Современный системный кризис мирового капитализма и его воздействие на общества Периферии (Латинская Америка)

А.              Характеристика категории

Одним из главных векторов глобальной трансформации конца XX - начала XXI века стал очередной структурный кризис мировой капиталистической системы Из тройки рысаков (или «коней апокалипсиса» — по вкусу), уносящих человечество в новое тысячелетие (два других — глобализация и цивилизационный кризис), это — единственный, с которым оно давно знакомо: уже четвертый (или пятый) раз за два века «длинные волны» капиталистического развития воспроизводят и внешние контуры системного кризиса, и его внутренний механизм.

Опуская анализ остальных подходов к проблеме «великой трансформации», начавшейся в конце XX века (глобализационного, цивилизационного, макроциви- лизационного и др.), отмечу лишь, что каждый из них отражает, по-видимому, реальный и фундаментальный аспект этой трансформации. На стыке тысячелетий мир, действительно, находится в ситуации наложения и частично — синтеза кризисных процессов. Возможно, что именно синхронизация и переплетение кризисных процессов объясняют «размытость» некоторых традиционных черт нынешнего системного кризиса, а также его беспрецедентную длительность, о которой пойдет речь ниже.

Так или иначе, именно этот кризис является предметом данной статьи. А исходным — при истолковании процесса трансформации в целом — его «кондратьевское» происхождение — при всей условности подобного подхода.

L Место в истории

Историческая динамика системного (структурного) кризиса, данная в опыте прошлого, выглядит следующим образом: Нарастающая трудность, затем — невозможность поддерживать прежний ритм экономического роста, стабильность, режим взаимодействия структур в рамках системы, обеспечивавшей предшествующее развитие; кризисные явления, возникающие в каждой из ее подсистем (структур).

Исчерпание историч ого «raison d’etre» системы; кризис гегемонии, ценностей и установок, государства. Нарастание элементов и вариантов развития, чуждых ранее доминировавшей системе; борьба их между собой (и всех вместе — против основ «системы в упадке»), усиливающая тенденции общественной дезинтеграции перед «очередным барьером развития».

^ Т. е. кризис всей совокупности структур данной общности (национальной, региональной, межрегиональной, глобальной), теряющей свою цельность и способность к развитию в прежних параметрах. Понятия «структурный» и «системный» (кризисы) используются в данном тексте как синонимы.

Более или менее продолжительный (в прошлом — 10-15-20-летний) период, завершающий переходную стадию развития, период модификации и/или преобразования определенной общественной системы знает два главных метода решения проблем «перехода»: или полное разрушение существовавшего порядка вещей («социальная и политическая революция»), или какой-либо из вариантов преобразования в новую систему структур на прежней формационной (по общему правилу — капиталистической) основе.

Глубинными факторами, порождающими структурные кризисы, выступают: сопротивление исторического материала новациям; блокирование эволюционных процессов наиболее инерционными структурами и субъектами системы, в наименьшей мере способными и готовыми принять и ассимилировать объективные сдвиги и императивы исторического процесса. В своей совокупности они образуют механизм блокирования, торможения; тот барьер, перед которым накапливаются всякого рода противоречия перехода — и преодоление которого и составляет содержание системного кризиса2).

Вместе с тем, выражая дискретность развития капитализма, эта фаза «творческого разрушения» (Й. Шумпетер) в значительной мере обеспечивает живучесть капиталистической формации; выступает как метод преодоления ее противоречий и передачи — в процессе внутриформационного перехода — «ДНК» капиталистического способа производства...[261])

Ареал системных кризисов XIX (XVIII?) - XX веков конституировали отдельные страны (Великобритания); регионы, объединяющие страны относительно схожей исторической судьбы и уровня развития (Запад, Периферийная Европа, Латинская Америка); и мировая капиталистическая система, развитие и кризис которой были обусловлены соответствующими процессами в Центре системы.

Общепризнанная связь между системными кризисами — и «длинными волнами» кондратьевских циклов, процессами технологической инновации — объясняет широкий консенсус по проблеме исторической последовательности и хронологии структурных кризисов на Западе (и в рамках Системы). Это: кризис 1830-40-х гг., завершивший первый кондратьевский цикл, открывший широкую дорогу западно-европейской индустриализации и заложивший идеологические основы рабочего и революционного движения XIX-XX вв.; кризис 1880—90-х гг., разделивший благополучные викторианские десятилетия и годы belle epoquel открывший путь циклу стали, олигополий и борьбы за мировое господства; кризис 1930—1940-х гг., завершивший третий кондратьевский цикл и заложивший основы системы «массового производства» и Welfare State, государственного регулирования и биполярного мира, Форда и Кейнса, нефти и автомобиля... и, наконец, тот разворачивающийся в последние десятилетия XX века кризис, который на наших глазах покончил с капитализмом середины XX века, утвердил технико-экономические основы нового, «микропроцессорно-информационного», сетевого и глобализированного капитализма — но оказался (пока) не в состоянии создать соответствующую социально-институциональную подсистему4). О нем и пойдет речь ниже.

t Анатомия системного кризиса (СК)

На данный момент концепцией, наиболее полно и убедительно объясняющей механизм С К, мне представляется та, которая изложена в работах К. Перес и Кр. Фримена[262]) (и знакома российскому читателю в изложении и интерпретации С. Ю. Глазьева)[263]).

