О важном понемногу
И да, и нет. Конечно, если говорить об объективных границах наших возможностей, то ты нашел совершенно точное определение ситуации.
Перед менеджментом любого обществоведческого института властью ставилась главная задача: осуществлять контроль за информацией, людьми и идентификацией науки как марксистско-ленинской. На это же работала и партийная вертикаль. Информация контролировалась «на входе» и на «выходе», селекцией источников и рецензированием работ, отбором «правильных» людей при найме на работу, при перемещениях кадров и при выборе кандидатов на заграничные поездки. Занятие определенных должностей требовало партийности и принадлежности к титульной нации. Все научное творчество должно было быть сведено к развитию марксистской теории или использованию марксизма в качестве единственной методологической основы исследований. Все это обеспечивалось административным ресурсом, неформальным контролем, идеологическим практиками и партийными установками, действующими как закон. Но в тот период, о котором я говорю, обеспечить тотальный контроль уже было невозможно. Информация приходила по каналам, которые власти трудно было контролировать, например социологи многое почерпнули из статистической теории и методологии, в том числе из зарубежных переводных книг, необходимая информация поступала из источников, посвященных критике буржуазной социологии. Сейчас понятно, что некоторые из этих книг и создавались для того, чтобы предоставить специалистам нужную информацию. Официальным правилам подбора кадров, кадрового продвижения и занятия должностей противостояли институты знакомств, блата и социальных связей, а иногда и «покупка» должностей. Сложно было и с базовой научной идентификацией, ибо началась эрозия самих догматов, пошли разговоры о неоднородности марксизма. Толчек этим дискуссиям дали, в частности, работы Ильенкова и Батищева, фактически положивших начало ревизии марксизма с позиции «правильного марксизма», определявших ранние работы Маркса как «настоящий марксизм».И в НИИКСИ можно было говорить и о специалистах, свято веривших в каноны, или цинично их использующих для обеспечения карьерных успехов, и о людях, стремившихся «творчески развивать марксизм», упомяну, например, талантливейшего Л.И.Спиридонова, который возглавил разработку темы: «Социализация личности как функция общества». Но были также ученые, и их было достаточно много, которые, делая ритуальные поклоны в сторону марксизма, занимались конкретными проблемами, используя для этого ту методологию, которая позволяла им их решать. Явно или не явно. Это, прежде всего, относилось к социальным психологам.
Понятно, что субъективно значительная часть специалистов отнюдь не рассматривали условия своей работы как условия «гетто». Возможно, что некоторые из них только в таких условиях могли делать научную карьеру. И было еще одно обстоятельство, которое нельзя обойти молчанием. Большинство начальников и рядовых служащих, по крайней мере, в нашем институте уже не очень-то хотели становиться церберами и доносчиками; медленно и малозаметно, но начали меняться общественные представления о хорошем и плохом, правильном и не правильном, достойном и не очень. Университет, в целом, и наш Институт, в частности, бывало, что и прикрывали «идейно провинившихся». Нескольких преподавателей «сослали» с факультетов в НИИКСИ, явно спасая от более серьезных наказаний. Думаю, что эти процессы можно было наблюдать и во многих других обществоведческих институтах. Начинался закат империи.
В.А. Ядов трактует марксизм как одну из составляющих базиса современной мировой социологии, однако многие российские социологи стараются дистанцироваться от марксизма. Что ты скажешь по этому поводу?
Не мне поправлять Ядова. Очевидно, у него есть резоны так утверждать. У меня другая точка зрения.
