Биография как источник историко-науковедческой информации

Казалось бы, можно использовать методологический опыт, накопленный при анализе творчества и биографий выдающихся американских рекламистов и полстеров, в исследовании жизненных и профессиональных путей советских/российских социологов и, как следствие, перейти от изучения биографий к рассмотрению более общих историко-науковедческих проблем. Однако напрямую это сделать не получается; существуют сдерживающие обстоятельства, которые необходимо учитывать.

Во-первых, писать о тех, кого знаешь, кто жив и кто активно работает, а также о тех, кого знал, но кого уже нет, гораздо сложнее, чем о тех, кого не знал и кто давно умер. Я не знал никого из американских полстеров, работавших во второй половине и в конце 20 в., и потому писал о них просто как о заслуживающих внимания исторических персонах. Могу утверждать: любой, кто в ближайшие годы будет исследовать творчество действующих российских социологов, столкнется со значительными сложностями профессионального и этического плана.

Во-вторых, приходится учитывать тот факт, что в России лишь начинает складываться традиция анализа и изложения истории современной отечественной социологии, постепенно формируется методология, учитывающая как особенности развития самой социологии, так и специфику понимания роли личности в обществе и в развитии науки.

Отчасти эта ситуация скрашивается появлением в последние годы мемуаров (назову воспоминания Т.И. Заславской [28], И.С. Кона [29], С.А. Кугеля [30], а также статей и сборников материалов о творчестве отдельных социологов. До сих пор остается уникальной по своему содержанию книга воспоминаний и биографических интервью, десять лет назад выпущенная Г.С. Батыгиным [31]. И несмотря на то что в созданном им «Социологическом журнале» и в ряде других изданий опубликовано немало интервью с российскими социологами, весь этот материал не обобщен.

В-третьих, работа с биографическим материалом - это всегда определенная форма общения человека, изучающего жизнь его героев, с «биографируемыми». Тем более это справедливо, когда историк пишет о деятельности людей, со многими из которых его связывают десятилетия совместной работы и дружеских отношений. Поэтому стиль, ритмика, язык такого произведения может оказаться отличным от представлений многих о том, как должно быть написано научное произведение. Скажем, в отдельных местах изложение может казаться (может быть) излишне «громким», т. е. публицистическим, или слишком «тихим» - исповедальным.

Существуют разные типы биографических исследований, и можно построить континуум (непрерывное множество) жизнеописаний исторически значимых людей. На одном его полюсе будут располагаться различной полноты материалы, предлагаемые биографическими справочниками типа «Who is who?» или «Who was who?».

Исходно постулируя возможность изучения истории социологии на базе рассказов социологов о себе и своей работе, а теперь понимая, что этот путь познания прошлого весьма эффективен и даже обязателен для всестороннего освещения становления и развития отечественной социологии, я, вместе с тем, признаю существование принципиальных различий в исследовании собственно истории социологии и в стремлении к пониманию прошлого через анализ биографий социологов. Во-первых, эти подходы различаются своими предметами и объектами: первая тема относится к истории становления науки как социального института, вторая - является областью социологии личности и социологии творчества. Во-вторых, история социологии может быть продуктом анализа историка, не обязательно работающего в социологии, в то время как изучение биографий и судеб социологов должен делать человек «своего» цеха. В-третьих, описание прошлого социологии предполагает известную масштабность, полноту. Биографический анализ, может строиться на основе монографического подхода. В-четвертых, история социологии в принципе не может быть извлечена из биографий тех, кто создавал эту науку, поэтому биографический метод не может быть основным, ведущим в изучении всех аспектов прошлого, он - вспомогательный. Наоборот, при изучении судеб социологов биографический метод - основной. Наконец, история социологии - это описание того, как во взаимодействии государства, общества и ученых-социологов формировалась данная дисциплина: как возникали исследовательские центры, сколько людей в них работало, как создавалась и функционировала система подготовки кадров, география развития науки и т.

Анализ первых интервью с действующими российскими социологами потребовал заметного уточнения априорной программы исследований, и причины корректировки ясны: углублялась методология исследования, прояснялись логика и организация проекта и постепенно формировались два его центральных направления: история в биографиях и биографии в истории.

