Экономическая перестройка и «приспособление периферии»

С середины 1978 г. вследствие повышения учетной ставки в США, роста инфляции и нескольких девальваций местных валют множество латиноамериканских компаний и частных банков, которые в прошлом прибегали к внешнему долгу, индексированному в долларах, но обладали ликвидностью в местных платежных средствах, заплатили свои долги в иностранной валюте, передав местную наличность своим правительствам.

обанкротились. Этот процесс передачи частной внешней задолженности государству фигурирует отныне в нашей истории как «национализация внешнего долга».

И когда несколько лет спустя (между 1979 и 1982 гг.) учетные ставки в экономиках Центра резко возросли, финансовые банкротства государств Периферии стали неизбежными; Польша, Мексика, Аргентина и Бразилия были наиболее показательными — и громкими — тому примерами.

Коррелятом и продолжением процесса «национализации внешнего долга» оказался резкий рост долга внутреннего (особенно в Бразилии), что создавало новую проблему: с учетом слабости доверия к государству и высоты риска процентные ставки по национальному долгу взмывали круто вверх, а периоды реального истечения сроков платежей по нему сокращались до такой степени, что сами долговые обязательства государства превращались в вид наличности. Рост публичного (внутреннего) долга еще более увеличил общественные расходы — теперь с выросшими ставками процентов и валютными индексациями национальным кредиторам. Таким образом создавалась «двойная связь» между двумя долгами — внешним и внутренним — способствуя еще большему росту спекулятивного давления, ведшего к инфляции.

В 80-е гг. результатом перестройки экономики Центра становится всеобщее стремление к защите устойчивости международной финансовой системы. Это привело к усилению давления на латиноамериканские страны — дабы заставить их заплатить хотя бы часть процентов по долгам, взятым в предыдущие годы. Международная банковская система срезает внешние кредиты региону, а власти США, отдавая себе отчет в том, что должники не могут — даже частично — выполнить свои обязательства по обслуживанию долга, предоставили несколько «чрезвычайных займов» («emergency loans») — прежде всего Мексике — на срок, не превышающий одного года. В дополнение была предоставлена некоторая официальная помощь под эгидой МВФ, реальной главной целью которой было добиться резкого снижения уровня экономической деятельности в этих странах. Подобным путем предполагалось позволить им накопить активное сальдо торгового баланса — и, таким образом, сумму долларов, необходимую для уплаты хотя бы части своей внешней задолженности.

Рассмотрим теперь главные вопросы, ставшие в 80-е гг. объектом переговоров и определившие направления «приспособления»[295].

I. Бюджетная политика: радикальное сокращение текущих расходов (прежде всего по линии зарплаты, социальных расходов и некоторых субсидий) и общественных капиталовложений; при этом структура налогов изменилась слабо. Монетарная политика: жесткое сокращение эмиссии и внутренних кредитов, повышение учетной ставки. Политика в сфере зарплаты: ограничение ее роста и сокращение реальной зарплаты. Политика в сфере внешней торговли и обмена валюты: девальвация местных денежных единиц, всяческое поощрение экспорта и сокращение импорта.

Нетрудно понять смысл и взаимосвязь курсов в каждой из упомянутых сфер. Целью первых трех являлось сокращение уровня потребления и инвестиций (государственных и частных), что означало бы и сокращение спроса на импорт; курс,

проводимый в сферах финансов и зарплаты должен был обуздать рост инфляции; наконец, новый курс в торгово-валютной сфере призван был покончить с дефицитом внешней торговли.

Посмотрим, какими же оказались реальные результаты этой политики в 80-х гг.

Начало кризиса привело к падению среднегодового прироста ВВП до 0,6 % (между 1980 и 1985 гг.); в последующий период этот показатель поднялся до 1,9%. Ежегодный сводный показатель инвестиций за десятилетие опустился с 27,6 % до 18,8 %. Очевидно, что в этих условиях как уровень безработицы, так и бюджетные доходы не могли быть лучшими, чем они были в действительности.

В первой половине 80-х гг. уровень годового прироста латиноамериканского импорта удалось снизить до средних 8,1 %, но добиться существенного повышения экспорта не удалось (+ 0,8 % в год). Индекс средних цен на продукты регионального экспорта упал — в номинальном выражении — на 20 % (и даже на 30 % — если исключить нефть).

Однако в 1985-1990 гт. импорт Латинской Америки снова вырос (на 9,7 % в год), стимулируемый девальвацией доллара, благодаря некоторым программам развития внешней торговли и началу переговоров о новых решениях проблемы внешней задолженности. Хотя цены на нефть упали (номинально) в 1985-1990 гг. на 30 %, весь экспорт региона в эти годы возрастал на 5,8 % в год (что обеспечивало сохранение позитивного торгового баланса) — как благодаря повышению цен (на 13 %) на другие продукты регионального экспорта, так и вследствие диверсификации структуры экспорта в крупнейших странах региона (экспорт транспортных средств, запасных частей, химических продуктов и иных новых индустриальных товаров). Тем не менее доля Латинской Америки в мировом экспорте продолжала сокращаться — с 5,5 % в 1980 г. до 3,9% в 1990 г.

Улучшение положения дел с торговым балансом не могло, однако, компенсировать гигантский отгок ресурсов из региона. Между 1980 и 1990 гг. их чистый трансферт превысил 198 млрд долл. — в то время как объем внешнего долга региона подскочил с 166,6 млрд (в 1979 г.) до 443 млрд долл. в 1990 г.

Антиинфляционная же политика привела к результатам, прямо противоположным ожидавшимся. Средний показатель ежегодной инфляции возрос с 84,4 % в 1980-1984 гг.

Региональный показатель безработицы возрос с 6,7 % в 1980 г. до 8,3 % — в 1985 г., а последовавшее к 1990 г. его сокращение до 6,2 % было связано не столько с ростом уровня «официальной занятости», сколько с бурным распространением (с 40 до 52 %) уровня занятости «неполной», «неформальной». За 80-е гг. политика в области зарплаты сократила последнюю в среднем на 33 % — поскольку речь шла о минимальной зарплате, на 13% — в промышленности, на 14% — в гражданском строительстве, на 28 % — в деревне. Результатом этого процесса стало гигантское ухудшение распределения национального дохода. Число бедных выросло (за тот же период) с 136 до 197 млн чел., в том числе с 62 до 92 млн выросло число людей, живущих в нищете. «Приспособления* в 90-е гг.

Завершив — хотя и не в полной мере — процесс реструктуризации в странах Центра, транснациональные компании (ТНК) почувствовали необходимость в перестройке своих систем на Периферии. Здесь, однако, они должны были столкнуться с суверенными национальными государствами, что могло создать трудности для достижения поставленной цели. Чтобы этого не случилось, ТНК могли опереться на мошные структуры, поддерживаемые национальными государствами Центра —

или их блоками (такими, как ЕЭС). С другой стороны, не только ТНК, но прежде всего банки-кредиторы нуждались в новых переговорах с латиноамериканскими партнерами об урегулировании проблемы внешней задолженности. Этот процесс стартовал еще в 80-е гг. — и включал в себя предложения о либерализации финансовой системы, уже реализованные некоторыми странами.

