Последнее десятилетие в России
Подготовкой и защитой докторской диссертации, выполнением ряда интересных проектов, активно публиковался и участвовал во многих конференциях.
Когда вы приступили к работе над докторской диссертацией?
В начале 1980 года ученый совет ИСЭПа предоставил мне годовой отпуск для написания диссертации.
Была одобрена тема, связанная с надежностью результатов исследования общественного мнения.Первое обсуждение диссертации состоялось летом 1982 года. Текст был сырым, мне набросали много замечаний. Приятного в этом было мало, но через несколько месяцев я «оклемался» и заново переписал работу, придав ей принципиально иную структуру. Все стало выглядеть логично и компактно.
На повторном обсуждении работу рекомендовали к защите. Но как раз в то время началось создаваться «дело» против Фирсова, усилилось тотальное давление на сотрудников социологического отдела, и вокруг моей диссертации сложилась патовая ситуация. Защита предполагалась в Москве, в Институте социологии; но дирекция ИСЭПа и руководство отдела организовали большую бюрократическую игру: получение рекомендации Совета института заняло более полугода. Правда, потом все шло достаточно быстро, и в апреле 1985 года состоялась защита. Позитивное ВАКовское решение было получено в октябре.
Что вам удалось сделать в докторском исследовании?
По совету знающих людей в заголовке диссертации я воздержался от термина «метрология», а в тексте несколько приглушил экстремизм своей заявки. По сути же, доказывалась эффективность метрологических концепций для обеспечения надежности результатов при опросах общественного мнения. Мне думается, что и сейчас, два десятилетия спустя, многое из сделанного остается значимым, оригинальным и содержит импульс для дальнейших теоретических разработок.
Одним из принципиальных итогов работы было создание «метрологической карты исследований общественного мнения», рассматривавшейся мною как знаковая модель процесса сбора первичной информации и прием упорядочения информации о погрешностях, накапливаемой в ходе методических поисков.
Метрологическая интерпретация процесса интервью при измерении мнений респондентов позволила впервые задаться вопросом о возможности построения математической теории опросных методов.
Ответ был положительным. Тогда я не усматривал в моих построениях глубокого методологического смысла, не видел в них указания на наступление нового этапа методической культуры. Это пришло позднее, в моих историко-методологических исследованиях.А были какие-либо практические выходы?
Были, но их «съели» наступившие сразу после моей защиты времена, в частности — переход к рыночной экономике. Так, в начале 1980-х мы с Фирсовым изложили нормативный подход к организации опросов общественного мнения, включавший определенную типологизацию опросов и описание системы шагов, обеспечивающих осуществление всех операций по сбору и анализу первичной информации в течение определенного временного интервала. Это было не афишировавшееся нами изложение нашего организационного опыта. Во второй половине 1980-х, когда в СССР начали создаваться первые независимые социологические центры, но еще не было рыночной системы отношений, возникла необходимость в обосновании стоимости проведения опросов. Тогда на базе этих построений я предложил первую методику расчета стоимости опросов. Развитие рыночных механизмов формирования стоимости исследований перечеркнуло идею нормативности, но это явление временное. При балансировке отношений «спрос-предложение» в рыночной нише изучения общественного мнения организаторы опросов и потенциальные клиенты обратятся к той или иной модификации нормативного определения затрат на проведение опросов.
Иначе, чем я предполагал, сложилась и судьба российских почтовых опросов, технологию которых я анализировал на рубеже 1970-1980-х годов. В серии исследований мне удалось показать возможность получения высокого уровня возврата и доказать перспективность использования почтового опроса в крупных городах. Но во второй половине 1990-х российские социологи и полстеры начали активно осваивать различные формы Computer-Assisted Telephone Interviewing (CATI), теряя при этом из виду наличие иных приемов опроса. Причина ясна, CATI — это прежде всего оперативность.
Чем вы занимались после защиты докторской?
Несмотря на то, что психологическая атмосфера в ИСЭП была ужасной, общий уровень научных изысканий постоянно снижался, и была очевидна невозможность продолжать методолого-методические исследования, я остался работать в институте.
Я привык к Академии наук и задумывался о сохранении моей небольшой группы молодых, но уже опытных исследователей: Ольги Бурмыкиной, Аллы Корниенко, Натальи Нечаевой и Вячеслава Сафронова.
