Нина Мечковская Кирилло-мефодиевское наследство в филологии ЗТашя ОН/гойоха и библейская герменевтика Франтишка Скорины

2. «Строители» и «ревнители» в истории славянской книжно-письменной культуры

В истории филологической традиции 5/аша ОгХко^ха прослеживаются две тенденции в деятельности, направленной на филологическое обеспечение жизни Церкви и книжно-письменной культуры общества.

В филологической практике восточнославянского первопечатника Франтишка Скорины также присутствуют обе линии — и созидание, и защита традиции. Но если защита традиции, собственно, сохраняет культуру (потому что культура — это и есть традиция, т.е. то, что передается из эпохи в эпоху), то созидание нового движет, обогащает культуру. Скорина, сохраняя духовные ценности Библии, многие важные шаги в истории восточнославянской культуры сделал первым. Его энергия, его дело — преимущественно созидательны. Однако в скорининс- ком творчестве есть и еще один момент, неизбежный в истории сознания и культуры, — избирательность в следовании традиции.

© Библейско-богословский институт св. апостола Андрея, 2001

Библия в духовной жизни, истории и культуре России и православного славянского мира. К 500-летию Геннадиевской Библии. Сборник материалов международной конференции. Москва, 21-26 сентября 1999 г. М., 2001.

-160-

ны нет полемики, но есть выбор и предпочтение: если мотивы «строителей» и «ревнителей» вступали в противоречие, то у Скорины обычно находим более широкое и примиряющее решение.

3. Ренессансно-просветительские черты

издательской программы Скорины

Ренессанс и Реформация создали, по выражению С.С. Аверинцева, «более непринужденное отношение к священным текстам» [Аверинцев 1983, с. 515]. Библия, продолжая оставаться священной и вечной Книгой книг, стала по-новому, в том числе в чем-то по-светски, актуальной и интересной. Во второй половине XV и в XVI вв. происходит расцвет библеистики, который обусловили следующие факторы: филологическая активность европейских гуманистов,* книгопечатание, Реформация (включая гуситское движение) и Контрреформация. Если гуманизм привел к реконструкции филологически выверенных библейских текстов на древнегреческом и латинском языках, то реформаци- онные и контрреформационные движения ускорили переводы Писания на народные языки Европы, а также создание полной церковнославянской Библии — Геннадиевской Библии 1499 г.

Среди инкунабул, как известно, преобладали конфессиональные издания, однако в их жанровом составе в разных землях были заметные различия. Иоганн Гутенберг открыл европейское книгопечатание (ок. 1450 г.) Библией. Европейские гуманисты в Германии и Чехии также чаще печатали библейские книги. Первенцы кирилловской печати

• это преимущественно богослужебные издания: Швайпольт Фиоль в 1491 г. печатает в Кракове церковнославянские Октоихи Часослов, затем две Триоди\ черногорский иеросвященник Макарий в Цетине издает Осмогласнику Псалтирь с последованием, Молитвенник, или Требник (1494—1495); румынский первопечатник Макарий в Тырговиште выпускает церковнославянский Служебник {1508).

Первые печатные книги восточных славян — это Библия руска Фран- тишка Скорины: 23 книги Ветхого Завета (начиная с Псалтири, Прага, 1517—1519).

В обращении Скорины к Ветхому Завету сказались присущий европейскому Возрождению интерес к первоисточникам христианства и протестантское предпочтение Св.Писания церковному преданию. Книги Ветхого Завета (за исключением Псалтири, особенно у православных), не использовались в христианском богослужении; они не были так популярны, как жития или календари, итак повседневно необходимы в каждой церкви, как Евангелия. Ветхий Завет в начале XVI в. — это по-своему изысканное чтение европейской интеллектуальной элиты, и именно к такой классике стремился приобщить Скорина соотечественников. Что касается его виленских изданий, то по составу текстов они более традиционны (в церковном отношении), однако новым был сам замысел Малой подорожной книжки. Это почти карманное издание предназначалось для индивидуального, «приватного» обращения (хотя бы и в дороге) к вечным истинам христианства.