История в биографиях - это то, каким в воспоминаниях социологов представляется прошлое российской социологии. Другими словами, история в биографиях это то, что можно узнать о становлении и развитии социологии из рассказов очевидцев: какие события профессионального плана они вспоминают, как они их оценивают, каким образом они сегодня, по прошествии десятилетий, видят те события и процессы. Постепенно прояснилось, что и пути вхождения ученых в социологию - это часть истории самой социологии, ибо они определяются не только биографией человека, но и степенью развитости социологии как института. Такой вывод непосредственно следует из анализа жизненных путей представителей разных поколений социологов.

Механизмы памяти таковы, что запоминается и при опросе всплывает из прошлого лишь важнейшее, а точнее - то, что тогда или по истечении многих лет представляется таковым. При стремлении ответить на вопрос «Что и как было?», человек прежде всего вспоминает факт, некую картину событий, свое эмоциональное ощущение происходившего, но далеко не всегда способен точно датировать запомнившиеся события и дать их «объективное» описание. Здесь вообще трудно говорить об объективности, ибо само восприятие происходившего было актом субъективным, к тому же за прошедшие годы оно, осознанно или непроизвольно, могло еще более субъективироваться. Не просто прошли годы, но жил и действовал в том прошлом один человек - молодой, мало что сделавший, с неглубоким жизненным опытом, а вспоминает - совсем другой, ставший на 40-50 лет старше, зрелый профессионально, часто - с тяжелыми думами о прожитом.

Кроме того, в интервью человек не только рассказывает о прошлом, настоящем, рассуждает о будущем; благодаря не только сказанному, но и утаенному он в некоторых случаях, возможно, подает себя таким, каким представляет себя сейчас и/или каким он хочет, чтобы его видели. Причем не только сегодняшние читатели, многие из которых знают этого человека десятилетиями, но и социологи следующих поколений.

С другой стороны, без этого личного, ауторефлексивного, «субъективного» историю социологии не узнать, не описать. Замечу, тех, кто будет знакомиться с биографиями, нередко это личностное в описании событий и людей будет интересовать не менее, чем фактическая сторона дела. Так, при обсуждении одного из опубликованных интервью Л.Е. Кесельман, которого я тогда опрашивал, заметил: «...в какой-то момент я сообразил, что, по сути, в этих сюжетах ценна не столько информация о событиях, сколько видение этих событий твоими собеседниками» 4.

Тем не менее и общее в биографиях, и уникальное, дополненное общим и другим уникальным, каким-то образом трансформируются в то, что может стать объективным и быть отражено в истории науки. Имеет смысл постоянно помнить также, что все представленное сейчас в биографиях и документах - всего лишь незначительная часть той информации, которой будут обладать следующие поколения историков российской социологии. Вполне возможно, что их изыскания подтвердят что-то из известного нам сейчас и «объективизируют» историю, а что- то - уточнят или полностью пересмотрят.

Биография - это некий уникальный, единственный и неповторимый синтез социального, физического и биологического, это история конкретного человека и одновременно некая в чем- то уменьшенная, но где-то и увеличенная копия того периода большой истории, в котором он жил.

Опыт А.Н. Алексеева показывает, что ауторефлексия рес- пондента-социолога всегда социологична. Поэтому с полным основанием можно говорить еще об одном, встречном, сопряженном направлении изучения полученных интервью - биографии в истории. Это исследование того, как история страны отражена, представлена в биографиях социологов, какие социально-политические и иные реалии определяли их жизнь, что формировало их гражданские установки и профессиональные воззрения. Безусловно, поколение социологов - это не группа людей, профессиональное поведение которых тождественно в силу детерминированности макросредой их социализации и деятельности. Вместе с тем жизненные траектории людей одного поколения расположены в относительно небольшом числе семантических ниш и потому могут сравниваться.