После вынужденного ухода Фирсова из ИСЭП и завершения пятилетнего плана всем сотрудникам сектора было предложено подумать о переходе в другие подразделения отдела. Члены моей группы решили «пробиваться» вместе. Так мы оказались в секторе, занимавшемся социалистическим соревнованием; трудно назвать тематику, менее подходящую для академического института и наших исследовательских установок. Правда, с руководителем этого сектора Валерием Константиновичем Потемкиным, у меня была договоренность: социалистическим соревнованием мы не занимаемся. Он свое слово сдержал.Вы все про науку..., а участвовали ли вы в каких-либо общественных начинаниях?
Да, всегда, и относился к этому серьезно. Во второй половине 1970-х в ИСЭПе я пару лет редактировал стенгазету и научился писать заметки. Со временем я развил эти навыки, и сейчас, когда пишу для газет, редакторы правят мало. Одно время я был руководителем Ленинградского отделения Советской социологической ассоциации. Работы было много. За пару лет были созданы филиалы Ассоциации в Пскове, Новгороде и Петрозаводске. Поддержку получали создававшиеся в Ленинграде независимые исследовательские структуры. Тогда это все было новым; люди приходили ко мне за советами, и в сложных случаях я руководствовался простым принципом: не можешь помочь — не мешай.
Вы уезжали в США, будучи сотрудником ИСЭП?
Нет, в начале 1989 года в Ленинграде был воссоздан филиал Института социологии АН СССР, который возглавил Б.М. Фирсов, и моя группа была преобразована в сектор, которым я руководил до отъезда в Америку. Еще в ИСЭП мы приступили к изучению экономического сознания, в новом институте этот проект был завершен. В выборе этой тематики было стремление откликнуться на первые перестроечные реформы и опереться на опыт многолетнего исследования экологического сознания, проводившегося в первой половине 1980х годов совместно с венгерскими, эстонскими и литовскими социологами. Нашей задачей было определить зависимость между отношением людей к только возникавшим элементам несоциалистической экономики и их восприятием различных этапов истории СССР.
Итогом деятельности сектора стала небольшая коллективная монография, содержавшая ряд интересных предметных и методических находок.Когда от коллективной темы пришлось отказаться и каждый сотрудник сектора стал работать в своем направлении, мне удалось немного окунуться в прошлое: около года я занимался дореволюционными социо-экономическими исследованиями русских ученых. Если бы не революция 1917 года, то это направление могло дать импульс изучению общественного мнения населения России по достаточно широкому кругу социально-экономических и нравственных проблем. Думаю, что у меня будет возможность опубликовать некоторые из полученных результатов.
Как вы начали работать во ВЦИОМе?
1 сентября 1988 года мне позвонил руководитель сети по сбору данных ВЦИОМа Яков Самуилович Капелюш. Он сказал, что через несколько дней в Ленинграде будет Татьяна Ивановна Заславская, и просил встретиться с нею. Создавалась общесоюзная сеть по сбору данных об общественном мнении, и мне было предложено организовать Северо-западное отделение ВЦИОМа. В конце года мы приступили к проведению опросов в Ленинграде и ряде областей Северо-запада страны.
Пару лет я возглавлял нашу группу из четырех человек, а потом передал руководство Николаю Владимировичу Ядову. С тех пор много воды утекло, в 1994 году группа превратилась в российско-финскую компанию «Той-Опинион», но три человека, начинавшие со мною, продолжают работать вместе.
Отойдя от организационной работы, я остался во ВЦИОМе на позиции научного сотрудника, провел ряд методических исследований и опросов по экологической проблематике. Несколько лет работы во ВЦИОМе оказались для меня очень плодотворными. Я лучше узнал Б.А. Грушина, с которым до того встречался лишь как с оппонентом по докторской диссертации, понял его отношение к делу: это — горение. Я познакомился с Юрием Александровичем Левадой и группой его учеников-коллег, сильных социологов, многие годы до ВЦИОМа занимавшихся философией и культурологией. Я увидел, что такое фабрика по проведению опросов общественного мнения.
Были ли еще какие-либо проекты, которые вы завершили перед Америкой?