4. «Не рушаючи самое Псалтыри ни в чем же...»

Скорина стремился сохранить в Писании церковнославянский язык. В вопросе о языке Библии, главной филологической проблеме Б1ау1а Опкойоха, Скорина оптимистически широк и одновременно осторожен. Он не сомневается в правомерности переводов Св. Писания: в этом он следует заветам «апостола языков» Павла и кирилло-мефодиевскому неприятию «треязычной ереси»; к тому же ему известно о существовании в начале XVI в. десятков чешских и немецких переводов Библии.

Однако у Скорины не было замысла перевести Библию на народный язык: в начале XVI в. в Литовской Руси и в Московии Писание могло быть только на церковнославянском языке, который воспринимался как свой «высокий» язык (язык Церкви и книжно-письменной культуры).

Фактически язык Скорины оказался «креолизованным» (Н.И. Толстой) и во многом индивидуальным, поскольку «возник в результате несколько идеолектного установления соответствия между древнеславянским языком и белорусской народной речью и элементами чешскими и польскими» [Толстой [1963] 1988, с. 54]. Язык Скорины стал первым из так называемых «гибридных» славянских литературных языков, возникавших при переходе от церковнославянско-народной диглоссии к двуязычию (ср. [Живов 1988, с. 54—55 и след.]). Хотя для пишущих на гибридном языке характерно «стремление писать по-церковнославянски, однако это никоим образом не стандартный церковнославянский язык» [Успенский 1995, с. 82].

Церковнославянская основа скорининского языка, причем и библейских переводов, и предисловий к ним, доказана в работах А.И. Журавского [Жураускі 1967, с. 113—156; Журавский 1979] и признана в белорусском, академическом языкознании (см. энциклопедию «Фран- цыск Скарына», 1988, с. 422—427).

5. О скорининском даре истолкования: глоссы и предисловия

Защищая и словом и делом правомерность переводов Писания, Скорина, естественно, знал о существующих сомнениях в возможности адекватного перевода[129] . Но знал и завет апостола Павла: «А потому говорящий на незнакомом языке молись о даре истолкования» (1 Кор 14: 13).

У Скорины два основных пути истолкования Библии: глоссы и предисловия к каждой библейской книге.

Предисловия Скорины были призваны ввести читателя в проблематику книг, созданных 15—20 столетий тому назад. Энциклопедический кругозор должен здесь сочетаться с пониманием того, как лучше открыть эти горизонты виленскому или полоцкому жителю первой четверти XVI в. В предисловиях содержались общие характеристики тематического состава отдельных библейских книг, сведения по истории их создания (или перевода), сжатый пересказ их содержания или характеристики композиции книг, иногда оценки стиля отдельных книг или авторов. В ряде случаев в предисловии раскрывались символические и аллегорические значения слов, выражений, а также событий и притч; сообщались этимологии собственных имен и заимствованных апеллятивов; обсуждались принципы перевода и эдиционной техники (данного) издания.

Предисловия Скорины не связаны с какой-либо определенной традицией библейской экзегезы. В предисловии к Псалтири он использует Беседы съ. Василия Великого на псалмы (IV в.) — сочинение, обычное в византийско-православной традиции, как рукописной, так и печатной (оно было в цетинской Псалтири 1495 г. черногорского первопечатника Макария). Важным источником скорининских предисловий явились предисловия бл. Иеронима к его латинскому переводу Библии

• Вульгате (384—405 гг.), которые помещались в немецких Библиях до Лютера и в чешских Библиях 1488 и 1505 гг. Скорина использует в предисловиях также латинские сочинения Николая Лирского (Nicolaus deLyra, 1270—1340), профессора Сорбонны, составившего первый полный комментарий в форме бесед ко всем книгам Ветхого Завета и оказавшего значительное влияние на Лютера.
  Юридические рассуждения предисловий основаны на «Саксонском зерцале», широко известном в гуманистической и предреформационной традиции [Владимиров 1888].

