СВЕТ ПЛОТИНА

Моника с головой ушла в домашние заботы и уже не беспокоилась об Августине, как в Африке, но время от времени всматривалась в его лицо по-матерински испытующим и понимающим взглядом.

Менее нерешительная и занятая, чем сын, Моника, по крайней мере, дважды в день ходила в церковь, и могла видеть и слышать Амвросия, когда хотела. Представим, как она слушает епископа, а где-то рядом стоит Августин — в те дни, когда он бывал на проповедях Амвросия. И, в то время как сын обращал внимание на форму, она впитывала содержание.

В те времена существовал обычай совершать жертвенные возлияния на могилах мучеников и усопших христиан. Моника по обыкновению понесла на кладбище лепешку и маленькую амфору с вином, но привратник не принял их: Амвросий запретил этот обьгаай, поскольку он служил предлогом для малопристойных излишеств. Тогда Моника положила обратно в корзину принесенную снедь и вино: запрет исходил от Амвросия! Августин не без лукавства предполагает, что его мать вряд ли послушалась бы с такой готовностью, если бы запрет наложил кто-ни- будь другой.

Великий епископ хорошо знал Монику и относился к ней с уважением. Августин замечает: «У него часто при встрече со мной вырывались похвалы ей, и он поздравлял меня с тем, что у меня такая мать» («Исповедь» VI, 2,2).

Полагающим, что Амвросий был довольно холоден с Августином и почти непричастен к его обращению, мы предложили бы поразмышлять над тем, с каким тонким тактом этот человек отказывается от прямого и явного воздействия на Августина и проникает в это сердце через мать, догадавшись, как он ее любит.

Путь был долгим. Поначалу Августин вообще никак не мог поместить в какие-то рамки фигуру Амвросия, который, со своей стороны, не стал ни расточать хвалы прославленному ритору, ни отмежевываться от неверующего. Он просто вел себя, как по- настоящему благородный человек.

Августин же относил Амвросия к людям удачливым, поскольку его весьма почитали лица, облеченные высшей властью. Это не вызывало сомнений. А еще Августин испытывал к нему своеобразную нежность, когда представлял себе, сколь он одинок в своем безбрачии: как это такой тонкий и просвещенный человек может жить без женской ласки и любви? Но вместе с тем, молодой профессор и не догадывался, какие надежды питал Амвросий, какую борьбу вел против соблазнов своего высокого положения, чем утешался в бедствиях, какою радостью наслаждался он, пережевывая сердечными устами хлеб слова Божьего (ср. «Исповедь» VI, 3).

Когда Августин внимал в церкви толкованиям Амвросия, и иногда слышал такие фразы, которые словно специально произносились, чтобы что-то разрешить в его сокровенных переживаниях, у него мелькала мысль, что епископ хочет обратиться к нему лично и находит его глазами в том дальнем углу храма, где он прятался, как мытарь. «Неужели он обращается ко мне? Разве это возможно?».

И еще Августин думал: «Он такая значительная личность, что даже втайне не может как-то отозваться на появление в храме первого преподавателя миланской Публичной Школы!» И это огорчало его: «Но мне так хотелось бы, чтобы он знал о бурях, будоражащих душу этого маленького африканца!».

Он знал, что свободное время Амвросий тратит на изучение книг, и в эти минуты не решался беспокоить его, так что нравственное томление не находило выхода, всякое самомнение у него пропадало, и блестящий ритор почитал себя несчастным; самым несчастным во всем Милане! Как тот, у кого есть дом, и дом этот вот-вот рухнет, а хозяин не знает, куда бежать.

Интересен рассказ Августина о его попытках переговорить с Амвросием. Судя по этому рассказу, почти всегда святого епископа окружал народ; причем не только во время литургии, но и когда он уединялся для чтения и молитвенных размышлений. Его комната для занятий, должно быть, находилась рядом с апсидой, и дверь ее никогда не закрывалась. Всякий, входящий в церковь, видел этого человека, склонившегося над рукописью.

Августин входил и тихо-тихо подбирался поближе. Его обычно опережал кто-нибудь из желающих побеседовать с епископом. Другие, подобно Августину, ждали... Иногда — «толпы людей»,— свидетельствует он. И это было серьезной помехой для разговора: зачем еще больше утомлять такого занятого человека?

А если все же Августин заставал Амвросия одного (наконец- то подходящий случай!), ему казалось, что епископ так погружен в чтение, что и не замечает посетителя, замершего у дверей, подобно стыдливому нищему... Будь его воля, он бы закричал, но и вздохнуть не осмеливался. Все так же на цыпочках пятился, скрывался из вида и в разочаровании выходил из комнаты.

Как известно, некоторые неверующие очень тянутся к служителям Церкви; культурные, образованные неверующие — к культурным и достойным священнослужителям...

