всей своею деятельностью я дублирую государственные структуры управления. Партийные комитеты всех тех уровней, с которыми я был связан, ни в какой мере не использовали методы политического руководства. Здесь командовали. Причем нередко поступаясь принципами внутрипартийной демократии и морали. Важнейшим аргументом для принятия решения было словосочетание: «Есть мнение..». Формализм в работе партийных чиновников просто поражал. Создавалось впечатление, что никому ничего не надо, если это не связано с его личными интересами. Мои робкие попытки внести что-то новое, что-то изменить, как правило, не находили поддержки. Мы работали по заданному один раз навсегда алгоритму. Это была угнетающая рутина.

Мое пребывание на партийной должности только в одном отношении оказалось продуктивным, причем для меня самого. Я получил доступ к закрытым партийным изданиям, работам зарубежных авторов по теории социализма, к документам ЦК, в том числе к засекреченным докладам о состоянии советской экономики, о положении в странах Варшавского договора и т.п. Знакомство с этими документами и изданиями заставило меня расстаться со многими капитальными иллюзиями. В том числе с возможностью построения в нашей стране на существующей политической и экономической основе коммунистического и, даже, социалистического общества. Тогда же начало меняться мое отношение и к так называемым «ленинским идеям по превращению России в социалистическое государство». Более полное понимание несостоятельности этих концепций, и даже их авантюрного характера, пришло позже, уже в годы перестройки.

Положение партийного руководителя района открывало для меня возможность личного общения с руководителями крупных промышленных, исследовательских и строительных организаций. Причем нередко в неформальной обстановке. Специалисты в области современных технологий, заслуженные руководители, имеющие огромный опыт создания и развития крупных производств, не стеснялись делиться со мной своими впечатлениями о происходящем в стране. Это были весьма откровенные нарративы, из которых складывалась достаточно яркая картина экономической и социальной политики государства в представлениях моих собеседников. Здесь было о чем задуматься и чем ужаснуться. Поскольку собеседники были со мной достаточно откровенны, я услышал в ту пору немало нелестных слов и в адрес местного партийного руководства и вынужден был соглашаться с такой оценкой. Все это не прибавляло мне оптимизма.

Я начал думать о том, как уйти с партийной работы. Выручила меня, хоть и не хорошо так говорить, болезнь. В связи с нею мне разрешили перейти на работу в аппарат управления железной дороги.

На вопрос о том повлияли ли мои разочарования на решение заняться социологической наукой, я должен ответить отрицательно. Я действительно решил после всего пережитого заняться научной деятельностью. Но то, что я оказался в социологии, связано, все-таки, со счастливой случайностью и, очевидно, с моим обостренным в ту пору интересом к проблемам управления и к исследовательской работой вообще.

Выше вы заметили, что в Вашем приходе в социологию значительную роль сыграл Е. Ф. Молевич. Не могли бы Вы чуть подробнее рассказать о нем? К сожалению, я никогда не встречался с ним, не знаю его работ. Если есть возможность, то осветите подробнее и работу Самарских социологов в целом.

С Евгением Фомичем Молевичем я познакомился в 1970 году в процессе подготовки и сдачи кандидатского экзамена по философии. Незадолго до этого он приехал в г. Куйбышев из Свердловска (Екатеринбурга). Там он работал на кафедре у М.Н. Руткевича, окончил аспирантуру и защитил кандидатскую диссертацию. В Куйбышев он был приглашен на должность заведующего кафедрой философии Политехнического института. Человек высокой эрудиции, блестящий лектор, он быстро завоевал к себе симпатии, как в студенческой среде, так и среди партийно-хозяйственного актива города. В своих лекциях он умело использовал факты современности, находил ответы на любые «каверзные» вопросы. Его критика недостатков в действиях органов власти, умело удерживаемая в рамках допустимого, положительно отмечалась на высоких политических этажах. Поэтому не случайно, когда встал вопрос о создании в городе первого социологического подразделения, местом его «прописки» была определена кафедра философии Политехнического университета.

