Аспирантура закончена, диссертация защищена... что далее?

Уезжая, я полагал, что вернусь из суетной Москвы в тихое и спокойное Иваново и все будет замечательно, однако я сильно заблуждался. С точки зрения работы, разница между академическим институтом, к которому я успел уже привыкнуть, и провинциальным техническим вузом оказалась громадной. Буквально в самые первые месяцы я понял, что работать здесь невозможно, общая психологическая атмосфера в вузе за прошедшие годы стала совершенно невыносимой, отношение к нам, гуманитариям, со стороны руководства (ректората, деканатов, парткома и проч.) было просто дискриминационным. Фальшь, лицемерие, интриги, постоянные «проработки» на всех уровнях, высокомерие, унижение и несправедливость стали своего рода нормой вузовской жизни середины 1980-х гг.

Профессионализм совершенно не был востребован, никакая социология (равно как и история, философия и проч.) никому не была нужна. Всех мучили так называемой «общественной работой», которая представляла собой изощренную форму эксплуатации и была тогда главным критерием оценки профессиональной деятельности любого преподавателя, от ассистента до профессора.

Не будучи членом партии (а к тому времени уже и членом ВЛКСМ), я сначала робко, а затем и открыто начал возражать и возмущаться против этих порядков, отказываться от бесчисленных «нагрузок» и поручений.

Серьезных оснований для каких бы то ни было санкций против меня у моих недоброжелателей не было, тем не менее, мне сразу же после всех этих событий запретили читать лекции студентам, посчитав опасным мое влияние на умы молодежи, и надолго заблокировали избрание на должность доцента. В результате свое первое ученое звание я получил лишь через пять лет после защиты диссертации - в самом конце 1988 г.

И все же от одного общественного поручения я не смог отказаться и выполнял его с удовольствием и интересом. Было это в начале 1986 г. В стране начиналась перестройка, аналогичные процессы пошли и в нашем институте. Сменилось все руководство вуза. Пришел молодой, прогрессивный ректор. Был избран новый секретарь парткома, мысливший в перестроечном духе. Уволили прежнего декана. Ушел (хотя и добровольно) со своей должности бывший заведующий кафедрой.

В вузе заговорили о необходимости систематического изучения и учета общественного мнения преподавателей и студентов и, соответственно, о создании социологического Центра ИЭИ. Сначала мне было поручено заняться организационными вопросами, подготовкой документальной базы, подбором кадров, составлением рабочих и перспективных планов, а затем и возглавить работу по проведению конкретных эмпирических исследований «под ключ» силами вновь созданного Центра.

Чем мы тогда занимались, что исследовали? Всем, что сами считали нужным и актуальным: изучением общественно-политической активности студентов, их отношения к выбранной специальности, анализом студенческого самоуправления в вузе, исследованием эффективности только что введенной в институте новой системы организации учебного процесса («РИТМ»), оценкой деятельности парткома в условиях перестройки и т.п.

Не могу сказать, что нам очень нравилась та проблематика, которой мы занимались. Дело было совсем в другом. С одной стороны, мы, «обществоведы», фактически впервые за многие годы и десятилетия в своем институте оказались по-настоящему востребованы. К нам сразу изменилось отношение в вузе. Наших опросов ждали, интересовались их результатами, серьезно обсуждали, публиковали, озвучивали на разных уровнях, делали выводы, что-то меняли и т.д. Это был настоящий прорыв. С другой стороны, для нас очень важен был тот исследовательский и прежде всего методический опыт, который мы все вместе нарабатывали в ходе проводимых тогда исследований. Ведь до Центра у меня он вообще был минимален, самостоятельных (своих) исследований я прежде не проводил и уж тем более никогда не выступал в роли их организатора и научного руководителя. Все остальные сотрудники (даже несмотря на то, что некоторые из них были социологами по базовому образованию, полученному в УрГУ и ЛГУ) в лучшем случае имели лишь самое общее, теоретическое представление о методике организации и проведения социологических опросов. Так что многое пришлось постигать по книгам и в процессе практической работы. Все держалось лишь на интересе и личном энтузиазме, который подпитывался осознанием собственной востребованности.

