Становление личности. Обращение к поэзии

Голофаст родился 24 марта 1941 года в Днепропетровске. Его отец был конструктором одного из днепропетровских КБ, проектировал 1-й сварной мост в Днепропетровске, ленинградскую телебашню, крытый стадион в Индонезии. Мать была бухгалтером, в настоящее время пенсионерка, живет в Днепропетровске. После окончания 7 класса Валерий хотел поступить в летное училище, но не прошел медкомиссию. Любовь к технике у него началась с увлечения фотографией - отец с войны привёз несколько трофейных фото- и кинокамер. Окончив школу, Валерий проработал три года на мебельном комбинате, слесарем на металлургическом заводе и проучился два курса на вечернем факультете в Металлургическом институте.

В 1960 году Голофаст поступил на филологический факультет Ленинградского университета и прожил в Ленинграде отпущенные ему следующие сорок с небольшим лет, практически все это время работая в социологических структурах Академии наук.

Принимая во внимание то обстоятельство, что кандидатская диссертация Голофаста была посвящена анализу американской семьи [13], а его посмертно изданная книга озаглавлена «Социология семьи» [14], можно сказать, что различные аспекты развития современной семьи всегда находились в центре его внимания. Но будет много вернее сказать, что как социолога его прежде всего интересовал человек как таковой и все, что помогало понять человеческое сознание и поведение. Если попытаться определить, что располагалось в фокусе его общеметодологических и урбанистических работ, исследований по образу жизни различных групп населения, науковедческих изысканий и статей по методам социологии, то скорее всего мы увидим там обыденного человека в повседневном мире.

Один из его коллег и друзей Игорь Травин, вспоминая Голо- фаста, так сказал о его научных интересах: «У него была такая знаменитая поговорка <...> Он начинал иногда какой-то цикл, период разговора с вводного пассажа - “меня интересует”.

и астрономии в некотором смысле сближают его с учеными того времени, когда философия была единой наукой и люди, занимавшиеся ею, испытывали «любовь к размышлениям».

И все это началось рано, к двадцати годам Голофастом было написано [16]:

Как только темнота засветится Зеркальными морями месяца,

Вылазят телескопов щупальцы,

И человек на небо щурится.

И человек в Юпитер метится,

Он силою с планетой меряется,

Уже выходит побеждающим Земную жажду притяжения,

Ему за это обещающею В награду жизни продолжение В пространственном ее и временном Существовании отмеренном.

Все это здорово задумано,

Но что-то мы не этак делаем.

И ходят юноши задумчивые,

Как будто не хватает детства им.

И люди, жалкие и лживые,

Ослепленные желтой жилою,

Все ходят, бродят в тьме невежества И прикрывают это вежливостью,

И прикрывают это важностью,

И прикрывают это ваше-ством.

Не потому ли смотрят, глупые,

И по-воловьи отворачиваются,

Что очи их закрыты лупами,

В которых только сено значится?

Все потому, что люди ленятся,

Все потому, что мало ломятся В окошки уравнений Лоренца,

В захлебывающиеся строчки Лейбница.

Вам, юноши, о всем мечтающие,

Не только числа почитающие,

Не только денежки подсчитывающие,

Как сколько книжечки почитывающие;

Найдите где-то среди них Срывающегося с губ моих,

Как ласточку с карниза - стих!

Как сокола с обрыва - стих!

Растите многолапым деревом!

Землею под корнями - дело вам!

Водою под корнями - знания!

И солнце над ветвями - знаменем!

Здесь есть и космос (Юпитер), и теория относительности (Лоренц), и философ-математик Лейбниц, и лирика - извечные вопросы, которые задает себе молодой человек5.