Если написать рядом «история в биографиях» и «биографии в истории», то легко заметить, что синтез двух этих направлений в принципе дает возможность решить главную задачу настоящего исследования: через биографии социологов погрузить историю социологии в историю страны. Таким образом, с одной стороны, описание становления и развития науки оказывается соотнесенным с «большой историей», прежде всего, особенностями политики, идеологии, образования, а с другой - оно (описание) несет в себе субъективное, пережитое людьми.

В рамках ряда теоретико-методологических проблем в изучении биографий российских социологов Л.А. Козлова [32] выделяет два направления, различающихся по степени их обобщенности и характеру предметной фокусировки; она называет их индивидуально-биографическим и социально-биографическим. В первом случае индивид рассматривается в качестве исторической личности, исследования второго типа нацелены на общество, определенные социальные группы, «эпохи», но не на отдельных «героев». Это направление ориентировано на реконструкцию характеристик общества, а не жизни и облика отдельного человека. Козлова отмечает, что индивидуальнобиографический - в ее классификации - подход близок к обозначенной мной «историей в биографиях», а социально-биографический родственен направлению анализа, названному «биографии для истории».

На определенном этапе работы В.А. Ядов, который во многом инициировал ее и проявлял постоянный интерес к исследованию, назвал три направления в современном науковедении и попросил меня указать, как мой подход соотносится с ними [33, С. 41]: с куновской концепцией, связывающей движение знания с научными революциями и сменой исторически сложившихся картин мира; с построениями Роберта Мертона, в которых наука трактуется как социальный институт и акцентируется плодотворность изучения социальной среды ученого; с идеями эт- нометодологов, касавшимися наблюдений повседневной жизни групп ученых. Его интересовало также, предлагаю ли я новую парадигму, отличную от известных в науковедении.

В то время я не считал, и в этом отношении мало что изменилось, что в моих попытках изучить становление рекламы и опросов общественного мнения в США и дать анализ недавнего прошлого российской социологии на базе изучения биографий содержится новая парадигма. По моему мнению, сам термин парадигма слишком многозначен, на это еще в 1960-х гг. ряд теоретиков указывали Т. Куну, и нередко он используется некритически. За последние десятилетия в науковедении, социологии науки и знания сделано так много, что трудно предложить что-либо действительно новое. Даже в самых инноватив- ных концепциях эксперты увидят продолжение построений, которые предлагались еще учеными в XIX в. или значительно раньше. К тому же все последние годы я был настолько погружен в собственно историко-науковедческие исследования биографической окрашенности - решение здесь и сейчас конкретных методолого-методических проблем; сбор труднодоступной информации, совокупно заполняющей чрезвычайно обширное предметное пространство; наконец, анализ собранных материалов, что не мог «со стороны» посмотреть и оценить разрабатываемую методологию. Более того, создание целостной методологической программы изучения того или иного пласта истории российской социологии на основе биографий социологов исходно не обозначалось в качестве самостоятельной цели.

Однако я думаю, что характер задач, которые я ставил и продолжаю ставить перед собой, комплекс используемых аналитических приемов, разделяемые мной нормативы научности, стилистика или риторика изложения результатов - все вместе, возможно, содержит элементы новой методологии историко-биографического анализа. Некоторые ее положения я приводил выше, дополнительно о ней можно судить по научным школам и именам ученых, оказавших на меня наибольшее влияние. Однозначного ответа здесь нет, пристрастия менялись во времени, ведь мое ознакомление с историко-науковедческой литературой началось в 70-х гг., хотя тогда эта проблематика явно не вписывалась в круг моей повседневной профессиональной деятельности.

Если говорить о последних годах, когда происходило мое вхождение в собственно исторические штудии, то идеи Томаса Куна явно не довлели надо мной. Но именно так было много лет назад при обстоятельном изучении мной истории физических исследований первой половины ХХ столетия, которые привели к появлению теории относительности, квантовой физики, другими словами - к совокупности фундаментальных теоретических и эмпирических открытий, изменивших картину мира. Там куновский подход к науке, на ее переходы из одного состояния в другое смотрится обоснованным. Но калибр орудия, сконструированного Куном, слишком крупный для использования в моих явно тактического уровня боях.