Поначалу мы вели только внутривузовские исследования, но, начиная с 1987 г., постепенно стали выходить на уровень города и области, работать с промышленными предприятиями как текстильного, так и машиностроительного профиля на хозрасчетных началах, с редакциями областных газет, радио и телевидения, а с конца 1980-х гг.

Стали поступать заказы на проведение исследований, просьбы о публикации наиболее значимых результатов в различных СМИ. Работы значительно прибавилось, но и известности в регионе - тоже. Примерно за три перестроечных года (19881990) только мною было опубликовано более 50 больших социологических материалов (объемом до целой газетной полосы) на разные темы практически во всех ивановских газетах и журналах. Большая работа велась также на «Радио Иваново», а несколько позднее и на местных каналах телевидения.

В эти годы, насколько я помню, мы работали сумасшедшими темпами. В моем архиве сохранились многие десятки (70-80) анкет, разработанных для исследований тех лет. На промпредприятиях мы изучали текучесть кадров, социально-психологический климат в коллективах, условия труда и производственного быта работающих женщин, эффективность бригадных форм организации труда, проблемы производственного самоуправления, пытались прогнозировать социальную напряженность в трудовых коллективах. Парткомы крупных фабрик и заводов, в том числе знаменитого ИСПО, интересовались изменениями, происходящими в социальной базе КПСС и ВЛКСМ, а также отношением к партии в нашем тогдашнем обществе.

На общегородском уровне исследовали динамику политических ориентаций городского населения, общественное мнение жителей Иванова о работе предприятий торговли и общественного питания, о путях ускорения решения жилищной проблемы, вопросы развития социальной инфраструктуры города, перестройки в системе образования, социальной поддержки школьных учителей и т.д. В те годы наш Центр был единственной в Иванове организацией, проводившей массовые опросы населения.

С конца 1990 г. мы первыми в городе начали серьезно заниматься электоральными исследованиями и прогнозированием исхода голосований. И выборы мэра г. Иваново 1990 г. стали для нас первой серьезной проверкой на профессионализм.

Социологический Центр номинально имел общеинститутский статус, но фактически существовал при нашей кафедре и был ее неотъемлемой составной частью. Под влиянием деятельности Центра менялась и кафедра, которая в 1989 г. по нашей инициативе решением ученого совета института была переименована в кафедру теории социализма и социологии, а в 1990 г. (т.е. еще в советский период) - в кафедру политологии и социологии. Социологическая проблематика в нашей тогдашней учебной деятельности была представлена, по понятным причинам, пока еще очень слабо, но кое-что и в этом плане тоже удалось пробить. В частности, в 1988 г. я начал читать студентам двух инженерных факультетов небольшой факультативный спецкурс по эмпирической социологии, включавший самые общие вопросы методики прикладных социологических исследований. Через год в вечернем университете марксизма- ленинизма я вел уже расширенный курс методологии и методов исследования (порядка 50 ч.) для партийных работников и линейных руководителей промышленных предприятий, учреждений и организаций города.

Опыт практической исследовательской работы, накопленный за предшествующие годы, мне тогда очень пригодился, а опыт чтения лекций по методике помог в дальнейшей преподавательской деятельности. В сентябре 1991 г. у нас в институте была открыта специальность «Социология» и наша кафедра стала выпускающей.

Как вы в те годы планировали и реализовывали городские и региональные выборки? Как проводили опросы? Контактировали ли вы по этим темам с московскими специалистами?

Без всякого преувеличения могу сказать, что к организации выборочных исследований и вообще ко всем методическим вопросам мы всегда относились серьезнейшим образом.