Чтобы в полной мере добиться своих целей, страны Центра навязали странам - должникам неолиберальную политику, переносившую на Периферию ряд институциональных, производственных, торговых и финансовых изменений, которые уже были претворены в жизнь в странах Центра. Изменений, сводившихся к уменьшению роли (и «размера») Национального Государства, к приватизациям, дерегуляции и свободе («открытости») торговых связей[296]*.

Идеологическим обоснованием для осуществления подобных изменений стали аргументы в пользу того, что «настало и для нас время модернизации», выравнивания по образцам, уже достигнутым «первым миром». Для этого и требуются реформы, призванные создать для национальных производителей подходящую атмосферу, делающие их более конкурентоспособными, необходимыми же условиями и последствиями этого должны были стать большая эффективность и производительность. Нам также разъясняли, что речь идет о необходимой и неотложной задаче; задаче, которую нельзя отсрочить — в условиях все более быстрой глобализации международных рынков. Иными словами, империализм снова упорно трудился в защиту своих собственных интересов, идентифицируя их с новой «modernity», маскируя их под ее обликом[297]*.

«Неизбежность» этой глобализации и стала обоснованием курса, проводимого многими правительствами, элитой наших стран, которые принимали новые правила игры (так называемый «вашингтонский консенсус») — и извлекали из них преимущества.

Рассмотрим теперь главные изменения, осуществленные в Латинской Америке в 90-е гг. «Приспособления» и структурные реформы

К 1989-1990 гг. международная ситуация вновь изменилась: с одной стороны, исчезновение социалистического мира, значительное снижение экономической активности в главных развитых странах и существенное снижение учетных ставок; с другой, — необходимость завершить переговоры об урегулировании проблемы задолженности и осуществления программы ТНК на Периферии, поиск внешних рынков для новых излишков американского экспорта в условиях слабых инвестиционных перспектив в развитых странах — и неспособности американской экономики породить устойчивый и длительный процесс производительного накопления, вновь «найти применение» для «праздного» капитала США.

Отсюда вытекала все еще неразрешенная проблема — создать условия для этого на Периферии: завершая переговоры вокруг проблемы внешнего долга, чтобы наилучшим образом уравновесить ситуацию кредиторов и открыть для Латинской Америки возможность новых заимствований; погашая хроническую инфляцию, обеспечить иностранному капиталу ббльшую стабильность и меньший риск;

проводя неолиберальные реформы, прежде всего те из них, которые были призваны открыть рынки товаров, услуг и капиталов и придать ббльшую гибкость отношениям труда и капитала.

Последующие «реформы приспособления» проводились в различных странах региона с различной интенсивностью. Так, Чили, начав их очень рано (между 1973 и 1979 гг.), потерпела неудачу в 1981-1983 гг. Нечто похожее произошло и в Аргентине, где неолиберальные преобразования 1976-1979 гг. вылились в подобие фальстарта. «Кризис внешней задолженности» отсрочил эти и иные попытки. Лишь с 1989-1990 гг. процесс «реформ приспособления» вновь интенсифицировался и, главное, принял общерегиональный характер. Рассмотрим два основных блока, в которые оказались сгруппированы проводившиеся меры.

Программы стабилизации выглядели наиболее схожими с теми, которые осуществлялись прежде: меры по ограничению роста зарплаты, валютные, эмиссионные и кредитные ограничения, высокие учетные ставки, бюджетные ограничения, призванные ликвидировать бюджетный дефицит и т.д. Однако по сути дела между стабилизирующими курсами 80-90-х гг. существовали и различия. Причем немаловажные. Так, политика в сфере валютного обмена, ранее ориентированная на девальвацию местной валюты (чтобы стимулировать экспорт), теперь ставила своей целью повышение курса — чтобы стимулировать импорт. Сокращение общественных расходов было направлено прежде всего на накопление средств, необходимых для выплаты нарастающих процентов по внешним и внутренним долгам.

Антиинфляционная политика была дополнена либерализацией внешней торговли, чтобы тем самым сбить цены на сходные продукты, производимые внутри страны.

На этот раз принимавшиеся в рамках «приспособления» меры не были направлены на ограничение внутреннего спроса во имя наращивания экспортных излишков, но ставили более сложную цель. Внутренний спрос сокращался прежде всего с тем, чтобы совместить задачи уменьшения «размеров» и возможностей («bargaining power») национального государства с ростом платежей (проценты!) по внутреннему долгу; политика в области зарплаты ставила своей целью уменьшение давления на размеры общественных и частных издержек; резкое повышение учетных ставок по внутреннему долгу было рассчитано не на ограничение внутренних (частных) инвестиций, а прежде всего на привлечение иностранного капитала, в высшей степени необходимого для финансирования огромного увеличения импорта товаров и услуг (туризм) и обслуживания внешней задолженности.

Неолиберальная стратегия обещала не только экономическую стабильность, но и экономический рост. Для этого, однако, были необходимы иные «модернизирующие» меры, которые были призваны придать большую действенность как общественному, так и частному секторам.

Рассмотрим подробнее эту вторую «дополняющую» группу реформ.

Реформы в сферах торговли и валютного обмена были наиболее распространенными — и реализовались раньше других: в 1973 и 1976 гг. в Чили и Аргентине соответственно, в 1985 г. — в Мексике и Боливии, а с 1988 г. — в остальных латиноамериканских странах. Проводившиеся мероприятия включали в себя резкое сокращение тарифов и иных барьеров на пути импорта (и экспорта), упрощение тарифных систем, либерализацию и унификацию рынков обмена валюты — либо через установленные в административном порядке фиксированные курсы, либо с допуском ограниченных колебаний в рамках «валютного коридора» ш). Хотя снижение тарифов шло ускоренным темпом, некоторые страны ввели протекционистские

ю) q J99J г самый радикальный случай (пример) фиксированного курса валютного обмена в Латинской Америке представлен Аргентиной.

меры в отношении сельскохозяйственного сектора. Так произошло в Чили, Мексике, Аргентине (применительно к производству сахарного тростника). Когда кризис приобретал особую остроту (Чили и Аргентина в 1981-1983 гг., Венесуэла в 1994 г., Аргентина и Мексика в 1995 г., Бразилия в 1995-1996 гг. и др.), курс на торговую либерализацию тормозился или временно давал «задний ход».

Финансовые реформы состояли в основном в реформировании внутренних институтов (центральный банк, финансовые институты, биржи и т.д.) — так, чтобы облегчить внутренние и внешние финансовые трансакции, либерализовать процентные ставки, уменьшить субсидируемые кредиты и — прежде всего — максимально продвинуть процесс интернационализации национальной финансовой системы. Только после нескольких громких банкротств, которыми сопровождалось каждое обострение национального кризиса, были — с запозданием — приняты меры по усилению соответствующих механизмов контроля. В этом плане последние кризисы обошлись государствам региона гораздо дороже, чем прежде: доля правительственных ресурсов, направленных на помощь терпящим бедствие финансовым институтам составила 5% от ВВП в Бразилии, Боливии и Парагвае, 10% — в Мексике и 13 % — в Венесуэле (1994 г.).