Что касается теоретических построений Мертона, то они настолько универсальны и настолько глубоко сидят в сознании всех современных социологов, что в той или иной степени всегда присутствуют в наших рассуждениях. Мне хотелось бы думать, что мой подход к анализу генезиса методов изучения общественного мнения и становления рекламы в определенном смысле дополняет (конкретизирует) модели Мертона, ведь я рассматриваю становление рекламы и науки об общественном мнении на тех этапах, когда они еще не были институционализированы. Да и анализируемая российская реальность в значительной степени относится к тому времени, когда отечественная социология лишь начинала институционализироваться, и поэтому рассмотрение науки в мертоновских координатах чаще вело бы к констатации отсутствия признаков социального института, чем к анализу институциональных аспектов российской социологии. Вместе с тем, собранная биографическая информация, безусловно, может быть со временем рассмотрена в рамках науковедческого подхода, позволяющего описать историю постхрущёвской социологии с позиций становления социального института.

На мой взгляд, понимание полярности позиций «биографии в истории» и «история в биографиях», с одной стороны, и стремление к их синтезу при исследовании прошлого-насто- ящего отечественной социологии - с другой, во многом сближают предлагаемый здесь историко-науковедческий подход с рядом положений гуманистической социологии Томаса Лу- кмана. В частности, это признание весомости, во многих случаях - первичности самоорганизующего начала в становлении российской социологической науки как института. Самоорганизация - традиции, этические коды, особенности коммуникации и прочее - всегда была и остается ведущим фактором развития науки, тем более в период ее зарождения. Гуманистический подход к миру социальных отношений позволяет выявить то прошлое, в котором существовали и работали социологи, понять индивидуальные и коллективные представления о социологии 60-90-х гг. прошлого века.

В некоторых случаях мне казалось обоснованным говорить о целях данного историко-науковедческого исследования как о создании истории «с человеческим лицом», или истории, написанной от лица тех, кто ее делал и делает. Если бы уже в начале разработки этого проекта я был знаком с парадигматикой Лук- мана и тем, как он (проект) будет складываться под влиянием эмпирического материла, его можно было бы более прочно связать с собственно «гуманистической» методологией.

Использованный биографический метод входит в арсенал понимающей, феноменологической социологии, и в этом смысле мне близко многое из того, что делается науковедами-этно- методологами, представляется привлекательной синтетичность этого направления исследований, сохраняющего в себе черты экзистенциализма и многих аспектов культурной антропологии. Однако их внимание, если говорить именно о науковедении, в большей степени сосредоточено на рассмотрении генезиса научного знания в процессе анализа смыслов, мне же более интересна личность и природа деятельности ученого.

В целом то, что я пытаюсь делать, скорее относится не к социологии науки, не к тому, что и в российской литературе часто обозначается аббревиатурой STS (science and technology studies), но к социологии и психологии творчества, в частности научного, и собственно к истории науки, развивающейся в рамках культурологических традиций. Мое понимание личности формировалось давно, в процессе участия в известном ленинградском семинаре Б.Г. Ананьева, при чтении работ Б.М. Теплова, А.Н. Леонтьева, Ж. Пиаже, Л.С. Выготского и И.С. Кона. Если говорить о работах историко-науковедчес- кого плана, то это, прежде всего, исследования А.В. Ахутина, Л.М. Баткина. В.С. Библера, А.Я. Гуревича. Но, пожалуй, самое сильное впечатление в свое время оказали на меня историко-биографические книги Б.Г. Кузнецова, В.П. Зубова, А.З. Манфреда, У.И. Франкфурта, И.И. Канаева и некоторых других историков науки. Это одновременно и глубокие научные исследования, и блестящие художественные произведения; в них через анализ судеб и творческого наследия гигантов науки показаны становление и динамика их представлений о картине мира. В этих книгах есть то, что я теперь называю «биографии в истории» и «история в биографиях». Именно эта литература обратила меня к чтению Куна и других науковедов.

Так что методология данного исследования является в полном смысле полипарадигмальной и междисциплинарной. Мне кажется, что это продуктивнее, чем, вообще говоря, всегда мифическая «чистота жанра».