В исследованиях на промышленных предприятиях мы обычно использовали многоступенчатые случайные выборки, в частности, стратифицированные с последующим пропорциональным серийным или гнездовым отбором (на уровне бригад, например). В массовых опросах населения чаще практиковали квотную модель с контролем распределений респондентов по роду занятий, а с конца 1990-х гг. - по полу и возрасту опрашиваемых. Между тем было несколько случаев, когда в электоральных исследованиях (в порядке эксперимента) мы применяли случайную выборку с систематическим отбором респондентов по спискам избирателей. Однако в качестве данных, насколько я помню, мы тогда ничего не выиграли, а с точки зрения оперативности много потеряли. В результате, с учетом этого не очень удачного опыта, предпочтение впоследствии мы стали отдавать квотной модели.

Поначалу это были простые квотные выборки с отбором «на усмотрение» интервьюера, но примерно с 1993 г., мы окончательно перешли на многоступенчатые комбинированные («квотно-случайные») варианты.

Некоторым социологам-методистам принципиально не нравится сам термин «квотно-случайная» применительно к выборке. Г.Г. Татарова, например, постоянно критикует меня за то, что я пытаюсь ввести в научный оборот «неудачную метафору». Между тем, на мой взгляд, данный термин как раз очень хорошо и точно отражает суть производимых исследователем процедур, состоящих в комбинировании двух известных выборочных моделей: сначала различные методы случайного отбора (стратификация, маршрутная рандомизация, систематический отбор домохозяйств), а затем (на завершающей стадии) квотирование по основным контрольным признакам. Такая схема довольно проста с точки зрения реализации, понятна интервьюерам и хорошо контролируема. Вместе с тем она не позволяет полевому персоналу допускать разного рода вольности, неизбежно оборачивающиеся систематическими смещениями: опрашивать, например, своих знакомых или людей, наиболее доступных в момент опроса. Респонденты, подходящие под заданные квоты, отбираются, таким образом, не произвольно, по усмотрению интервьюеров / анкетеров, а с элементами случайности. И это самое важное. Что же касается термина «квотно-случайная выборка», то он уже давно и прочно вошел как в повседневный лексикон профессиональных социологов, так и в научные тексты. Его часто можно встретить, например, в англоязычных методических журналах при описании смешанных моделей выборки. Хорошо знаком он и нашим исследователям общественного мнения, занимающимся производством массовых опросов. По крайней мере, впервые я услышал этот термин еще в начале 1990-х гг. от моих коллег из ВЦИОМа.

В 1990-е годы мы много экспериментировали с выборками и прежде всего с т. н. «последовательной» (кстати, в свое время предложенной Джорджем Гэллапом) и «комбинированной» стратегиями определения объема выборочной совокупности. Очень хотелось понять две вещи: 1) каким должен (может) быть оптимальный объем квотной выборки для общегородских мониторингов по социально-экономической и политической проблематике и 2) какой признак (или признаки) следует использовать в качестве базового (базовых) при осуществлении процедур квотирования.

В ходе наших многократных экспериментов было установлено, что стабилизация количественных показателей (в пределах 1-2%) по всем основным переменным чаще всего наступает уже на уровне 650-700 анкет, а следовательно, это и есть тот самый порог, за которым дальнейшее увеличение числа опрашиваемых не имеет никакого практического смысла. Этого объема выборки, как оказалось, вполне достаточно и для автоматической репрезентации структуры городского населения по «независимым» контрольным переменным (например, доход и образование), по которым имеется объективная статистика. Интересно, что последующие исследования, проводившиеся в Иванове, многократно подтвердили правомерность этого вывода.

Наши эксперименты показали также, что признаки «пол» и «возраст», традиционно используемые в качестве контрольных, отнюдь не являются универсальными для квотных выборок. Между тем род занятий, или социально-профессиональный статус респондентов, как правило, тесно коррелирующий с возрастом, образованием и доходом, лучше всего подходит в качестве квотируемой (контрольной) переменной.