После 1990 г. и другие реформы, ранее проводившиеся в отдельных странах региона, стали проводиться повсеместно. Налоговые реформы в основном свелись к упрощению системы сбора налогов, уменьшению прямых налогов на компании и население. Цель подобного снижения очевидна: привлечь иностранный капитал и портфельные инвестиции и сохранить регрессивную структуру налогообложения.

Одним из самых важных векторов процесса «ТНК-реструктуризации» была, разумеется, либерализация притока иностранного капитала. Помимо финансовых реформ в строгом смысле слова, были приняты такие дополнительные меры, как законы о патентах и об интеллектуальной собственности, несколько соглашений о гарантиях инвестиций, ликвидация (полная или частичная) ограничений на размещение (географическое, отраслевое) иностранных инвестиций и иные, подписанные рядом стран региона. (Исключением из правил стали Чили и Колумбия, создавшие некоторые механизмы контроля за движением иностранного капитала.) Позже США предложили принять многостороннее соглашение об инвестициях (MAI), которое должно было быть одобрено ОЭСР в апреле 1998 г. Соглашение это означало бы для стран, его подписавших, отречение от всякого контроля над иностранными инвестициями, предоставление компаниям, их осуществляющим, абсолютных и привилегированных прав, невмешательство в их цели и — худшее из всего — их подчинение юридическим нормам страны-инвестора п).

Главными целями административной реформы являлись приватизация, конец государственных монополий, децентрализация бюджетной системы и услуг, дерегуляция, изменение, слияние или ликвидация государственных органов (с массовым увольнением части служащих и уменьшением прав и зарплаты остающихся). Все эти реформы были призваны усилить аргументацию поисков более высокой эффективности, которая якобы и достигалась передачей некоторых служб и функции государства рынку, частным компаниям. Однако эта реформа может оказаться наиболее сложной из всех, и ее результаты и последствия могут пока быть оценены лишь частично.

После 1989 г. стала более активно проводиться приватизационная реформа. Однако ее масштабы сужались в силу двух обстоятельств: 1) стратегические ограничения — так, чилийская меднодобывающая промышленность могла быть приватизирована лишь частично, поскольку она приносила стране 50 % экспортной выручки и являлась важнейшим источником доходов государства; 2) политико-институциональные

п) См.: Tavares М. С. Acordo de Investimentos, Privatiza$ao e Ciudadania. Folha de Sao-Paulo. 1998. 1 de marzo.

ограничения, как это было с добычей нефти в Мексике: ее приватизация требовала конституционной реформы, а затем была затруднена (после 1994 г.) ситуацией политической нестабильности. Пока что наиболее радикальные реформы были осуществлены в Аргентине. Здесь доступ к бывшей госсобственности был открыт предоставлением разрешений на проверку положения дел в таких общественных службах, как почта, воздушное сообщение, автотранспорт, железные дороги, автотранспорт и т.д. Сферой растущего интереса иностранных компаний — особенно в ходе финансовых кризисов 1994-1995 гг. — стали также банковские и им подобные институты.

Одна из серьезных проблем, возникших в ходе приватизации, связана с законодательством, которое должно было установить режим регулирования приватизированных госмонополий. Как правило, соответствующие «правила» принимались post-factum, после того как акт приватизации уже свершился — и, таким образом, испытывали на себе сильнейшее экономическое и политическое воздействие новых владельцев. С другой стороны, эти сделки нередко приносили значительную экономическую прибыль покупателю, будучи важными механизмами патримониальной выгоды частного инвестора, поскольку предприятия госсектора зачастую приобретались за обязательства по внешней задолженности — девальвированные на международном рынке, но обычно принимавшиеся в ходе приватизации по их номинальной (или с минимальным дисконтом) цене. Подобные приватизационные трансакции противоречили «идеологическому обоснованию» процесса, согласно которому целью приватизации было обеспечение государства ресурсами для ликвидации его долгов.

Часто государство накануне продажи своих компаний увеличивало их тарифы, цены на производимые ими товары и услуги, гарантируя тем самым новым владельцам потенциал большей прибыли в будущем. К тому же во множестве случаев эти приватизации и концессии ухудшали качество услуг, в некоторых случаях — настолько, что кое-какие приватизированные компании пришлось возвращать в госсектор (как это произошло с сетью шоссе в Мексике).

Всего в 1990-1997 гг. выручка от приватизаций в регионе была в среднем чуть меньшей, чем 1 % ВВП, оставаясь значительно более низкой, нежели сумма процентов, выплаченных в эти же годы по государственным (внутренним и внешним) долгам, что опровергает довод, связывающий продажу госсобственности с решением проблемы уменьшения долгового бремени. С другой стороны, приватизированная госсобственность представляет значительную долю прямых иностранных инвестиций в регионе: 45 % — в Аргентине, 80 % — в Перу и 31 % — в Венесуэле (за период между 1988 и 1995 гг.). Всего в 90-е гг. общий объем средств, поступивших от приватизации и концессий в регионе, превысил 100 млрд долл.,2)

И, наконец, необходимо сказать о реформах, связанных с рынком труда.

Реформа латиноамериканского варианта «welfare state» уже завершена в семи странах и проводится еще в шести. Ее целесообразность аргументируется изменением ситуации (растущие дефициты, неуравновешенность госбюджетов, рост неуверенности относительно возможности долгосрочных выплат прежних сумм всем, кто должен их получать), делающим непригодными все прежние системы. Отсюда прежде всего — необходимость изменений принципов и механизмов прежней системы социального обеспечения. Проводимые реформы постепенно изменили ее в направлении системы, основанной на капитализации личных средств (Чили) или смешанных систем (например, в Аргентине или Колумбии). Среди целей этой реформы, помимо приватизации системы, фигурирует и «гомогенизация» критериев и доходов.

Несмотря на то, что данная реформа имеет немало сторонников и пропагандистов, система «индивидуальной капитализации» представляется весьма усложненной

12) CEPAL. Economic Indicators. Santiago de Chile, 1997; CEPAL. Estudio econbmico de America Latina у el Caribe: 1997-1998. Santiago de Chile, 1998.

и содержащей много элементов риска. Условием ее успеха выступает устойчивый экономический рост, позволяющий компаниям, в которые инвестирует свои средства тот или иной пенсионный фонд, достичь удовлетворяющего уровня прибыльности в течение длительного времени. К тому же акции и т. д., приобретенные пенсионными фондами, должны обладать высоким уровнем ликвидности — и прибыльности. Но и этого недостаточно: данная система требует непрерывного роста численности новых постоянных работников, что прямо противоречит явным тенденциям нынешних изменений на рынке труда (растущее число временно и частично занятых).