Соглашаясь с этим моим выводом, Ядов все же отнес мой подход к мертонианскому, поскольку в нем выражена попытка уловить воздействие социальной среды на формирование и творчество ученого. Одновременно он фиксировал всплеск увлечения качественной методологией, этнометодологией в частности, не без сожаления отметил увеличение разрыва между объясняющими моделями и понимающими интерпретациями. По его мнению, идеальным было бы совмещение макро- и микроанализа, и здесь он напомнил метафору Пера Монсона о том, что хорошо бы проплыть на лодке по аллеям парка [34].

Грешно отказываться от того, что я «стараюсь схватить воздействие социальной среды на творчество ученого», что мне близки идеи Мертона. Но в той же мере я отношу себя и к марксистам, хотя конструктивистский позитивизм Джорджа Пойи, Имре Лакатоса, Марио Бунге мне всегда был ближе. Вместе с тем замечу, что деятельность моих героев я вижу не как павловско-уотсоновское реагирование на социальную среду, но прежде всего как следствие их личностного отношения к данной среде. Трудно судить, чего в этом больше: мертони- анства или следования взглядам этнометодологов.

Так что в свете сказанного двуединство ориентиров исследования - «биографии в истории» и «история в биографиях» - действительно можно рассматривать как синтез макро- и микроподходов. Движение в первом направлении должно выявить, как история, т. е. вся совокупность политических, экономических, социокультурных и иных обстоятельств, формирует, проявляется, отражается в биографиях ученых, творческих личностей. Продвижение во втором направлении должно показать, как эти люди, личности участвовали в создании пост- хрущёвской советской/российской социологии.

Очевидно, что настоящее историко-науковедческое исследование формировалось как двухобъектное и является таковым. Первый объект - это история развития определенных разделов научного знания, второй - люди, создававшие эту историю. Каждый объект имеет сложную структуру, и если ядра этих структур могут быть локализованы достаточно четко, то обозначение их границ представляется затруднительным и малоперспективным. При изучении биографий необходимо быть со- циологом-партикуляристом, исходить из признания важности множества социокультурных факторов, обстоятельств, формирующих личность человека. Здесь крайне сложно оперировать логическими конструкциями высокого уровня абстракции. Наоборот, лишь позиция универсалиста, или дженералиста, позволяет отыскивать и удерживать в поле внимания множество событий, в их единстве создающих историю. Некоторые философы науки отмечают конвергенцию партикуляризма и универсализма. Междисциплинарность и полипарадигмальность настоящего исследования удерживают меня от необходимости занять крайние позиции в этой дихотомии.

Литература 1.

Заславская Т.И.: «Глоток свободы был слишком основательным» // Телескоп: журнал социологических и маркетинговых исследова- ний.2007. № 5.С.2-4. 2.

Кузнецов Б.Г. Разум и бытие. М.: Наука, 1972. 3.

Заславская Т.И.: «...Я с детства знала, что самое интересное и достойное занятие - это наука» // Социологический журнал. 2007. № 3. С.137-169; см. также Том 2, С. 16-49. 4.

Докторов Б., Ядов В. Разговоры через океан: о поколениях отечественных социологов на протяжении полувека // Телескоп: журнал социологических и маркетинговых исследований. 2008. № 3. С. 47 - 60; см. также Том 3, С. 278-304. 5.

Жуков В.И. Социология в современной России (доклад на Учредительном съезде Союза социологов России 27 июля 2007 г.) // СОЦИС. 2007. №12 . 6.

Чагин БА. Очерки истории социологической мысли в СССР. Л.: Изд-во «Наука». 1971. 7.

Голосенко ИА, Зверев В.М., Лиоренцевич И.Г. Социологическая мысль в России: Очерки истории немарксистской социологии последней трети XIX - начала XX века / Ред. Б.А. Чагин. Ленинград: Наука, 2003. . 8.

Социология в России / Под редакцией В.А. Ядова. М.: Изд-во «На Воробьевых», 1996. 9.