Дома Августин, размышляя об Амвросии, особенно поражался его глубокой сосредоточенности. «Конечно, дело здесь в Библии! Для него в ней, должно быть, сокрыты золотые копи!» И вот уже сам Августин вновь берет в руки эту книгу. И было это, если воспользоваться его собственным сравнением, как будто он обнаружил покои, наполненные прекрасными произведениями искусства, во дворце, который прежде он презирал за неукрашенный, простой фасад. Его потрясало содержание Посланий апостола Павла.

В его душе перемешивалось старое и новое, словно пары, которые собираются в тучи. Приближение бури ощущалось все явственнее.

Не решена проблема Бога. Он не вступал больше ни в какое общение с манихеями, но эти их туманные идеи о боге, замешанном на тонкой материи, еще не совсем рассеялись у него в голове.

И нравственная проблема, связанная с его клокочущей чувственностью, была далека от разрешения. Друзья, которые, из любви к нему, хотели ему помочь, только усложняли его положение. Алипий отговаривал его от вступления в брак. Некоторые другие, наоборот, всячески его к этому побуждали. Но все без исключения, принимая во внимание продвижение по службе, которое поставило его вровень с виднейшими людьми той эпохи и могло принести ему новые почетные должности,— все без исключения настаивали, правда, сдержанно, что он должен бы приискать себе подругу из хорошего дома, приличного сословия ... И это добавляло немало человеческой горечи ко всем его неразрешенным проблемам.

Вместе с тем, он старался не отягощать своими переживаниями других, и в первую очередь, друзей и родных. Более того, он заставлял себя выглядеть беззаботным, но это совершенно не соответствовало его внутреннему состоянию, и в глазах той, которой все в нем было небезразлично, эта беззаботность выглядела неумелым двуличием.

Пошел второй год его преподавания на миланской кафедре. Осень укорачивала дни, все раньше наступали вечера, все дольше тянулись ночи. А эти сырые ломбардские туманы... Нечто непостижимое для африканца!

Он шел и шел по своей внутренней тропе, нескончаемой, как эти осенние ночи: одинокий путник...

И все же кто-то следовал за ним по пятам... и это еще сильнее обостряло его страх, потому что никого не видел он, а в ночной тьме и теней нет. Но размеренные таинственные шаги у себя за спиной он слышал.

И вдруг, совсем неожиданно, перед его сердечными очами заблистал новый свет.

Манлий Теодор дал ему почитать несколько философских книг популярного среди ученых людей направления. Это философское течение опиралось на идеи Платона и именовалось неоплатонизмом.

Плотин, родившийся в 205 году н. э. и окончивший свои дни шестидесятипятилетним в италийской Минтурне, был основателем неоплатонизма. Один из его учеников, Порфирий, широко распространил его учение, написал биографию и опубликовал его произведения, разделив их по темам на шесть групп по девять сочинений в каждой: «Эннеады».

В ту пору Августин прочитал только часть «Эннеад» в переводе ритора Мария Викторина. С остальным он познакомится позднее. Радостное открытие!

Учение Плотина имело много общего с христианскими представлениями о Боге: Плотин говорит об абсолютно духовной природе Бога, рождении Слова, тринитарном строении Божества, человеческой душе, осиянной божественным светом.

Но у него ничего не говорится о воплощении Слова и об его человеческом уничижении ради искупления мира (ср. «Исповедь» VII,

9, 14). Идеалистический рационализм!

Почему мы не можем не называться христианами? — вопрос Бенедетто Кроче. Потому что христианство это реальное вочеловечение Слова, потому что христианство это искупление в соблазне и в безумии креста, в котором жизнь одолевает смерть. От неполноты истины берет начало непоследовательность и той частичной истины, которая содержится в учении Плотина: в неоплатонизме сохранялись остатки идолопоклонства и политеизма. Но и то немногое, что было в этом учении от истины, произвело большое впечатление на бывшего манихея-материа- листа, и тогда этого хватило, чтобы придать внутреннему настрою Августина устремленность к Богу и Его Слову.

Однажды поздним зимним вечером Алипий зашел к Августину домой, поздоровался с его подругой и с Моникой.

Несмотря на суровое время года, в доме было тепло и уютно. Едва приподняв глаза на друга, который появился на пороге комнаты для занятий, Августин вновь погрузился в чтение, но не забыл приветливо поздороваться: «Алипий, дорогой!»

«Как дела?» — спросил Алипий.

«Посмотри, какая находка! — ответил Августин, указывая на рукопись.— Ты никогда не слышал об «Эннеадах» Плотина?».

«Кто дал тебе эти книги?» — поинтересовался Алипий.

«Манлий Теодор. Он вообще-то немного кичится своей образованностью, но у него хорошее чутье на книги. Я должен быть ему благодарен за эту подсказку. Я просвещаюсь, Алипий! Ты, наверно, считаешь, что я склонен к преувеличениям и вообще какой-то неугомонный...»