О. Божков, который по просьбе семьи Голофаста, разбирал его архив, отмечает, что в переписке Голофаста видны его напряженные размышления об окружающем социальном мире, в ней - море разнообразных тонких и точных наблюдений. И далее: «Думаю, что людям, с которыми переписывался Валерий, чрезвычайно повезло в жизни - они соприкоснулись с удивительным интеллектом» [17]. Я - один их тех, кому повезло. Благодаря Божкову у меня есть, если иметь в виду объем, три-четыре печатных листа наших с Голофастом электронных бесед. И это лишь часть. Эта переписка охватывает период с октября 2001 года (все началось раньше) до декабря 2004 года; последнее письмо пришло от Валерия за две ночи до его смерти...

Приведу лишь короткие фрагменты из писем Голофаста, показывающие его и как личность, и как исследователя. 9

февраля 2003 г.

<...> Как ты знаешь, я когда-то, сугубо дилетантски, чуть коснулся истории социологии (семьи) в Америке. И первое же впечатление, которое потом многократно подтверждалось, что это страна с усеченной историей, но. И в этом-то вся прелесть. Истоки - известны (частью письменно, частью в легендах, частью в пересказах). И пересказы очень важны, свидетельства, письма, дневники <...> Из короткой истории американцы сделали культ. Чтобы выигрышно выглядеть перед всеми новыми мигрантами тоже. Очень важная черта <...> восхождение и снижение статуса целых этнических или локальных групп, маркированное успехами их представителей, символических героев или легендарных предков, которые, однако, все реальны, хотя и чуть надуты усиленным вниманием. Внимание к личности в таких условиях нормально, как и к небольшим общинам. Итог - напряженное историческое и личное самосознание. Этого теперь нет даже в старой Европе. А у нас - в СССР, России и пр. - травилось и травилось весь ХХ век.

11 июня 2003 г.

Я когда-то <...> был шоссейником. Объездил пол Украины.

1 января 2004 г.

<...> В общем, я не пессимист и не оптимист. Не хотелось бы быть фаталистом. Делай, что интересно, - мой скромный девиз. 10

января 2004 г.

<...> Человек живет в машинерии общества, рано или поздно, занимаясь чей-то жизнью, обнаруживаешь и привычки, клички, особенности твоего персонажа или других людей. Но это в воображении так можно развести. В реальности поддерживается иллюзия, основанная на культуре и самом по себе живом процессе (истории), что все только в конкретных людях или их поступках, словах, движениях, действиях. Это дилемма - индивидуальное-общее. На ней были помешаны на рубеже ХІХ-ХХ веков. Манера науки - вычленять общее, так полностью и не принята. Поскольку есть кино, литература, теле и пр. А там принципы иные. Хотя известно, что частное должно быть свернуто в общем, иначе общее пусто, вздорно. И в поиске без частного не только не обойтись, ибо оно след, свидетельство, окошко в жизнь, но в нем немалая часть эмоций, реакций, живой плоти. 11

января 2004 г.

В Бостоне я был в нескольких церквях, даже на пасхальной службе с одной семьей. Либо пусто, либо чисто статусное светское раз в год мероприятие. Но я был в высоколобой среде. <...> Я тут как-то сформулировал, что были три волны секуляризации в прошлом Европы: Реформация, Франц. Революция и наш пример. Ведь почти все протестанты на самом деле могут быть мистичны индивидуально, но они давно равнодушны к культу, церкви, да, думаю, и к глубокой вере. А секулярные верования поверхностны или психопатичны. Интеллектуалы - те могут еще что-то искать. А все остальное - это наносное, как ветер. 25

января 2004 г.

...Единственно, что не дает мне впасть в полный пессимизм, -

я заглянул на сайт выпускников школ - на самом деле самодельный форум - Днепропетровска и нашел свою школу. Но не искал свой институт-университет пока. Я ведь когда-то учился и в институте, металлургическом, бросил после 2 лет.

16 мая 2004 г.

Развлекаюсь тем, что читаю очень старую литературу Японии, до этого был Китай.

30 мая 2004 г.

