Почему после факультета ты пошел в социологическую аспирантуру, а не в философскую?
В твои аспирантские годы социология многими трактовалась как теоретико-эмпирическая наука, а социолог - был человеком с анкетой. Тебя в эту сторону никогда не тянуло?
Странно, но никогда не тянуло. Мне приходилось участвовать в исследованиях и самому проводить, но без особого увлечения. Хотя я понимаю, в чем здесь интеллектуальный интерес и привлекательность.
Не приходилось ли тебе посещать семинар Ю.А. Левады? Если да, что ты мог бы сказать об этом форуме?
Посещать не приходилось, хотя я многих из участников знал, да и вообще все это происходило рядом, буквально в соседней комнате. Но дело в том, что это было психологически затруднительно.
Они были надменные, гордые собой, приобщенные к мудрости, так сказать, и свысока посматривали на профанную публику вокруг. Мне такая позиция никогда не нравилась. Да и вообще наука - не подходящее место для эзотерических кружков. Я поясню: эзотерических не в том смысле, что они были закрытыми и чужие не допускались (допускались: приходите, кто угодно!), но в том смысле, что надо было принять какую-то особую установку благоговения по отношению к руководителю семинара и провозглашаемому им, в общем-то, как это позднее стало видно, достаточно вторичному знанию. Поэтому я и не ходил. Наука - это все-таки профессия, а не служение.Это касается семинара, как он проходил в ИКСИ еще до Рутке- вича, до разгона, так сказать. Но, объективно говоря, обстановка в институте был хорошая и творческая не в последнюю очередь благодаря Ю.А. Леваде и его семинару. Потом с Руткевичем пришли В.И. Староверов, Ф.Р. Филиппов и другие, начавшие чистку и выдергивание любого «сорняка», выраставшего выше предписанного уровня. Староверов, по-моему, стал инициатором борьбы за ликвидацию иностранных слов в социологии. «Социальную мобильность», например, заменили тогда на «социальные перемещения». «Мобильность» - термин буржуазной социологии, поэтому у нас ее нет, у нас есть «перемещения». «Мобильность» нельзя было писать в статьях про советское общество, употреблять в докладах. Тут не надо преувеличивать - все это было лишь в рамках института, не более. Но все равно: хочешь показать лояльность новому руководству - пиши «перемещения». Хочешь бросить вызов - пиши «мобильность».
Мы с другими аспирантами (а я был в это время аспирантом) тогда над этим сильно потешались, и выдумывали русские варианты других «буржуазных» терминов. Я лично придумал русские эквиваленты двух важнейших социологических терминов, чем до сих пор горжусь. Это «социальная стратификация» - «общественный слоепорядок», и «социальная структура» - «обществосклад». По-моему, это неплохо.
Ну, а потом семинар Левады перешел в ЦЭМИ вместе с самим Юрием Александровичем, и я с ними встречался уже гораздо реже.
Я многим нашим отцам-основателям задавал вопрос о том, знали ли они, начиная свои социологические исследования, работы дореволюционных социологов и тех, кто работал в 20-е годы.
Нет - не знали. Я согласен с твоими словами: «От своих корней (до 1917 г.) она отрезана, и эту связь вряд ли можно восстановить». Получается, что постхрущевская советская социология возникла из ничего, лишь из атмосферы «оттепели». Так ли это?Нет, она получилась из духа оттепели и американской социологии - Беккера-Боскова, например. Ну и существовали не совсем еще забытые работы 20-30-х годов, С. Струмилина, например, Б. Бруцкуса и других экономистов с мощным социологическим интересом. Эти последние работы имели приемлемую, в общем, для начальства мотивацию (быт рабочих, демография, другие социальные вопросы) и не входили в конфликт с идеологической установкой. Поэтому я бы сказал так: в области теории базой становился функционализм, достаточно легко сочетавшийся с системным вариантом марксизма, а в области эмпирии - социально-экономическая проблематика, связанная с отечественной наукой 20-30-х годов. Поэтому нельзя сказать, что постхрущевская социология возникла из ничего.
