Противоречит ли смирение творчеству?

Смысл его сводится к двум положениям: 1.

Обожение человека подразумевает и безусловную ценность его деятельности, и деятельности художественной по преимуществу (недаром святые отцы называли искусство молитвенного "умного делания" художеством, а исихастов - "художниками умного делания"). 2.

Безусловная ценность культуры и искусства предопределена идеей "воплощения, воплощаемости и воплощенности Абсолютного Смысла Бытия" [I].

Непреложность богословских положений христианства о безусловной ценности человеческого творчества и культуры с новой силой ставит вопрос о смирении и послушании человека-творца, вопрос, который тем не менее сделался камнем преткновения как для мыслителей новой религиозной мысли, так и для обывателей, пытающихся судить о творческом процессе извне.

Начнем с того, что сама свободная воля не есть плод нашего свободного выбора: мы не давали согласия или несогласия на приятие этого тяжкого и блаженного дара. Мы получили его как данность и приняли как послушание. То же относится и к дару творчества. Мы вольны закопать свой талант, но нам не дана власть освободиться от него. На такого же рода послушание мы обречены в причастии к падшей Адамовой природе, в наследовании генетических особенностей наших предков, в приятии того временного, географического и социального положения, в котором мы оказываемся по своему рождению. Мы не вольны в выборе замысла Творца о нашей душе, в путях Промысла о нашей жизни. Таким образом человек, коль скоро он не есть некое обособленное самодостаточное существо, так или иначе существует в системе этих "послушаний".

Это, однако, вовсе не противоречит его свободной воле.

Итак, грехопадение произошло именно "по послушанию", только не Творцу, а его врагу и ненавистнику. Падший Адам выступает как первый детерминист: вместо личного покаяния он пытается переложить вину на сам порядок творения, якобы обусловивший его грехопадение: Жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел (Быт. 3, 12).

После грехопадения Адам и Ева были изгнаны из рая, этого царства свободы, в "юдоль плача", в мир детерминированных причинно-следственных связей, в область "наветов вражиих", где правят законы смерти и тления. Человек, воодушевленный идеей самому быть яко бози, актом богопротивления и эмансипации от Господа сделался "рабом греха", открытым для всех диавольских внушений и демонических воздействий. Однако во Христе ему вновь была дана возможность осуществления своей духовной свободы: Позн^айте истину, и истина сделает вас свободными (Ин. 8, 32). Только пребывание со Христом может освободить человека от принудительных законов природы, изъять его из плена греха и страстей, диавольской лжи и клеветы, условностей, мнимостей, внушений, обстоятельств и демонических обстояний. В связи с этим встает вопрос: может ли быть творцом человек, сознательно отвергающий Христа и Его свободу? Может ли преумножить таланты тот, кто восстает против Самого Источника жизни, против Самого Творца и Художника, против Подателя творческого дара? Или, иными словами, может ли быть творцом тот, кто предпочел лукавый совет змиев и сделался послушен ему? И может ли сам лукавый змей, попросту - диавол, быть покровителем человеческого творчества? Обладает ли он сам творческой энергией и даром творчества? И, наконец, такой ли он покровитель искусств и филантроп, каким его представил М. Булгаков в образе Воланда?

Христианский взгляд дает на это однозначный ответ: диавол, как и зло, не есть субстанциальная сила. "Зло - не есть, или, вернее, оно есть лишь в тот момент, когда его совершают", - пишет Диадох Фотикийский [II]. Святитель Григорий Нисский (IV в.) подчеркивает парадоксальность того, кто подчиняется злу: он существует в несуществующем [III]. Зло в мире начинается с греха, совершенного падшим ангелом.

Примечания: [I]

Флоренский П., свящ. Моленные иконы преподобного Сергия // У водоразделов мысли. Т. I. Paris: YMKA-PRESS, С. 86. [II]

Лосский В.Н. Указ. соч. С. 251. [III]

Там же.