С другой стороны, чтобы работающий к концу своей производственной деятельности имел пенсию, соответствующую его прежним взносам, взносы эти должны — в реальном выражении — расти в течение всего периода их выплаты. Но и для этого возможностей в Латинской Америке пока не наблюдается — даже на горизонте ее развития. Налицо весьма скромный экономический рост, высокий уровень безработицы, растущая неустойчивость на рынке труда и, наконец, снижение реальной зарплаты. Сравнительно краткосрочный чилийский опыт не позволяет пока придти к окончательным выводам на этот счет: они полностью меняются, если мы будем сравнивать годы высокодоходности Фонда (периоды быстрого роста и высоких прибылей частных лиц) с «тощими» годами (кризисов и т.д.), когда — как и в госсистемах соцобеспечения — возникают крупные дефициты,3).

Реформы в сфере трудовых отношений основаны на снижении трудовых издержек — за счет сокращения рабочего времени при одновременном снижении заработной платы; снижении налога на оплату труда и расходов предпринимателя, связанных с увольнением работника; большей гибкости рынка труда, легализации временных контрактов, подрыве стабильности в этой сфере. Эти реформы начались в регионе практически с 1989 г. (кроме Чили, где они стартовали почти на 10 лет раньше), но до сих пор осуществлены лишь в малом числе стран. На деле эти изменения привели не к росту занятости, но к ухудшению условий труда, связанному со снижением зарплаты, потерей исторически завоеванных прав трудящихся и уменьшением рабочих часов. Основные итоги (главные результаты)

Рассматриваемая под углом зрения борьбы с инфляцией политика стабилизации, безусловно, оказалась успешной. Рост потребительских цен, достигавший 364% в 1988 г. и взлетевший до 1680% в 1990 г., стал быстро падать (758% — в 1993 г., 26% — в 1995 г., 11 % — в 1997 г.). Правда, в 1998-1999 гг. он вновь ускорился.

Решающим для обуздания инфляции оказался успех стабилизационных программ в Аргентине (1991 г.) и Бразилии (1994 г.). Тем не менее, большая часть текущих процессов стабилизации уязвима, находясь в зависимости от «ловушек» обменного курса. Успех этой политики находится под постоянной угрозой кризиса платежного баланса и «наездов» спекулятивного капитала. Эта сильная внутренняя

13* В работе А. Утхофа: (Uthoff A. Reformas a los Sistemas de Pensiones en Атёпса Latina у el Caribe. (CEPAL. Serie «Financiamento del Desarrollo*. № 29.) Santiago de Chile, 1995 показывается объективный и безусловный характер упомянутых условий для успеха новой системы. Его оценки, касающиеся нарастания в регионе удельного веса населения в возрасте старше 65 лет и высокого уровня неполной занятости на рынке труда (55 % в 1993 г.), указывают на необходимость ежегодного роста уровня реальной средней зарплаты на 1,5 % в год и увеличение полной занятости на 1,7 % (что дает общий рост доходов на 3,3 % в год) как условие сохранения постоянной пропорции пенсий и выплаченных взносов в рамках нынешней (подлежащей реформированию) системы соцобеспечения. С другой стороны, его же анализ чилийской системы капитализации показывает, что, если норма прибыли пенсионного фонда падает ниже 5 % годовых, выплата пенсии, равной его реальному доходу, становится невозможной. Проблема в том, что чистая капитализация дохода (доход от чистой капитализации), растущая в реальном выражении на 5 % в год в течение 35 лет — это нечто, трудно представимое (и трудно предвидимое) в Латинской Америке конца 90-х гг.

неустойчивость процесса может вырваться на поверхность, как уже произошло в последние годы в Мексике (1994-1997 гг.), Венесуэле (1993-1996 гг. и 1997-1998 гг.), Эквадоре (1995-1998 гг.) и Бразилии (1999 г.) — возвращая нас к высоким показателям инфляции,4).

Базовыми механизмами этого (антиинфляционного) направления стабилизации были (а во многом остаются и сегодня): высокие учетные ставки, намного превышающие средний международный уровень; после краткосрочного снижения в 1991-1994 гг. они вновь поднялись в ходе кризисов 1994, 1997 и 1998 гг.; жесткий контроль над средствами платежа и кредита. Вместе с тем резкое увеличение притока иностранного капитала привело к значительному росту реальной наличности, стимулируя частный кредит и значительно нейтрализуя воздействие ограничительной политики в сфере денежного обращения; завышенный обменный курс местной валюты. если принять курс 1987-1990 гг. за 100%, то в 1998 г. реальный обменный курс (для экспорта) составил в Перу 51 %, в Бразилии — 56%, в Аргентине — 68 %gt; в Колумбии — 74%, в Чили — 85 %, а в Мексике — 84 % (да и то лишь после «текиловой» девальвации),5); бюджетные ограничения: лишь в небольшом числе стран доходы бюджета возросли в той же пропорции, что и ВВП; несколько из них прямо «срезали» расходные статьи бюджета (в основном за счет сокращения персонала, социальных расходов и инвестиций), что привело к существенному сокращению дефицита — особенно в первой половине 90-х гг. Однако с середины десятилетия (1994-1995 гг.) из 19 стран, представивших данные по этому вопросу, в 12 дефицит вновь вырос. Крупнейший бюджетный дефицит отмечен в Бразилии.

Так или иначе, совокупный эффект всех этих мер принес свои результаты: высокие процентные ставки привлекли иностранный капитал; высокий курс местной валюты действительно стимулировал импорт и предотвращал падение цен на внутреннем рынке. В то же время другим результатом этой политики стало падение удельного веса Латинской Америки в мировом ВВП и экспорте. Напротив, новая открытость нашей экономики повысила долю региона в мировом импорте: сократившись в 80-е гг. с 5,5 до 4,5 %, она вновь поднялась до 5 % к 1996 г. Между 1990 и 1998 гг. в результате кризисов (а в некоторых странах — вследствие сокращения внутреннего спроса) и роста экспортных цен (почти во всех странах) объем экспорта увеличивался в среднем на 9,3 % в год. Однако, поскольку темпы роста импорта были еще большими (14,6 % в год), положительный баланс внешней торговли почти повсеместно сменился отрицательным. Главной причиной этого стал гигантский рост импорта из США: с 35 млрд долл. в 1987 г. до 107 млрд долл. в 1995 г.

Очевидно, что дешевый обменный курс вместе с подобным увеличением импорта способствовал росту дефицита в сфере услуг — туризма, фрахта, служб

Библиография по латиноамериканским кризисам 90-х гг., их процессам, проявлениям и особенно макроэкономической неустойчивости, проистекающей из политики «реформ приспособления», достаточно обширна. Наиболее интересными мне представляются такие работы, как статья М. Дамила, Ж. М.Ла- нелли и Р. Френкеля (De Mexico a M6xico: el desempeno de Атёпса Latina en 90-s // Revista de Economia Polltica. Sao-Paulo, 1996. № 4), P. Френкеля (Macroeconomic Sustainability and Development Prospects: the Latin American Performance in 90s. (CEDES. Documento № III. Buenos Aires, 1995) и Д. P. Френча (El efecto tequila, sus orfgenes у su alcante contagioso // Desarrollo econ6mico. Buenos Aires, 1997. Julio-Diciembre). Хотя последний из этих материалов в основном посвящен Бразилии, в нем исследуются также ситуации, создавшиеся в Аргентине, Чили и Мексике.