Я полагаю, марксизм займет свое место в музее истории социологии, не более того. Он не прошел испытание историей. Ни один из догматов марксизма не был подтвержден исторической практикой. Отношение труда и капитала, классов, роль государства, экономический прогресс - весь этот круг проблем не только получил иные более точные трактовки, но и нашел и находит свои решения там, где Маркс видел непреодолимые противоречия. С точки зрения теории познания, марксизм страдал панлогизмом, пытаясь выстроить универсальные и непротиворечивые конструкции там, где их принципиально, в силу открытого и развивающегося характера общества и множества других причин выстроить было нельзя. Марксизм можно обвинить и в номинализме, философии, заимствованной из донаучных постулатов средневекового мышления. Народ, классы, пролетарии, общество, государство, эксплуатация - эти общие понятия являлись для марксизма не научными понятиями, а объектами реальной жизни, что стало методологическим и ценностным оправданием чудовищных административных практик и революционного разбоя. Марксизм в ряде случаев указал на реальные проблемы, ну и что? Достаточно ли этого, чтобы оправдывать чудовищно одномерное и далекое от жизни учение, породившее (и кажется продолжающее порождать) к тому же столь же чудовищные социальные практики. Я прожил большую часть жизни под знаменем «единственно верного учения», в школе, институте и на работе постоянно звучали марксистско-ленинские догматы. Я наблюдал освещенную ими жизнь во всей ее «красе». И не стоит мне говорить, что это, возможно, было извращение марксизма. Это была именно та жизнь, в которой нашли воплощения основные положения марксистской теории. Несвободная и бедная во всех смыслах жизнь. Дай Бог, чтобы моим детям не пришлось вновь жить такой жизнью!Мой анализ текстов интервью с Б.Фирсовым, В. Ядовым, Б. Грушиным, Я. Гилинским и другими показывает, что в течение последних 15 - 20 лет все они сделали больше, чем за предыдущие годы работы. Думаю, что дело в ощущении свободы творчества.
Чем бы ты объяснил это?Я абсолютно с этим согласен. Как бы ни оценивать новые времена, но нельзя отрицать, что они принесли свободу творчества, о которой раньше приходилось только мечтать. Но я хотел бы заметить, что свобода для меня это не только внутреннее ощущение. Тогда пришлось бы признать правоту тех наших коллег, которые говорят, что они и при советах были свободны, внутренне свободны. Для меня свобода - это прежде всего совокупность реальных обстоятельств жизни: право получать и распространять любую необходимую мне информацию, высказывать в любой форме свои взгляды на тот или иной предмет, право читать и писать, что считаешь нужным, право беспрепятственно выезжать из страны и участвовать во всех научных форумах, куда тебя приглашают, заказывать и получать любые книги, знакомиться с точкой зрения любых авторов. Такая свобода - это воздух, которым дышит наука и который позволяет ей развиваться. Как бы ни критиковать нынешние порядки, но до последнего времени мы все это имели и, потому, и работалось ладно. Для меня свобода это то, без чего я лишаюсь возможности заниматься своим делом, думать и жить.
Но можно задать себе и такой вопрос, кто в большей мере выиграл от наступления свободы, те, кого ты упоминаешь, или новые поколения исследователей-социологов. Кажется мне, что новые поколения выиграли в большей мере. У них возникла возможность получать качественное образование и не только за рубежом. Напомню о том, что в Петербурге, прежде всего усилиями Б.М. Фирсова, создан на европейские гранты и помощь города негосударственный Европейский Университет, который, с моей точки зрения, дает своим слушателям образование европейского уровня, готовит исследователей международного класса. Некоторые из них продолжают преподавать в Университете, готовят следующие поколения специалистов, в том числе социологов. Упомяну также Независимый Центр Социологических Исследований, который, благодаря своим создателям Виктору Михайловичу Воронкову и Эдуарду Афанасьевичу Фомину (ныне покойному), стал ведущим исследовательским центром города, объединившим талантливую молодежь.
Есть и другие примеры институциональных изменений в инфраструктуре социологической науки, связанных с наступившей свободой. Результаты не замедлили сказаться. Сейчас в нашем городе можно назвать два десятка молодых талантливых специалистов, работающих на мировом уровне. Природа наделила их талантом, но мастерами их сделала свобода.Но спроси этих людей, как они оценивают условия своей работы, и большинство станет критиковать новые порядки и нынешние условия творчества. Человек всегда хочет иметь больше, чем он имеет. Или столько же, сколько имеют люди в других местах. Они молоды. У меня же есть что с чем сравнивать. Сравнение не просто в пользу нынешних времен, но просто эти времена невозможно сравнивать. Очень важно сохранить и преумножить эти достижения, а вот здесь есть большие тревоги и сомнения. Значит надо здесь и сейчас пользоваться тем, что имеем и защищать достигнутое.
Что ты скажешь о том поколении в российской социологии, кому сейчас шестьдесят. Это наше с тобою поколение. Мы только продолжили начинания отцов-основателей или пошли дальше, в чем наша «самость» или ее нет?