6. Рускыми словами а словенскым языком —

обновленный шрифт скорининских изданий

Оппозиция рускыми словами а словенскым языком дважды читается в предисловиях к Псалтири: в пражском и в виленском изданиях. Приступая в Праге к печатанию Псалтири, Скорина, конечно, видел, нецерковнославянский облик ее графики, поэтому буквы (слова) он назвал рускыми, в отличие от языка, который он считал словенскым. Рускыми словами означает 'народными (понятными) буквами (письмом, шрифтом)'; словенскым языком значит 'церковнославянским языком'[130] .

В изданиях Скорины кириллица впервые получает вид, близкий к современной «гражданской» азбуке: буквы стали округлые и легкие, прозрачные — под влиянием антиквы и западнорусских полууставных почерков XIV—XV вв.; некоторые дублетные буквы (большие юсы, малый йотированный юс, ижица) исключались; почти не использовались буквы S, Ф, ? (Подробно см. [Мечковская 1989]). Скорина, таким образом, предугадал облик будущей «гражданки», почти на два века опередив реформу графики и алфавита Петра I в 1710 г. Впрочем, скорининские нововведения были радикальнее, чем петровская реформа: Скорина печатал в новой графике Библию, в то время как «гражданка» назначалась Петром всего лишь для книг светских («исторических и мануфактурных»), церковные же книги по- прежнему сохраняли кирилловскую гарнитуру, восходящую к церковнославянскому уставу. У Скорины нет оппозиции «церковное-светс-

кое», в то время как петровская реформа явилась графическим символом секуляризации русской культуры и завершения семивековой эпохи церковнославянско-русской диглоссии [Подробнее см.: Мечков- ская 1998а].

Издания Скорины были достаточно известны в Белоруссии, Украине и Московии. Еще в XVIII в. на авторитет Скорины ссылались старообрядцы. Следовательно, новая графика Скорины (как, впрочем, и его словенский язык, несмотря на белорусский и западнославянский «акцент») не вызывала у современников вражды[131], но и не была принята вполне (почему позже и потребовалось императорское узаконение гражданского шрифта).

Изменяя графику, Скорина, по-видимому, не усматривал в своем выборе вероисповедную проблему. Обозначив в предисловии к Псалтири ее письмо и язык формулой рускыми словами а словенским языком, он больше не обсуждает графику своих книг. Его решение свободно и естественно: он видел высокие примеры книжного искусства ренессансной Европы и естественно следовал им. Эта та же свобода, с какой св. Кирилл Философ создавал новые особые буквы для тех славянских звуков, которым не было аналога в греческом. С такой же свободой и естественностью черноризец Храбр полвека спустя в сочинении «О писменех» объяснял, зачем Кириллу понадобились новые буквы.

7. Книжник - антипод Скорины: Константин Костенечский,

предтеча азбучных войн и орфографических распрей

Между тем в филологической истории 81ата ОНкосЬха известно принципиально иное — неконвенционально? и потому пристрастное —отношение к невольным или вольным изменениям в письме. Ранние и яркие примеры неконвенционального отношения к слову известны из истории тырновско-ресавской литературной школы, связанной с именем болгарского патриарха Евфимия, позже угнанного вместе с тысячами болгар в турецкий плен. Расцвет тырновской школы приходится на критические годы — канун падения Второго Болгарского царства (1396 г.). В условиях государственного разлада и военных неудач тыр- новская школа стала главным оплотом сопротивления славян порабощению — «передовой линией обороны болгарского государства духа», по выражению Д.С. Лихачева.

В тырновской школе в русле укрепления православной обрядности и догматики, наряду с заботами о сохранении верности церковных книг, аутентичности переводов и выразительности убеждающего слова, огромное значение придавалось графике и орфографии. Реформа письма патриарха Евфимия была направлена на реставрацию тех особенностей раннего церковнославянского письма, которые утрачивались по мере естественных фонетических изменений в живой славянской речи.