Евгений Фомич успешно справился с этой задачей. Лаборатория была создана в 1969 году, и ему пришлось взять на себя научное руководство этим новым научным подразделением. Однако, это не совпадало с его интересами. Его не увлекала исследовательская деятельность, особенно в сфере производства, о чем он откровенно говорил сам. Поэтому он приложил немало сил, чтобы найти себе преемника, который бы, будучи сотрудником кафедры и находясь в его подчинении, осуществлял научное руководство деятельностью лаборатории. Таким преемником с 1971 года стал я, о чем я уже ранее говорил. Не вмешиваясь в ход исследований, Е.Ф. Молевич не снимал с себя кураторство нового научного коллектива и был своеобразной «крышей», оберегающей его деятельность. Такой «тандем» устраивал всех.

Но уже через год, совершенно неожиданно для работников лаборатории, Евгений Фомич покинул пост заведующего кафедрой. Затяжной конфликт с руководством института и партийной организацией, не имеющий, кстати, отношения к «социологическим опытам», завершился его увольнением. И лаборатория на долгих шесть лет осталась «один на один» со всеми проблемами начинающего научного подразделения. Она тут же ощутила на себе весь консервативный пыл общественных кафедр, которых не оставляли надежды ее закрыть и которые писали петиции во все инстанции. Начинающим социологам пришлось выдержать несколько комиссионных проверок, в том числе из Министерства высшего образования. В Куйбышеве для знакомства с работой лаборатории, по просьбе кого-то из министерских проверяющих, побывал в ту пору А.И. Пригожин из ИКСИ АН СССР. Лабораторию не закрыли. А на кафедру пришел новый заведующий Н.С. Нилов. Он познакомился с заключениями работавших в лаборатории комиссий и предпочел в ее дела не вмешиваться. И страсти постепенно утихли. А социологи, продолжали свою работу, опираясь на поддержку ленинградцев и на свой более или менее уже накопленный опыт.

Позже судьба вновь свела меня с Е.Ф. Молевичем. После ухода из Политехнического института он поступил на кафедру философии вновь созданного в г. Куйбышеве Государственного университета. Там он защитил докторскую диссертацию. Если не ошибаюсь, по проблемам диалектики природы. Это позволило ему через некоторое время занять место заведующего вновь образованной, в том же университете, кафедры научного коммунизма. И тогда он обратился к нам с предложением «сменить прописку», перейти в университет и обосновать там лабораторию при его кафедре. Мы были рады такому пригла шению. Мы помнили организационную поддержку, которую оказывал нам Евгений Фомич в первый год нашей работы, и воспользовались возможностью вновь работать с ним. Наш «тандем» был восстановлен. Для нас было немаловажным и то, что ректором университета в то время стал тот самый бывший заведующий отделом науки Областного комитета партии Виктор Васильевич Рябов, который курировал создание социологической лаборатории в Политехническом. К концу 1979 года почти все сотрудники лаборатории перешли на работу в университет. С этого момента центром социологической деятельности в области стал Куйбышевский, а после переименования города - Самарский государственный университет. И мы, на радостях, инициировали введение Е.Ф. Молевича в состав Правления Советской Социологической Ассоциации, действовавшего в те годы в Москве.

Там не преминули воспользоваться этим, и поручили Е.Ф.Молевичу создать на базе Самарского социологического центра Поволжское отделение ССА с центром в Самаре. В это отделение должны были войти социологи шести регионов Средней Волги от Республики Татарстан до Астрахани. Сложность этого задания заключалась в том, что объединять в тот момент было некого. Необходимо было еще создать социологические сообщества в большей части этих областей. Евгений Фомич с большой группой сотрудников лаборатории побывал в областных центрах пяти областей и в Татарстане, которые были кандидатами на включение в состав Поволжского отделения ССА. В каждой из них проходила встреча с партийным руководством. На ней обсуждалось создание областной социологической ячейки ассоциации и перспективы ее совместных действий с Поволжским отделением. Затем проводились социологические чтения с участием всех местных социологов и преподавателей общественных кафедр, занимающихся социологическими исследованиями. Приехавшие из Самары научные сотрудники рассказывали о своей работе и делали доклады по результатам выполненных исследований.

Я постоянно участвовал в этих поездках и видел, с каким интересом и удовлетворением встречали наш приезд работающие в этих регионах заводские и вузовские социологи. Этого нельзя сказать о некоторых партийных руководителях. Секретарь Волгоградского обкома по идеологии, например, вообще отказался принимать нашу делегацию. И нам пришлось сутки ждать, пока к нему не поступит соответствующее распоряжение из ЦК. Работа по созданию нового отделения ассоциации была предусмотрительно согласована Правлением ССА с партийным руководство страны. Вся эта организационная работа продолжалась около полугода и завершилась в мае 1980 года организационной конференцией Поволжского отделения ССА. Она прошла в Самаре. От имени Правления ССА участников конференции - делегатов из регионов приветствовал профессор А.Г. Здравомыслов. Председателем отделения был избран Е.Ф. Молевич.