Что же касается того, что отцы-основатели «не знали», то я не очень в это верю. Они, конечно, «не знали» эти работы с точки зрения того, что они составляют особый период в институционализированной истории социологии, но имена эти им были знакомы, как вообще была знакома технократическая культура ранней советской общественной науки. Что, они про НОТ, ЦИТ и Гастева не знали? А с В. Подмарковым, например, они не были знакомы? Судя по его работам, он знал. Я думаю все-таки, что они знали. Это не было глубоко рефлексированное знание, может быть, даже они не рассматривали себя как продолжателей их дела, но в атмосфере все это присутствовало.
Я поздно начал задумываться об истории советской социологии, и потому не говорил на эту тему с Игорем Голосенко. А тебе приходилось обсуждать с ним значение дохрущовской русской социологии?
К сожалению, систематически мы с ним это не обсуждали, хотя и собирались обсудить, полагая, что впереди - неисчерпаемые возможности общения.
Дело в том, что именно я пробил, как принято говорить, самую первую, ротапринтную публикацию составленной Игорем библиографии русской дореволюционной социологии. Это было где-то в конце 70-х в Институте социологии, или в Институте социологических исследований, как он тогда назывался. Позже эта библиография выходила уже в нормальном книжном формате. Мы уточняли разные детали, но до серьезного разговора дело не дошло, потом было некогда, а потом стало поздно.Отвечая на один из вопросов Владимира Козловского, ты сказал про отечественную социологию: «От марксизма в любой его разновидности, придававшего ей какие-никакие профиль и стиль, она отказалась сама...». Почему это произошло? И почему это случилось так быстро?
Здесь, на мой взгляд, много причин. Во-первых, - и это главное -
от марксизма отказались по политическим причинам. Все-таки это была идеология того прошлого, от которого страна уходила. И считалось, что с прошлым необходимо рвать целиком. В результате, высказывание симпатий к марксизму стало считаться проявлением какой-то политической неблагонадежности. Жечь надо было не только партбилет как таковой, но «все сто томов моих партийных книжек». Это был период угара демократии, и отказ от марксизма оказался одним из составляющих нового политического энтузиазма. Кроме того, марксизм был для многих невыносим по причинам личного характера - он был как обязательное блюдо, осточертевшее до невозможности. Все эти «ленинские определения классов» опротивели с самого первого курса университета. Хотелось забыть о них навсегда, что было, отмечу, по существу неправильно, хотя психологически понятно.
Кроме того, марксизм отождествлялся с цензурой, идейным и социальным гнетом, запретами и ограничениями свободы. Партийные олигархи преуспели в своих дедукциях и прекрасно умели обосновать, что можно, а что нельзя, базовыми максимами марксизма. Из того, что мировая история есть история борьбы классов, замечательным образом выводился, например, запрет на поездку за границу неженатому человеку.
Вообще, советская жизнь со всеми ее причудами и особенностями осмысливалась как совокупность выводов из основополагающих идей классиков. Это была очень интересная идеокра- тическая система, в ней присутствовала некая схоластическая изощренность. Но в результате партийные идеологи добились того, что стало казаться, что жизнь наша действительно построена по Марксу, что во всех запретах действительно виноват марксизм. Надо ли говорить, что на самом деле виноваты были те, кто запрещал, а марксизм они просто использовали в своих интересах! Начали сажать, и вождь объявил, что по мере построения социализма классовая борьба усиливается. Но ведь он не вывел необходимость сажать из этого якобы марксистского тезиса, который, кстати, Марксу не приснился бы в самом дурном сне. Он просто попытался таким образом легитимировать собственную политическую стратегию. И если мы сейчас говорим, что в этой беде виноват марксизм, то мы считаем Сталина великим и адекватным теоретиком и действительным продолжателем Маркса. Советский социализм нас травмировал, и травма оказалось столь сильной, что подавлению и вытеснению подверглось все, что было связано с травмирующей ситуацией. В первую очередь, это марксизм. И это продолжается до сих пор. Про-психо-анализировать, что произошло с нашей социологией, так и не удается, почему мы и живем до сих пор в состоянии антимарксистского невроза.Ты отмечаешь, что в основе постмодернистских концепций есть и Маркс. Присутствует ли что-либо в советском марксизме, что может оказаться полезным для мирового марксизма?