Трудно ответить на этот вопрос. Россия большая, и ситуация в Москве и Петербурге может, как небо от земли, отличаться от ситуации в других регионах. Кроме того, как у всех нас, у меня свой круг общения, как обстоят дела в «других кругах» не всегда можно знать. Я хорошо знаю питерскую ситуацию, отчасти московскую, но, что происходит в других регионах, почти не знаю. Вот с этими оговорками, все же должен сказать, что для меня твой вопрос не бессмыслен.
Проще всего говорить о молодом поколении социологов, живущих в Петербурге и Москве. Оно взяло все от новой жизни. Не буду повторять то, что уже сказал о нем, с чисто научной точки зрения это преуспевающее поколение. Много ли оно взяло от предыдущего, то есть нашего - не знаю, рискну предположить, что не много. Скорее оно базировало свой успех на установившихся в стране общих условиях научного творчества и профессионального роста.
И вот здесь настало время дать оценку «шестидесятилетним», почему их опыт оказался не вполне востребованным новым поколением.
В большинстве своем это люди талантливейшие, высокообразованные и, как сейчас говорят, высоко креативные. В Питере я в этот ряд, прежде всего, поставил бы тех, кто работал и работает в академическом Институте Социологии (специально не буду называть фамилии, чтобы по забывчивости не обидеть кого-то, не назвав), но не только. На это поколение объективно выпала сложная миссия. Кроме восстановления и развития традиций русской социологической школы, продолжения дела «отцов-основоположников», оно должно было обеспечить новое вхождение (возвращение «на равных») в мировое социологическое сообщество, участие российских ученых в мировой социологической элите. Двери для этого уже были открыты. Кажется, у них было все, что нужно, чтобы решать эти задачи, развивать науку и утверждать свое заметное место в ней (кстати, некоторые это сумели сделать, выехав из страны, или внутри, но я говорю о большинстве). Но в молодости им пришлось преодолевать условия несвободы, условия, к которым ты применил понятие «социологическое гетто», диктаторское вмешательство власти в науку и утверждение «единственно верного учения» в качестве канона с помощью, как бы сейчас сказали, «административного ресурса», и кризисы, пришедшие вместе со свободой в новые времена. Пережить экономический кризис, когда необходимо было думать, прежде всего, о хлебе насущном (мне рассказывали, что один известный питерский социолог, чтобы прокормить семью, до сих пор вынужден заниматься извозом), социально-психологический кризис или кризис идентификаций, неизбежный при радикальных изменениях общественно-экономических устоев, институциональный кризис, когда радикально изменялась организационно-хозяйственная структура научной деятельности и финансирования науки, наконец, парадигмальный кризис, когда коренным образом менялись общая идеология и система ценностей внутри страны, и социологические парадигмы в общенаучном пространстве. На бытовом уровне это означало едва ли не ежедневную необходимость выбора траекторий жизни и творчества, выбора нового пути или модернизации старого. Ситуация не самая благостная для творчества и профессионального самоутверждения. Некоторых она вводила в шок, некоторые просто останавливались, отдельные ученые уезжали. Поэтому это поколение не может похвастать научными достижениями, равными тем, которые демонстрировало первое послесталинское поколение советских социологов или тем более лидеры мировой социологии. Думаю, что лучшее, что сейчас может сделать поколение «шестидесятилетних», к которому я отношу и себя, это не сходить с пути, продолжать работать, преодолевая кризисы, и не мешать новым поколениям работать по тем канонам, которые они сами себе изберут, там, где они захотят, и в том направлении, которое им покажется правильным.
Еще по теме О важном понемногу:
- ГЛАВА II О ВАЖНОМ ЗНАЧЕНИИ ЭТОГО ВОПРОСА
- Царство сверхсознания: часть 1
- 1436 ИОСАФАТ БАРБАРО ИТАЛИЯ
- 19.1. Фрэнсис Бэкон
- Второй ряд упражнений
- ГЛАВА I О РАЗЛИЧНЫХ ТОЧКАХ ЗРЕНИЯ, С КОТОРЫХ МОЖНО РАССМАТРИВАТЬ ЧЕЛОВЕКА; О ТОМ ВЛИЯНИИ, КАКОЕ МОЖЕТ ОКАЗАТЬ НА НЕГО ВОСПИТАНИЕ
- Наши надежды
- Перемещение животных и растений
- О РАЗУМНОМ БУНТЕ
- Б. Грамматические упражнения