Поволжское отделение функционировало до роспуска ССА. Ежегодно оно проводило Поволжские социологические чтения с участием социологов всех областей-участников. Приглашались социологи этих областей и на все семинары, которые проводились в Лаборатории Самарского университета, а также для участия в издаваемых научных сборниках. Регулярное общение с новыми членами ассоциации убеждало в том, что участие в работе нового отделения открыло для них новые возможности.

В конце 80-х годов, когда в стране началось создание системы социологического образования, мы серьезно задумались над возможностью подготовки социологов в нашем Университете. В лаборатории к этому моменту работало уже три кандидата наук: И.Е. Столярова, А.С. Готлиб и Ваш покорный слуга. Как я уже говорил выше, совместно с Е.Ф. Молевичем и А.С. Готлиб мы проявили инициативу в подготовке и обосновании предложения об открытии в университете социологического факультета. И здесь организаторский талант Евгения Фомича проявился вновь. Он добился того, чтобы ректорат Самарского университета обратился в Министерство высшего образования с подготовленным нами предложением организовать социологический факультет на базе социологической лаборатории и кафедры Научного коммунизма. И создание факультета было разрешено. Основным аргументом в пользу его создания было наличие в Самарском университете уже известного в стране социологического центра, располагавшего к тому времени квалифицированными научными сотрудниками. Первым деканом факультета стала Анна Семеновна Готлиб, кандидат социологических наук, одна из «ветеранов» нашей социологической лаборатории. Евгений Фомич возглавил кафедру «Социологии, политологии и управления». Он взял на себя чтение курса теоретической социологии. Этот курс он читает и в настоящее время. В конце 90-х годов он опубликовал свои лекции в виде нескольких монографий. Позднее был подготовен еще ряд его учебных пособий. Среди его статей наиболее известна в среде социологов-«трудовиков» статья, опубликованная в «Социсе» в 2001 году: «Труд, как объект и предмет исследований общей социологии». Присутствие в названии его кафедры дисциплины «Политология» не в последнюю очередь связано с тем, что Е.Ф.Молевич уже в течение многих лет занимается этим предметом, участвует в избирательных баталиях и читает студентам лекции по политологии.

Завершая ответ на Ваш вопрос о работе самарских социологов, можно сказать, что вся их многолетняя история представляет собой нетривиальный пример создания социологической цивилизации в одном из провинциальных регионов России, где о социологии мало кто слышал. В те далекие времена в Куйбышеве (ныне Самаре) не было ни университетского философского факультета, ни сколько-нибудь известной кафедры философии или психологии. Тем не менее, по прошествии 40 лет, созданная в конце 60-х небольшая социологическая лаборатория технического ВУЗа, превратилась в общепризнанный в России центр социологических исследований в области социологии труда. Её последнее наименование - НИИ «Социальные технологии» Самарского университета. На протяжении последних двадцати лет отсюда в рамках РОС осуществлялась координация сотрудничества социологов, работающих в области социальных проблем труда или преподающих социологию труда. Здесь было издано большое число общероссийских сборников научных статей по проблемам труда. Здесь располагался «редакционный штаб» по изданию первого в стране теоретикоприкладного словаря «Социология труда». Высокая квалификация работников лаборатории позволила создать в университете социологический факультет. За последние годы здесь подготовлено значительное число высококвалифицированных научных кадров. Общий курс социологии читается во всех высших учебных заведениях г.Самары и в большей части лицеев и гимназий. В области работает несколько коммерческих социологических центров. А многие руководители области, что немаловажно, освоили социологическую терминологию и начали понимать возможности социологического анализа. Покидая в 2005 году Самару, мне было не стыдно за свое участие в том, здесь было сделано и организовано. Я благодарю судьбу за то, что она предоставила мне возможность длительное время сотрудничать с подлинными энтузиастами, моими коллегами. Я горжусь своими учениками и уверен в их успехах.

Литература 1.