На мой взгляд, опыт советского марксизма во всех его разновидностях, начиная с 20-х годов не может не быть полезным. Я приведу пример. Фрейдомарксизм Вильгельма Райха, соединявший идеи марксизма и психоанализа Фрейда, стал основой студенческих бунтов и сексуальной революции 60-х годов. Грубо говоря, от Фрейда был секс, а от Маркса - революция, и все это органично так соединилось. Мы живем сейчас в мире, сформированном этой сексуальной революцией.
Чтобы в этом убедиться, достаточно включить на пять минут телевизионную рекламу. Но мало кто знает, что фрейдомарк- сизм - в значительной степени продукт марксизма 20-х годов, а сам Вильгельм Райх, состоявший в Германской коммунистической партии, публиковался в главном советском партийном теоретическом журнале «Под знаменем марксизма» (впоследствии был переименован в «Большевик», потом в «Коммунист», потом - уже во время перестройки парадоксальным образом - в «Свободную мысль») и имел единомышленников среди авторитетных в то время советских теоретиков (А. Залкинд, например). Это уже потом, когда случился нацизм в Германии, сталинский переворот и духовная стагнация - в СССР, Райх уехал в США и началась новая эпоха в его жизни, но идейные основы этой поистине всемирной сексуальной революции сформировались частично в идейном контексте марксизма и именно советского марксизма. Это иллюстрация к вопросу о том, есть ли что-то в советском марксизме, что может оказаться полезным или важным не для мирового марксизма даже, а для мировой жизни вообще.Фрейдомарксизм - это уже прошлое, уже история. Антиглобализм - это наша совершенно актуальнейшая современ ность, и его трудно даже просто мыслить без марксизма, в том числе, без советского марксизма в многообразии его форм и проявлений.
Еще по теме Почему после факультета ты пошел в социологическую аспирантуру, а не в философскую?:
- Приложение Объяснение спора факультетов на примере спора между богословским и философским факультетами
- РАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ СПОР ФИЛОСОФСКОГО ФАКУЛЬТЕТА С БОГОСЛОВСКИМ
- МятеЖ философского факультета
- Рудаков С. И.. История марксистской философии XIX в.: Пособие для судентов и аспирантов философских факультетов вузов, 2003
- Итак, ты была уже втянута в атмосферу философского факультета.. предстояло сделать еще один шаг...
- Как и почему возникла идея издания питерского социологического и маркетингового журнала?
- ПОЧЕМУ ФИЛОСОФСКИЕ сети способствуют развитию науки?
- Факультет искусств и факультет теологии
- Философские основы социологического учения О. Конта
- Почему феноменологический метод Гуссерля был востребован в различных областях философского знания XX в.?
- 1.1. Философско-социологические и естественнонаучные основы теории экстремальности
- 67. Почему художественная литература явилась более адекватной формой выражения философии экзистенциалистов, чем их философские трактаты?
- В 1968 г. ты закончил аспирантуру. Что дальше?
- Ты написала про аспирантуру... кто был твоим руководителем?
- Аспирантура закончена, диссертация защищена... что далее?
- ПОЧЕМУ Я - ЭТО НЕ Я, А ДРУГОЙ, И ПОЧЕМУ С НИМ НАДО СЧИТАТЬСЯ?
- РАЗДЕЛЫ 103—107. О ВЫЖИДАТЕЛЬНОМ ПОЛОЖЕНИИ ПОСЛЕ ОБЪЯВЛЕНИЯ ВОЙНЫ.1 О ВЫЖИДАТЕЛЬНОМ ПОЛОЖЕНИИ ПОСЛЕ ЗАКЛЮЧЕНИЯ МИРА.* О НАСТУПЛЕНИИ ПОСЛЕ ОБЪЯВЛЕНИЯ ВОЙНЫ.3 О НАСТУПЛЕНИИ ПОСЛЕ ЗАКЛЮЧЕНИЯ МИРА.4 О ПОХОДЕ ОБЪЕДИНЕННЫМИ СИЛАМИ8
- Тема 2. СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ И СОЦИОЛОГИЧЕСКОЕ ВООБРАЖЕНИЕ
- Когда и почему Вы почувствовали потребность перебраться в Ленинград? Почему Ленинград, а не, скажем, Москва?