Данная, неомарксистская по своей методологии концепция трактует структурные кризисы как процессы (фазы), через которые осуществляется переход от одной системы капиталистических структур к другой. Каждая из этих систем (назовем их условно субформациями) характеризуется, согласно К. Перес, уникальной матрицей («способ роста»), которой соответствуют все уровни и структуры системы — до культуры, идеологии, моды и международных отношений включительно.

В свою очередь каждая из ТЭП прошлого и настоящего основывается на определенном «ключевом факторе» — на том продукте, товаре и т.д., резкое изменение цены которого (удешевление) способно воздействовать на все остальные структуры ТЭП, на всю систему цен в рамках «матрицы» и через этот сдвиг — определяет эволюцию последней[264]).

Динамика кризиса рисуется следующим образом:

а)              Отдельные элементы будущей ТЭП возникают глубоко в рамках предшествующей системы структур, как производные и подчиненные, и определенное время развиваются вместе с этими структурами. Сочетание зрелости и инерции господствующей системы и «раннего рывка» возникающей новой парадигмы подчас создает накануне «перехода» недолговечный бум, «prosperity». Но по мере угасания техникоинновационных возможностей, быстрого экономического роста, роста (сохранения) нормы прибыли в рамках господствующей парадигмы «N» и растущей наглядности преимуществ (прибыльность, качественность инноваций) новых отраслей и технологий — кривая развития ТЭП (а затем и системы) «N» искривляется, а затем и переламывается. Наступают годы (десятилетия) все менее мирного сосуществования нисходящей ветви старой парадигмы и восходящей — к господству — ветви развития новой ТЭП («N+1»). Это и есть стадия перехода, в начале своем не носящая кризисного характера. Пока процесс изменений развертывается в основном в сфере производства (и управления), кризис представляется «ненужным»: рыночные механизмы саморегулирования способны направить развитие в эволюционное русло, плавно выводящее к качественному сдвигу (полная смена ТЭП и субформации).

б)              Решающим фактором кризиса выступает режим взаимодействия (точнее, несоответствия) между экономическими и социально-институциональными (политическими, психологическими, частично-культурными) структурами господствующей субформации. Последние отражают условия и императивы прежних фаз «способа роста», периода его складывания. Их развитие обладает иной логикой, лишено спонтанности, не «объединено» факторами, подобными «прибыльности»; выражает различные интересы разных социальных групп и политических институтов — и отличается от развития экономических структур несравненно большей инерционностью. Ситуация в данных сферах, все еще тяготеющих к целостности «N», 4- инерция — в сознании — прежних успехов в экономике и образуют «механизм торможения», главный фактор перерыва эволюции. Производственно-экономическое развитие,- устремившееся по руслу ТЭП «N+1» и уже по сути определяемое ею, не находит соответствующей (новой) общественной среды. В этих условиях новый способ роста («N-И») не кристаллизуется, а инволюция прежнего на определенном этапе перехода и принимает форму структурного кризиса. Одним из атрибутов последнего становится осознание критической ситуации обществом: падение консенсуса, рост напряженности на всех уровнях общественных структур, элементы институционального кризиса, кризис гегемонии. В ходе этой борьбы, сопровождаемой экономическими неурядицами всякого рода, и происходит «выбор» того варианта системного развития, который в наибольшей мере отвечает длительным (стратегическим?) потребностям ^оке сложившейся новой парадигмы.

Когда все основные структуры национального и глобального общества адаптируются и «притираются» вокруг нового ядра технико-экономического развития, в рамках нового доминирующего проекта, системный кризис завершается.

Так оно происходило четырежды за два века. Об особенностях нынешнего системного кризиса речь пойдет ниже. Структурные кризисы на периферии системы

Концепция, излагавшаяся до сих пор, призвана объяснить происхождение и механизм кризисов, возникавших в Центре системы и транслировавших свои импульсы на ее Периферию. Однако для понимания происходившего в регионах последней, следует иметь в виду иные, хотя и подобные (и сопряженные) процессы, ареной и генератором которых были — и все еще остаются — сами периферийные общества, их специфические противоречия, взаимодействие этих процессов с системными кризисами в Центре. Общая историческая характеристика системных кризисов, о которых шла речь раньше, относится и к их периферийному семейству. По-иному, однако, обстоит дело с логикой, механизмами и реальными результатами кризисов в Центре — и в регионах Периферии.

Дело, прежде всего, в том, что структуры периферийно-капиталистических обществ лишены той однородности — капиталистической, индустриальной, циви

лизационной («западной»), — которой они обладают в Центре системы с середины века (со времен второй «длинной волны» капиталистического развития).