15^ Данные за 1985-1995 гг. см.: Uthoff A., Ffrench-Davis R.f Titelman D. Entomo macroeconbmico para el desarrollo productive en el contexto de entrada de capitales extemos // Cuademos de la CEPAL. Santiago de Chile, 1997. № 81. P. 51; данные за 1997 г. (в среднем за январь-сентябрь) — CEPAL. Balance preliminar de la economfa de America Latina у el Caribe, 1997. Santiago de Chile, 1997.

страхования, вывоза прибылей и выплаты процентов по внешнему долгу. Вызывает тревогу и рост вывоза прибыли от экспорта товаров и услуг — с 4,1 % в 1991 г. до 7,5 % в 1998 г. — как раз в тот период, когда имел место приток гигантских иностранных инвестиций, причем усиленный вывоз прибылей регулярно совпадал с периодом нестабильности, а их реинвестиция — с периодами надежд и «чистого неба». И хотя в целом среднее соотношение выплат процентов по внешнему долгу и экспорта товаров и услуг упало с 21,6 % в 1991 г. до 14,4 % в 1997 г., в таких странах, как Аргентина, Бразилия, Никарагуа и Перу, оно сохранялось на уровне 25 %,6).

В целом дефицит платежного баланса региона возрос с 9 млрд долл. в 1989 г. до 47,7 млрд долл. в 1994 г. При этом 62% от этой суммы пришлось на долю Мексики, что привело к глубокому банкротству национальной экономики; в Аргентине (чей удельный вес в региональном дефиците составил 20 %) этот процесс также вызвал серьезные экономические трудности.

В 1997 и 1998 гг., в соответствии с устойчивой логикой нынешней экономической модели, прежняя (до 1995 г.) ситуация с дефицитом повторилась еще раз. (Дефицит Аргентины возрос до 9,5 и 12,2 млрд долл., Чили — до 4,1 и 5,2, Мексики — до 7,4 и 15,5, Бразилии — до 33,5 и 32,5 млрд долл.) Всего в семи исследуемых в работе странах кривая роста торгового дефицита дает 28,3 млрд долл. в 1995 г., — в 1997 г. и 77,2 — в 1998 г., что свидетельствует о ситуации, намного более серьезной, нежели в 1994 г.

В целом по региону экспорт вырос на 104%, а импорт — на 197 %. При этом, однако, соответствующие показатели для Мексики составили 188 % (почти вдвое больше, чем в Латинской Америке в целом — результат кризиса 1994-1995 гг. и «одобрительного разрешения» США) и 199 %. Исключение Мексики из общего подсчета ведет к значительному ухудшению показателей совокупности остальных рассматриваемых стран, ибо тогда разрыв между ростом их экспорта и импорта окажется существенно большим, нежели следует из ранее приведенных цифр (104 и 197 %).

Анализ развития внешней торговли в субрегионе «Меркосура» (Бразилия, Аргентина, Уругвай, Парагвай) показывает, что здесь 24,7 % ее общего объема приходится на долю торговли внутри субрегиона. Тем не менее для успешного развития интеграции предстоит решить несколько серьезных проблем. Существующая разнородность структур нынешних (и предполагаемых) участников сообщества (различие в показателях производства и дохода, зарплат, налоговой структуры и т. д.) не позволяет осуществить здесь интеграцию, схожую с той (западноевропейской), которая служила примером и моделью для участников «Меркосура». Вспомним, что и страны ЕС пытаются полностью осуществить интеграцию своих экономик уже в течение 40 лет и все еще сталкиваются с серьезными нерешенными проблемами.

Соглашение о создании «Меркосура» в 1990 г. было подписано в экономической ситуации, достаточно сложной для обоих главных его партнеров. Аргентина приступила к осуществлению своей стабилизационной программы, кульминацией которой стало введение фиксированного (и высокого) обменного курса. Бразилия же еще четыре с лишним года переживала период хронической инфляции и систематических девальваций национальной валюты. Результатом этого был высокий активный баланс бразильской внешней торговли в 1991-1994 гг. Однако в 1994 г. Бразилия ревальвировала национальную денежную единицу (реал) и тем самым резко изменила прежнее соотношение цен в двух странах, которое раньше и обеспечивало актив ее торгового баланса. Таким образом, с 1995 г. абсолютная величина этого (бразильского) баланса осталась неизменной, но знак перед ним поменялся. Это смягчило серьезность проблем, с которыми сталкивалась Аргентина благодаря сверхвысокому

,6) CEPAL. Balance preliminar... 1997.

курсу своего песо. Но с начала 1999 г. после новой девальвации реала проблема вновь вышла наружу, показав малый реализм и нестабильность проводящейся политики.

Ставка, которая делалась в ходе происходившего «приспособления», состояла в поощрении широкого притока капитала и зависимости от него в течении нескольких лет, которые позволили бы профинансировать дефицит текущих балансов и амортизационные платежи по внешней задолженности. Этот расчет натолкнулся, однако, на два — как минимум — серьезных препятствия. Во-первых, на подвижность потоков капитала и, во-вторых, на цикличность экономического развития в странах Центра системы.

Первый из этих факторов был связан с реакцией краткосрочных капиталовложений на колебания соотношения местных и международного учетных процентов, на внутренние кризисы в странах, куда они мигрируют, и на быстроту их перемещения в рамках международного финансового рынка в поисках более легкой и быстрой прибыли.

Вторая же проблема состоит в том, что в периоды процветания учетные ставки, накопления и объем инвестиций в экономиках развитых стран растут, а в кризисные годы учетные ставки и накопления сокращаются.

Существуют, впрочем, и иные — и тоже серьезные — проблемы. Такие, как слабость или полное отсутствие контроля над использованием портфельных инвестиций и над выбором сектора экономики, намеченного пришедшим капиталом для инвестиций, над его долгосрочными целями и характером его воздействия на местное производство, структуру занятости, торговлю.

Очень важно, что большая часть инвестиций в 80-90-е гг. была связана со сделками, осуществленными вокруг приватизации, внешней задолженности и передачи частной собственности, не способствуя сколько-нибудь существенно абсолютному приросту производственных мощностей региона. Прежде, когда иностранный капитал размещался в производящих секторах, он изменял их структуру; преобладающей сферой его применения была промышленность. Сегодня такой сферой стали финансовые и другие услуги. Важно подчеркнуть, что именно эти инвестиции в неэкспортирующие сектора отличаются наиболее высокой нормой перевода прибыли за рубеж. За пределами данной тенденции остаются Мексика, вступление которой в НАФТА обусловило преобладание здесь именно промышленных инвестиций, и страны, богатые минеральными ресурсами, где значительная часть капиталовложений идет в горнодобывающий и нефтяной сектора.