Константин Костенечский, ученик Евфимия и, по характеристике И.В. Ягича, «фанатический приверженец Евфимиевой реформы и образцов», прямо отождествляет орфографию и ортодоксию. Правописание он считает самой важной стороной книжного дела, а орфографические «погрешения» — большим злом, чем лексические неточности или ошибки в переводе. Правильному употреблению букв он придает вероисповедное значение. Грозя анафемой, Константин связывает уклонение в ересь с ошибками в письме. Так, в написании единороднт вместо единородный он видит не просто смешение букв Ы и I (вообще типичное для сербско-болгарского извода церковнославянского языка), но ересь (поскольку единородный— это форма ед.ч., а единороднт - мн.ч., при том что речь идет об Иисусе Христе, который, по Евангелию, был единородным, т.е. единственным сыном Бога): Единем симъ пис- менем ...являвши нестор1еву ересь в двелици бога секуща (Цит. по изданию И.В. Ягича, [Ягич 1895, с. 401]).

Об утрате «фиты» (0 — буквы, изначально избыточной в церковно- славянском языке) Константин пишет, что с ее потерей погубигие главнааутвержден1а писаниюм (с. 404). В знаках письма он часто видит как бы мир людей: об утрате букв говорит как о смерти человека или потере удов тела ('членов тела'); согласные сравнивает с мужчинами, гласные - с женщинами, надстрочные знаки (титло, знаки ударения) — с одеяниями, «паерок» — со сторожем или свидетелем и т.д.

Сочинение Константина содержит классические примеры неконвенционального (безусловного) отношения к языковому знаку. Вот как Константин семантизирует (наделяет значением) буквы: он отождествляет смешение букв (например, Т и 0 [«фита»], Ф и0, Е и и др.) и смешение тех далеких смыслов, которые могут быть связаны с разным написанием. Он сопоставляет поморфемные переводы с греческого тех слов, которые различаются одной буквой: ТИМОвЕИ— это 'чьтыи Бога', а вИМОвЕИозначает 'яростей Бога'; ОТМАТЕА — это 'от суетна', а ОТМАТвЕА значит 'от Матфея'. И далее очевидные различия смыслов Константин объясняет не просто неверным употреблением букв, но готов видеть соответствующие значения в самих буквах.

Тырновская концепция письма имеет глубокие богословские истоки. Константин, как и Евфимий Тырновский, был близок к исихазму, развивавшему учение Плотина о «едином» и «сущем». В учении исихаста св.Григория Паламы (1296—1359), «завершителя мистико-аскети- ческих традиций Византии» [Аверинцев 1977, с. 300], слово рассматривалось как сущность вещи. Тезис исихастов о единстве слова и сущности многое определил в филологической практике «греко-славянско- го» мира. С ним связаны такие черты Тырновской школы, как обостренное внимание к начертательной (почерковой, графико-орфог- рафической) стороне письма, в Славии беспрецедентное и никогда впоследствии не достигавшее такой силы. Исихазм, далее, сказался в буквализме переводов и связанном с ним пристрастии к калькам; в особой изобразительности письма, которая пронизывает все уровни текста - от метафоричности и символизма стиля «плетения словес» до образного осмысления рисунка букв и «стремления создавать из письменного произведения своеобразную икону, произведение для поклонения, превращать литературное произведение в молитвенный текст» [Лихачев 1960, с. 113—114].

Экскурс в историю тырновской концепции письма позволяет увидеть те мотивы, которых не было у Скорины, иначе говоря, то наследие в филологии Б1ау1а ОНкойоха, которое он не принимал. Скорина не был мистиком и не был фанатиком.

8. Считал ли Скорина язык Св.Писания — священным?

В скорининских предисловиях изредка встречается сочетание святое писмо— обычно в цитатах или изложении чужой речи (например, папы Григория I Великого). Однако для Скорины не характерно понимание языка Библии как священного — в отличие от византийско-славянской склонности к сакрализации языка Писания, которая, начиная от исихастов и Тырновской школы, в той или иной мере постоянно присутствует в православии5, вплоть до имяславцев, «Философии

э Ср. апологию церковнославянского языка как языка святого и дающего спасение у православного украинского монаха Иоанна Вишенского (XVI в.): «Бог всемогущий [. .] лутче крестит в словенском языку, а нежели в латынском»; святым и угодникам «спасенными же быти и освятити тот же святый язык словенский исходатаил» (Иван Ви- гиенский. Сочинения/Подготовка текста, статьи и комментарии И.П.Еремина. М.—Л , 1955, с. 192, 194).

