Когда вы смогли закончить кандидатское исследование и защитить его?

Что Вам удалось сказать относительно советской интеллигенции, что, по Вашему мнению, было ложным в советологических концепциях, в чем они расходились с отечественным видением этого социального образования?

Мне не хотелось бы особо углубляться в эту тему, поскольку сегодня, на мой взгляд, это совершенно не актуально и, наверное, мало кому интересно.

Кроме того, по мере вхождения в материал я все больше убеждался, что критика - это особый и очень трудный жанр научного и литературного творчества. Чтобы серьезно дискутировать, а не просто, как тогда говорили, «размахивать дубиной» и в качестве аргументов цитировать классиков марксизма, нужно было быть, во-первых, очень искушенным полемистом, во-вторых, человеком опытным как в жизненном плане, так и в научном отношении и, в-третьих, хорошо знать социальную и политическую систему СССР изнутри, ее устройство во всех деталях и тонкостях. Однако ни того, ни другого, ни третьего у меня тогда, конечно же, не было. Да и задачу свою я видел совсем в другом.

Меньше всего меня волновала степень убедительности (для моих незримых оппонентов) моих собственных контраргументов. Я стремился как можно полнее и точнее воспроизвести содержание западных концепций, понять их логику, изложить аргументы и обоснования. Мне хотелось представить целостную картину советологических взглядов и воззрений на проблему интеллигенции, без изъятий и идеологических купюр. Я считал это важным, поскольку в тогдашней советской литературе идеи западных авторов подавались в усеченном, рафинированном, сильно упрощенном и нередко окарикатуренном виде, приспособленном под возможности критики и имеющиеся у критиков доводы и аргументы. В результате из большинства публикаций ничего невозможно было понять, кроме тезиса об общей идеологической и политической враждебности советологии.

Замечу, мое отношение к советологии всегда было очень двойственным и противоречивым. С одной стороны, советологи в большинстве своем - тонкие и глубокие критики нашего тогдашнего общества, строя и т.д. Многое из того, о чем они писали в те годы, было правильным и соответствовало советской действительности. Однако среди них тоже были разные люди: по степени ангажированности, по политическим взглядам, по отношению к нашей стране, по осведомленности, уровню квалификации, профессионализма и пр. Одно дело - работы (и теории) Д. Белла, А. Тоффлера, А. Гоулднера, Л. Козера, Р. Арона, Д. Лейна, или даже неомарксистов из журнала «New Left Review» (К. Касториадиса, Е. Манделя и др.), и совсем другое -

статьи т. н. диссидентов, очень любивших размышлять, например, в журнале «Problems of Communism» о месте, роли и положении интеллигенции в столь нелюбимом ими советском обществе. Так что множество очень разнородных идей и подходов к анализу и оценке интеллигенции, их содержательная и парадигмальная пестрота - первое, что бросалось в глаза даже при беглом знакомстве с англо-американской и западноевропейской литературой того времени. Одних концепций интеллигенции как «нового класса» было, насколько я помню, не менее десятка. И если с теориями «культурного капитала», «постиндустриального общества» или «революции менеджеров» спорить было почти невозможно, то разного рода идеи об интеллигенции как новом классе социалистических собственников, незаконно владеющих всеми объектами общенародной собственности и присваивающих производимый в обществе прибавочный продукт, или интеллигенции как бюрократии и «новом правящем политическом классе» не имели под собой рациональных оснований, сильно расходились с нашей действительностью и лично у меня не вызывали ни сочувствия, ни тем более симпатий.

И вообще, если бы начинать эту тему заново, я многое, наверное, сделал бы не так, как тогда, в начале 1980-х гг.

Тема интеллигенции и сейчас крайне острая, некоторые из специалистов вообще полагают, что русская интеллигенция «рассосалась», доживает свой век.

Если бы этот вопрос мне был задан в те годы, когда я занимался проблемами интеллигенции, я, вероятно, ответил бы иначе, чем сегодня. И дело не в официальной или предписанной точках зрения. Просто моя собственная позиция с тех пор сильно изменилась. Раньше я был сторонником классического социально-структурного подхода, согласно которому интеллигенция - это особая социальная группа (слой) людей, занятых преимущественно умственным трудом, требующим для его выполнения среднего специального или высшего образования. И в этом смысле интеллигенция мало чем отличается от интеллектуалов в их англо-американской трактовке.

Данный подход в советской социологии всегда противостоял (или противопоставлялся) «внеструктурному», социально-этическому, выделяющему интеллигенцию из всех других классов и групп общества по двум критериям: 1) особому, присущему только ей самосознанию, определенному строю этических, философских и социальных ценностей и качеств и 2) критическому отношению к политическому и общественному строю своей страны. С этой точки зрения, интеллигенция -

«ум, честь и совесть народа», искатель правды и справедливости, а потому вечный критик и оппонент власти.

Но вся проблема как раз в том и состоит, что именно этот смысл был изначально заложен в русском слове «интеллигенция»; именно независимость, совестливость, способность к состраданию, стремление действовать на благо народа и общества, критический стиль мышления и прочие нравственные качества всегда считались отличительными чертами русской интеллигенции. И в этом, подчеркиваю, изначальном, русском смысле слова интеллигенция в современной России практически перестала существовать. Меньшая часть этого бывшего социального слоя оказалась встроенной в нынешнюю систему собственности и власти и вместе с «меркантилизацией» ценностей, когда, кроме денег, ничего не свято, утратила право называться интеллигенцией. Подавляющее же большинство прежней советской интеллигенции, ее массовые слои находятся сегодня в таком униженном, забитом и жалком состоянии, которое вряд ли могли предвидеть в своих антиутопиях советологи 1970-1980-х гг. прошлого века. Страну захлестнул вульгарный антиинтеллектуализм. То, что западные авторы всегда ставили в вину социализму, стало неотъемлемой частью государственной политики в современной России. Правда сегодня об этом все молчат, в том числе и наши правозащитники, и западные аналитики - представители постсоветологии. Молчит, к сожалению, и сама интеллигенция. И социологи тоже исключением не являются. Само слово «интеллигенция» полностью исчезло из политического лексикона и даже из повседневного языка. Оно сохраняется лишь на страницах отдельных научных журналов, где иногда обсуждается данная тема. Даже в научных кругах термин «интеллигенция» сегодня вызывает иногда подчеркнутое неприятие и отторжение, т. к. ассоциируется с «архаикой советских времен».