Важные сдвиги произошли и в области портфельных инвестиций, чей удельный вес резко возрос в 90-е гг. В 1991-1994 гг. они составляли примерно 70 % автономного притока капиталов. Улетучившись в ходе кризиса 1995 г., они вернулись в 1996 г., когда составили 54 % от общего ввоза капитала. Преобладание именно этого типа ввозимого капитала, по определению, наиболее летучего из всех, имело своим главным последствием растущую нестабильность финансовых рынков в регионе.

Специального комментария заслуживает и аспект проблемы, прямо связанный с воздействием процесса «переструктурирования» на внешнюю торговлю (расширение импорта), производство (разрушение производственных структур) и уровень занятости.

Если сравнить наши нынешние «решения», связанные с привлечением иностранных инвестиций, с теми, которые принимались в период «сознательного замещения импорта» — различия очевидны. Прежде проект анализировался с точки зрения его позитивного кумулятивного воздействия в различных секторах и сферах экономики — таких, как занятость, платежный баланс, использование ввозимого и национального оборудования, налоговый эффект и т.д. Сегодня мы смирились с полным отсутствием позитивных последствий капиталовложений извне.

С другой стороны, при тщательном анализе данной проблемы выявляются разнообразные негативные последствия, порожденные данными инвестициями: они требуют значительно большего, чем в прошлом, ввоза сырья и оборудования извне (как при пуске предприятия, так и в течение всего периода его функционирования), что наносит ущерб действующим секторам национального производства. Как и иные процессы «реструктурирования», они повышают уровень безработицы, и чем более «новой» является техника, импортируемая инвесторами, тем меньшим является число вновь занятых. К тому же значительная часть налогов, связанных с новыми инвестициями, будет возвращена инвесторам государством — в качестве прибылей и льгот.

Несколько иллюстраций к сказанному. Коэффициент совокупных накоплений (gross investment) вырос достаточно слабо: с 19 % ВВП в 80-е гг. он увеличился до 20% — в 1991-1993 гг. и до 21,5% — в 1994-1995 гг., чтобы вновь снизиться до 20,7 % в 1996 г. Среди крупных стран региона лишь Чили и Колумбия сохранили показатели совокупного накопления на уровне, превышающем цифры 1980 г.

Главными причинами слабости достигнутых в 90-е гг. результатов в этом плане были: высота ставки учетного процента в большинстве стран региона; собственная внутренняя логика нынешней экономической модели, ориентированной на рост импорта, с огромными преимуществами конкурирующего с национальными продуктами; резкое сокращение государственных и т. п. инвестиций, уменьшающее их стимулирующий эффект в отношении частных капиталовложений; динамика структуры экономического роста — более высокая в сфере услуг (с меньшим спросом на капитал), чем в промышленности.

В той мере, в которой модель жестко базируется на импорте (как вследствие программ реструктуризации, так и в силу контроля над инфляцией), а капиталовложения оставались невысокими, экономический рост зависел прежде всего от экспансии потребления. При этом банковская система значительно расширила кредитные трансакции, связанные с частным сектором.

В 1989-1995 гг. в странах с максимальным притоком иностранного капитала (Аргентина, Чили, Эквадор, Мексика, Парагвай, Перу) доля кредитов частному сектору в ВВП удвоилась. Очевидно, насколько это меняет структуру внешней задолженности: доля частного сектора (банки, компании, семьи) растет и, соответственно, серьезно вырастает риск ббльших, чем в прошлом, финансовых банкротств во время кризисов и даже в случае изменений валютного курса. С другой стороны, расходы на потребление выросли (в тех же странах) в 1992-1994 гг. — по сравнению с периодом 1983-1989 гг. — на 2,6 процентных пункта усредненного ВВП, тогда как соответствующая роль импорта (в ВВП) увеличилась на 2,9 % (в том числе импортируемых потребительских товаров — на 2,2 %), а приток капиталов возрос на 4,7 процентных пункта. Анализ ситуации со сбережениями и совокупным накоплением в данный период подтверждает, таким образом, сокращение национального сбережения, не компенсируемое ни большим переводом капиталов за границу (external saving), ни ростом нормы инвестиций. Иными словами, в течение всех этих лет в большинстве стран потребление, как правило, воздействовало на показатели экономического роста в большей мере, чем капиталовложения,7).

Рассматривая процесс совокупного накопления (gross investment) с точки зрения двух его главных структурных компонентов (строительство и «машины + оборудование»), можно отметить, что лишь недавно нормы инвестиций в оборудование

,7) Соответствующий анализ см.: Held GSzalachman R. Op. cit. P. 14-28.

22 Зак. 381

перегнали инвестиции в строительство — причем пока не во всех странах. Некоторые страны (Бразилия, Венесуэла, Уругвай и др.) и в 1995 г. не достигли уровня расходов на строительство двадцатилетней давности. Это может привести к выводу о «позитивных» сдвигах в структуре инвестиций — о более чем пропорциональном увеличении расходов на машины и оборудование. Иными словами, структура инвестиций, исчисляемая в постоянных ценах, выглядит прогрессивнее, чем в ценах текущих. Важно отметить, что в странах, где пропорции государственных инвестиций были очень высокими (Бразилия), и где они, соответственно, снизились, физический объем строительства резко сократился. С другой стороны, всесторонний анализ этих двух типов инвестиций показывает — для региона в среднем и в целом — легкий рост удельного веса «машин + оборудования» (по сравнению с расходами в строительном секторе). Возвращаясь к показателям фиксированного капиталовложения в целом, повторим, что его норма слегка повысилась в 90-е гг., но все еще остается намного ниже той, которая была достигнута в течение 1980-х гг.

Между 1981 и 1990 гг. среднегодовой рост ВВП в Латинской Америке составил примерно 1 %, а в 1990-1997 гг. — 3,3 %. Последний показатель представляет собой равнодействующую за ряд лет: +3,3% — в 1991-1992 гг., +4,8% — в 1993-1994 гг., + 1,8% — в 1995-1996 гг., +5,2% в 1997 г.; в 1998 г, он вновь сократился до 2,3%, чтобы упасть почти до 0% в 1999 г. Анализ по странам показывает, что между 1990 и 1999 гг. каждая страна прошла по меньшей мере через два периода кризиса или ярко выраженной экономической стагнации. При этом Бразилия, Колумбия и Мексика пережили три подобных фазы, Перу и Венесуэла — пять.

Таким образом, можно сказать, что модель, «принятая» в 90-е годы, привела к ускорению экономического роста —¦ в тех рамках, которые позволяли ее логика, возможности и ограничения — внутренние (инфляция, налоговый кризис, политический кризис) или внешние («наезды» спекулянтов, трудности внешнего финансирования и макроэкономического развития, падение международных цен на такие стратегические — для национальных экономик — продукты, как медь и нефть). Выходом из создавшихся ситуаций всегда бывала рецессия или — в лучшем случае — четко выраженная стагнация, как правило, сопровождавшаяся ухудшением социальной ситуации, ростом безработицы и задолженности. По показателю ВВП на душу среднегодовая динамика 80-х гг. равнялась 1,1 %, а 1990-1998 гг. — 1,7 %. Соответствующий уровень 1980 г. оказался превзойденным лишь в 1997 г. Но и в 1998 г. уровень ВВП на душу в Перу и Венесуэле был, соответственно, ниже на 9% и 27%, чем в 1980 г. * *

Рассмотрим вкратце ситуацию, сложившуюся в отдельных секторах экономики.