От Огненной Земли через Средиземноморье и далеко вглубь Евразии — структуры, тенденции и «напряжения», порожденные «западным» развитием, в течение полутора — двух веков оказывались переплетенными, рядоположенными или синтезированными с докапиталистическими, доиндустриальными, азиатскими. Сам тип капиталистического развития был здесь иным — менее органичным, с многочисленными элементами дефазации, сжатым во времени (а потому «плохо переваривающим»), с несравненно бблыиим удельным весом элементов «развития сверху» и т. д.[265] Частично к тем же последствиям — но и ко многим иным — ведет производный (от внешних факторов) характер общественного развития на периферии системы.

Отсюда и конкретные отличия региональных системных кризисов от их аналогов в центре: На периферии происхождение и обусловливающий механизм кризисов связаны не только с внутренними, экономическими процессами, не столько с императивами, ранее рождающимися в сфере экономического развития — но с импульсами, идущими извне национального общества (структурные и финансовые кризисы, войны и т.д.) — и из неэкономических его сфер. Иначе говоря, разнородность структур ведет здесь к такому накоплению структурных же противоречий, что роль детонатора кризиса может вызвать чуть ли не каждое из них. «Западный» механизм генезиса системного кризиса: насыщение рынков (технологические инновации), новая (автохтонная) производственная парадигма, (ее противоречия с другими общественными структурами и т. д.) — действует здесь вообще крайне редко. По тем же причина** традиционные процессы и формы деблокирования капиталистического развития^выражены в кризисах периферии гораздо менее отчетливо и органично — прежде всего в силу отсутствия «своей», «выношенной» техникоэкономической парадигмы и слабости социально-политических сил, выступающих ее носителями. Вытекающая отсюда сила и цепкость «механизма торможения» закономерно способствовала особой силе и укорененности альтернативных (капитализму, западному пути) тенденций решения критических (блокирующих) проблем. Если же решения проблем системного кризиса все же находились в рамках капиталистического развития, они оказывались невозможными на путях спонтанной, саморегулирующейся эволюции. Отсюда — особая, несравнимая с «западной» длительность кризисов, частые ситуации «устойчивой неустойчивости» с государством в качестве главного агента, демиурга и «рулевого» развития. Но отсюда же —* из вакуума гегемонии (буржуазной), равновесия борющихся тенденций и самой роли государства — и пробуксовка демократических форм буржуазной власти, полное преобладание авторитарных, а на решающем этапе «битвы альтернатив» — фашистских (или ква- зифашистских) тенденций!.. Все это объясняет определенное хронологическое несоответствие между «длинными волнами» в мировом масштабе и фазами региональных структурных кризисов на Периферии, хотя в обоих случаях речь идет о сменяющих друг друга совокупностях структур, интегрируемых (или нет) в ту или иную систему, и о кризисах, их разделяющих (и соединяющих). При этом различные регионы периферии проходят фазы формирования (и кризисов) однотипных систем в эпохи, разделенные подчас многими десятилетиями, подобно каравану судов, проходящих одно за другим над одной и той же опасной отмелью развития.

А «отмелей» («стремнин» и т.д.) таких тоже несколько, причем по многим своим характеристикам (но никогда — по времени) эти типы структурных кризисов

капиталистического развития на периферии схожи с кризисами, уже имевшими место в Центре системы. Это:

А) Кризис структур преимущественно докапиталистического общества, хотя и с относительно развитым (предындустриальным) капиталистическим укладом.

Речь идет (на Периферии) о ситуации — аналоге ранних буржуазных революций. Страны периферийной Европы, Россия, Япония прошли через подобный кризис в 1848-68 гг.; Латинская Америка стала регионом, где кризис-аналог («войны за независимость») оказался «социально-невыношенным», вышла из него (за пределами Мексики) в специфическую стадию «ста лет одиночества»; в рамках олигархических режимов, банановых республик и т. д. — получив в наследство почти всю совокупность предкризисных проблем; полуколонии же Востока пережили кризис данного типа уже в начале XX в.

Б) Кризис системы капитс ических по преимуществу структур на этапе развернувшейся индустриализации (на Западе — период поздних буржуазных революций). Структурная неоднородность обществ данного типа, особенно глубокая именно на Периферии, привела здесь к особой остроте и многообразию общественных противоречий, обусловила и жесткость механизмов блокировки, и мощь альтернативных (капитализму) тенденций разблокирования. Если Запад оставил эту фазу развития позади в третьей четверти XIX в., то периферийная Европа шла через нее всю первую половину ХХ-го в., а Латинская Америка — с 30-х его гг. Именно здесь произошло тогда первое «дефазирующее» наложение системных кризисов: регионального («аналога» второго системного кризиса на Западе) — и глобального («третий» системный кризис). Это стало одним из факторов беспрецедентной длительности структурного кризиса в Латинской Америке9), в ходе которого она испытала на себе (см. ниже) воздействие «следующего» (четвертого) кризиса мировой системы. А также — соответствующей «флюктуации» структур, приведшей сегодня к максимальной в мире гетерогенности капиталистической системы именно в этом регионе,0).