имени» А.Ф. Лосева и публикаций «Домашней Церкви» в журнале «Москва». Однако трактовка церковнославянского языка как священного не была и не является в православии канонической.

В предисловиях Скорины история Библии предстает как история духовного пути человечества к Богу. Предисловия чужды эзотеризму, почти свободны от религиозной полемики и совершенно свободны от религиозной или этнической нетерпимости. Насыщенные разнообразной библеистической информацией, они доносят и лирический голос (как и портрет) избранного мужа влекарскыхъ науках* Доктора Франциска Скори- нина сына с Полоцька у старомъ Месте Празскомъ. В скорининской герменевтике с основанием можно видеть проявление ренессансного сближения конфессий и реформационного обмирщения христианства.

ЛИТЕРАТУРА

Аверинцев 1983 — С.С. Аверинцев. Истоки и развитие раннехристианской литературы //История всемирной литературы. М., 1983. Т. 1., с. 501-515.

Аверинцев 1977 — С. С. Аверинцев. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1977.

Б1бл1яу 1991 — Факамьльнае узнауленне Б1бли, выдадзенай Францыс- кам Скарынаю у 1517—1519 гадах. У трох тамах. Мшск, 1990-1991.

Владимиров 1888 — П.В. Владимиров. Доктор Франциск Скорина, его переводы, печатные издания и язык. СПб., 1888.

Живов 1988 — В.М. Живов. Роль русского церковнославянского в истории славянских литературных языков //Актуальные проблемы славянского языкознания. М., 1988, с. 49-98.

Журавский 1979 — А.И. Журавский. Язык предисловий Франциска Скорины //Белорусский просветитель Франциск Скорина и начало книгопечатания в Белоруссии и Литве. М., 1979. с. 85—93.

Журауай 1967—A.I. Жураускь Псторыя беларускайлшаратурнаймовы. Мшск, 1967. Т. I.

Лихачев — Д.С. Лихачев. Некоторые задачи изучения второго южнославянского влияния в России //Исследования по славянскому литературоведению и фольклористике. Доклады советских ученых на IV Международном съезде славистов. М., 1960, с. 95—151.

Мечковская 1989 — Н.Б. Мечковская. «Рускыми словами а словенским языком» (О языковом сознании Франциска Скорины)// Russian Linguistics.

1989. 13, p. 245-256.

Мечковская 1998а — Н.Б. Мечковская. Типология графико-орфографичес ких реформ в истории славянской письменности: фонетико-фонологические и социосемиотические аспекты: Доклад к XII Международному съезду славистов. Минск, 1998.

Мечковская 1998 — Н.Б. Мечковская. Язык и религия: Лекции по филологии и истории религий. М., 1998.

Соболевский 1888 — А.И.Соболевский (Рецензия на книгу). П.В.Владимиров. Доктор Франциск Скорина, его переводы, печатные издания и язык. СПб., 1888//ЖМНП. 1888. Вып. 259, октябрь, с. 321-332.

Статут 1558 — Статут Вял1кага княства Лггоускага 1588: Тэксты. Даведнж. Каментарый. Мшск, 1989.

Толстой 1988 — Н.И. Толстой. История и структура славянских литературных языков. М., 1988.

Успенский 1995 — Б. А. Успенский. История русского литературного языка как межславянская дисциплина//Вопросы языкознания. 1995. № 1,

с. 80-92.

Францыск Скарына 1988а — Францыск Скарына. Зборшк дакументау \ матэрыялау. М1нск, 1988.

Францыск Скарына 1988 — Францыск Скарына 1 яго час. Энцыклапе- дычны даведшк. М1нск, 1988.

Ягич 1895 — И.В. Ягич. Рассуждения южнославянской и русской старины о церковнославянском языке // Исследования по русскому языку. Т.1. СПб.,

1885-1895, с. 289-1070.