В 1989-1997 гг. рост сельскохозяйственного производства составлял 2,6% в год, в полтора раза превышая рост населения. Факторами этого роста стали увеличение объема экспорта, цен на некоторые экспортируемые продукты, а также внутреннего спроса на сырье и потребительские продукты конечного спроса. Однако политика стабилизации и открытости импорта привела к значительному снижению реальных цен на внутреннем рынке, а также самого внутреннего потребления. Таким образом, реальный доход сектора оказался под двойным ударом. И хотя рост сельскохозяйственного производства оказался в итоге большим, чем в промышленности, этого хватило только на сохранение доли сектора в ВВП (8,9% — между 1985 и 1996 гг. по сравнению с 8,1 % в 1980 г.). Впрочем, и это противоречило исторической тенденции развития региона в течение предшествующих десятилетий.

Финансовые трудности, урезание субсидий, высокие учетные ставки и обменные курсы были главными препятствиями на пути экономического развития сельского хозяйства, лишь частично компенсированные ростом спроса и экспортных цен, снижением налогов и удешевлением ввозимых товаров, необходимых для

развития наиболее современных и конкурентоспособных отраслей сельского хозяйства. В то же время, однако, новая открытость торговли и высокий обменный курс в большой мере стимулировали импорт самих сельскохозяйственных продуктов — как прошедших обработку, так и не прошедших ее. Данные ФАО показывают, что между 1987 и 1994 гг. объем сельскохозяйственного импорта (благодаря росту его объема и цен) возрос на 137 %.

Отсюда — стагнация или сокращение (во всех странах!) производства нескольких стратегических товаров. В наибольшей мере оказалось затронутым производство пшеницы, хлопка и молочных продуктов, в несколько меньшей — кукурузы, риса, растительного масла, сахара и мяса (говядины и свинины). Конечно, масштабы падения или стагнации производства этих продуктов варьировались от страны к стране, в соответствии со спецификой местных условий. Баланс торговли сельскохозяйственными продуктами в каждой из рассматриваемых стран выглядит следующим образом: а) в Мексике он стал пассивным, и его дефицит в 1994 г. был вшестеро большим, чем в 1985 г. (когда началось «открытие экономики» страны); б) в Перу он также стал дефицитным (ранее был активным); в) в Венесуэле его дефицит существенно вырос; г) активный баланс Аргентины и Бразилии существенно сократился;

д)              в Колумбии он сократился несущественно; е) лишь в Чили, благодаря специфике сельскохозяйственного производства и экономической политике страны, он стал из пассивного — активным.

Новая политика привела и к иным серьезным изменениям — особенно в конкурентоспособных (на мировом рынке) секторах: резкому сокращению производства неконкурентоспособных продуктов, поискам более дешевых — или более продуктивных — земель, изменению условий производства и занятости в соответствующих регионах, возникновению сегментов интенсивных технологий и механизации. Все это в свою очередь вело к росту безработицы и уменьшению площади возделываемой земли, а также к резкому сокращению цен на нее.

Иначе говоря, и в сельском хозяйстве достижение большей эффективности и конкурентоспособности сопровождалось обострением проблемы занятости, возникновением новых узких мест в системе инфраструктуры (на новых сельскохозяйственных территориях) и, особенно, ухудшением торгового баланса: между 1987-1990 гг. и 1994 г. в трех крупнейших странах региона (Бразилия, Мексика, Аргентина), где экспорт сельхозпродуктов вырос примерно на 40 %, импорт увеличился на 163, 106 и 368 % (Аргентина) соответственно, резко сократив прежнюю способность сектора компенсировать торговый дефицит, возникавший в иных секторах экономики. * *

Сектор промышленности (обрабатывающей, добывающей, строительства) рос в 1989-1997 гг. в среднем на 2,8 % в год (слегка меньше, чем ВВП в целом). Лучших результатов достигли при этом добывающая промышленность (5,1 %) и строительство (3,1 %). Обрабатывающая промышленность, для которой 80-е гг. были практически временем стагнации (+0,1 % в год), дала прирост, равный 2,3 % в год, наталкиваясь на два серьезных препятствия — текущие экономические кризисы и лавину промышленного импорта.

Равнодействующей промышленного развития региона в 80-е и 90-е гг. стало сокращение доли промышленного производства в ВВП — с 37,7 % в 1980 г. до 34,6% в 1997 г. При этом удельный вес обрабатывающей промышленности упал еще больше — с 28,8 до 24,7 %, подтверждая тем самым регрессивные характеристики принятой экономической модели. В наибольшей мере этот процесс затронул Аргентину и особенно Бразилию, где удельный вес обрабатывающей промышленности в ВВП сократился, соответственно, с 29,4% до 24,6% и с 31 % до 22,7%. *

В наименьшей мере пострадала Мексика (снижение с 22 % до 20 %), чья промышленность в значительной мере превратилась в подразделение североамериканского промышленного комплекса.

Резкое снижение таможенных тарифов и безответственно высокий курс национальной валюты привели к гигантскому увеличению промышленного импорта всякого рода — товаров, потребляемых как средним классом и элитой, жадно стремившимися наверстать упущенное в 80-х гг. и восстановить прежнюю модель индивидуального потребления, так и менеджерами, нуждавшимися в импорте оборудования (или технологии) для того, чтобы выжить в атмосфере «новой конкуренции», и транснациональными компаниями, которые в ходе реструктурирования своих предприятий радикально изменяли происхождение своего оборудования и сырья, еще более денационализируя местный промышленный комплекс.

Если между 1989 и 1996 гг. импорт в целом (сельскохозяйственный и промышленный) возрос — в текущих ценах — на 167 %, а импорт промежуточных продуктов увеличился на 165 %, то импорт средств производства дал рост на 228%, а импорт потребительских товаров — на 258 %. Импорт легковых автомашин возрос в 6,4 раза! Это означает, что расхожий аргумент относительно того, будто главной целью увеличения импорта является модернизация производства и повышение конкурентоспособности наших стран, мягко говоря, не вполне соответствует истине.

Присмотримся теперь внимательнее к структуре промышленного производства в трех наиболее индустриализированных странах региона.

Аргентина, которая в 80-е гг. увеличила экспорт своей обрабатывающей промышленности с 23% до 29% общего производства, довела к 1996 г. этот показатель до 30 % — благодаря «Меркосуру» и завышенному курсу бразильского реала. Бразилия довела промышленный экспорт в 1980-1990 гт. с 37 до 52% промышленного производства (53 % в 1996 г.). В Мексике же, где показатель экспорта возрос в прошлом десятилетии с 2 до 43 % (промышленного производства), включение в НАФТА и последствия кризиса 1995 г. имели своим результатом новый крутой рост этого показателя в 90-е гг. (до 77 % в 1996 г.). Единственный в своем роде пример в Латинской Америке!