Социология труда. Теоретико-прикладной толковый словарь /Отв. ред. В.А. Ядов. СПб.: Наука, 2006. - 426 с. 2.

Маркович Д. Социология труда: Учебник. М.: Изд-во РУДН, 1997. С. 27. 3.

Штомпка П. Социология. М.: Логос, 2005. С. 25. 4.

Alexander J.C. The Meanings of Social Life. A Cultural Sociology. Oxford University Press. 2003.P.12. Фирсов Б.М. - окончил Ленинградский электротехнический институт имени В.И.Ульянова (Ленина), получив диплом инженера- электрофизика, доктор философских наук, профессор, главный научный сотрудник и почетный ректор Европейского университета в Санкт-Петербурге. Основные области исследования: теория и методология социологии, история советской социологии, общественное сознание, процессы массовой коммуникации. Интервью состоялось в 2004 г.

С одной стороны, беседа с Борисом Максимовичем Фирсо- вым - это фрагмент нашего многолетнего разговора обо всем, с другой, - начало всей серии интервью по электронной почте с российскими социологами. Почти двадцать лет мы работали вместе, и мне всегда это было интересно. Мы встречались утром, зная, что предстоит сделать в течение дня, нередко работали вместе много часов, надолго задерживались на работе, продолжали наши дискуссии по дороге на метро и уже из дома обменивались телефонными звонками, чтобы уточнить детали грядущего дня. Фирсов всегда был моим руководителем. Когда мы познакомились, мне было немногим более тридцати лет, и по опыту жизни я во всем ему уступал. Но никогда он не давал мне повода, даже легкого намека воспринимать себя как подчиненного, а его - как начальника. Мой отъезд в Америку в 1994 году лишь увеличил физическое расстояние между нами и сделал еще более приятными и памятными каждую из наших встреч. Их было уже несколько в России и пока одна - в Америке.

<< | >>
Источник: Докторов Б.З.. Современная российская социология: Историко-биографические поиски. В 3-х тт. Том 2: Беседы с социологами четырех поколений. - М.: ЦСПиМ. - 1343 с.. 2012

Еще по теме Вы, действительно, хорошо известны в Ленинграде. Почему Ленинград, а не Москва? Или и Москва тоже?:

  1. Когда и почему Вы почувствовали потребность перебраться в Ленинград? Почему Ленинград, а не, скажем, Москва?
  2. Каутилья.. Артхашастра или наука политики Издательство академии наук СССР, Москва, Ленинград - 802 с. перевод с санскрита., 1959
  3. ПОРЯДОК действий государственного учреждения города Москвы "Городская служба перемещения транспортных средств" (государственное учреждение ТСПТС") и ГУВД г. Москвы при помещении задержанного транспортного средства на специализированную стоянку, его хранении и выдаче (в ред. постановления Правительства Москвы от30.05.2006 № 347-ПП)
  4. Ленинград
  5. Удар на Ленинград
  6. Ленинград: подавленная резолютивность
  7. Когда ты перебрался в Ленинград?
  8. Как Вам в голову пришло в Университет ехать, в Ленинград, и вообще на философский?
  9. § 1. Криминогенная обстановка в городах северо-запада и ее особенности в блокадном Ленинграде
  10. Балабко Татьяна Викторовна. Евгения Алексеевна Полякова и «зелёное строительство» в Петрограде-Ленинграде в 1918 - 1941 гг., 2015
  11. Конохова Анастасия Сергеевна. ФОРМИРОВАНИЕ МИРОВОЗЗРЕНИЯ СОВЕТСКОЙ МОЛОДЕЖИ, 1953-1964 гг. (НА МАТЕРИАЛАХ ЛЕНИНГРАДА И ЛЕНИНГРАДСКОЙ ОБЛАСТИ), 2015
  12. § 3. Внутренняя оборона Ленинграда в комплексной системе мер обеспечения безопасности фронта и тыла северо-запада
  13. Бендер Екатерина Алексеевна. Борьба с беспризорностью и безнадзорностью несовершеннолетних в РСФСР в 1920-1930-е гг. (на материалах Ленинграда и Ленинградской области), 2015
  14. И.В. Зайцев «История татарских ханов, Дагестана, Москвы и народов Дешт-и Кипчака» Ибрахима б. Али Кефеви. Компиляция или подделка?