«Ничего я не считаю...,— отозвался Алипий.— Ты ведь знаешь, как высоко я ставлю твою нравственность, как почитаю твой гений...»

«Не льсти мне, Алипий! Будь я даже гением, этого гения унижает страсть...»

«Я решил не жениться, но если бы женился ты, я, вполне возможно, изменил бы свое решение и пошел по твоим стопам...» (ср. «Исповедь» VI, 12, 22).

«В эту минуту не о женитьбе я думаю, поверь. После того, как я прочел эти книги... не знаю, право, что со мною... Мне уже случалось прежде не понимать, что во мне происходит... Ты ведь помнишь, как много мы размышляли о Боге, как истово, будучи манихеем, отстаивал я материалистические представления о Его природе: материя остается материей, даже если она тончайшая... А отныне у меня нет сомнений, что Бог — сущность исключительно духовная, что Он живет Своей внутренней жизнью, что светом Своим Он озаряет человека изнутри... И вот, это Слово, о котором говорят платоники, эта душа Бога, странным образом напоминает начало Евангелия от Иоанна... Внутренняя жизнь, Алипий! Вот что открывается мне. Внутренняя жизнь и для нас тоже. Какой-то голос говорит мне: «Не уходи из себя, вернись в себя, во внутреннем человеке обитает Истина!». Скажи, может быть, я слепец, бредущий вслед за призраком света?...»

«Как же не верить тебе, Августин?»

«Я вижу, Алипий, глазами души моей, как бы ни были они замутнены, где-то над этими самыми глазами... не знаю, как объяснить тебе, Алипий!... ну, над разумом моим — понимаешь? — вижу свет... свет неизведанный прежде! Неизменный, немеркнущий, ярчайший! Нет, это не тот свет, который все мы видим глазами плоти, и не более сильный, но той же природы, пусть даже яркий, как солнце! Не этот свет! Другой, совсем другой! Это таинственный свет, Алипий! И еще я чувствую, что все мое существование связано с этим таинственным светом: из него я сделан! Как будто я впервые переживаю миг творения... словно ощущаю мгновение, когда меня еще нет и вот я уже есть... из ничего в бытие, мгновение, в котором не знаю, чего больше — огня или сияния... Свет этот высший, ибо он создал меня, а я стою ниже, ибо создан им. Свет Истины, свет Любви, свет Вечности... Он исторгает из груди моей вопль... песнь: О, ВЕЧНАЯ ИСТИНА, ИСТИННАЯ ЛЮБОВЬ, ЛЮБИМАЯ ВЕЧНОСТЬ» (ср. «Исповедь» VII, 10, 16).

В глазах у него стояли слезы. Алипий смотрел на него пристально и завороженно...

Чтение Плотина превратилось для Августина в крещение внутренним светом.

Непостижимый Господь!

Мысль, избавленная от ощущаемого...

Любовь, избавленная от чувственности...

Восторг соединения с ЕДИНЫМ!

Плотин просвещает Отцов Церкви? Василий Великий (330— 379) обращается к его наследию и, воспользовавшись этими кры- лами, в своей небольшой работе «О Святом Духе» воспаряет к областям, которые Бог сделал недоступными для человека. Тот же Амвросий прибегает к Плотину, чтобы выразить свою мысль о восторге апостола Павла (ср. «Иаков» I, 7, 29) и чтобы определить зло как отсутствие Добра (ср. «Исаак» VII, 60). Определение зла как отсутствия Добра окажет большое влияние на Августина, который разовьет этот нравственно-философский принцип.

Но, несмотря на это озарение, Августин еще не достиг конца пути.

Бывает иногда, что в небе, плотно закрытом черными грозовыми тучами, в этой мрачной толще, образуется прогалина, сквозь которую прорывается не солнце во всей своей красе, а лишь лучи его ярчайшего света. И это как бы знамение бури: вот-вот в небесах разразится битва. С таким небесным пейзажем можно сравнить тогдашнее душевное состояние Августина.

И вот однажды, в церкви св. Феклы, у него хватило духа остановить Амвросия и сказать ему: «Моя мать наверняка говорила с тобой обо мне...». Епископ, одетый в ризу, не говоря в ответ ни слова, прислушался. «Я родился у матери, исповедующей кафолическую веру, отец мой умер кафоликом. Я от рождения оглашенный. Вот только теперь не знаю, чем все это для меня кончится... Я бы хотел стать одним из твоих оглашенных...»

Амвросий поднял руку, словно для благословения: жест, исполненный понимания и отеческой нежности. Потом он проговорил:

«Ты знаешь священника Симплициана?»

«Я о нем слышал...»

«Ну вот, разыщи его... пойди поговори с ним; это тот священник, который тебе нужен...»