Торговый баланс в сфере промышленности в данный период полностью изменил- f ся. В 1990-1994 гг. из семи стран, являющихся объектом исследования, лишь две — Бразилия и Венесуэла — имели в этой сфере активный (хотя и уменьшающийся) результат. Дефицит Колумбии составлял 7 млрд долл., Аргентины — 10,1 и Мексики (абсолютный чемпион региона) — 23,7 млрд долл. Коэффициент индустриального экспорта (его соотношение с объемом промышленного производства) в регионе в целом увеличился с 8,6 % в 1980 г. до 12,7 % в 1990 г. и до 21,7 % в 1993 г., а соответствующий коэффициент индустриального импорта, сократившийся в 80-е гг. с 14,1 до 13,1 %, быстро взлетел по «лестнице открытости» до 29,4%,8). Впрочем, эта последняя цифра для Латинской Америки в целом представляется уже устаревшей, поскольку дальнейшему росту ВВП региона на 15% (1994-1997 гг.), соответствовал рост импорта на 55 %. При этом страна, показавшая в эти годы наибольшие темпы прироста ВВП (17%), увеличила свой импорт на 63% (Бразилия), что означало значительный рост импортного коэффициента и для региона в целом.

Подводя предварительные итоги длительного (20-25 лет) периода сдвигов в производственных структурах индустриального сектора рассматриваемых семи стран, можно отметить следующее: капиталовложения в базовые отрасли — целлюлозно-бумажную промышленность, металлообработку и энергетику, которые достигли зрелости в 70-е гг.,

,8) О нынешней важности роли транснациональных компаний в соответствующих процессах (в Аргентине, Бразилии, Чили и Мексике) см.: Bielschowsky R., Stumpo G. Transnational Corporations and Structural Changes in Industry in Argentina, Brasil, Chile and Mexico // CEPAL Review. 1995. April. №55.

обеспечили «выживание» и рост этих сегментов преимущественно за счет экспорта; самая широкая экспансия и диверсификация латиноамериканской химической промышленности произошла в конце 70-х - начале 80-х гг. После перехода к «политике открытости» в 90-е гг. здесь наблюдается упадок или четко выраженный, застой как в наиболее сложных сегментах отрасли (Аргентина, Колумбия, Перу), так и в более простых (традиционных) производствах (Мексика, Венесуэла); единственным примером подлинного структурного прогресса в индустрии предстает развитие пищевой и табачной промышленности Чили, где военное правительство и местная элита сделали в 70-е гг. ставку на стратегию нового экспорта сырья («неосырьевого экспорта»), основанную на интенсивном использовании биологических ресурсов страны. Соответственно, удельный вес пищевой (включая напитки), табачной и т. п. промышленности вырос с 16,8 % (относительно индустриального производства в целом) в 1970 г. до 26,6% в 1980 г. и 29,6% — в 1994 г. Возможно, речь идет об уникальном — в мировой истории индустриализации — случае; металлообрабатывающая промышленность в те же годы и в тех же странах росла, однако, начиная с 70-х гг.; попытки, а затем и стратегия «экономической открытости» стали главной причиной трудностей и неудач составляющих ее отраслей. В 90-е гг. самой динамичной из них становится производство транспортных средств (легковых автомобилей), ограниченное по существу тремя главными странами региона (Бразилия, Мексика, Аргентина), а также — электроника.

В итоге можно констатировать, что индустриальный прогресс, включающий в себя развитие крупных производственных комплексов, представляет собой «наследие» периода, когда правительства «дерзали» проводить экономическую и индустриальную политику. Нынешнее же экономическое «продвижение» выглядит как результат пассивного приспособления, решений частных транснациональных групп и эйфорического потребления.

показателями безработицы стала Аргентина (7,5 % — в 1990 г., 17,5 — в 1995 г., 13,5 — в 1998 г.). Хотя для Мексики иная методология подсчета дает один из самых низких в регионе показателей безработицы, но и он удвоился: с 2,7 % в 1990 г. до 5,5 % в 1996 г., упав до 3,4% в 1998 г. лишь благодаря большей «гибкости» рынка труда и росту числа «неформалов» («периферийных рабочих»). В Чили, где высокие темпы роста ВВП обеспечили сокращение уровня безработицы с 9,2 % в 1990 г. до 6,2% в 1993 г., последующие тенденции экономического застоя вновь увеличили этот показатель до 7,4% (1995 г.) и сохранили его на уровне 6,8% в 1998 г.

Показатели качества занятости (полная — неполная) и уровень дохода! остались неизменными или ухудшились практически во всех странах. Показатели, связанные со стабильностью труда и законодательной защитой трудящихся, также обнаруживают тенденции к серьезному ухудшению. С другой стороны, тенденции к ухудшению ситуации на рынке труда обострились вместе с ростом показателя неполной занятости (с 40% в 1980 г. до 52% в 1990 г. и 56% — в 1995 г.), частично компенсировавшей падение занятости в больших частных компаниях и общественном секторе.

Реальная минимальная зарплата в городе перешагнула уровень 1990 г. в Бразилии, Аргентине, Чили и Колумбии (в Мексике, Перу и Венесуэле она его не достигла до сих пор), но в сравнении с уровнем 1980 г., принятым за 100%, она в 1997 г. составляла 88 % — в Бразилии, 75 % — в Аргентине, 43 % — в Венесуэле, 28 % — в Мексике и 26% — в Перу. Лишь в Чили ее уровень был существенно выше (119), чем 17 лет назад. Что же касается средней зарплаты (опять-таки реальной), то в 1998 г. она составляла 77 % от уровня 1980 г. — в Аргентине и Мексике и 34 — в Перу. Чили и здесь выглядит как исключение: уровень средней зарплаты здесь на 34 % выше, чем в 1980 г. В Бразилии ее рост (с 1980 по 1998 гг.) составил 10-20%. В Венесуэле средняя реальная заработная плата в 1997 г. была на 30% ниже, чем в 1990 г.,9)

Таким образом, хотя увеличению темпов прироста ВНП соответствовало частичное возвращение к прежнему уровню зарплаты, а политика стабилизации привела к сокращению инфляции, для 40% населения с наиболее низкими доходами распределение последних остается худшим, нежели в 80-е гг. Лишь Чили и Колумбия являются и в этом плане исключением из правила, представленного странами большой тройки, Перу и Венесуэлой.

Сравнивая эту картину положения дел с занятостью и доходами, с ухудшением ситуации в социальных службах (прежде всего в образовании и здравоохранении), мы получим в итоге то глубокое ухудшение региональной социальной ситуации в целом, которое характерно для последних десятилетий[298]. Именно здесь главная причина роста преступности, наркоторговли, проституции и коррупции, которые наводняют сегодня все городское пространство и часть сельской территории Латинской Америки. Варьируясь — по проявлениям и интенсивности — от страны к стране, эти проблемы явственно ощущаются в каждой из них.