Для сбора эмпирических данных вплоть до начала 1990-х гг. мы использовали преимущественно (наверное, в 95% всех случаев) очное индивидуальное (реже групповое) анкетирование. Даже в поквартирных опросах предпочтение тогда отдавалось методу «самозаполнения» в присутствии анкетера. А вот с 1993-1994 гг. (отчасти под влиянием западных тенденций) полностью и надолго перешли на персональное интервью. Телефон же не использовали никогда, по принципиальным соображениям. С одной стороны, уровень телефонизации населения в середине 1990-х гг. в Иванове был крайне низким и составлял всего 28%. При этом в отдельных административных районах города этот показатель был еще ниже. К настоящему времени общий уровень, конечно, вырос (примерно до 66%), но все равно он вряд ли может считаться достаточным для получения репрезентативных данных в телефонном интервью. Кроме того, наши исследования, проведенные еще в те годы, показали существование высоких корреляций между наличием домашнего телефона и некоторыми ключевыми социальнодемографическими переменными: возрастом, родом занятий и уровнем доходов респондентов. И никакие известные нам тогда методы случайного отбора респондента в семье (в том числе и процедуры Л. Киша) не приводили к положительным результатам. Смещения все равно оставались.

Многие годы все наши опросы мы проводили сами, исключительно силами сотрудников Центра и преподавателей кафедры, однако в связи с переходом на персональные интервью и массовые опросы по месту жительства нам пришлось много заниматься созданием собственной сети интервьюеров, поддержанием ее в рабочем состоянии, обучением полевого персонала и т.д. После открытия на кафедре социологической специальности и появления «своих» студентов (в 1992 г.) эта проблема стала решаться несколько проще, хотя и не автоматически.

С точки зрения технологии обработки данных мы тогда, наверное, мало чем отличались от большинства региональных социологических центров среднего уровня. Когда мы только начинали свои первые исследования (в 1980-е гг.), обработку осуществляли с помощью знаменитых тогда «таллиннских» программ на больших советских ЭВМ (ЕС они, по-моему, назывались) в институтском вычислительном центре силами специалистов ВЦ (благо, что вуз технический, хоть в этом-то повезло). Позднее, когда перешли на персональные компьютеры (у нас в институте и на кафедре это произошло в 1993 г.), стали работать в программе SStat; SPSS освоили в 1998 г.

Все методические и организационные решения мы всегда принимали сами, обычно подолгу обсуждая основные нюансы будущих исследований. Хотя, конечно, это не значит, что мы «варились в собственном соку». Как и прежде, плотно общались с горьковскими (нижегородскими) социологами из филиала (а позднее - отдела) Института социологии (С.С. Балабановым, В.Н. Тимохиным и др.). Продолжались контакты с учеными из сектора интеллигенции ИС, который к тому времени возглавлял В.А. Мансуров (в 1988 г. я проходил там четырехмесячную стажировку). По каким-то вопросам советовались с О.М. Масловой, Н.В. Андреенковой. Обменивались опытом, проводили совместные полевые исследования с социологами из владимирского отделения ИНФОДЕМО (Щипков

В.И. и др.). Проблемы, связанные с организацией и методикой исследований, обсуждали с Э.В. Клоповым и сотрудниками его отдела в Институте международного рабочего движения АН СССР. В 1987-1988 гг. мы вместе с ними работали над проектом по изучению производственного самоуправления в трудовых коллективах (по результатам исследований, проведенных на ивановском поле, была опубликована целая серия наших статей сначала в сборниках ИМРД и ИС, а затем и в журналах «Рабочий класс и современный мир», «Техника и наука» и др.).

Вместе с тем должен признать, что в большинстве своем это были ситуативные контакты, и, несмотря на их исключительную важность, не они все-таки являлись главным источником вдохновения и новых идей. Наиболее существенную роль в этом смысле по-прежнему играла специальная научная литература и опыт наших собственных исследований и экспериментов. Во второй половине 1990-х - начале 2000-х годов мы экспериментировали не только с выборками, но и с формой и формулировкой вопроса, социологическими шкалами, традиционными и нетрадиционными методами сбора данных, апробировали различные измерительные подходы, методики повышения достоверности ответов респондентов и т.д. Для меня это было время очень интенсивных методических исследований, результаты которых впоследствии составили основу моей докторской диссертации. С другой стороны, это был один из самых счастливых периодов в моей жизни, когда работа взахлеб приносила величайшее наслаждение.