Мое любимое - даосизм, ранний, поздний - напоминал алхимиков в Европе.

8 июня 2004 г.

... Что касается Анны Карениной, то она у меня лежит у изголовья. Я ее читал на ночь месяца три-четыре, теперь пауза примерно уже года полтора. <...> До университета я очень увлекался Толстым. В моей провинции я нашел в одной библиотеке 90-томное собрание и сканировал его по разным поводам. В «Карениной» потрясающе интересный быт, неправдоподобный, непредставимый уже. И странные теории насчет народа, утопических стремлений, порывов. Я когда-то любил Толстого много глубже, чем Достоевского, если сравнивать 12

марта 2004 г.

<... > Много лет назад у меня был интерес к любительской астрономии и телескопостроению. Я имел канал в БАН и давно знал всех библиотекарей на кафедре философии. Одна из них достала мне три тома из Пулковской обсерватории, в которых были собраны за много лет статьи из журнала Sky and Telescope, где был весь опыт американских любителей, начиная с войны и после, до 60-х гг. (единственный экземпляр в СССР). Один факт имеет фундаментальное значение. Во время войны потребовалось срочное производство прикладной оптики (бинокли, перископы, трубы, для авиации, флота, танков и пр.). Никакой промышленности оптической в США не было. Оптики-любители сделали все - проекты, технологию, первые линии штучного, а затем массового производства. <...> Когда-то американец изобрел суппорт для токарного станка. Это было в начале девятнадцатого века. И это стало революцией в этой технологии. Были соревнования между Европой -

старой промзоной и США - еще прериями. Потом к 80-м гг. американцы сделали первые в мире сборочные линии с взаимозаменяемыми частями на своем первом часовом заводе. И посадили в лужу королей часового дела - швейцарцев, французов и пионеров этого ремесла-англичан.

22 сентября 2004 г.

Про праздники - ведь их традиционное обрамление бесконечно богато, рассчитано на всех, даже на детей. Это - одна из тем моих размышлений последнего времени. Я обнаружил (потом и у других) что все теории-схемы-идеологии модернизации всегда давали слишком черно-белую картину, просто переключения от традиционного существования к другому. Возможно, структура ценностей так и переключается. Как будто человеку-обществу сдаются другие карты, и он уже играет иначе. <...> Новое расталкивает локтями старое. Специально выбираю материальные и грубоватые примеры, чтоб оттенить. Но то же относится к мыслям, чувствам, стремлениям, страхам, тоске и прочая. Язык слишком традиционен и груб, чтоб выразить эту смесь. 26

сентября 2004 г.

Когда я начинал заниматься биографиями, я сказал себе и своим коллегам, что от двух линий мы будем уходить в своей активности - от лагерей и репрессий и от военных воспоминаний. Первое мучительно и напряженно идеологично - требует огромной социотехнической работы с людьми, которые об этом пишут. Второе же - выдающийся пример эксплуатации государством военной темы - гигантская машина пропаганды во главе - с верху до низовых организаций - в том числе и по фабрикации соответствующих текстов. <...> Советская власть много сделала, чтобы многие люди забыли своих предков. Включая уничтожение (и добровольное) документов об этих временах и людях. <...> В культуре (а написание - это прямой перевод в культуру) человек становится почти бессмертным. Почти, поскольку были Тойнби, Шпенглер и прочие, которые спокойно принимали факт, что культуры смертны, как и личности. Пока я живу, я могу беседовать с Конфуцием, или с Гэллапом. Как со своей мамой. Когда она далеко.

6 декабря 2004 г.

<...> Читал ли ты когда-нибудь Люиса Мамфорда? Я пропустил здесь издание его книг, придется искать в библиотеках. Я когда-то читал, но мало, статьи. Он философствующий историк. Любимый жанр. Очень независимый ум вроде.

Привет, В.

Это было последнее письмо, написанное мне Голофастом. Но мой мысленный диалог с ним продолжается.