Долгая цепочка различных обстоятельств выстроилась так, что в первой половине мая 1990 года в Хельсинки я встретился с Ларри Хассоном, руководителем крупной международной маркетинговой компании РИСК (International Research Institute on Social Change), штаб квартира которой располагается в небольшом швейцарском городе Нион.
РИСК проводил исследования в 17 странах, в том числе в 12 европейских государствах, США, Канаде, Бразилии, Японии, Южной Африке.В начале января следующего года Ларри попросил меня организовать его переговоры с Заславской. В середине мая эта встреча состоялась в Москве, и началась подготовка полевой фазы исследования. В августе-сентябре 1991 и в мае- июне 1992 года были проведены два опроса, репрезентировавшие европейское население России. Сложная процедура многомерного шкалирования и типологизации, проведенная РИСКом, позволила определить социокультурный образ России и рассмотреть его совместно с ценностными синдромами населения более десяти стран Европы. Основные результаты этого проекта были опубликованы Г.С. Батыгиным в «Социологическом журнале». Это публикация мне особенно дорога, она — последняя до отъезда в Америку. Год назад я сказал бы, что все это — лишь прошлое, но сейчас воздержусь от подобного суждения. В конце 2004 года неожиданно для себя я вернулся к этой теме и теперь задумываюсь о ее развитии.
Как отнеслись ваши друзья, коллеги к тому, что вы решили уехать в США?
В начале 1990-х общество спокойно относилось к эмиграции, уже не было системы осуждения отъезжающих, их проработки на партийных собраниях, увольнений и тому подобного. Окружавшие меня и мою жену люди знали, что мы собирались к сыну, и эта причина рассматривалась как естественная. И все же, конечно, было трудно сообщать о моем отъезде тем, с кем меня связывали годы, в некоторых случаях — десятилетия совместной работы и дружественных отношений. 1
марта 1994 года я попросил Фирсова прогуляться со мною, рассказал ему про наши планы... зашли в кафе, выпили по рюмке коньяку, и он сказал, что все сделает, чтобы у меня не возникло никаких дополнительных трудностей. Через несколько дней я сообщил о своем решении Ядову, он тогда был директором Института социологии РАН, жил в Москве, но часто приезжал в Петербург; наша встреча состоялась у него дома в Петербурге Позвонил Заславской и сказал, что ощущаю необходимость ей первой из москвичей сказать об отъезде в Америку. Она среагировала очень по-родственному, не могу подобрать другого слова: «Жаль, когда уезжают друзья...». Когда сообщил обо всем Леваде, он сказал: «Мужества тебе, старик». Эти слова я помню постоянно.
Еще по теме Последнее десятилетие в России:
- АНГЛО-АМЕРИКАНСКАЯ ФИЛОСОФИЯ ПОСЛЕДНИХ ДЕСЯТИЛЕТИЙ
- 26 1827 ТЕНДЕНЦИИ И ДИСКУССИИ ЗАПАДНОЙ ФИЛОСОФИИ ПОСЛЕДНИХ ДЕСЯТИЛЕТИЙ XX ВЕКА
- Глава 8 А.Ю. Зудин Массовое сознание и политические инновации: опыт последнего десятилетия
- Об эстетике насилия. Армия и общество в СССР/России за последние 10 лет
- Последние дни Деникина. Последнее заседание Деникинского правительства в Новороссийске.
- ДЕСЯТИЛЕТИЕ ЕВАНГЕЛИЗМА
- Полтора десятилетия с ФОМом
- ПЕРВОЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ ЦАРСТВОВАНИЯ ЕКАТЕРИНЫ II (1762–1772)
- ГЛАВА 8 ПОСЛЕСТАЛИНСКОЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ ХРУЩЕВСКАЯ «ОТТЕПЕЛЬ» (1953-1964 гг.)
- Глава XV КИТАЙ В ГОДЫ «НАНКИНСКОГО ДЕСЯТИЛЕТИЯ» (1928-1937)
- Два десятилетия работы в НИИКСИ
- Б. А. ГруШин. ЧЕТЫРЕ ДЕСЯТИЛЕТИЯ ИЗУЧЕНИЯ российского ОБЩЕСТВЕННОГО МНЕНИЯ1