Социология в России / Под редакцией В.А. Ядова. 2-е изд. М.: Изд- во Ин-та социологии РАН. 1998. 10.

Интервью с профессором И.А.Голосенко // Журнал социологии и социальной антропологии. 1998. №2. С. 5-19. 11.

Здравомыслов А.Г. О судьбах социологии в России // Социологические исследования. 2000. №3. С. 136-145. 12.

Фирсов Б.М. История советской социологии. 1950-1980-х годов. Курс лекций. Санкт-Петербург: ЕУ в СПб. 2001. 13.

Новикова С.С. История развития социологии в России: Учеб. пособие. - М.: Издательство “Институт практической психологии”, Воронеж: НПО “МОДЭК”, 1996 . 14.

Василенко И.В., Парамонова ВА. История российской социологии. Учебное пособие. Волгоград: ВГУ. 2004 .

15.Здравомыслов А.Г. Социология. Теория. История. Практика. М.: Наука. 2008.

16.Кон И.С. Эпоху не выбирают. В кн.: Российская социология шестидесятых годов / Под ред. Г.С. Батыгина. М.: Изд-во Русского Христианского гуманитарного института, 1999. С. 110-131.

17.Здравомыслов А.Г.: «Если мы не можем объяснить нечто воздействием высших сил, значит - надо искать объяснение в мире людских отношений» // Телескоп: наблюдения за повседневной жизнью петербуржцев. 2006. № 5. С. 2-10.

18.Здравомыслов А.Г. Заметки о времени социологического прозрения. В кн.: Vivat, Ядов! К 80-летнему юбилею: сборник / Ред.-сост. Данилова Е.Н., Козлова Л.А., Козырева П.М. и др. М.: Институт социологии РАН. 2009. 19.

Ельмеев В.Я.: «Я был и остался сторонником материализма в социологии» // Журнал социологии и социальной антропологии. 2007. Том X. № 2. 20.

Алексеев А.Н. Драматическая социология и социологическая ауторефлексия: В 4-х т. СПб.: Норма. Том 1, 2. 2003. Дата обращения к документу: 09.09.2009. URL: . 21.

Осипов Г. В. Возрождение социологии в России: как это было на самом деле / Руковод.изд. проекта Г.В.Осипов. М.: 2008. С. 18-71. 22.

Юбилейная научная сессия РАН // Социологический журнал 2008. N2. С.150-153. 23.

Рабочая книга социолога /Отв. ред. Г.В.Осипов. 2-е изд. М.: Наука. 1983. 24.

Марксистско-ленинская социология / Отв. ред. Г.В.Осипов, В.Н. Иванов. М.: Наука, 1988. 25.

Шляпентох В.Э. Проблемы качества социологической информации: достоверность,репрезентативность, прогностический потенциал. М.: ЦСП. 2006; см. также Том 2, С. 128-182. 26.

Докторов Б.З. Отцы-основатели. История изучения общественного мнения. М.: ЦСП. 2006. 27.

Докторов Б.З. Реклама и опросы общественного мнения в США: История зарождения. Судьбы творцов. М.: ЦСП. 2008.

28.Заславская Т.И. Избранные произведения. Том. 3. Моя жизнь: воспоминания и размышления. М.: Экономика. 2007. 29.

Кон И.С. 80 лет одиночества. - М.: Время, 2008. 30.

Кугель С. А. Записки социолога. СПб.: Нестор-история, 2005. 31.

Российская социология шестидесятых годов / Под ред. Г.С. Батыгина. М.: Изд-во Русского Христианского гуманитарного института, 1999. 32.

Козлова Л. А. Биографическое исследование российской социологии: предварительные теоретико-методологические замечания // Социологический журнал 2007. № 2. С. 59-87. 33.

Докторов Б. «Работа над биографиями - это общение с моими героями» (интервью В.А.Ядову) // Телескоп: журнал социологических и маркетинговых исследований. 2008. № 1. С. 40 - 50; см. также Том 3, С. 174-205. 34.

Монсон П. Лодка на аллеях парка: Введение в социологию: Пер. со швед. М.: Весь Мир, 1995.